3. Понятие бесконечности и

гелиоцентрическая система

Николая Коперника

Переворот, совершенный Николаем Коперником (1473-1543) в астрономии, имел огромное значение для развития философии и науки. Он подрывал старые представления о мире, ставил под вопрос не только традиционные понятия астрономии, но и принципы перипатетической физики и космологии, поскольку отменял важнейшие для нее понятия абсолютного «верха» и «низа», а тем самым требовал пересмотра методологических оснований натурфилософии в целом.

Средневековая наука опиралась на теории, созданные еще в антично­сти: геометрию Евклида, астрономическую систему Птолемея и физику Аристотеля. Характерной особенностью античной науки было стремле­ние строить теорию, не прибегая к понятию актуальной бесконечности. Это понятие, парадоксальность которого была вскрыта еще Зеноном (V в. до н.э.), не работает ни в физике Аристотеля, ни в математике Евклида или Архимеда, ни в астрономии Птолемея. Как подчеркивает историк математики, большой знаток античной математики Д.Д. Мордухай-Бол-товской, греческие математики «актуальной бесконечности не признава­ли»¹". Аристотель как в физике, так и в космологии допускает только по­тенциальную бесконечность (бесконечную делимость) величин, т.е. их непрерывность, но не допускает актуальной бесконечности («бесконеч­но большого тела»). Космос в представлении как Аристотеля и Евдокса, так и Птолемея — очень большое, но конечное тело.

В эпоху Возрождения характерен острый интерес к понятию бесконеч­ности. Оно не только не вызывает к себе недоверия, но, напротив, стано­вится предметом специального исследования у ученых и философов. Нико­лай Кузанский рассматривает понятие бесконечности как теолог: бесконеч­ным, согласно его учению, является Бог. Но уже у него мы видим попытку ввести понятие бесконечности также и в математику в виде учения о мак­симуме и минимуме¹¹². Позднее, у Джордано Бруно, понятие бесконечно­сти становится центральным в космологии: всем известно учение Бруно о бесконечности Вселенной и бесконечном множестве миров в ней.

В отличие от Кузанца Коперник не делает бесконечность специальной темой исследования, скорее она играет в его построениях вспомогательную роль в качестве натурфилософского допущения, однако значение создан-

46

Понятие бесконечности и гелиоцентрическая система Николая Коперника_______

ной Коперником новой астрономической теории столь велико для даль­нейшего развития философии и науки, что представляют большой интерес и те общеметодологические установки, на которых она базируется.

В «Малом комментарии относительно установленных гипотез о небес­ных движениях» Коперник указывает семь постулатов (он называет их также и аксиомами), которые он выдвинул с целью «найти какое-нибудь более рациональное сочетание кругов, которым можно было бы объяснить все видимые неравномерности...»¹¹³ — имеются в виду видимые неравно­мерности движения небесных тел, объяснение которых всегда доставляло много трудностей астрономам. Для их объяснения древние астрономы, в частности Калипп и Евдокс, ввели эксцентрические круги и эпициклы, а Птолемей ввел также круги, называемые эквантами.

Вот эти постулаты Коперника.

«Первое требование. Не существует одного центра для всех небесных орбит или сфер.

Второе требование. Центр Земли не является центром мира, но толь­ко центром тяготения и центром лунной орбиты.

Третье требование. Все сферы движутся вокруг Солнца, расположен­ного как бы в середине всего, так что около Солнца находится центр мира.

Четвертое требование. Отношение, которое расстояние между Солн­цем и Землей имеет к высоте небесной тверди, меньше отношения ради­уса Земли к ее расстоянию от Солнца, так что по сравнению с высотой тверди оно будет даже неощутимым.

Пятое требование. Все движения, замечающиеся у небесной тверди, принадлежат не ей самой, но Земле. Именно Земля с ближайшими к ней стихиями вся вращается в суточном движении вокруг неизменных сво­их полюсов, причем твердь и самое высшее небо остаются все время не­подвижными.

