4.2. Нулевое плацебо

Неделание

Неделание — это очень мужественная и мудрая позиция. Это совсем не бездействие или попустительство. Речь идет о том, чего не нужно делать, от чего надо уметь отказываться, чтобы никак, никакими, даже "сублими-нальными", едва заметными намеками, не поддерживать болезненное состояние клиента. Большая часть болезней — особенно психосоматические заболевания, неврозы и психические расстройства — это форма поведения, целенаправленного и совсем не бессмысленного. Это способ "символический коммуникации" или даже способ "силового давления" или контроля других. Поэтому неосмотрительно начатое лечение, специфическое или неспецифическое, будет обязательно включено в это поведение и станет "частью проблемы". "Неподдающиеся лечению" потому и не поддаются, что у них нет причины выздоравливать, то есть менять форму поведения и способы коммуникации, а не потому, что для них нет адекватного лечения. Много раз практика убеждала меня в истине — если есть смысл и причина выздороветь, человек выздоравливает хоть от чего или вообще ни от чего, без всякого лечения — "само проходит".

Неделание эффективно в том случае, если у человека имеется, хотя бы глубоко внутри, не на поверхности, смысл быть здоровым, но в явном виде есть и смысл и причины болеть, выгоды от болезни: первичная выгода — трансфор-

156

мация морального конфликта, например, в безопасный для личности симптом, или замена тревоги, этого токсического состояния, на какой-нибудь "небольной" физический симптом; вторичная выгода — заметное влияние болезненного состояния на окружающих людей, непосредственная выгода от роли больного, например, получение внимания, дополнительной любви и заботы, удержание партнера и другие "дивиденды". Неделание в этом случае — это не давать этих самых "дивидендов", никак не реагировать на символическую коммуникацию, на сообщения симптомов-компаньонов, не поддерживать смысл болеть. А это очень и очень непросто!

Томас Хора, психиатр-экзистенциалист, приводит такой рассказ. Как-то раз американский профессор отправился в Японию изучать дзэн. Его представили мастеру дзэн, и тот пригласил профессора на чай. Оба сидели за столом, мастер азливал чай. Он продолжал лить чай даже после того, как ашка была наполнена, и чай полился через край. "Вы переливаете чай", — сказал профессор. А мастер ответил: "Вот вам первый урок дзэн. Чтобы изучать дзэн, ваш ум должен быть пустым. В нем не должно быть предварительных мнений; иначе не останется пространства, куда могло бы что-то войти". (Хора Т., 1998, с. 205).

Поведение пациентов, их жалобы и страдания могут напоминать чем-то ситуацию переливания через край. У врача, конечно же, рука, ум, душа могут "дернуться" в попытке остановить "разливание", пустую трату сил, прекратить нелепости в жизни пациента. Но тогда он осуществит "вторжение", "интервенцию" в организованную по-своему и отлаженную (в соответствии с главным смыслом жизни) форму поведения и существования. А если вторгнется, то станет сам частью болезни, проявит "созависимость", а если он станет зависимым от пациента, то КТО будет лечить? Поэтому первым требованием к врачу, особенно психотерапевту, следует определить свободу от желания лечить, не быть навязчивым, не помогать больным людям болеть, не помогать им "болеть грамотно", со знанием дела.

157

Приятие

Т. Хора расшифровывает термин "приятие" как умение быть ненавязчивым (форма любви и уважения), но не допускать поведения пренебрежительно равнодушного — невмешательство. Приятие есть такая форма отношения к больному человеку, когда мы и не принимаем, и не отвергаем; "мы существуем для того, чтобы понять все, что скрывается от мгновения к мгновению; и мы доступны тем, кому интересны пояснения по этому поводу" (там же, с. 211). Приятие пациента — это спокойная восприимчивость к тому, что есть, что существует, а не ожидание того, чего нет, но что должно быть. В таком состоянии находится сам пациент, в состоянии, как говорила Карен Хорни, "тирании долженствования". Эта тирания требует от пациента ожидать повторение болезненных атак, ухудшения состояния, требует невозможности измениться к лучшему. И если врач также "заразиться" этой тиранией долженствования, то он не сможет быть открытым и доступным для своего пациента, не поможет ему выяснить все, что нужно для исцеления.

Исцеляет же истина, а не лекарства, не знания сами по себе, не врач. Никто ничего не делает на самом деле, пациент ничего не делает, врач ничего не делает; терапия не производится, она разворачивается спонтанно, как кровообращение, как рассвет. А что истинно? Истинно подлинное бытие человека, его жизнь. А неистинно то, как именно живет человек, в какие "психологические одежды" и "ролевые маски" он наряжается, какими симптомами прикрывает свою уязвимую душу. Приятие и есть способ смотреть прямо на то, что неистинно и неподлинно, не отводить взгляда в смущении (и в знак согласия "якобы подлинности") от какого-то проявления неподлинной жизни человека. Например, многим неудобно или даже больно и неловко смотреть на неутешное горе, которым приходит поделиться пациент. Для него, может быть, это единственный способ повлиять на другого с целью волевого контроля, заставить слушать бесконечные повторы рассказа об утрате (и слушаться). Если не прерывать это поведение, а наоборот, потворствовать

158

ему, отводя взгляд в сторону, подавать другие признаки ПРИНЯТИЯ этой невротической формы поведения, то исцеления не произойдет. Но если спокойно смотреть на "слезы и сопли", не отводя взгляда и протягивая салфетки ("дергание"), то может появиться шанс разглядеть истинное лицо и намерения этого "плакальщика" и помочь ему понять себя.

