XVIII. Конфессиональный субъективизм в истории

Конфессиональный субъективизм в исторических занятиях имеет такой же характер, как и национальный. Религия играет слишком большую роль в исторической жизни, чтобы не оказывать своего влияния и на историческую литературу. Каждое вероисповедание имеет свои догматы, свою этику, свой культ, свои учреждения, признаваемые им за единственно истинные, и на всякие отклонения от основных своих положений смотрит, как на ересь, как на ложь и заблуждение, иногда как на преступление против Бога. Понятно, что одни и те же события и явления религиозной истории человечества получают разное толкование и освещение, — уже не говоря о худшем еще отношении,— смотря по тому, к какому вероисповеданию принадлежит автор того или другого сочинения.

254

В одном христианском мире такие события, как раздробление вселенской церкви на восточную и западную, религиозная реформация на Западе или раскол старообрядчества у нас, вызывают к себе различное отношение, в первом случай со стороны писателей православных и католических, во втором — историков католических и протестантских, в третьем — представителей господствующей церкви и "старой веры". Историки, стоящие на конфессиональной точке зрения, очень часто задаются больше апологетическими и полемическими целями, нежели целями научно-историческими, скрывают относительно своего всё, могущее его компрометировать, и готовы верить всяким сплетням о чужом, лишь бы побольше повредить или, по меньшей мере, досадить "неприятелю". К неблагоприятным для добывания исторической истины условиям присоединяется ещё гнет официальной и неофициальной цензуры, гораздо более тяжелый, чем тот, который в тех или других странах, в те или другие времена испытывали и испытывают "светские" историки. В последнем отношении протестантские историки пользуются, как известно, неизмеримо большею свободою исследования, нежели историки католические. Католическая церковь, ещё в средние вика объявившая философию служанкой богословия (philosophia est ancilla theologiae), и теперь не отказывается от подчинения своему авторитету науки вообще и в частности истории, поскольку она касается догматов веры или событий и явлений, имевших то или другое отношение к церкви. История в качестве науки, свободно ищущей истины, столь же мало может находиться в подчинении у религии, как и у политики: наука служит истине, а не той или другой церкви, не тому или другому государству. Религиозные убеждения историка, каковы бы они ни были, не должны влиять на то, что может быть основано лишь на научно установленных фактах и добыто при помощи правильных приёмов научной мысли.

255

Это справедливо по отношению не только к лицам, принадлежащим к разным положительным вероисповеданиям, но и к таким, которые являются в религиозном вопросе свободными мыслителями. Антирелигиозный субъективизм, готовый видеть в каждом культе только одно заблуждение, представляет собою, в сущности, обратную сторону одной и той же медали вмести со всяким исключительным вероисповедным субъективизмом.

Науке вообще и в частности истории нет и не может быть никакого дела до того, кто правильнее верит и что имеет больше оснований — вера или неверие. История вмешательством своим в вопросы подобного рода сама лишила бы себя научного значения, ибо задача науки вся в области знания, и вопросы веры ей не подведомственны. Принципиально отрицательное отношение к религии, столь часто встречающееся в современной литературе, равным образом, не должно влиять на отношение к религии, как к историческому явленно: неверующий историк может и должен изучать прошлое религии совершенно так же беспристрастно, как если бы у него не сложилось отрицательного отношения ко всякой вере.

Один из корифеев философии XVIII в., с особою настойчивостью проповедовавший гражданскую веротерпимость, Вольтер, сам, как известно, не отличался терпимостью философскою, раз речь у него заходила о католицизме, о христианстве, и общей его тенденцией в этом отношении было искать не столько объяснения исторических явлений, сколько оснований для осуждения всего, что находилось в родстве с предметом его ненависти.

256

Напр., из двух объяснений факта он выбирал не то, которое должно было быть признано более вероятным, если не прямо достоверным а то, которое было более пригодным в качестве полемического орудия: для него превращение Савла в Павла было результатом не внутреннего психического процесса, приведшего апостола к вере в Иисуса, а обиженного самолюбия человека, которому раввин Гамалиил отказал в руки дочери. От такого тенденциозного отношения, конечно, очень далеки самые свободомыслящие историки новейшего времени.

257