Шестое требование. Все замечаемые нами у Солнца движения не свойственны ему, но принадлежат Земле и нашей сфере, вместе с кото­рой мы вращаемся вокруг Солнца, как и всякая другая планета; таким образом, Земля имеет несколько движений.

Седьмое требование. Кажущиеся прямые и попятные движения пла­нет принадлежат не им, но Земле. Таким образом, одно это ее движение достаточно для объяснения большого числа видимых в небе неравномер-ностей»"⁴.

В этих постулатах сформулированы основные предпосылки гелио­центрической теории Коперника, и нетрудно заметить, что эти постула­ты находятся в прямом полемическом отношении к принципам, на ко­торых стоит «Альмагест» Птолемея. В самом деле, вот как формулирует Птолемей общие предпосылки своей астрономической теории: «В каче­стве общего положения мы должны принять, что небо имеет сферичес­кую форму и движется подобно сфере, затем, что Земля имеет также вид сферы, если ее рассматривать по всей совокупности ее частей. По сво­ему положению она расположена в середине неба, являясь как бы его Центром. По величине же и расстоянию относительно сферы неподвиж­ных звезд она является как бы точкой и не имеет никакого движения, изменяющего место»¹¹⁵.

Коперник полностью согласен с Птолемеем лишь в том, что Земля и небесный свод имеют сферическую форму, видимо, поэтому он и не счел нужным включать это утверждение в число своих постулатов. Правда, в основной своей работе «О вращениях небесных сфер» Коперник, как и Птолемей, вводит эти положения. См. кн. 1, гл. 1 и 2). Что же касается по­ложения Земли и ее подвижности, то здесь Коперник утверждает прямо противоположное Птолемею: Земля не находится в центре мира и не яв­ляется неподвижной, она движется, как доказывает Коперник, «тремя движениями» (суточное вращение вокруг своей оси, годовое вращение вокруг солнца и деклинационное движение тоже с годовым обращением, но противоположное движению центра Земли вокруг Солнца). Центром мира, по Копернику, является Солнце (или, как он иногда выражается с большей осторожностью: центр мира находится около Солнца), и вокруг Солнца вращаются как Земля, так и остальные планеты. Что же касается небесного свода, который, по Птолемею, вращается вокруг Земли, то здесь Коперник решительно утверждает неподвижность небесного свода и при­водит целый ряд натурфилософских и просто философских соображений в пользу своего утверждения. «Так как именно небо все содержит и укра­шает и является общим вместилищем, — пишет он, — то не сразу видно, почему мы должны приписывать движение скорее вмещающему, чем вме­щаемому, содержащему, чем содержимому»"⁶. И другой аргумент, кото­рый, как мы увидим ниже, является еще важнее, чем первый: «... гораздо более удивительным было бы, если бы в двадцать четыре часа поворачи­валась такая громада мира, а не наименьшая его часть, которой является Земля»¹¹⁷. «Громада мира» выступает у Коперника как неизмеримо большая по сравнению с Землей, пределы которой невозможно установить: «Ско­рее следует допустить, что подвижность Земли вполне естественно соот­ветствует ее форме, чем думать, что движется весь мир, пределы которо­го неизвестны и непостижимы-» (Курсив мой. — П.Г.)^т.

Это такие аргументы, которые вполне понятны сторонникам концеп­ции Птолемея; ведь и последний, допустив, что Землю можно считать как бы точкой по отношению к расстоянию от сферы неподвижных звезд, тем самым признал «пределы мира» неизмеримо большими по сравнению с радиусом Земли, так что вряд ли бы он возразил против того, что эти пределы «неизвестны».

Однако здесь мы как раз и должны детально остановиться на разли­чии между Коперником и Птолемеем. Обратим внимание на содержание четвертого постулата Коперника. Он гласит, что отношение радиуса зем­ной орбиты к радиусу Вселенной меньше, чем отношение радиуса Зем­ли к радиусу земной орбиты.

