§3 Словообразование в речевой деятельности

Обратимся к другом)' разделу" традиционной лингвистики -

теории словообразования. Как и другие аспекты изучения языка,

словообразование мы будем рассматривать с точки зрения чело-

веческого фактора. И здесь перед нами встают вопросы: в каких

случаях и по каким законам люди создают новые слова? Как

функционируют уже созданные лексемы (производные слова) в

языковом сознании говорящих?

Представим себе ситуацию: человек сталкивается с предме-

том, назначение которого ему известно, но совершенно не извест-

но наименование. В таком положении, кстати сказать, оказыва-

ются люди, далекие от языкознания - простые домашние хозяйки.

Вспомним важный в хозяйстве предмет: эдакая резиновая груша,

предназначение которой состоит в прочищении ванн и раковин.

Предмет этот называется <ватуз>. Однако почему-то хозяйки

предпочитают пользоваться собственными номинациями. Про-

чищалка, пробивачка, продува-чка, тыркалка, шуровалка, присос-

ка, резинка - как только не называют ватуз в повседневном об-

щении. То же можно сказать и о предметах, именуемых трудно

запоминаемыми названиями <струбцина> и <калорифер>. В бы-

товой речи их легко заменяют слова <зажим> и <обогреватель>.

Известный отечественный психолингвист Леонид Волькович

Сахарный в 60-е годы в далеком сибирском селе провел экспери-

мент, позволяющий пролить свет на природ) создания говорящи-

ми новых слов. В качестве испытуемых в опыте приняли участие

пожилые деревенские жители. Им были заданы следующие во-

просы.

1. Кто на Севере живет?

2. Кто на Востоке живет?

3. Кто на Памире живет?

На первый вопрос испытуемые отвечали без промедления: на

Севере живут кочевники, оленеводы, остяки, чукчи и т. д. Обита-

тели Сибири, естественно, прекрасно знали названия профессий и

народностей своих соседей.

На второй вопрос аналогичного ответа старики дать не могли:

телевизор еще не проник в глухие сибирские деревни, и потому

жителей Востока деревенские старожилы просто не знали. Одна-

ко само слово <восток> испытуемым было известно хорошо. По-

этому они, отвечая, чаще всего составляли новое слово -

<восточник>.

Наконец, третий вопрос поставил участников эксперимента в

тупик: сибирские старожилы никогда не слышали слова <Памир>

и, естественно, не знали, что оно обозначает. Поэтому они, как

правило, вообще отказывались от ответов.

Результаты эксперимента, как и рассуждения, предшество-

вавшие его изложению, позволяют сделать следующий вывод.

Новое слово в речевой деятельности возникает в том случае, ко-

гда говорящий понимает предназначение предмета или сущность

явления, но не имеет готового синонима к их развернутому опи-

санию.

Выяснив условия, при которых носитель языка создает новые

слова, мы оставили без ответа вопрос о том, какой признак, какая

характеристика именуемого объекта ложится в основу созданной

лексемы. Вспомним, к примеру, все тот же вантуз. В одном слу-

чае его называли прочищалкой, а в другом - резинкой. В чем тут

логика?

Эту стороны словообразования демонстрирует другой экспе-

римент того же Л. В. Сахарного, который на этот раз был прове-

ден им с трехлетними детьми. В двух группах детского сада уче-

ный задавал детям почти одинаковый вопрос. Одних малышей он

спрашивал: <Кто на лошади сидит?> Здесь логическим ударени-

ем выделялось слово <лошади>. В другой группе вопрос слегка

изменялся: <Кто сидит на лошади?> В этом случае выделялось

слово <сидит>.

В первой группе в числе самых различных ответов встреча-

лись и новые слова: лошник, лошадник и т.п. Во второй - сид-

ник, сидлчьчик и т. п. В чем причина такого разноголосия^

42

Эксперимент позволяет сделать еще один вывод. Для образо-

вания речевого неологизма говорящий использует словообразова-

тельную модель, которая в его речи и в речи других носителей

языка является наиболее продуктивной, частотной. При этом,

создавая новое слово, он в его основу кладет актуальный, важ-

ный, значимый, с его точки зрения, признак именуемого предмета

или явления.

Производные слова, разумеется, попадают в лексикон говоря-

щего не только в результате его индивидуального словотворчест-

ва. Чаще всего они входят в словарный состав в готовом виде из

речи окружающих его людей. Но всегда ли, употребляя ту или

иную производную лексему, мы помним о ее происхождении?

Говоря <булочная>, люди отчетливо осознают, что речь идет о

чем-то, связанным с булками, с хлебом. А как быть, например, со

словом <мостовая>? Вспоминаем ли мы, произнося его, о проис-

хождении от слова <мостить>? В каких случаях говорящий обра-

щается к тому, что в науке носит название мотивирующей семан-

тики?

Чтобы ответить на этот вопрос Л. В. Сахарный проделал еще

один опыт. Он представляет собой вариант уже описанного нами

ассоциативного эксперимента - направленный ассоциативный

эксперимент. В качестве слов-стимулов были взяты четыре обра-

зованные по одному типу номинации: утренник, дневник, вечер-

ник, ночник. Опыты проводились в двух социально-возрастных

аудиториях: среди учащихся старших классов и студентов вечер-

него отделения университета. Задание состояло в том, чтобы ис-

пытуемые в ответ на слово-стимул привели любое пришедшее на

ум слово, образованное при помощи того же суффикса ник. Если

слова-реакции имеют отношение к понятию <время суток>, зна-

чит, ассоциации испытуемых направлены на корень слова-

стимула, значит, в свою очередь, говорящие помнят, учитывают в

своем словоупотреблении производную семантику, происхожде-

ние производного слова. Если, напротив, ассоциации не имеют

отношения к понятию <время суток>, значит, производная, моти-

вирующая семантика говорящим не учитывается.

