В. ПодгорныйОтрывки воспоминаний383

Вечером 29 мая 1922 года актеры московских театров давали представления в пользу голодающих Поволжья. На Садовой, в театре «Аквариум», шло сборное представление, составленное из разных, веселых по преимуществу номеров. Я вел это представление в качестве конферансье, участвовали наши актеры и актеры Вахтанговской студии. Во время одного из номеров мне сказали, что только что умер Вахтангов. Я сообщил об этом актерам. Был момент некоторого колебания: продолжать ли нам выступление? Решили выступать. Огромное горе, как бы мы ни были готовы к нему, обрушилось на нас в тот ответственный момент, когда мы играли, и наша веселая игра имела великую цель — спасение многих жизней.

{445} Разве мы имеем право уйти с поста? Будем же играть, весело и бодро, как весело и бодро учил нас играть Вахтангов.

И я подумал, что, если бы он знал об этом нашем решении, он непременно одобрил бы его.

Великий Станиславский, верным и замечательным учеником которого был Вахтангов, написал, что режиссеры не создаются, а рождаются. Вахтангов был одним из тех немногих, кто был рожден режиссером.

Телеграмма384

[1926 г.]

Москва, Арбат 26, Студии имени Вахтангова.

Большая усталость после усиленной работы над «Царской невестой» лишает меня возможности присутствовать на Вашем торжестве. Заочно шлю мои искренние горячие поздравления и пожелания дальнейшей энергичной, спаянной работы всех работников студии. Мысленно вспоминаю создателя студии дорогого нам Евгения Богратионовича, чту его светлую память, восхищаюсь его преждевременно угасшим талантом, подтверждаю его прекрасные заветы, по которым была построена и может в дальнейшем цвести студия его учеников.

СТАНИСЛАВСКИЙ.

Н. ТихомироваИз воспоминаний385

В дни, когда праздновалось семидесятилетие Константина Сергеевича, все мои мысли были, конечно, о нем.

Часов в 10 вечера [20 января 1933 года] вдруг раздался телефонный звонок. Голос Станиславского. Сначала я решила, что это розыгрыш. У нас в театре были большие любители изображать Константина Сергеевича и всех разыгрывать.

— Если Вы свободны, рад буду, что придете.

Был жестокий мороз. Я быстро пробежала по Каменному мосту, мимо Кремля, по улице Герцена в Леонтьевский переулок. Вижу, что свет в зале, где мы репетировали «Горячее сердце», есть. Шторы опущены.

Встречает меня служащий. На вешалке нет ни одного пальто.

— Вы Тихомирова?

— Да.

{446} — Константин Сергеевич и Мария Петровна ждут вас в своем кабинете.

Стучусь.

— Войдите.

Вхожу. Мария Петровна предложила мне сесть. К. С. полулежал на большой тахте с высокой спинкой. У его изголовья сидела Мария Петровна. Было длинное тягостное молчание. Я не знала, что говорить. Я была поражена тем, что, кроме меня, никого постороннего нет. Потом К. С. хмыкнул как всегда, стукнул пальцами по краю круглого столика, стоявшего с ним рядом.

— Нина Васильевна, хорошо, что Вы пришли. Я не хотел праздновать, это знает театр. Но неожиданно стали приходить люди — и пачками, и отдельно и целые делегации. Было очень много народу. Мне задавали бесконечное число вопросов, на которые нужно было отвечать. А я ведь не очень разговорчив при людях. Пришлось сосредотачиваться. Приносили фотографии, надо было их подписывать. И обдумывать как и что написать. Были гости из-за границы — пришлось давать интервью. Тоже нелегкая для меня задача. Вот посмотрите, сколько цветов! Цикламены — холодные цветы. Я их не люблю, в моем возрасте они наводят на тяжелые мысли. Много мне за эти дни сказали хороших слов, но ничего не говорили о новом в искусстве, о своих мечтах… Может быть, они стеснялись…

К. С. сделал большую паузу.

— И не было той розочки красной от Вахтангова, которую он приносил мне в день моего рождения. В бумажке. Под шубой, чтобы она не замерзла. И не было мечтаний и сомнений, которые он мне приносил. Молодой, приносил мне новое, молодое искусство, которое я так, всем сердцем принял в «Турандот».

К. С. тихо облокотился на руку, голова упала на круглый стол и он глухо зарыдал…

[…] Никогда не забуду то щемящее чувство, которое я испытала при виде его одиночества в такую ночь, когда он горячо, кровью сердца при своей жене и молодой девчонке, которой я тогда была, тосковал о своем любимом ученике — Евгении Богратионовиче Вахтангове.