Из режиссерской тетради20

Владикавказ, 1908 г.

«ЗИНОЧКА» С. НЕДОЛИНА

Привычки и особенности

Прыщов — вечно пьян. Много и нелепо жестикулирует. Говорит хриплым баском.

Его жена — всего стесняется. Бесконечно добрая. Суетливая.

Зиночка — голосок слабенький, наивненький. Движения {63} легкие. Часто в речи слышны слезы. Иногда кокетлива (не надо водевильного кокетства).

Кречетов — говорит тенорком. Много движений. Впечатлительный. Добрый. Всегда искренен.

Березовский — курит (папиросы свертывает сам). Часто держит руки в карманах. Стоит, расставив ноги. Говорит с шутливым пафосом. Часто резонерствует.

Магницкий — близорук. За чтением надевает очки. Желчный, раздражительный. Всегда как бы начеку. Не говорит, а огрызается. Очень редко искренен.

Варакин — носит очки. Если смотрит на кого-нибудь долго, то глядит поверх очков. Если стоит задумавшись, руки держит позади, рот открыт, корпус наклонен вперед. Заикается, болтает руками. Очень искренен и добр.

Бандура — немного акцентирует: он малоросс. Прост. Совсем без пафоса.

Ф. Штеккер — говорит очень медленно, степенно, с сознанием важности своей персоны. Движения неторопливы, аккуратны.

Иванова — живая, быстрая речь. Но столько искренности, сколько рисовки (надо избегать карикатурности).

Петрова — вторит Ивановой.

Дворник — держит повестку грубо, неумело.

Походка

Прыщов — неуверенная, с развальцем. Комичная. Шаркает.

Его жена — обычная старушка. Частенько пятится назад. Отходит бочком, как бы боясь повернуться.

Зиночка — легкая (не нужно излишней грациозности). Ступни параллельно. Чуть заметный отпечаток простоты и «несветскости».

Кречетов — у него все зависит от настроения. Обычная походка быстрая, скачущая.

Березовский — ходит большими, твердыми шагами, спокойно и уверенно.

Магницкий — старается держаться прямо, чтобы скрасить свою невзрачность. Иногда забывает об этом. Шаркает в моменты проявления услужливости и вежливости.

Варакин — всегда быстрый, нелепый шаг, из стороны в сторону. Будто он не знает, куда нужно идти. Носки внутрь.

Бандура — обыкновенная, безо всяких особенностей.

Ф. Штеккер — ходит медленно, степенно, держится прямо.

Иванова — большой и быстрый мужской шаг.

Петрова — быстрая, маленькими шажками походка.

Дворник — грубый, тяжелый шаг. В комнате ходит нерешительно, стараясь не стучать каблуками.

{66} Занавес

I акт. Поднять быстро. Опустить средним темпом.

II акт. Поднять медленно, опустить быстро.

III акт. Поднять медленно. Опустить очень медленно.

На спектакле артистического кружка21

Когда в синематеатре придется услышать куплеты «имитатора» Арнольдини, куплеты, которым не может быть места в базарных балаганах, — то, прикрывшись тогой сентиментальности, мы умолчим о слышанном: этому имитатору также нужно есть. Мы понимаем это и не пытаемся дать оценку таланту Арнольдини.

Когда в благотворительном спектакле мы видим своих чад и домочадцев, разыгрывающих водевильчик, мы настраиваемся на снисходительный лад:

— Что ж, — благотворительность.

— Ведь они же любители…

— Что ж можно требовать…

И мы не даем рецензии об их спектакле.

Когда у вас во дворе под шарманку голодный человек поет «Ласточку», вы далеки от критики: вы кидаете ему монету не за наслаждение, доставленное вам пением…

Но когда перед вами выступает группа, поставившая своей задачей художественное развитие своих членов, когда на ваш суд выносится плод долговременной работы кружка, члены которого объединены не желанием сделать сбор, а «любовью к искусству», тут уж нет места ни чувствам снисходительности и жалости, ни «жалким словам» по адресу лиц, в пользу которых делается сбор.

В субботу 4‑го июля мы видели труд Артистического кружка.

Прежде всего мы искали хоть намека на отпечаток того, что называется любовью к делу.

И ни в чем не нашли.

Ни французские туфельки китаянок, ни их европейские веера, ни балаганные фонарики ни зеленые абажуры на головах хористов, ни шутовской костюм г‑жи В., ни колоннадный зал богдыхана в стиле Людовика XIV — не могли убедить нас, что это спектакль людей, любящих искусство.

Ни бесконечные жесты г‑жи Полозовой, ни ее мотанье по сцене, ни отсебятины г‑жи Вериной, ни польский акцент китайского богдыхана, ни смехотворная грация Сан-Тоя, ни жалкий вид хора, — не могли показать и крупицы этой любви.

{67} Для чего же, собственно, выступил кружок?

Уж не для того ли, чтобы поиздеваться над зрителем?

Может быть, Артистический кружок хотел блеснуть голосами и потому закрыл глаза на «мелочи», которые называются постановкой?

Не с вульгарным ли старческим голосом г‑жи В., не с носовыми ли вибрациями г‑жи Полозовой, не с придушенным ли тенором жениха Сан-Тоя, не с младенческим ли лепетом игравшего роль Ли, не с безголосием ли г‑на Константиныча — хотели познакомить публику Артистического кружка?

Побольше уважения к публике! Нельзя так злоупотреблять ее долготерпением.

Побольше внимания к своей работе, побольше любви, господа члены Артистического кружка!

Не ради аплодисментов и сборов выходите вы на сцену; вы показываете, что вами сделано за такой промежуток времени.

И что вы показали?

Глумление над автором оперетки²², глумление над публикой, глумление над тем, что стоит на вашем знамени: «Любовь к искусству!»

Надо работать.

Надо думать над каждой мелочью, над каждым шагом, над каждым жестом.

Гаерство мы видели и видим достаточно.

Ни одного отрадного пятнышка…

Ни одной светлой точки на протяжении трах актов.

И единственное, на чем можно было отдохнуть — это голосок г‑жи Щекиной и… голубая лента г‑на Назарова.

Мило и просто пела г‑жа Щекина.

Чистенько и красиво покоилась голубая лента на жилете г‑на Назарова…

В.