- •Лекция 1 введение в курс русской литературы XX века
- •1.К разработке концепции и модели курса.
- •2.Художественно-эстетическое своеобразие «серебряного века»
- •К разработке концепции и модели курса.
- •2. Художественно-эстетическое своеобразие литературы «серебряного века»
- •1. О биографии и личности поэта.
- •2. А. Блок – романтик
- •3. Россия Александра Блока
- •1. О биографии и личности поэта.
- •2.А. Блок – романтик
- •3.Россия александра блока
- •Лекции 4 и 5 эстетика и поэтика русского символизма
- •1.Первые попытки самоопределения
- •2. Место и роль в.Брюсова.
- •1. Первые попытки самоопределения
- •Лекция 6 «всего прочнее на земле печаль…» анна ахматова
- •1. О личности и биографии поэтессы.
- •2. О методе и поэтической системе Анны Ахматовой.
- •1. О личности и биографии поэтессы.
- •2.О методе и поэтической системе
- •Лекции 7 и 8 эстетика и поэтика акмеизма
- •У истоков
- •2. Принцип верности вещам
- •1. У истоков
- •2. Принцип верности вещам
- •Лекция 9 владимир маяковский
- •1. Своеобразие вхождения в поэзию.
- •2.Творческий метод и художественная система раннего маяковского
- •3.«Облако в штанах» (1915)
- •4.«Флейта-позвоночник» 1915
- •Лекция 10 Эстетика и поэтика футуризма
- •Футуризм – как эстетический бунт против всего и вся
- •Творчество и.Северянина
- •2.Творчество игоря северянина
- •Лекция 11 марина цветаева
- •1. О личности и биографии поэтессы.
- •2. Марина Цветаева как поэт-романтик.
- •3. В годы революции и гражданской войны.
- •1. О личности и биографии поэтессы.
- •2.Марина цветаева как поэт-романтик
- •3.В годы революции и гражданской войны
- •Лекция 12-13 сергей есенин
- •1. Место и значение поэта.
- •2.Эстетическая система сергея есенина
- •3.О поэтике сергея есенина. Звукопись и цветопись
- •4.Периодизация творчества сергея есенина
- •1. О биографии и личности писателя
- •2. М.Горький-романтик
- •1. О биографии и личности писателя
- •2.М.Горький-романтик
- •Лекция 16 прения о правде и лжи в пьесе м. Горького «на дне» 1903
- •1. Жанровый состав пьесы.
- •2.Три концепции правды.
- •1. Жанровый состав пьесы.
- •2.Три концепции правды в пьесе
- •3. Ведущие мотивы автобиографической трилогии.
- •4.Главное направление
- •Лекции 17 и 18 позднее творчество м.Горького
- •1. Жанровая природа литературных портретов
- •3. Три художественные стихии романа м. Горького
- •4.Образ заглавного героя
- •Лекция 19 александр куприн
- •1. О личности и биографии писателя.
- •2.«Олеся» 1898
- •3.«Молох» 1896
- •4.«Поединок» 1905
- •5.«Штабс-капитан рыбников» 1905
- •6.«Гранатовый браслет» 1911
- •Лекция 20 иван бунин
- •1.О личности и биографии писателя.
- •2.Бунин – поэт
- •3.Бунин – прозаик
- •4.«Деревня» 1910
- •5.«Веселый двор»
- •6.«Захар воробьев»
- •7.«Господин из сан-франциско» 1915
- •8.Позднее творчество бунина
- •Цикл «тёмные аллеи»
- •Лекция 21 леонид андреев
- •1. Ранний Андреев
- •2. Поиски нового стиля. «Красный смех»
- •3. «Тьма»
- •1. Ранний андреев
- •2.«Красный смех» 1904
- •3.«Тьма» 1908
- •Лекция 22 гринландия александра грина
- •1.Общая характеристика творчества
- •2. Романы грина
- •3. Новеллы грина: тема возвышенного поступка, действенного, всепобеждающего добра
- •«14 Футов»
- •«Победитель»
- •4. Новеллы грина: тема труда и природы «сердце пустыни»
- •«Вор в лесу»
- •«Дикая мельница»
- •Лекции 23 и 24 эволюция и поэтика сатирико-юмористической прозы 20-х гг.
- •1.«Одесские рассказы» исаака бабеля:
- •2.Эволюция и поэтика сатирико-юмористического рассказа раннего михаила зощенко
- •2. Комические сказы 20-х гг.
- •3. Жанр – историко-юмористической новеллы
- •5.Сатирико-юмористическая дилогия
- •Лекция 25 жанры научной фантастики 20–30-х гг.
- •1. Общие особенности научной фантастки
- •2. Роман-антиутопия Евгения Замятина «Мы»
- •3. Идеи и образы научной фантастики Александра Беляева
- •1. Общие особенности научной фантастики
- •2. Роман-антиутопия евгения замятина «мы» 1920
- •3.Идеи и образы научной фантастики
- •Голова профессора доуэля
- •«Человек-амфибия» 1928
- •«Человек, потерявший свое лицо»
- •1929, 2-Й вариант 1940
- •Лекция 26 видение души человека в образах природы: михаил пришвин и константин паустовский
- •1. Левоэкстремистские взгляды на природу в 20-е гг. Хх в.
- •2. Пришвинская концепция природы
- •3. О лирических пейзажах к. Паустовского
- •Левоэкстремистские
- •2. Пришвинская концепция природы
- •«Глаза земли» (1946-50)
- •«Неодетая весна» 1940
- •Выводы по пришвину.. Душа его - идеалиста-романтика - создана для поэзии.