Искусство игнорирования

Опытные психотерапевты в прошлом считали, что наиболее действенным методом влияние на поведение истериков и ипохондриков являлось игнорирование их болезненных расстройств при одновременном приятии их личности. Консторум, например, учил врачей искусству игнорировать демонстративные жалобы и вообще всякую "катастрофиза-цию" болезни. В игнорировании самой болезни ("Это ерунда", "Это пройдет") заложен важный смысловой аспект силы врачующего — раз он игнорирует, значит, силен. Как в басне Крылова: "Ай, Моська, знать она сильна, что лает на слона!"

Самым ярким примером игнорирования, наверное, является плевок. Когда говорят: "А мне плевать на это", то имеется в виду игнорирование важности или ценности предмета, на который и помещается сей продукт деятельности организма. В магическом лечении испокон веков использовался буквальный плевок на больной орган (Иисус исцелил, как передает Евангелие, слепого, плюнув ему в глаза). Я знаю рассказ о целителе современном — "таежном сидельце", который одним смачным плевком на опухоль лишал последнюю дара развиваться. По рассказам очевидцев у некоторых больных после его плевка опухоль действительно исчезала — словно пристыженная, униженная до последней степени, она сходила на нет (ср. идиоматические выражения стыда: "сгореть от стыда", "провалиться от стыда" и пр.). Говорят, что какой-то хирург решил проверить "чудесную слюну" таежника. Приехал к нему в гости, поставил поллитра, после чего хозяин сплюнул на полбанки гостю. Но

159

дальнейшие исследования показали, что в слюне ничего необычного нет — слюна как слюна. Дело, конечно, не в слюне, а в искусстве игнорировать болезнь, "устыдить" болезненное начало.

Смех может быть формой игнорирования, уничтожения устрашающей силы болезни. Яркий пример игнорирования смехом — жизнь Нормана Казинса, легендарной личности на Западе, да и во всем мире сейчас. Этот человек излечил у себя неоперабельный рак. Его отправили домой из больницы "для умирания", поскольку дни его, как посчитали врачи, были сочтены. Больной доверился мнению врачей и отправился дожидаться смерти. Но она все не приходила. Тогда Норман, чтобы скоротать время, стал смотреть веселые фильмы. Он увлекся этим настолько, что это стало его основным занятием. Он стал любителем кинокомедий, скоро знал всего Чаплина, стал смеяться и... забыл (!) про свою болезнь. Вспомнил через два месяца, пропустив срок своих похорон. Вот когда полезно опаздывать и быть забывчивым! Опухоль не росла! Тогда он подключил к этому "смеховому игнорированию" дополнительные методы очистки, витаминотерапию, движения... и через полгода стал абсолютно здоров. Смех, допущенный к терапии, "убил" все раковые клетки.

Трансфер

Великий Фрейд не хотел лечить методом плацебо, поэтому и стал мучительно искать специфическое средство терапии, открыв психоанализ. Будучи врачом-гипнологом, он не мог не видеть, что пациент использует врача как экран, на который отбрасывает свои собственные представления и догадки о происходящем с ним, свои собственные "обетования" и ожидания чуда. В фильме Тарантино "Прирожденные убийцы" есть эпизод, наглядно демонстрирующий трансфер. Парочка млодых бандитов посещает хижину индейца-колдуна. Когда колдун ласково разговаривает с молодыми людьми, он одновременно проецирует на них (в буквальном смысле) надписи "убийцы". Эти проекции видит только он

160

(и зрители). Это его неосознанные догадки: ни знаний об этих двух людях у него нет, ни другой информации об их намерениях.

В технологии психоанализа, я имею в виду технику переноса (невроз перенесения), очень много плацебо-эффектов, и первый среди них — трансфер. По сути дела врач сознательно становится "экраном", на который пациент проецирует свои неотреагированные чувства и свою силу жизни, силу разрешения конфликтов. Вот эту-то силу врачу и необходимо "отсветить" пациенту так, чтобы она его подвигала на важные перемены, изменения. Для этого нужно самому стать абсолютно "нейтральным", никак не примешивать к спроецированному образу Силы свои персональные качества и сомнения, "забыть про себя". Психоанализ, таким образом, обучает врача быть для своего пациента "нуль-плацебо", абсолютно нейтральным "средством" анализа.