Коперник, таким образом, исходит из положения, что не только радиус Земли можно принять за исчезающе малую величину по сравнению с раз­мерами Вселенной, но что такой исчезающе малой величиной является также и земная орбита («несущий землю Великий круг», как он ее назы­вает). Почему понадобилось Копернику вводить это новое допущение? Дело в том, что, помещая центр мира не в центре Земли, а «около Солн­ца», Коперник тем самым оказывается перед целым рядом трудностей в объяснении видимых явлений, которые в свое время и послужили для

48

Понятие бесконечности и гелиоцентрическая система Николая Коперника_______

Птолемея и других астрономов аргументом в пользу допущения, что Земля находится в центре мира"⁹. Трудности эти можно преодолеть только пу­тем введения другого допущения, а именно, что расстояние от Земли до центра мира (т.е. радиус земной орбиты) в свою очередь можно принять за исчезающе малое, т.е. как бы за точку. Учения и последователь Копер­ника Ретик поэтому подчеркивает, что принятие радиуса «Великого кру­га» равным нулю снимает те трудности, которые возникают для гелиоцен­трической системы, «сдвигающей центр мира» от Земли к Солнцу. «...Вся­кий горизонт на Земле разделяет звездную сферу на равные части, как большой круг Вселенной, и равномерность вращений сфер определяется по отношению к неподвижным звездам; таким образом, вполне ясно, что звездная сфера в высшей степени подобна бесконечному, так как по срав­нению с ней становится ничтожным даже Великий круг, а все та (pawo^eva наблюдаются не иначе, как если бы Земля находилась в середине Вселен­ной»¹²⁰. Как видим, принятие земной орбиты за величину исчезающе ма­лую по сравнению с величиной универсума, т.е. звездной сферы (Копер­ник рассматривает небесный свод как крайний предел, объемлющую гра­ницу универсума), необходимо для того, чтобы все феномены наблюда­лись так, как если бы Земля была центром мира.

Допущение, произведенное Коперником, «сильнее», чем птолемее­во¹²¹. Ретик в приведенном отрывке даже говорит о том, что «звездная сфера в высшей степени подобна бесконечному», что неоднократно повто­ряет и сам Коперник. Так, перечисляя вкратце важнейшие свои предпо­сылки, он пишет, что «мир сферичен, неизмерим и подобен бесконечнос­ти. ..»¹²²(Курсив мой. — П.Г.). Выражение «подобен бесконечности», по-видимому, является соответственным выражению, что Великий круг (зем­ная орбита) есть «как бы точка», и должно означать, что Вселенная срав­нима с бесконечностью, так же как и земная орбита сравнима с точкой, — оба, и Вселенная, и земная орбита, таковы в отношении друг к другу. Но у Коперника есть и более определенные выражения, где он называет Небо не «подобным бесконечности», а «бесконечным», а расстояние от Земли до небесного свода - бесконечно большим. «...Небо неизмеримо велико по сравнению с Землей и представляет бесконечно большую величину; по оценке наших чувств Земля по отношению к небу, как точка к телу, а по величине, как конечное к бесконечному»™ (Курсив мой. - П.Г.).

Интересно, что рассуждение Коперника о бесконечно большом -Вселенной (вспомним «максимум» Кузанца) сопровождается, как и у Ку-занца, обращением к бесконечно малому - атому. «...Величина неба по сравнению с Землей не является конечной. До каких пор распространя­ется эта необъятность, никоим образом неизвестно. Точно так же будет и обратно - у мельчайших и неделимых телец, которые называются ато­мами; так как они неощутимы для наших чувств, то, взяв два или какое-нибудь другое их число, мы не можем сразу получить видимое тело, а все же эти частицы можно так умножить, что, наконец, их будет достаточно Для слияния в заметное тело. То же можно сказать и о месте Земли: хотя бы она и не находилась в центре мира, но, во всяком случае, само ее рас­стояние от последнего будет несравненно малым, в особенности по от­ношению к сфере неподвижных звезд»¹²⁴.