- •3. О лирических пейзажах к. Паустовского
- •Лекция 27 и 28 творчество михаила булгакова
- •1.Пьеса Михаила Булгакова «Бег»
- •2.Роман «Мастер и Маргарита» 1928-1940
- •3. Михаил Булгаков на экране
- •1.Пьеса михаила булгакова «бег»
- •2.Роман «мастер и маргарита» 1928-1940
- •Лекция 29 андрей платонов: взгляд на человека и мирозданье
- •1.Общий взгляд на творчество писателя
- •2.Рассказ «возвращение»
- •3. Гуманизм платонова
- •Лекция 30 литература русского зарубежья.
- •1. Пути и судьбы русского литературы русского зарубежья 20-30- х гг.
- •Лекция 31 роман а. Толстого «петр I»
- •1. Жанр и композиция романа
- •2. Круг действующих лиц
- •1. Жанр и композиция романа
- •2. Круг действующих лиц
- •Лекция 32 «тихий дон» михаила шолохова
- •1. Место и значение романа
- •3. Григорий мелехов
- •4. Пантелей прокофьевич
- •5. Ильинична
- •6. Аксинья
- •7.Причины трагедии григория мелехова и концепция романа
- •Лекция 33 лирика и эпос великой отечественной войны
- •1. О «чуде чистозвонного «Теркина»
- •2. Песни Великой Отечественной войны (аудиоконцерт)
- •1. О «чуде чистозвонного «теркина»
- •Лекция 34 николай заболоцкий
- •1. Общий взгляд на личность и творчество поэта
- •2. Поэтическая система Николая Заболоцкого
- •1. Общий взгляд на личность и творчество поэта
- •2.Поэтическая система николая заболоцкого
- •Лекция 35 борис пастернак
- •1. «Дело Пастернака».
- •2. Поэтическая система
- •1. «Дело пастернака»
- •2. Поэтическая система бориса пастернака
- •Лекция 36 позднее творчество леонида леонова
- •1.«Evgenia Ivanovna» Леонида Леонова
- •2. Киноповесть «Бегство Мистера Мак-Кинли»
- •1.«Evgenia ivanovna» леонида леонова
- •2. Киноповесть
- •Лекция 37 творчество владимира набокова
- •1. Общий взгляд на личность и творчество писателя
- •2. Роман «Лолита»
- •Общий взгляд на личность и творчество писателя
- •2. Роман «лолита»
- •Лекция 38 повести валентина распутина
- •1. Писательский дебют
- •2.«Последний срок» 1971
- •3.«Живи и помни» 1974
- •4. «Прощание с матерой» 1976
- •Лекция 39 василий шукшин
- •1. Общий взгляд на личность и творчество писателя
- •2. Шукшин-рассказчик
- •3. Шукшинские «чудики»
- •1. Общий взгляд
- •2. Шукшин-рассказчик
- •Шукшинские «чудики»
- •Лекция 40 поэзия последней трети хх века (владимир высоцкий и николай рубцов)
- •1. Общий взгляд на личность и творчество художника
- •2.Авторская песня как синтетический жанр
- •4. Общий взгляд на жизнь и личность николая рубцова
- •5. Предвечерний свет лирики рубцова
- •Лекция 41 виктор астафьев
- •1.Из биографии писателя.
- •2. «Царь-рыба» (1976)
- •3.«Последний поклон»
- •4.«Пастух и пастушка» 1971
- •Лекция 42 александр солженицын
- •1. Из биографии писателя
- •2.«Один День Ивана Денисовича» (1962)
- •3.«Архипелаг Гулаг» (1968)
- •1. Из биографии писателя
- •2.«Один день ивана денисовича» (1962)
- •3.«Архипелаг гулаг» (1968)
- •Лекция 43 русская проза конца хх века
- •1. Введение
- •4.Использование традиционных фольклорных жанров
- •5. Реализация неомифа в произведениях т.Н. Толстой
- •6. Проза л.Е. Улицкой и в.П. Аксенова и неомиф
- •Лекции 44, 45 и 46 поэзия 90-х годов
- •Общие особенности
- •В кругу модернистов
- •3.Поэзия традиционных ориентиров
- •4.Поэзия постмодернизма
- •5. Поэты из оппозиционного лагеря
- •6. Песенная поэзия 90-х
- •7.Евгений евтушенко
- •Лекции 47 и 48. Итоги курса. Контрольные срезы
- •1.Итоги курса.
- •1.Итоги курса
Лекции 4 и 5 эстетика и поэтика русского символизма
1.Первые попытки самоопределения
2. Место и роль в.Брюсова.
1. Первые попытки самоопределения
При своем зарождении, в 90-е годы, русский символизм являл собою несколько разрозненных и нередко вступавших в полемику друг с другом литературных групп. Наиболее многочисленной была группа, обосновавшаяся одно время в журнале «Северный вестник»: Д. Мережковский, 3. Гиппиус, Н. Минский, Ф. Сологуб, К. Бальмонт и другие. Лекция Д. Мережковского «О причинах упадка и о новых течениях современной русской литературы», прочитанная в 1892 и изданная отдельной книгой в 1893 г., по праву считается первой попыткой самоопределения русского символизма.
В другую группу входили три поэта: Вл. Гиппиус, А. Добролюбов и В. Степанов. Программных литературно-эстетических выступлений у этой группы не было, и никаких теоретических деклараций она (за исключением отчасти А. Добролюбова) не оставила. Третья группа, которая выступила с серией поэтических сборников «Русские символисты», давших название всему новому течению, может быть обозначена одним именем: В. Брюсов. Другие имена, появившиеся на страницах сборников «Русские символисты», либо принадлежали поэтам, которые сразу же сошли с литературной арены, либо были псевдонимами В. Брюсова, его литературными «масками».
2. МЕСТО И РОЛЬ В.БРЮСОВА.
