Действующие лица и исполнители

 

"Все примут горячее участие",

— отозвался Фагот 

 

Разрушив барьер между сценой и залом, Булгаков поставил всех нас в щекотливое положение. Публика стала трудно отли­чима от исполнителей. Этому способствует и условность те­атральных костюмов, их современность, и стабильность деко­раций. Вот сидит, развалившись в кресле, ничего дурного не подозревающий Аркадии Семплеяров. Он зритель и желает пони­мать происходящее. И вдруг: "Авек плезир", — Аркадий Аполлоновнч вместе со всем своим прошлым, настоящим и будущим, вместе с женами и любовницами становится персонажем, и тысячи зрителей с замиранием сердца, злорадством и сочув­ствием наблюдают за ним. И никто уже не в силах спасти Семплеярова, будет он ходить на допросы в ОГПУ, поедет заготавливать рыжики в Брянск.

О, как хотелось бы Понтию Пилату остаться в стороне, но выбор пал на него и от принятия решения невозможно укло­ниться.

Никто не застрахован от неожиданного испытания. Артист, за которым с любопытством наблюдает публика, вдруг превра­щается в жестокого экспериментатора, а зрители в подопытных кроликов. Каждому приходится сразу, в одно мгновение опреде­лить свою жизненную позицию, сделать роковой выбор, принять на себя ответственность за происходящее. Можно выть на луну, можно кричать от ужаса, — нельзя уклониться.

Да, мы самые обыкновенные "люди как люди", хлебнувшие советского быта, любим деньги (но кто ж их не любит?), не любим задумываться над последствиями собственных поступков. Беспощадный артист (из "тех самых") выводит на сцену и ставит перед выбором: вмешаться в происходящее или уклониться от решения.

Этот трагический сюжет предлагает нам Булгаков в невинной упаковке: не то водевиль, не то сеанс черной магии с разобла­чениями. Но реальность неожиданно напоминает о себе, и вместо успокаивающих "разоблачений" из-под масок заурядных персонажей выглядывают страшные гоголевские хари.

Когда-то очень давно, на первой сцене, был впервые ра­зыгран этот спектакль. Герои того представления хорошо извест­ны, ибо они стали образами, или, как любят говорить, архети­пами персонажей последующих спектаклей. Здесь Иуда преда­тель; Пилат слабый, струсивший в решающую минуту человек; Иешуа — символ веры в добро, великий Мастер человеческого духа; не слишком способный и понятливый верный ученик Левий Матвей; Афраний — начальник тайной стражи, деловитый и всеведущий, как все полицейские. В качестве воспроизводимых моделей выступают порой определенные ситуации, отношения между людьми. Такое многократное повторение схожих эпизодов создает глубину исторического пространства.

С тех пор постановка повторяется снова и снова, усложняет­ся, герои меняются, теряют имена, сцена разрастается, дробится на части, подобно тому, как яркое ершалаимское солнце разбито на тысячи осколков-отражений в окнах Москвы. Все новые и новые исполнители выходят на сцену, привносят свое понимание роли, свои чувства и впечатления. И сегодня на 1967-м пред­ставлении на сцене — мы. Перед нами другие проблемы, и они требуют решения. Это решение не может быть легким. Одно колебание, один неверный шаг, и надувала-штукарь конферансье сажает нас на место: "Ваш номер не удался". Но и наблюдающим не до смеха. Включив зрителей в происходящее действие, Булга­ков как бы повторяет, обращаясь к ним, реплику своего великого предшественника: "Над кем смеетесь? Над собой смеетесь!"

А сам ты кто? — вправе мы спросить у автора. Но он готов, как это ни странно, к ответу. Он тоже тут, на сцене и в зале, один из малых сих, беспомощный и беззащитный. Он создатель пьесы, но он же ее персонаж. Это удивительно, невероятно, но в XX веке невозможное становится заурядной реальностью. Мы верим Булгакову, потому что счет предъявлен не только нам, но и ему самому, он вместе с нами готов искать выход из траги­ческой ситуации. Вновь и вновь в своих произведениях, как показала Мариэтта Чудакова. он возвращается к осуждению героя (и себя) за неучастие, за то, что уклонился от принятия решения. Его персонажи разыгрывают сцену нравственного противостояния, моральных мучений героя из-за ошибочного решения.