Все эти высказывания Коперника о мире как «подобном бесконечно­сти» или даже «бесконечно большом» ставят нас перед вопросом: почему Птолемей, делая допущение о том, что величину Земли можно принять за исчезающе малую (как бы за точку), тем не менее нигде не говорит о том, что сам космос можно считать бесконечным (или даже подобным беско­нечному), а Коперник, принимая за исчезающе малую величину радиус земной орбиты, считает возможным говорить о бесконечности Вселен­ной? Тут естественно предположить: либо и Птолемей должен был из сво­его допущения сделать вывод о бесконечности размеров Вселенной, либо и Коперник не может из своего допущения сделать вывод о бесконечно­сти (или даже подобии бесконечности) этих размеров. В самом деле, из до­пущения, что размерами земной орбиты можно пренебречь в силу их ма­лости по сравнению с размерами Вселенной, вытекает только то, что Все­ленная Коперника расширяется — и очень сильно — по сравнению с Все­ленной Птолемея, но не вытекает, что она расширяется до бесконечнос­ти: ведь радиус земной орбиты больше радиуса Земли в конечное число раз.

Теперь спрашивается, почему же Птолемей, отождествивший, казалось бы, Землю с точкой по сравнению с универсумом, не сделал отсюда вы­вода о бесконечности последнего: ведь точка не имеет измерений, и по сравнению с ней всякое тело (в данном случае тело универсума) являет­ся бесконечным. Тут все дело в том, что Птолемей принимал Землю прак­тически равной точке, поскольку все те приборы, которыми он пользовал­ся для измерений (он говорит о них в приведенном выше отрывке), не улавливали и не могли уловить того различия в положении небесных тел, которое должно было бы иметь место, если бы размеры Земли оказывали существенное влияние на положение и видимые движения небесных тел. Не случайно с самых древних времен астрономию отличали от остальных математических наук (арифметики, геометрии, стереометрии): некоторые ее допущения, притом очень важные, имели не чисто теоретическое, а в известной мере «практическое» значение, поскольку зависели от точнос­ти измерительных приборов. Иными словами, эти допущения носили принципиально приблизительный характер, чего категорически не допускала математика древних, как мы ее находим в «Началах» Евклида¹²⁵.

Позицию Птолемея в этом вопросе нам может в определенной степе­ни прояснить Архимед. Как математик Архимед вполне недвусмысленно отвергает допущение (приписываемое древними источниками Аристарху Самосскому), что радиус земной орбиты так же относится к радиусу сфе­ры неподвижных звезд, как центр сферы — к ее поверхности. Аргумента­ция Архимеда нам здесь особенно интересна, так как Коперник ведь за­щищает именно это допущение Аристарха. «...Аристарх Самосский, - пи­шет Архимед, - выпустил в свет книгу о некоторых гипотезах, из которых следует, что мир гораздо больше, чем понимают обычно. Действительно, он предполагает, что неподвижные звезды и Солнце находятся в покое, а Земля обращается вокруг Солнца по окружности круга, расположенной посредине между Солнцем и неподвижными звездами, а сфера неподвиж-1 ных звезд имеет тот же центр, что и у Солнца, и так велика, что круг, по которому, как он предположил, обращается Земля, так же относится к рас­стоянию неподвижных звезд, как центр сферы к ее поверхности. Но хоро-

50

шо известно, что это невозможно; так как центр сферы не имеет никакой величины, то нельзя предполагать, чтобы он имел какое-нибудь отношение к поверхности сферы. Надо поэтому думать, что Аристарх подразумевал сле­дующее: поскольку мы предполагаем, что Земля является как бы центром мира, то Земля к тому, что мы назвали миром, будет иметь то же отноше­ние, какое сфера, по которой, как думает Аристарх, обращается Земля, имеет к сфере неподвижных звезд» (Курсив мой. — П.Г.)'²⁶.

Аргумент Архимеда опирается на невозможность допущения отноше­ния между какой-либо величиной и нулем, т.е. на невозможность допу­щения бесконечности. Этот аргумент по существу отсылает нас к акси­оме Евдокса (или, как ее часто называют, аксиоме Архимеда), которая сформулирована Евклидом в четвертом определении V книги «Начал»: «Говорят, что величины имеют отношение между собой, если они, взя­тые кратно, могут превзойти друг друга»¹²⁷.