Говоря о значении этих групп в истории символизма и в его эстетическом самоопределении, исследователи почти единодушно отдают предпочтение первой. Так, П. Куприяновский считает, что «... реальная роль Брюсова, при всем значении его как поэта, в развитии символизма 90-х годов не может сравниться с ролью журнала «Северный вестник». . .» Это замечание справедливо, если иметь в виду тот резонанс, который получали в 90-е годы выступления В. Брюсова, с одной стороны, и выступления группы поэтов «Северного вестника» — с другой. В. Брюсов, чьи произведения и «манифесты» появлялись в тоненьких тетрадочках мизерными тиражами (или становились достоянием архива), не мог соперничать с таким изданием, как «Северный вестник». Но если говорить о литературно-эстетическом самоопределении символизма, то умалять роль В. Брюсова нет оснований. Напротив, есть все основания считать его роль в этом самоопределении наиболее значительной и достойной еще большего внимания, чем то, которое она вызывает у исследователей .
Прежде всего следует сказать, что противопоставление в этом плане В. Брюсова «Северному вестнику» не совсем правомерно. Хотя этот журнал, направление которого в 90-е годы определялось статьями А. Волынского, и предоставил на время свои страницы указанной группе символистов, называть «Северный вестник» их органом можно лишь с очень существенной оговоркой. Сходясь с символистами в отрицательном отношении к реализму и к эстетике революционных демократов, А. Волынский далеко не все принимал в их философских представлениях и особенно в их творческой практике, что предопределило их разрыв. А главное, если даже брать связанных с «Северным вестником» символистов самих по себе, то надо сказать, что их литературно-эстетическая концепция, которая интересует нас прежде всего, еще отличалась большой расплывчатостью и противоречивостью. Программным выступлениям В. Брюсова эти черты были также свойственны, но в гораздо меньшей степени. К тому же его «манифесты» были больше подкреплены собственными попытками новаторства в области поэтической формы и рядом историко-литературных или литературно-эстетических замыслов, которые стали известны (и в значительной части осуществились) позднее. Все это позволяет считать именно В. Брюсова главным автором литературно-эстетической концепции раннего русского символизма, И все это, как ни парадоксально такое утверждение, помогает понять, почему именно В. Брюсов нанес впоследствии (вместе с А. Блоком) главные удары эстетическим основам символизма.
Как уже справедливо отмечалось, «трактат» Д. Мережковского «О причинах упадка и о новых течениях современной русской литературы» «по существу, был довольно робким» . Действительно, Д. Мережковский говорил о новом литературном течении весьма неуверенно, как о «смутной потребности»: «Я даже не знаю, можно ли назвать эту потребность — литературным течением. Это скорее только первая подземная струйка вешней воды...»
Поводом для переоценки роли молодого В. Брюсова как теоретика символизма явились первые публикации его архива в «Литературном наследстве» (т. 27-28) и последующие публикации Д. Е. Максимова и других исследователей.
Д. Мережковский еще не решался резко противопоставлять новое литературное течение литературе прошлого. Выделенные им черты нового искусства (мистическое содержание, символы, расширение художественной впечатлительности) он находил и в творчестве Толстого, Тургенева, Достоевского, Гончарова, которые «.. .с несравненной силой и полнотой воспроизводят все три основы идеальной поэзии». Нарождающееся искусство, по мысли Мережковского, продолжит эту традицию, оттесненную на периферию литературным поколением восьмидесятников. Понятие символа, важнейшее для эстетики новой школы, раскрывалось еще весьма неясно: «Слова только определяют, ограничивают мысль, а символы выражают безграничную сторону мысли». Немного позднее Н. Минский писал в предисловии к переводу драмы Метерлинка «Слепые»: «Символическое произведение живет, так сказать, двойной жизнью. Прежде всего оно должно состоять из чувственных образов, быть совершенно наглядным и понятным ребенку. Но за внешними символами скрывается идейное, отвлеченное содержание». В своей поэтической практике Д. Мережковский и Н. Минский не шли дальше этих тезисов. Напротив, в этой практике явственно сказывалась их зависимость от отвергаемой ими народнической поэзии, от литературы «безвременья» 80-х годов, в русле которой происходило формирование их творчества.
Первые шаги В. Брюсова на литературном поприще быстро прославили молодого поэта, хотя слава эта была сродни геростратовой. Надо сказать, что Брюсов сознательно способствовал созданию столь скандальной репутации. Тем не менее буря протестов и насмешек, которую вызвала его ранняя. поэзия в печати, переживалась им тяжело. С грустью писал он в 1895 г. П. П. Перцову: «Недавно «Семья» ухитрилась еще раз предать проклятию Валерия Брюсова — сначала в беллетристическом произведении, а потом в заметке о зоологическом саде. Это уже своего рода виртуозность!»
Новаторство юношеских стихов Брюсова не казалось бы критикам столь «скандальным», если бы они отнеслись внимательнее к его «манифестам» и попытались понять смысл экспериментов молодого поэта. Шум вокруг ранних поэтических опытов Брюсова полностью отвлек внимание критики от других сторон его деятельности. Теоретические «пояснения», которыми он снабжал сборники, остались совершенно не замеченными современниками.
А его обещания написать «Историю русской лирики» расценивались юмористически.
Между тем во всем этом, помимо крайностей модернистских экспериментов и нарочитой бравады, скрывалось нечто серьезное, повлиявшее на дальнейшее развитие символизма и оставившее свой след в истории литературы. Вспомним хотя бы о той критике, которой подверг В. Брюсов в одном из газетных интервью взгляды Д. Мережковского и Н. Минского: «Эти поэты смешивают символизм с произведениями аллегорического характера. Употребляя метафоры символические, символические определения... эти поэты вто же самое время чрезвычайно заботятся о содержании стихотворения. . . По нашему мнению, символизм сам по себе, а аллегория сама по себе.. .». Под «содержанием» В. Брюсов подразумевал то «мистическое содержание», о котором говорилось в первом «трактате» Д. Мережковского. Впрочем, концепция молодого В. Брюсова, раскрывшаяся и в его выступлениях в,- печати, и в ряде набросков к задуманным работам, требует подробного рассмотрения.
