«Эрнани»

В центре драмы—благородный разбойник, деклассированный испанский дворянин Эрнани, вступающий в единоборство с королем Карлосом I, ставшим германским императором под именем Карла V. Эрна-„д_жертва монархического произвола, таинственный и мрачный изгой и скиталец, возглавивший шайку благородных разбойников-мстителей. Он вырос и возмужал среди суровых и свободных горцев. Вся его жизнь посвящена делу мести королю Карлосу за отца, безвинно казненного тираном. Но есть еще и другой мотив для ненависти Эрнани к королю: это их любовное соперничество. Король и разбойник влюблены в одну и ту же женщину—донью Соль. Этот двойной конфликт и положен в основу драмы. Эрнани, одержимый жаждой мести, высказывает на словах невероятный пыл и неистовую решимость. В первом действии он излагает грандиозный план преследования ненавистного короля, он произносит клятву мести, полную огня и неукротимой страсти:

“Я стану день и ночь следить твой каждый шаг. В руке зажав кинжал, пойду как пес по следу. Мой род твой гонит род, предчувствуя победу”.

Но, когда происходит прямое столкновение с королем, Эрнани неожиданно оказывается пассивным и нерешительным. Рука мстителя бессильно падает, и он великодушно отпускает короля. Эти колебания так же мало мотивированы, как и нерешительность, душевные движения и вообще все поведение Дидье в “Марьон Делорм”.

Неистовые монологи Эрнани выспренни и туманны. Даже со своей возлюбленной доньей Соль он изъясняется в высокопарном тоне. Он говорит о своем чувстве к ней как о “сжигающей его страсти”.

Все поведение Эрнани, непоследовательное и глубоко противоречивое, внезапно приводит мстителя и тираноборца к полному примирению с королем. В четвертом действии он принимает из королевских рук принадлежащий ему по рождению герцогский титул и орден Золотого Руна, над которыми он недавно зло смеялся.

Знатные аристократы, отстаивающие свою независимость от монархического деспотизма, несколько приукрашены и в этой драме. Есть своеобразное величие и благородство в образе крупного феодала дон Руй Гомеса, который придерживается старинного кодекса рыцарской морали, рискуя при этом жизнью. В минуту душевных колебаний и сомнений этот безупречный дворянин обращается к портретам своих знатных предков, видя в них пример доблести и чести, и это придает ему бесстрашие и мужество. Мы видим, что в эту пору Гюго еще придавал в какой-то мере значение условным нормам феодальной этики.

Характеристика испанского короля также отмечена двойственностью и противоречивостью. Устами положительной героини пьесы доньи Соль, благородной, прямодушной и самоотверженной девушки, Гюго изобличает гнусные, разбойничьи повадки Карлоса. Она смело бросает ему в лицо слова, исполненные гнева и презрения, энергично подчеркивает моральное превосходство разбойника Эрнани над королем, который безраздельно властвует над страной. Гонимый, преследуемый Эрнани должен был бы по справедливости обменяться положением со всемогущим монархом:

“Разбойник—это вы. Подобны вы злодею... Он лучше во сто крат. Когда б по божьей воле Здесь по достоинству распределялись роли, Иначе бы судьба сплетала свой узор: Эрнани был бы принц, а вы, король мой,—вор”.

Личные прихоти и своеволие Карлоса в условиях абсолютистской монархии приобретают силу закона. Он учиняет расправу над неугодными ему людьми. Он грозит беспощадной карой своему сопернику в любви—старому Руй Гомесу.

Карлос в изображении Гюго не только деспот; он также и искатель любовных приключений, не брезгающий никакими средствами для достижения своих целей. Но при всем том Гюго наделяет Карлоса рыцарской честью, великодушием, благородством.

После избрания Карлоса императором (под именем Карла V) он прощает своих политических противников и торжественно обещает быть милосердным. В Ахене Карл V у гробницы Карла Великого, обращаясь к его тени, восклицает:

“Я спрашивал тебя: в чем тайна управленья, С чего начать? И ты ответил мне: “С прощенья”.

Здесь Гюго опять-таки сознательно отступает от исторической правды и устами Карла V излагает свою собственную концепцию государственной власти, концепцию, заметно окрашенную буржуазным либерализмом.

Однако милосердие Карла V—отнюдь но мелодраматическая фальшь, а реалистическая черта. Его милосердие не бескорыстно. Он здесь не столько прощает, сколько амнистирует “по случаю радостного события”; в его милосердии есть и расчет—начать царствование с акта, долженствующего вызвать любовь и благодарность подданных.

Новый император высказывает намерение управлять мудро и гуманно. Карл V неожиданно обращает свой растроганный взор к народу, в котором он чувствует большую и грозную силу. Народ только до поры до времени терпит угнетение и обиды. Подобно океану, он может разбушеваться, ломая в щепы троны и сокрушая империи. Об этом всечасно должен помнить самодержец; он должен стремиться облегчить страшную “тяжесть пирамиды”, под которой сгибается народ:

“Опора нации, народ, терпя обиды, Выносит на плечах всю тяжесть пирамиды; Живые волны сам, колеблет средь зыбей Ее величие подвижностью своей, Сдвигает с места все: на гранях вознесенных, Как жалкую скамью, так потрясает троны, Что короли, забыв раздоры, войн каприз, Вздымают к небу взор. Смотрите лучше вниз! Народ!—То океан. Всечасное волненье: Брось что-нибудь в него—и все придет в движенье”.

В монологе Карла V, произнесенном в ахенском подземелье, чувствуется мысль самого Гюго, для которого так характерны и горячее сочувствие к народу и утопическая надежда на “сильных мира сего”, которые будто бы могут и должны облегчить тяжелую жизнь народа.

У правительственной цензуры не нашлось оснований для запрещения драмы “Эрнани”, которая была поставлена буквально накануне революции. Успех пьесы утверждал победу принципов романтической драмы. Притом побеждали не только новые методы драматургического искусства, но и политические устремления. Пьеса “Эрнани” явилась произведением по меньшей мере столь же антимонархическим, как и “Марьон Делорм”.