Вот почему Птолемей, вроде бы отождествляющий Землю с точкой, нигде не говорит о том, что в результате Небо оказывается «подобным бес­конечности». И не случайны его оговорки, что Земля «подобна точке», «сравнима с точкой», «есть как бы точка»: Земля есть точка в силу невоз­можности достигнуть абсолютной точности при измерениях, т.е. она есть точка приблизительно, ее величиной можно пренебречь при расчетах.

Птолемей не допускает утверждения, что Небо бесконечно или даже «подобно бесконечности» не только в силу аргумента «от математики», ка­кой мы видим у Архимеда, но и в силу аргумента «от физики»: если бы ве­личина «небесного свода» была бесконечной, то его движение вокруг Зем­ли было бы невозможным (вспомним аргументацию Аристотеля против воз­можности существования «бесконечного большого тела»). По Аристотелю, бесконечно большое тело не могло бы ни двигаться, ни покоиться, к нему вообще не могли бы быть применены все те определения, которые приме­няются к конечным телам. Характерно, что это фундаментальное положе­ние физики Аристотеля разделяет и Коперник: «...вследствие известной физической аксиомы, что бесконечное не может быть ни пройдено, ни ка­ким-либо образом приведено в движение, небо необходимо остановится»¹²⁸.

Но Копернику-то как раз и нужно «остановить» небо! Ведь тезис о том, что движется Земля, а небесный свод неподвижен, есть исходный пункт его гелиоцентрической системы! А поэтому как раз та аксиома, что бесконечному невозможно двигаться, которая для древней астрономии служила аргументом в пользу конечности Вселенной, используется те­перь Коперником как дополнительный — и очень веский — аргумент в пользу тезиса о неподвижности неба. «Ибо самое главное, — говорит он, — чем стараются обосновать конечность мира, это и есть движение»¹²⁹.

Коперник, таким образом, не доказывает бесконечности Вселенной (из его четвертого постулата самого по себе такой вывод не следует), но охотно допускает эту бесконечность, ибо такое допущение сильно подкрепляет его идею о движении Земли. Потому он и называет в числе своих важнейших «гипотез» утверждение о том, что «мир неизмерим и подобен бесконечнос­ти». Правда, научная добросовестность заставляет Коперника сделать при этом оговорку: «Предоставим естествоиспытателям (видимо, имеются в виду «физики», которые еще и в эпоху Коперника решали принципиальные теоретические вопросы о структуре космоса, как это требовалось научной про­граммой Аристотеля. — П.Г.) спорить, является ли мир конечным или нет»¹³⁰. На примере Коперника мы видим, как понятие бесконечности в эпо­ху Возрождения оказывается темой размышления не только философов и теологов, но и ученых-математиков: допущение бесконечности очень важно для решения собственно астрономических проблем. Вот как опи­сывает ученик Коперника Ретик ход работы своего учителя, который приходит к необходимости принять новые допущения в силу невозмож­ности объяснить наблюдаемые явления с помощью старых допущений: «... господин доктор, наставник мой, наблюдения всех времен вместе со своими собственными всегда имеет перед глазами, собранные в полном порядке, как бы в указателях, а если понадобится что-нибудь или уста­новить, или превратить в практические правила, он идет от первых про­изведенных наблюдений вплоть до своих собственных и обдумывает, как их согласовать; затем, получив под руководством Урании правильные выводы, он возвращается к гипотезам Птолемея и древних и, наконец, обдумав с величайшей тщательностью, убеждается в силу астрономичес­кой dv&YKT) (необходимости) в том, что их нужно отбросить и принять новые гипотезы, не без некоторого божественного вдохновения и соиз­воления богов. С помощью математики он из них геометрически полу­чает добрые следствия, какие можно вывести; затем с принятыми гипо­тезами согласует наблюдения древних и свои собственные, и только тог­да, выполнив все эти труды, он выводит астрономические законы»¹³¹.