Опыты со школьниками показали следующее. Слово

<утренник> ассоциировалось у ребят главным образом со словами

праздник, песенник, пикник, именинник и т. д. Слово <дневник> -

с лексемами учебник, ученик, школьник и т. п. Только слова

43

<вечерник> и <ночник> вызвали в памяти номинации со значени-

ем <время суток> (утренник, дневник). Несколько иная картина

наблюдалась в ответах студентов. Слово <утренник> в подав-

ляющем большинстве также влекло за собой слова со значением

<веселье> - песенник, пикник, девичник и т.п. Но стимул

<дневник> вызвал ассоциации со значением <часть суток> По-

добные же ассоциации вызвали слова <вечерник> и <ночник>.

Результаты опытов вполне объяснимы с позиции здравого

смысла. Для школьников слово <дневник> никак не связано с

понятием <день>. Это тетрадь, в которую учащийся должен запи-

сывать домашнее задание и куда учитель ставит ему отметки. У

студентов же (особенно вечернего отделения) школьные воспоми-

нания помаленьку стираются. И на первый план выступает

исходная номинация <день> - слово, от которого и произошел

дневник.

Эксперимент Л. В. Сахарного позволяет сделать еще один

важный вывод. Употребляя производные слова, носитель языка

не помнит их производное, мотивационное значение в том случае,

когда эти слова имеют прочные смысловые связи с определенным

контекстом. В тех же случаях, когда производное слово не имеет

устойчивых контекстуальных связей, на первый план выступает

мотивирующая семантика, заложенная во внутренней форме

слова.

Обращение к производной семантике происходит в речевой

практике тогда, когда говорящие сталкиваются с новым, ранее не

известным словом. Часто понимание смысла лексемы вытекает из

мотивирующей семантики, из внутренней формы. Так, прилага-

тельное шарикоподшипниковый или машиностроительный в до-

полнительном <переводе> не нуждаются. Однако иногда индивид

сталкивается со словами (обычно заимствованными из других

языков), происхождение которых ему не ясно. В подобных случа-

ях носитель языка (особенно когда он не имеет достаточного

уровня образования) иногда переделывает слово на свой лад,

стремясь <прояснить> производную семантику лексемы, сделать

ее внутреннюю форму <прозрачной>. Такое явление носит назва-

ние <народной этимологии>. Обычно оно наблюдается в речи

детей или малообразованных пожилых людей. Вместо

<вентилятор> в таких случаях говорят вертилятор (то, что вер-

тится), вместо <поликлиника> - полуклиника (половина клини-

44

ки), вместо <бульвар> - гульвар (от глагола <гулять>), вместо

<пиджак> - спинджак (то, что на спине), вместо <кроссовки> -

красавки (от красивый), вместо <импозантный> - импузантньш

(от <пузо>) и т. п.

Словообразовательные возможности языка широко использу-

ются в художественной литературе и особенно в поэзии. Вспом-

ним хотя бы строки стихотворения И. Северянина <В блесткой

тьме>

В смокингах, в шик опроборенные, великосветские олухи

В княжьей гостиной наструнились, лица свои оглупив.

Я улыбнулся натянуто, вспомнил сарказмно о порохе:

Скуку взорвал неожиданно неопоэзный мотив...

Однако первенство в поэтическом словотворчестве в русской

литературе по праву принадлежит футуристу (он называл себя

особым, им самим придуманным словом - будетлянин) Велими-

ру Хлебникову. Вот лишь некоторые из созданных им слов: бо-

гевна, брюховеры, времякопы, веселоша, волгоруссы, вчерахари,

грустняк, дахари, игрополь, какнибудцы, красивейшина, любеса,

мечтежники, могатырь, мысляр, нехотяи, нежногорльт, не-

имеи, отрицанцы, прошлецы, раньшевик, смехачи, судьбопаше-

ство, творяне, тутлодумцы, хныкачи, языководство и т. д.

<Словотворчество, - писал поэт, - враг книжного окаменения

языка и, опираясь на то, что в деревне около рек и лесов до сих

пор язык творится, каждое мгновение создавая слова, которые то

умирают, то получают право бессмертия, переносит это право в

жизнь писем. (.. .) Если современный человек населяет обеднев-

шие воды рек тучами рыб, то языководство дает право населить

новой жизнью, вымершими или несуществующими словами ос-

кудевшие волны языка. Верим, они снова заиграют жизнью, как в

первые дни творения>.

Хлебникову принадлежит интересный опыт стихотворения,

построенного по преимуществу из неологизмов одного корня. Им

мы заканчиваем данный подраздел.

ЗАКЛЯТИЕ СМЕХОМ

О, расслоитесь, смехачи!

О, засмейтесь, смехачи!

Что смеются смехами, что смеянствуют смеяльно.

О, засмейтесь усмеяльно!

О, рассмешищ надсмеяльных - смехусмейных смехачей!

О. иссмейся рассмаяльно, смех надсмейных смеячей!

Смейево, смейево,

Усмей, осмей, смешики, смешики,

Смеюнчики, смеюнчики.

О, рассмейтесь, смехачи!

О, засмейтесь, смехачи!