Любовь Гуревич.«Чудо святого Антония»322

У руководителя этой Студии Е. Б. Вахтангова есть вкус к остроте художественного рисунка на сцене, к художественно оправданным карикатурным изломам. Не порывая с лучшими традициями МХТ, заботясь о том, чтобы молодые артисты подходили к своей творческой задаче изнутри, воссоздавая в собственной душе все характерные для данной роли чувствования, он требует от них внешнего мастерства, ищет четких, иногда резких контуров для намеченных сценических фигур, и его режиссерская фантазия охотно останавливается на тех драматических произведениях, которые могут быть инсценированы в стиле художественного шаржа или гротеска.

«Чудо св. Антония» принадлежит к таким именно произведениям. В центре его — величавая фантастическая фигура св. Антония, а кругом нее — множество человеческих уродов, типичных представителей замкнутой, спертой в своих низменных интересах французской буржуазной среды. Они смешны, отвратительны и почти страшны в своем психическом и умственном окостенении. Только одна фигура представлена у Метерлинка в мягких, теплых, человеческих тонах — фигура Виржини. Она тоже в некоторой степени принадлежит к миру уродов, потому что ей трудно освободиться от страха перед теми, кому она служит, но ее простое чистое сердце тяготеет к тому миру высших откровений и чудес, из которого пришел св. Антоний.

Дать на сцене яркий контраст этих двух миров, сочетать возвышенно-фантастическое с карикатурно-реалистическим, подчинив все исполнение какому-то внутреннему художественному единству, — задача очень большая: нужно признать, что театр разрешил ее. Артист Завадский дал превосходный образ св. Антония, чуждый елейности, свободный от условности, — строгий, почти суровый и благородно-величавый. Высокий рост, {380} глубокий низкий голос, крайняя сдержанность и спокойствие движений, сосредоточенный в себе взгляд, которому не нужно следить за происходящим вокруг, потому что св. Антоний и так все знает, — таковы внешние черты этого образа, создающего впечатление сверхчеловеческой силы и высшей мудрости, которой открыты все законы — и те, которыми, ведомо для людей, управляется их земное бытие, и те, которые должны навсегда остаться за гранью человеческого опыта и разумения.

Мир человеческих уродов представлен множеством фигур, из которых одни кажутся все же «одушевленными», внутренне подвижными, другие — совершенно застывшими, кукольными. Почти все они очерчены извне острыми и характерными чертами, которые делают толпу их — с чисто живописной стороны — разнообразною.

Н. Волков.«Три студии»323

Как всякий третий, как всякий последний — Третья студия — еще недавно просто Студия Вахтангова, — более своенравна, более своеобычна, вообще «сама по себе». Прежде чем пристать к берегу Художественного театра, она вела долго самостоятельную жизнь. И эта самостоятельность придала раньше, чем можно думать, определенность ее характеру. Ее первый эмбрион — студенческий кружок, где Вахтангов был преподавателем. Вряд ли иначе, чем с улыбкой участники его вспоминают свой первый дебют «Усадьбу Лениных» в Охотничьем клубе. Это был один из самых робких и беспомощных любительских спектаклей. Его заслуга — чисто символическая. Вышедшее из него ядро Третьей студии, думая о первом шаге, может радоваться, что он сделан на подмостках, освещенных первыми шагами молодого Станиславского.

В московский обиход Третья студия вошла «Чудом св. Антония» и Чеховской «Свадьбой», и в той, и в другой работе показав, что старое вино Художественного театра переливается ею в мехи новых сценических форм. У нее широкие планы, у Третьей студии, у нее беспокойный нрав. Она хочет не только стать театром, но стать новым театром, сказать несказанное слово.

То, что она показала, — свежо и крепко. И Метерлинк и Чехов, трактованные в приемах преувеличения, контраста, сгущения, — все это дало интересные результаты. Правда, воробьиное слово еще не найдено. Но уже самый подход к театральным задачам, самый нерв говорит о его жадном поиске. И то, что гоцциевская «Принцесса Турандот», ближайшая премьера театра — это тоже говорит за необычайный ход Студии. Став Студией МХТ, — студия на Арбате все же осталась Студией Вахтангова. И оттого, что Вахтангов сейчас ищет новых путей, — не отстают от него и птенцы его гнезда. Вместе с ним они пытаются преодолеть и хребет психологического реализма и ущелье бездушной театральности, дабы вступить в цветущую долину новых театральных садов.

{382} То, что Третья студия пришла к Художественному театру со стороны — придает ей характер усыновленного, а не родного ребенка. Но, если усыновил ее Художественный театр, значит, в духе ее узрел сыновние черты. И оттого Третья студия не случайный, но необходимый член семьи художественников.