Как прекрасно показывает Ретик, ученый обращается к поискам новых гипотез, когда с помощью старых ему не удается «согласовать между со­бой» наблюдаемые факты, так что гипотезы эти ему важны не сами по себе (как для философа, например для Кузанца), а для построения стройной си­стемы, объясняющей наблюдаемые факты. Но как при этом ученый «ищет» новые гипотезы? Очевидно, обращаясь к тем общефилософским, точнее натурфилософским идеям, которые «носятся в воздухе» его эпохи. Коперник, как мы знаем, был хорошо знаком с новыми направлениями мысли - он учился в Италии как раз тогда, когда там получили широкое распространение идеи неоплатонизма; как показал Л.А. Биркенмайер, Коперник был знаком с Пико делла Мирандолой, одним из выдающихся гуманистов XV в. и, стало быть, ему не были чужды умонастроения италь­янского неоплатонизма. Не случайно мы встречаем в работах Коперника нескрываемо полемическое отношение к перипатетикам и почтительно-восхищенное — к пифагорейцам и Платону (именно пифагорейцы были теми античными философами, к которым помимо платоновской Академии чаще всего обращались взоры гуманистов-неоплатоников XV в., оппози­ционно настроенных по отношению к современному перипатетизму).

Именно тенденция к пантеизму, заложенная в итальянском неопла- | тонизме XV в., оказала, надо полагать, свое влияние на «гипотезы» Ко­перника, который в вопросе о бесконечности в определенном смысле пошел дальше Николая Кузанского: ведь Кузанец, как мы отмечали, счи­тал Вселенную конечной и только Богу приписывал атрибут бесконечно­го. Правда, как мы видели, Коперник делает еще частые оговорки, вводя понятие бесконечной Вселенной, но именно на Коперника опирается

Понятие бесконечности и гелиоцентрическая система Николая Коперника_______

Джордано Бруно, решительно снимающий все эти оговорки и утвержда­ющий (а не только допускающий в качестве гипотезы) необходимость при­нятия идеи бесконечности мира уже как философ, т.е. категорически.

Переворот, совершенный Коперником, имел, как мы знаем, серьезные последствия не только для естествознания, но и для философии, не толь­ко для науки о движениях небесных тел, но и для науки о движении (т.е. физики) в целом: ведь гипотеза о подвижности Земли, если брать ее все­рьез, в корне подрывает основы аристотелевской натурфилософии: она от­меняет важнейший принцип последней, гласящий, что центр Земли совпа­дает с центром мира. А ведь именно этот принцип составлял базу для тео­рии естественного и насильственного движения. Правда, сам Коперник, не имея возможности предложить иную, чем у Аристотеля, теорию движения, что впервые сделал только Галилей, был вынужден ввести не вполне убе­дительную гипотезу: он допустил, что, не являясь центром мира, Земля тем не менее является центром тяготения (см. приведенный нами выше второй постулат Коперника). Это утверждение, разумеется, требовало дополни­тельного обоснования, которое в сущности Коперник не мог дать.