Литературно-критические замыслы Брюсова 90-х годов преемственно связаны друг с другом. Попытаемся восстановить эту связь.
Первым публикациям своих стихов Брюсов предпосылает особые «манифесты». Создавая их, он использует опыт западного, прежде всего французского, символизма. К «манифестам» примыкают брюсовские работы, посвященные проблемам эстетики.
Осознав себя поэтом-символистом, Брюсов с горячностью неофита стремится доказать, что символизм — это единственный выход из того тупика, в котором, по его мнению, оказалась современная литература, единственный залог ее обновления. Появившаяся в это время (1895) антология «Молодая поэзия» (составители П. и В. Перцовы) дала ему обширный материт л для критики поэтов его поколения. Так возникает замысел цикла статей о современной поэзии, условно названного в письме к П. П. Перцову «Русская поэзия в 95 году». Из вывода Брюсова, что «современная поэзия оказывалась необъяснимой без учета предыдущего, развития русской поэзии», возникает его третий замысел: проект «Истории русской лирики».
«Манифесты» Брюсова создавались, как уже сказано, в качестве вступительных статей к сборникам стихов. Круг проблем, затрагиваемых Брюсовым в связи с разработкой эстетики символизма, широк и разнообразен. Особое значение имел для него вопрос о том, считать ли символизм новым мировоззрением или школой, призванной решать чисто литературные задачи. Ответы Брюсова на этот вопрос были в 90-е годы довольно однозначными. Рассматривая последовательно статьи и черновики Брюсова, мы видим, что символизм никогда не определяется им как мировоззрение. К. Локс считал, что косвенно такой взгляд защищается в реферате «К истории символизма» (1897), где Брюсов пишет: «В наши дни мы присутствуем при новом пробуждении души... Поэзия, видимо, переходит в совершенно новую фазу существования. В этом-то переходе и заключается смысл эволюции новейшей поэзии». Действительно, в словах о пробуждении души» можно услышать намек на появление нового мировоззрения. Его можно услышать и в заявлениях Брюсова о начинающемся возрождении идеализма. Важно, однако, что Брюсов признает возрождение идеализма явлением, сопутствующим появлению новой поэтической школы. Так, в статье «Апология символизма» (февраль 1896 г.) он пишет: «В современной литературе замечается возрождение идеализма, и это выражается, между прочим, целым рядом художественных произведений, в образах, воплощающих отвлеченные идеи. Но я утверждаю, что новое литературное течение шире» . Еще более определенно эта точка зрения выражена в брошюре «О искусстве» (1899).
Стремясь сформулировать основные черты новой литературной школы, Брюсов сосредоточивает внимание на ее новаторской поэтике. Он подходит к ней с разных сторон, оценивая ее и с точки зрения того впечатления, которое символическое творчество производит на читателя, и с точки зрения изобразительного арсенала художника-символиста. Определение символического произведения меняется от работы к работе: то его главная задача — «рядом сопоставленных образов как бы загипнотизировать читателя, вызвать в нем известное настроение» , это символизм называется «поэзией-Намеков» \ или «поэзией оттенков»
В другом месте Брюсов заявляет: «... обыкновенные поэты воплощают свою мысль, когда она находится уже вполне разработанною, символисты берут ее первый проблеск» 16.
Определения эти неоднородны, но они все указывают на новаторство формы, оставляя в стороне вопрос о «мистическом содержании». Эта сторона концепции Брюсова и явилась главным пунктом его расхождений с поэтами-символистами, группировавшимися вокруг журнала «Северный вестник». Д. Е. Максимов так определяет сущность этих расхождений: Брюсов протестует против того, что «во втором плане аллегории подразумевается наличие отвлеченного метафизического или мистического содержания». Исследователь добавляет: «Брюсов атаковал и учение о двуплановости литературы, служившее теоретическим обоснованием творчества символистов-мистиков». Действительно, Брюсов писал: «От символизма необходимо отделять некоторые несомненно чуждые элементы, присоединившиеся к нему во Франции. Таков мистицизм.. . таковы полуспиритические теории, проповедуемые Саром Пела даном» 18.
Как известно, молодой В. Брюсов сам отдал дань модному тогда среди символистов увлечению оккультными «науками». Но в его эстетических взглядах это увлечение заметного следа не оставило. В. Брюсов писал П. П. Перцову 2 мая 1896 г.: «Всякий поэт... размышляя и перерабатывая чужие мнения, создаёт себе определенное миросозерцание, которое и управляет его деятельностью. Это миросозерцание и выступает... всякий раз, когда он начинает рассуждать в стихах. Но с сущностью его поэзии оно имеет мало общего... Зато в поэзии есть нечто иное — особое отношение к миру, к себе самому, к непостижимому: это-то и есть истинная философия поэзии... В гармонии стиха, в эпитетах, в, образах гораздо больше философии, чем в жиденьких стихотворных рассуждениях» .
Д. Мережковский и Н. Минский усматривали задачи новой поэзии в выражении «нового религиозного сознания», и их поэзия часто превращалась в «рифмованную философию». Творчеству поэтов-восьмидесятников они противопоставляли новую, идеалистическую по своей природе философию в стихах, не очень далеко уходя от прежних изобразительных средств. Брюсовская же концепция сосредоточивала внимание на новаторстве в области поэтики. «Произведения одной школы, — писал Брюсов в работе
«О искусстве», — сходны между собой по внешним приемам творчества, но могут быть совсем противоположными по содержанию» 20.
