Отрывок статьи Гельмана в.Я и др. Из журнала Полис

Что касается российских выборов, то их принято относить к промежуточной категории: по классификации Й.Элклита и П.Свеннсона [Elklit, Svennson 1997: 37], они являются свободными, но несправедливыми. Иначе говоря, при равных возможностях участия в предвыборной борьбе условия для ведения этой борьбы у различных кандидатов и партий далеко не одинаковы [Гельман, Голосов, Мелешкина 2000, 2002; Макфол и др. 2000]. Если отвлечься от систематически высказываемых подозрений в фальсификации результатов голосования в ряде республик РФ [см., напр. Овчинников 2001; Орешкин 2001], то несправедливость российских выборов можно свести к трем составляющим: (1) одностороннее освещение кампании в СМИ, в т.ч. (и прежде всего) контролируемых государством; (2) неравенство доступа к финансовым ресурсам; (3) несправедливое разрешение избирательных споров, включая применение санкций в ходе и по итогам выборов. При этом, хотя большинство неформальных институтов российского избирательного процесса входят в “меню манипуляций” [Schedler 2002: 104-109], используемых при недемократических выборах во многих странах “третьего мира”, их едва ли можно рассматривать как проявление “наследия прошлого”: скорее, они оказались продуктом институционального строительства, которое привело к “авторитарной адаптации” [Афанасьев 2000: 17] института выборов.

Электоральная реформа в России стартовала в 1993 г., когда, распустив Съезд народных депутатов, Б.Ельцин издал указ о проведении выборов в Государственную Думу. Основу этого указа составило Положение о выборах, разработанное группой либерально настроенных экспертов под руководством В.Шейниса. В русле данного документа был выдержан и рамочный закон “Об основных гарантиях избирательных прав граждан Российской Федерации” (1994), который был призван регулировать нормы выборов органов власти и должностных лиц всех уровней, а также законы 1995 г. о думских и президентских выборах. Названные законы, как и ряд других норм, одобренных Думой в 1994 — 1995 гг., стали результатом сложного компромисса между различными агентами [Гельман, Голосов, Мелешкина 2000: 44-76; Smith, Remington 2001: 93-115].

В ходе работы Думы второго созыва (1996 — 1999) в законы “Об основных гарантиях…” и о думских и президентских выборах были внесены многочисленные поправки. В тот период большинство в палате принадлежало коммунистам и их союзникам, однако в сфере электоральной реформы они выступали по большей части согласованно с либералами из фракции “Яблоко”. В 2001 — 2003 гг. с принятием Думой третьего созыва закона о политических партиях, новых редакций законов “Об основных гарантиях…”, о думских и президентских выборах, а также поправок к некоторым сопутствующим законам (включая закон о СМИ) цикл институциональных изменений был доведен до логического завершения В Думе этого созыва устойчивым большинством обладали проправительственные фракции, а политика институционального строительства находилась под контролем президентской администрации.

Вокруг ряда аспектов электоральной реформы (прежде всего — электоральной формулы) развернулись ожесточенные споры. Но вопрос о реформировании институтов избирательного процесса находился на периферии внимания политических акторов. Противоречия между ними, за редким исключением, не влияли на институциональные изменения в данной сфере. В связи с этим последняя представляется одним из наиболее интересных объектов для анализа роли идеологий, интересов и информации в институциональном строительстве.