Автор не только участвует в каждом событии, он формирует происходящее, воссоздаст реальность. Так режисер-постановщик в кульминационный момент у рампы может громко воскликнуть: "Занавес", и оборвать действие, может воскресить только что убитого героя, может сыграть мизансцену по-другому. Возмож­ности Мастера не безграничны, хотя и заметно больше, чем казалось вначале. На наших глазах его воля становится пред­ставлением. Он завершает роман, громко прокричав: "Свободен, он ждет тебя!" В этот момент он формирует будущее не только Пилата, но и Иешуа, спутником которого навеки станет проку­ратор Иудеи. А незадолго перед этим Левий Матвей по пору­чению Иешуа обсуждал с Воландом судьбу самого Мастера и его спутницы Маргариты.

При всей цельности картины прощения Пилата нас не поки­дает ощущение условности этого счастливого конца. Мы видим, как во сне Иванушки Пилат умоляет Иешуа:

"— Ведь ее [казни] не было! Молю тебя, скажи, не было?

Ну конечно, не было, — отвечает хриплым голосом спутник, — это тебе померещилось.

— И ты можешь поклясться в этом? - заискивающе просит человек в плаще.

— Клянусь, — отвечает спутник, и глаза его почему-то улыбаются".

Почему улыбается Иешуа? Успокаивает ли он Пилата, как взрослые успокаивают детей, обещая им, что те никогда не умрут, и все кончится хорошо. Или он признаёт право Пилата добиваться иного хода событий, пытаться повернуть колесо истории иначе. Булгаков не раз задумывается над возможностью альтернативных решений. Проблема условности границ происхо­дящего, зыбкой необязательности реальности, очевидно, волно­вала его. Судьба Пилата в романе рассматривается в трех вариантах: вечные мучения в пустыне, на которые он был обречен, прощение после долгого ожидания (вариант Мастера), спасение Иешуа Пилатом (казни не было — сон Иванушки). Две альтерна­ты у истории смерти Мастера и Маргариты. В двух парал­лельных планах разворачивается действие пьесы "Иван Васильевич", в "Собачьем сердце" автор разрешает герою переиграть сюжет в обратном направлении и вернуться к спокойной жизни.

Похожую проблему рассматривал в то же самое время, что и Булгаков, другой русский писатель Владимир Набоков. В романе "Приглашение на казнь" герой на эшафоте понимает, что происходящее с ним лишь некоторая условность, не осу­ществимая без его собственного участия. Напрягая волю, он вырывается в другую реальность, видит, как разбегаются едва не отнявшие у него жизнь кукольные палачи, расползаются декорации, рушатся подпорки этого театрального мира.

Вспомним еще одного замечательного драматурга. Евгения Шварца, постоянно рассматривавшего в пьесах различные ва­рианты решения. В "Драконе" сердце Ланцелота перестает биться, и жизнь в городе продолжается без него. Но затем вдруг герой воскресает и создает иной, счастливый конец. В пьесе "Тень" обсуждается вопрос о связи автора и его персонажа. Вырвавшаяся из-под контроля хозяина тень, навязывает свои порядки, добива­ется господствующего положения и даже казнит героя. Но необы­чайным усилием воли автор-герой поворачивает движение карти­ны в обратном направлении. Восклицание: "Тень, знай свое место", подобно булгаковскому: "Он ждет тебя", разрешает проблему, возвращая тень в прежнее состояние. Интересно, что все три писателя рассматривают альтернативные решения в театрализованном виде, и все трое подчеркивают, что лишь полное напряжение душевных сил, балансирование на грани жизни и смерти, позволяют автору-герою найти выход.

 

 

 

 

ЭПИЛОГ

О, как я угадал! О. как я все угадал! 