Второй аспект этой полемики — проблема выделения аллегории как одногоиз видов символизации. В ряде заявлений 90-х Брюсов отказывается считать аллегорию одним из видов символизации. Однако его поэтическая практика явно этому противоречит, что отметил Д. Е. Максимов: «Брюсов систематически высказывался об аллегориях отрицательно и все же в своей поэзии ими пользовался». Что побуждало Брюсова вступать в полемику по этому вопросу? Вполне возможно, что известную роль сыграло его желание противопоставить свою группу собратьям из «Северного вестника», желание показать, что истинные символисты — лишь его ближайшее окружение. В пользу такого мнения говорит приписка к статье «Апология символизма»: «Я мог бы иметь большой успех, заявив себя сторонником того символизма, который уже имеет более или менее серьезных защитников, но для меня слишком ничтожны временные удачи, чтобы ради них я стал унижать свое всемирное значение» . Последний пассаж — вполне в духе молодого Брюсова!
Другим вопросом, занимавшим В. Брюсова в 90-е годы, был вопрос о предшественниках символизма. В их числе чаще всего он называет имена Фета и Тютчева, несколько реже — Баратынского. Но, связывая символизм с традициями русской классической поэзии, Брюсов остается чужд «размыванию» граней новой литературной школы, столь характерному для Мережковского. В письме к П. П. Перцову Брюсов писал: «Все уверения, что Данте был символистом, основаны на непонимании слов. До Вердена символизма не было». Но при всем том символизм появился не на голом месте — он был некоторым итогом развития русской лирики. «Поэты, — писал Брюсов в предисловии к первому выпуску «Русских символистов», — нисколько не считавшие себя последователями символизма, невольно приближались к нему, когда желали выразить тонкие, едва уловимые, настроения» .
Вопрос об историческом месте символизма был очень важен для Брюсова и вызывал у него наиболее резкие колебания. В первых «манифестах» он настаивает на том, что символизм имеет право на существование наряду с другими литературными школами. Но уже в интервью 1894 г. мы встречаемся с другой точкой зрения. Правда, она излагается от яйца вымышленного Дарова, которому отводится роль неофита нового литературного движения. Даров утверждает, что символизм — это вершина лирики, венчающая ее развитие, вечная, вневременная ценность. Немного позднее Брюсов высказал эту мысль и от собственного имени — во вступительной заметке к четвертому выпуску «Русских символистов» (1895), запрещенному цензурой. «Вне символизма нет поэзии». Такое мнение высказывается им не раз и в письмах этого времени.
К 1897 г. Брюсов уже несколько «остывает» и начинает ощущать исторические границы символизма. Он рассматривает символизм как этап развития мировой поэзии, как необходимый период «Sturm und Drang». В статьях Брюсова появляются мысли о том, что близится эра какого-то неведомого нового искусства. «Я не надеюсь, что символизм будет развиваться далее. Он только переходный момент к новой поэзии. Кажется, свое дело он уже исполнил». Но когда в 900-х годах появились «младшие символисты», Брюсов не отошел в сторону, а занял позицию лидера символизма.
Заключая обзор «манифестов» В. Брюсова, надо остановиться на его обращении к Льву Толстому, которое содержится в предисловии к брошюре «О искусстве». Предыстория ее создания такова. 18 января 1898 г. в «Дневнике» В. Брюсова появляется запись: «Важнейшее событие этих дней — появление статьи гр. Л. Толстого об искусстве. Идеи Толстого так совпадают с моими, что первое время я был в отчаянии, хотел писать «письма в редакцию», протестовать, — теперь успокоился и довольствуюсь письмом к самому Л. Толстому». Не получив ответа от Л. Толстого, Брюсов приступает к написанию статьи «Я и Лев Толстой» (будущее «О искусстве»), где пытается доказать, что взгляды Толстого на искусство совпадают с его собственными и что он должен быть назван в числе предшественников Толстого. И хотя Брюсов оговаривается, что Л. Толстой мог и не читать сборников «Русские символисты», он настаивает на своем приоритете.
Что общего мог найти Брюсов в трактате Толстого с собственными взглядами? Он имел в виду определение искусства как средства общения людей между собой. С этим определением он сравнивал фразу из предисловия к первому изданию «Chefs d'oeuvre»(1895): «Наслаждение произведением искусства состоит в общении с душою художника.. .» Но главной особенностью символизма в трактовке Брюсова было нарушение традиционных эстетических норм, как бы «зашифровывающее» содержание произведения и намеренно затрудняющее «общение с душой художника». Тем более претенциозный характер приобрело его заявление, сделанное в первоначальном варианте статьи «Я и Лев Толстой»: «Наши взгляды безусловно совпадают; говоря самым скромным образом, я являюсь предшественником Льва Толстого».
Вторая сфера интересов Брюсова тех лет — развитие «молодой поэзии», творчество тех молодых поэтов, которые не примыкали к символизму. Статьи и наброски на эту тему занимают промежуточное положение между «манифестами» и историко-литературными работами.
В тетради 1895 г. мы впервые находим план книги о русской поэзии. Он начинается с обзора творчества Фета, Майкова, Полонского, Голенищева-Кутузова и Надсона. Творчество этих поэтов, по мнению Брюсова, определило основные направления современной поэзии. Сравнивая Фета и Надсона, он прозорливо пишет: «При жизни стихотворения Надсона имели выдающийся успех, после смерти появляются уже 13-м изданием, но насколько гонимый и осмеиваемый Фет благодаря таланту все же займет великое место в русской поэзии, настолько единодушно прославляемый Надсон будет безнадежно забыт ближайшим поколением». Для формирования творческой системы Брюсова этого времени «надсоновский» период был далеко позади, тогда как увлечение Фетом переживало свой апогей. Интересен конец плана:
«1. Минский и Мережковский.
2. Переводы Бодлера, Верлена, По.
3. Как появились «Русские символисты». . .»