Таким образом, отменив аристотелевское представление о структуре надлунного мира (общее у Аристотеля с общеантичным - не в частностях, но в самом принципе), Коперник сохранил аристотелевское учение о дви­жении в подлунной сфере. Но при этом у него возникла серьезная труд­ность: каким следует считать вращательное (вокруг своей оси) и поступа­тельное (вокруг Солнца, — его, впрочем, Коперник тоже называет враща­тельным, поскольку оно круговое, т.е. происходит по кругу) движение Земли — естественным или насильственным? Насильственным — невоз­можно, так как насильственное движение, по Аристотелю, с необходимо­стью всегда имеет начало и конец¹³² и соответственно предполагает опре­деленную внешнюю силу, воздействующую на предмет. Признать же его естественным тоже затруднительно, если мыслить в понятиях Аристотеля: естественное круговое движение имеют, по Аристотелю, только небесные тела в силу особой их природы, отличной от природы земных тел: ведь не­бесные тела эфирны, эфир же - самый легкий элемент, который, фигу­рально выражаясь, лежит как бы на границе между материальным и нема­териальным, а потому для небесных тел и возможно движение, которое недоступно ничему земному. Копернику же приходится утверждать, что, хотя все земные тела имеют прямолинейное (т.е. конечное) движение, сама Земля движется круговым (бесконечным) движением. Это уже серь­езное нарушение границы, проходящей между надлунным и подлунным мирами. Вот как пытается Коперник преодолеть возникшее затруднение: «... если говорят, что у простого тела будет простым и движение (это преж­де всего проверяется для кругового движения), то это лишь до тех пор, пока простое тело пребывает в своем природном месте и в целостности. В своем месте, конечно, не может быть другого движения, кроме кругового, когда тело всецело пребывает в себе самом, наподобие покоящегося. Пря­молинейное движение бывает у тел, которые уходят из своего природно­го места, или выталкиваются из него, или каким-либо образом находятся вне его. Ведь ничто не противоречит так всему порядку и форме мира, как то, что какая-нибудь вещь находится вне своего места. Следовательно, прямолинейное движение происходит только, когда не все идет, как сле­дует, а для тел, совершенных по природе, — только когда они отделяются от своего целого и покидают его единство»¹³³.

Сохраняя основные принципы перипатетической физики, Коперник, как видим, вводит новое по сравнению с Аристотелем понятие тела, ко­торое, «пребывая в своем природном месте и в целостности, движется равномерным круговым движением, тем самым уподобляясь покоющему-ся» (такое движение, уподобляющееся состоянию покоя, свойственно, по Аристотелю, «последнему небу»).

Но такое примирение гелиоцентрической системы Коперника с науч­ной профаммой Аристотеля было все же искусственным и не убеждало современников Коперника. Строго говоря, они были правы: созданная Коперником астрономическая система требовала новой научной профам-мы: она взрывала рамки старой физики и не могла быть согласованной с принципами перипатетической кинематики. Это одна из важных причин, почему гелиоцентрическая система Коперника вплоть до создания новой кинематики, основанной на принципе инерции (пусть даже и не вполне четко сформулированном, как это мы видим у Галилея), не была приня­та большинством ученых, в том числе и таким выдающимся, каким был, например, Тихо Браге. Этим же обстоятельством в значительной мере объясняется и та оценка гипотезы Коперника, которая была дана в пре­дисловии А. Осиандера к первому изданию основного сочинения Копер­ника «О вращениях небесных сфер». «... Всякому астроному, — писал Оси-андер, — свойственно на основании тщательных и искусных наблюдений составлять повествование о небесных движениях. Затем, поскольку ника­кой разум не в состоянии исследовать истинные причины или гипотезы этих движений, астроном должен изобрести и разработать хоть какие-ни­будь гипотезы, при помощи которых можно было бы на основании прин­ципов геометрии правильно вычислять эти движения как для будущего, так и для прошедшего времени. И то и другое искусный автор этой кни­ги выполнил в совершенстве. Ведь нет необходимости, чтобы эти гипоте­зы были верными или даже вероятными, достаточно только одного, чтобы они давали сходящийся с наблюдениями способ расчета... »¹³⁴.

Нужно сказать, что Осиандер высказывает здесь мысль, которая не могла ни поразить, ни даже удивить астрономов того времени: ведь еще со времен античности мы находим именно такого рода отношение астроно­мов к принимаемым ими натурфилософским гипотезам - на этом как раз и основано характерное как для античности, так и для средних веков раз­межевание между физикой и астрономией, которое, надо сказать, было вполне в духе научной профаммы Аристотеля.

С точки зрения развития научного мышления, характерно, однако, что именно то обстоятельство, которое мешало ученым XV и первой по­ловины XVI в. полностью оценить значение системы Коперника, а именно противоречие этой системы физике Аристотеля, в дальнейшем оказалось причиной триумфа системы Коперника: при разработке новой теории движения Галилей в своей полемике с перипатетиками именно на эту систему и опирался.

54