НАСТЯ

Мастер и Маргарита

Статья опубликована в Новом журнале № 196 1995; частично печатались в журнале «Страна и мир» № 4, 1992. («Каждому по его вере»); и журнале «Театральная жизнь» №№ 19, 21 1991. («Мастер и Маргарита как театральное представление»).

 

 

"МАСТЕР И МАРГАРИТА" -

ТЕАТРАЛЬНЫЙ РОМАН В ПЯТИ ИЗМЕРЕНИЯХ

(пространство, время, этика)

 

Весь мир театр

Шекспир

 

Вот уже двадцать с лишним лет роман Булгакова¹ необы­чайно популярен в СССР. В широких читательских кругах он вытеснил Ильфа и Петрова и успешно конкурирует с Андреем Платоновым и Владимиром Набоковым в среде интеллектуалов.

По-булгаковским местам в Москве проходят экскурсии, к скамейке на Патриарших прудах совершаются паломничества, в доме на Садовой открывается народный музей. Герои Булгакова развлекают, воспитывают молодежь, открывают глаза на со­ветскую действительность и даже порой, как это ни странно, приводят заблудшие души к христианской вере. Впрочем, не­исповедимы пути... Одним этот фантастический булгаковский взлет кажется впол­не заслуженным, другие искренне удивляются. И фанатичные поклонники романа, и скептики согласны в одном: "Мастер" необычайно современен. Поэтому столетний булгаковский юби­лей наступил как-то преждевременно. Автор не готов к переходу в классики, он еще не все сказал нашему времени и не все, что он сказал, услышано читателями. Наш роман принесет еще нам сюрпризы.

 

Обольщение историей

 

Исторический роман сочинял я понемногу... 

Булат Окуджава

 

В роковые минуты становятся заметны смещения социаль­ных пластов, связь скрытых исторических процессов с желаниями и поступками обыкновенных людей. Падение самодержавия. Ок­тябрьская революция, гражданская война, индустриализация, кол­лективизация, большой террор, вторая мировая эти гран­диозные события следовали одно за другим, эпоха играла по-крупному, и от каждого ее шага сотрясалась жизнь. По­ступательное движение времени поразило воображение писате­лей, они испытали непреодолимое искушение историей. Марк­сизм-ленинизм казался прожектором, направленным в истори­ческую перспективу. Слом тысячелетнего царства, приближение "светлого будущего", гигантские шаги перемен — все это вы­водило эпопею в ведущий, если не единственно достойный жанр.

Как некогда русская проза второй половины девятнадцато­го века вышла из гоголевской шинели, так у истоков советской литературы возвышается могучая фигура яснополянского стар­ца. Толстой стал учителем Фадеева (глава советских писателей переписывал от руки "Войну и мир", чтобы проникнуть в секреты мастерства) и Солженицына. Все три советских нобелевских лауреата 60-70-х годов писали исторические романы. Уничтожен­ный системой и воскресший из небытия ("рукописи не горят") роман Василия Гроссмана "Жизнь и судьба" — классический образец эпопеи. По этим вехам видно главное направление со­ветской литературы. В том же ряду стоит трилогия "Белая гвардия" дань молодого автора требованиям времени. (По первоначальному замыслу роман замышлялся как трехчленная эпопея, но затем был закруглен первой частью, и некоторые материалы были использованы в пьесе "Бег"). Но роман с исто­рией на этом завершился. Из гоголевской "Шинели" Булгаков попал в драматическую школу Художественного театра. Бул­гаков верный ученик Гоголя, о чем уже не раз писали ис­следователи. В первых работах он прямо переносит гоголевские персонажи в советскую действительность, подражает, не скрывая этого, гоголевскому стилю. Затем их связь становится более опосредованной, но остается по-прежнему тесной. Воланд и его окружение отсылают нас равно и к Гофману, и к Гете, и к Гоголю. Но что еще более важно для нашей работы, Гоголь был предшественником Булгакова в театральном видении мира. На это совпадение обратил внимание Л. Смолянский (Михаил Бул­гаков в Художественном театре. М., 1989). Он писал: "Дей­ствительность, как у Гоголя, сначала преобразуется по законам театра, театрализуется, между писателем и жизнью — "волшеб­ная камера сцены", через которую Булгаков "пропускает" своих бесчисленных героев".

Интересно, что Достоевскому подобный подход казался не просто чужд, но совершенно невозможен:

"Есть какая-то тайна искусства, по которой эпическая форма никогда не найдет себе соответствия в драматической. Я даже верю, что для разных форм искусства существуют и соответ­ственные им ряды поэтических мыслей, так что одна мысль не может никогда быть выражена в другой, не соответствующей ей форме" (Ф. М. Достоевский. Письма в 4-х томах, т. 3, Москва, 1934, с. 20).

Для самого Булгакова проза и драматургия были неразрывно связаны, как правая и левая рука пианиста.