Таким образом, эволюция новой русской поэзии рассматривается Брюсовым как постепенная подготовка изданных им самим сборников «Русские символисты».
В следующих тетрадях содержится ряд набросков к задуманной книге, в частности заметки о Мережковском и Минском («их стих не блестящ, во всяком случае ниже не только стиха Пушкина, но даже поэтов его школы. Робко-робко умеют они взглянуть на предмет с новой точки зрения»). Наброски и заметки к книге очень разнородны. Это скорее собрание отдельных замечаний и наблюдений, порой довольно метких. Книга, по-видимому, должна была выйти под псевдонимом, потому что о себе.
Брюсов пишет: «За последнее время появился в России призрак, прямо назвавший себя русским символизмом, периодически издающий свои сборники стихотворений. Среди них более других выдается г. В. Брюсов, издавший сборник стихов под громким названием «Chefs d'oeuvre».. .».
Появление антологии «Молодая поэзия», составленной из произведений поэтов, родившихся не ранее 1865 г. (т. е. тех, кому к 1895 г. исполнилось не более 30 лет), родило новый брюсовский замысел. В письме к П. П. Перцову Брюсов пишет: «Ваша «Молодая поэзия» даст мне повод поговорить вообще о современной нашей поэзии» .
В современной поэзии В. Брюсов прежде всего выделяет своих соратников по сборникам «Русские символисты». Это «... поклонники двух французских символистов — Вердена и Метерлинка. Среди этих моих товарищей я сам считаю наиболее талантливыми Мартова и Дарова. ..», т. е. себя! Рядом с ними Брюсов ставит кружок поэтов, который группируется вокруг Александра Добролюбова и объединяет «поклонников молодых французских символистов Вьеле-Гриффена, Ст. Мерриля etc. Кроме самого Добролюбова, здесь обращают внимание Гиппиус и Степанов». Эти пионеры влили, по Брюсову, живую струю в современную поэзию, перенеся на русскую почву наивысшие достижения западной поэзии. «Таких борцов, — пишет он, — еще немного, и печальнее всего то, что они сверкают еще разбро-санно, что они еще не взялись за руки, чтобы очертить вокруг себя. .. круг света». О поэтах «Северного вестника» Брюсов отзывается сдержанно. Мережковский как лирик, по его мнению, слаб, а Минский «плохо владеет стихом, а может быть, даже и русским языком».
1895 год был важной вехой в истории русского символизма. В один год выходит ряд произведений, заставивших критиков переменить свое отношение к этому литературному течению. Мережковский выпускает роман «Отверженный», Бальмонт выступает с новой книгой стихов «В безбрежности», издают сборники 3. Гиппиус и Ф. Сологуб. Брюсов выпускает свои «Chefs d'oeuvre», а А. Добролюбов — первый сборник «Natura Naturans. Natura Naturata».
Осенью 1895 г. у Брюсова возникает замысел нового обзора современной поэзии: «Русская поэзия в 95 году». Он начинается с перечисления достижений символической поэзии. Минувший год выдвинул Бальмонта «на одно из первых мест в нашей литературе»37. Поэтому Брюсов подробно анализирует его творчество: «Первое, что очаровывает читателя Бальмонта, — это мелодичность его стиха. Можно сказать, позабыв всякие оговорки, что стих Бальмонта самый музыкальный на русском языке». Но все это не заслоняет для Брюсова недостатков Бальмонта. Сначала он категорически формулирует: «Бальмонту не о чем писать», затем смягчает резкость оценки: «...мечтая о Бальмонте, обыкновенно не вспоминаешь его тем: в душе звучат его мелодии,, его строфы, его рифмы...».
В набросках к «Русской поэзии в 95 году» Брюсов вновь повторяет высказанные им раньше мысли о творчестве Минского, Мережковского, Фофанова, Бальмонта. Встречаются отдельные замечания о таких поэтах, как Курсинский, Величко, Льдов. Брюсов обстоятельно просматривает номера всех литературных журналов -1895 г. (на обложке одной из черновых тетрадей помещен их перечень). Но проблемы символистской поэзии отвлекают Брюсова от оценки творчества литературных противников. Поэтому общий замысел вновь изменяется. Статья получает новое название: «Моим современникам». «Я хочу рассмотреть нашу современную поэзию, чтобы указать, что в ней есть прекрасного» , — пишет Брюсов в предисловии. Для осуществления этого замысла он просматривает все написанные ранее заметки об отдельных поэтах. Теперь его задача — не прославить символизм, противопоставив его всей остальной поэзии, а критически рассмотреть творчество своих сподвижников. Поэтому он заостряет критические формулировки предыдущих заметок. Во вступлении он пишет:
«Можно подумать, что наши поэты намеренно поделили между собой область поэтического творчества. Не чувствуя себя в силах разрабатывать все элементы поэзии, каждый довольствовался одним.
Бальмонт взял на себя внешность стиха...
Стихи у Мережковского жестки, деревянны. У Минского совершенно нет чутья гармонии, размер его стихов зачастую противоречит содержанию...» .
Бальмонта в этом обзоре Брюсов называет «Бенедиктовым нашей поэзии», а о Мережковском пишет, что тот «родился в наши дни совершенно случайно. Душа его была приготовлена для какого-нибудь ритора времен упадка». Не менее сурово оценивается творчество Фофанова. «Он обладает, — пишет Брюсов, — несомненным чутьем гармонии и бесконечной фантазией. Не хватает ему, во-первых, искусства, во-вторых . .. оригинальной души» .
В критическом запале Брюсов поднимает голос и против любимого им А. Добролюбова (едва ли не в первый и последний раз): «Совершенно иного рода, — отмечает он, — недостаток у г. Добролюбова. Он понимает поэзию исключительно как ряд оригинальных сочетаний слов и совершенно лишен того, что мы называем чувством. Мало того, он это отсутствие чувства возводит в принцип и желает, чтобы образ не давал никакого настроения».