Мастер

 

Перед нами театральный роман. Роман-мистерия и народ­ный балаган с элементами абсурда и гротеска, представление, разыгрываемое на театральных подмостках, где декорации при­годны на все случаи жизни, а костюмы и реквизит создают иллюзию достоверности происходящего. Это современный театр, скорее Мейерхольда, чем Станиславского. Звучит музыка всех времен и народов от короля вальсов до обезьяньего джаза. Время действия — наша эпоха: сегодня, вчера, две тысячи лет назад. Место действия город на сцене. Это современная сцена, где картины легко сменяют друг друга, а зрители участники представления. Координаты пространства и времени подвижны и расплывчаты, историческая перспектива исчезает, сворачиваясь до безобразной истории на Патриарших прудах сегодня вечером. Потеряв временной вектор, история в булгаковском театре превращается в семантическую метку вечного архетипа, в анекдот, рассказанный на бульваре, сон, роман. Это нечто, создаваемое на наших глазах: придуманное, угаданное, построенное усилием воли. Условность временных и простран­ственных координат увеличивает роль "пятого измерения" этических представлений. Они вечны и неизменны. Сюжет пьесы — испытание нравственной стойкости человека.

Советские читатели вот уже двадцать пять лет, как встрети­лись с "Мастером". Их восхитило достоверное изображение действительности, заинтересовали приключения Воланда и компа­нии, покорил юмор, растрогала история вечной любви. Однако призыв автора — отвечать за свои поступки, за свое участие и неучастие в происходящем, не нашел отклика у его поклонников. Эта новая нелегкая встреча с любимым писателем им еще пред­стоит. Их роман еще принесет им сюрпризы.

Заметим в заключение — Булгаков действительно многое угадал. Трагический нерв времени экзистенциальную ответственность личности, пошатнувшиеся стены-декорации нашей цивилизации, постоянство природы человека, архетипическне корни библейских сюжетов, маскарадный характер советской эпохи, многовариантный подход в описании событий и огромные "мистические возможности театрализации прозы, ретроспективный, семиотический взгляд на историю. Ко всему этому Михаил Булгаков пришел сам, хотя лучшие европейские умы двигались порой в том же направлении. Немало общего можно увидеть между Мастером" и романами Кафки, Набокова, Камю, Сартра, Джойса, Томаса Манна. Потому столь современным оказался Роман при его появлении на советской сцене. Ты угадал. Киевлиянин!

!

244                                           С. МАКСУДОВ

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Цитаты из "Мастера и Маргариты" лаются по изданию: Михаил Булгаков Избранное. Москва. Художественная литература. 1982. Варианты цитируются по источникам: Булоков Михаил. Избранные произведения. Черный маг (главы из романа). Пьесы, рассказы, фельетоны, очерки Киев. 1990. с. 64. (В дальнейшем. Черный маг). "Мастер и Маргарита. Черновые варианты романа". Москва. 1991, N 5. Чудакова Мариэтта. "Черновик романа о дьяволе...", Русском мысль. 14 июня 1991.

2. Курдюмов А. Л. В краю непуганых идиотов. Париж. 1983, с. 12. (В дальнейшем. Курдюмов).

3. Елена Булгакова. Дневник Елены Булгаковой. М. Книжная палата. 1990.

4. Зеркалов Л. Евангелие Михаила Булгакова Дни Арбор, Ардис. I9H4. с.

188.

1. Эльбаум Генрих. Анализ иудейских глав "Мастера и Маргариты" М Булгакова. Анн Арбор. Ардис. 1981. с. 112.

2. Литературное обозрение. N 5. 1991 (в дальнейшем ПО).

3. Гаспаров Борис. "Из наблюдении над мотивной структурой романа М. А Булшкова Мастер и Маргарита"'. Slavica Hierosolymilana. V. 3. 1978, т. III. (В дальнейшем, Гаспаров).

4. Чудакова Маризтта. "Архив М А. Булгакова. Материалы для творческо<- биографин писателя". Записки отдела рукописей ГБЛ. вып. 37, Москва, 1976. (Н дальнейшем. Чудакова. 1976). См. также М. Чудакова. Жизнеописание Михаила Булгакова. Изд. 2-е. Москва. Книга. 1988, с. 412. (В дальнейшем. Чудакова)

5. Павел Абрагам. "Павел Флоренский н Михаил Булгаков" Фил. науки. 1990. N 7, сс. 95-100).

6. Булгаков М. Собрание сочинений. Анн Арбор. Ардис, 1982, т. I, сс 341-46.

7. Виноградов И. "Завешанне мастера". Вопросы литературы. 1968, N 6. сс. 43-75.