Публиковать такую статью под своим именем Брюсов не хочет. Он печатает ее под псевдонимом с новым заголовком: «Наши поэты». Стилизуя объективный тон постороннего наблюдателя, Брюсов выделяет в современной поэзии четыре литературные школы, попутно аттестуя каждую из них.
Символистов Брюсов разделяет на две группы — «Явных» и «тайных». «Явные, — пишет он, — печатают особые тощие сборники с посвящениями и эпиграфами; делятся они на два разряда — на петербуржцев и москвичей. Петербургских декадентов три: г. Добролюбов, г. Гиппиус и г. Степанов. Московских явных декадентов много, но из числа этих... «поэтов» собственную физиономию имеет лишь один — г. Валерий Брюсов, написавший отдельную книгу под скромным названием «Chefs d'oeuvre». «Тайными» декадентами он называет Бальмонта, Гиппиус, Мережковского, Минского, Сологуба.
Расклассифицировав поэтов-декадентов таким образом, Брюсов подробно характеризует каждого из них. Говоря о Бальмонте, он почти полностью повторяет суждения из статьи «Моим современникам». Так же он поступает и с Мережковским, Минским, Добролюбовым. О своем собственном творчестве он пишет: «В одном романе есть женщина, которая во что бы то ни стало желает себя компрометировать, В. Брюсов весьма похож на эту женщину. .. Подождем, пока он станет самим собой» .
Таков в общих чертах последний вариант работы Брюсова о современной поэзии. Возникнув из желания продемонстрировать торжество символизма в поэзии, брюсовский замысел в процессе эволюции превратился в острую критику ряда представителей этого литературного течения. Статья не была опубликована. Скорее всего это произошло потому, что Брюсов не нашел издания, где бы она могла появиться. Но не исключено и другое, — что он сам разочаровался в своей статье. Во всяком случае, когда в конце 1897 г. он задумал издать книгу «Литературные опыты», в которой захотел собрать статьи и очерки, написанные им по самым разным поводам, он не включил в этот сборник ни одной из своих статей о современной поэзии.
В эволюции этого замысла проявились колебания Брюсова в оценке творчества его соратников. С одной стороны, он признает их принадлежность к своему лагерю и, как прирожденный организатор, чувствует необходимость поддержать их искания, консолидировать их. С другой стороны, он склонен критически оценивать их творчество, ощущая ограниченность их новаторства. В эти годы у Брюсова складывается своя концепция символизма. Но отстаивать ее в одиночку, пытаясь судить с этих позиций всех остальных поэтов, Брюсов еще не решается. Поэтому статья о «молодой поэзии» так и осталась в черновиках.
Не осуществив этот замысел, Брюсов переходит от оценки современного состояния поэзии к освещению ее истории, от критики — к литературоведению.
Первоначальные наброски Брюсова к «Истории русской лирики» предвосхищают позднейшие историко-литературные экскурсы «младших символистов». Развитие русской литературы истолковывается Брюсовым очень субъективно, соответственно с собственными эстетическими воззрениями. Однако в ходе работы над этим замыслом происходит весьма показательное изменение планов.
В первых набросках Брюсов определяет предмет своего исследования следующим образом: «Я избрал область чистой поэзии, исключив из нее роман и драму, — говорю так потому, что слово «лирика» в моем заглавии надо понимать широко. Лирикой я называю всё, ближайшая цель чего состоит в том, чтобы (передать) вызвать настроение. Следовательно, и лирическая поэма, и некоторые драматические наброски, и — кое-где — произведения, написанные прозой» .
Первоначальной задачей исследования было обоснование исторической неизбежности триумфа символизма. Символизм рассматривается Брюсовым как высшая ступень развития поэзии. В проекте предисловия 1895—1896 гг. он пишет: «Задача моя — проследить развитие форм в области лирики, указать, как одни из них подготовляли другие, как постепенно русская поэзия понимала великую тайну символизма». В 1895 г. Разрабатывается план «Истории русской лирики». В намерения Брюсова входило рассмотрение творчества только поэтов-лириков. Но, начав проверять избранную им дихотомию «поэзия—лирика» на историко-литературном материале, он ощутил сопротивление материала. Русская поэзия не укладывалась в прокрустово ложе его теорий. Оказывалось, что поэтов, чье творчество протекало бы в рамках одного из этих типов, не было. Поэтому появляется следующая оговорка: «...До самого последнего времени эти два элемента не различались явственно: с одной стороны, поэты-лирики, подчиняясь господствующим воззрениям, не раз вступали в область поэзии; с другой стороны, и поэты истинной поэзии, увлекаемые инстинктом, оставили нам несколько образцов истинной лирики. Поэтому, обращая главное внимание на лирику, я принужден буду не раз касаться и области поэзии».
В соответствии с такой коррективой план «Истории русской лирики» к 1897 г. значительно расширяется. Предметом исследования становится развитие русской поэзии (в нашем понимании этого слова). Согласно первоначальной концепции Брюсова, в XVIII в. не было «лирики» вообще. Но в новом замысле XVIII веку уделяется довольно много места. Если в отрывке 1895 г. Брюсов писал, что XVIII век и все поэты до Батюшкова «создали для лирики только форму, да и то понимая это слово в узком значении», то в наброске 1897 г. эта фраза приобретает такой вид: «Почти весь XVIII век для русской поэзии ушел на выработку формы».
В 1898 г. возникает новый план работы, где противопоставление «поэзия—лирика» уже совершенно исключено. Но на этом работа обрывается. С. Гиндин усматривает причину крушения замысла «Истории русской лирики» лишь в том, что Брюсов в эти годы не сумел выработать своей методологии историко-литературного исследования. Думается, что причину следует искать в другом. В 1897 г. Брюсов относит в журнал «Русский архив», издаваемый П. И. Бартеневым, свою статью «Варианты Тютчева», а в 1898 г. начинает печататься в этом журнале, используя знания, накопленные в ходе работы над «Историей русской лирики», но направляя их в несколько иное русло. Статьи Брюсова, напечатанные в «Русском архиве» в 1898, 1899, 1900 гг., написаны в основном в жанре «заметок по поводу». В одной и той же статье соседствуют библиографические справки, сравнения разных вариантов одного стихотворения, критические замечания по адресу ряда исследователей. Роль журнала «Русский архив» в жизни Брюсова следует определить так: работа в журнале послужила одной из причин гибели замысла «Истории русской лирики», и она же дала выход накопленным в ходе работы знаниям.
Если раньше историко-литературные работы Брюсова были тесно связаны с другими сторонами его деятельности — с разработкой теории символизма, со статьями о современной поэзии, то с приходом в «Русский архив» они выделяются в самостоятельную область. Брюсов отказывается от грандиозных теоретических и историко-литературных построений. Определяется сфера его исследовательских интересов, которая сосредоточивается в основном на творчестве Баратынского, Пушкина, Тютчева. В этих пределах Брюсов обнаруживает глубокое знание материала. Это сказывается уже в первой его статье «О собрании сочинений Тютчева». «Цель моей статьи, — пишет Брюсов, — помочь полноте будущего собрания сочинений Тютчева». Для осуществления этой цели он использует материалы, рассеянные по разным журналам и альманахам и не включавшиеся ранее в отдельные издания. По сообщению Е. Коншиной, собирать материалы по библиографии Тютчева Брюсов начал с 1895 г. Статья «О собрании сочинений Тютчева» дает нам возможность судить о том, как далеко ов продвинулся в своих разысканиях. В статье есть указание на восемь стихотворений, которые «должны были бы пополнить собрание сочинений Тютчева», а также приведены новые варианты уже известных стихотворений. В этой же статье Брюсов приводит варианты стихотворений Тютчева «в той обработке, как они напечатаны в старых временниках, чтобы показать, насколько разночтения у Тютчева заслуживают внимания». Кроме этого, он указывает на то, что издатели Тютчева часто путают указания годов, и исправляет некоторые ошибки.
Следующая статья, напечатанная год спустя, называется «О собрании сочинений Баратынского». Углубленно изучая творчество Баратынского, Тютчева, Пушкина, Брюсов приходит к выводу, что основная задача исследователей — создание авторитетных в научном отношении собраний сочинений этих писателей, - В годы работы над «Историей русской лирики» окончательно выкристаллизовывается брюсовская концепция стиха и его взгляд на судьбы различных русских стиховых систем. Когда в 1900 г. в предисловии к собранию стихотворений А. Добролюбова Брюсов писал, что «русскому стиху доступно как тоническое, так и силлабическое стихосложение, но оба они нам чужды», то эта фраза казалась лишь броским парадоксом. Но проделанное С. Гиндиным изучение брюсовского архива убедительно показало, что фраза эта понадобилась Брюсову «не для эпатирования академического стиховедения», что она «опиралась на многолетние раздумья». Зачатки мысли о том, что силлабика не вполне чужда русскому стиху, Гиндин находит уже в гимназическом сочинении «На зависть и гордость дворян злонравных» (разбор сатиры Кантемира), где Брюсов пишет: «Конечно, русский язык несравненно более расположен к тоническому стихосложению, но ему не совершенно чуждо и силлабическое».
Разработке этого тезиса посвящена глава в «Истории русской лирики», написанная в 1896 г., которая названа: «Очерк истории русского стиха и рифмы».
Если в пору появления «Русских символистов» Брюсов претендовал на большее, чем он был в действительности, то к концу 90-х годов положение меняется. За каждой написанной им строкой стоит труд исследователя. Эта деятельность Брюсова была далека от той репутации, которую он создал себе юношескими стихами. В черновике его письма 1899 г. мы читаем: «Очень много значит, с какой маской на лице вышли мы первый раз к людям. Мы много лжем, не потому, чтобы хотели обмануть, а лишь потому, что надо сохранять однажды принятую личину. Надо! Люди не любят, чтобы ее нарушали... Я стиснут моей колеей, в которой стою... как лошадь с наглазниками...».
Но преодоление этой «личины» исподволь началось уже в 90-е годы. В черновиках этих лет коренятся истоки почти всех последующих направлений брюсовской литературной деятельности. От планов книги о молодой поэзии он пришел к регулярным обзорам русской поэзии на страницах «Весов» и «Русской мысли», когда его оценки надолго определяли литературную репутацию начинающих поэтов. От «Истории русской лирики» — к исследовательской историко-литературной работе. От создания своей концепции символизма — к пониманию его кризиса и конца.
ЛИТЕРАТУРА
1.Русская литература XX века: Учеб. метод, пособие: В 2-х ч. / Авт.-сост.: А.Ф. Калашникова, Л.И. Бобринева и др. - Мн., 2002.
2.Буслакова Т.П. Русская литература XX века / Буслакова Т.П.. - М., 2001.
3.Русская литература второй половины XX века. - М., 2001.
4.Русская литература XX века: Энциклопедия. - М., 2002.
5.Русская песенная лирика: сб. / сост.: В.И. Анисимов, А.А. Целищев. – М.: Сов. Россия, 1992. – 447 с.
6.Русская поэзия серебряного века. 1890-1917: Антология / отв. ред. М. Л. Гаспаров, И.В. Корецкая. – М.: Наука, 1993. – 784 с.
7.Полушин, В. В лабиринтах Серебряного века: Кн. о судьбах и творчестве / В. Полушин. – Кишинев: Гиперион, 1991. – 257 с.