II. Отражение гендерных стереотипов во фразеологии английского и русского языков.

2.1. Женский образ в английской и русской фразеологии.

Фразеологический состав языка представляет особый интерес для исследований в области лингвистической гендерологии, т.к. в нем воплощено «культурно-национальное мировидение» каждого народа [Маслова 2001: 52].

Внимание к данной проблематике обусловлено неисчерпаемой возможностью фразеологического фонда «хранить и передавать информационные матрицы», концентрированно выражать особенности и мироощущение носителей языка и выявлять национальное своеобразие коммуникативного поведения народа.

В данном аспекте исследователя Д. В. Семенову интересуют проблемы, связанные с гендерными сценариями мужчин женщин в трех разных культурах, андроцентричностью английского, русского и кабардинского языков, со сходством и различием гендерных сценариев мужчин в отдельности и в сопоставлении [Семенова 2006: 4]. Так как в нашей теме мы опираемся только на материал двух языков, а именно английского и русского, то мы не будем брать во внимание кабардинский язык.

Как уже упоминалось выше, автор ведущим гендерным понятием считает концепт, составляющие которого обозначаются понятием «субконцепты» (социальный статус мужчины и женщины, социально значимая деятельность мужчин и женщин, внешность и возраст, характер и ум, память), подобно тому, как лингвист А. В. Кирилина выделяет понятие «группа», которая делится на подгруппы [ Кирилина 1999: 148]. Ученый Д. В. Семенова, кроме того, субконцепты подразделяет на дифференциальные семы, у языковеда А. В. Кирилиной нет специального названия в этой области. Но так или иначе, эта типологизация идентична и позволяет провести глубокий гендерный анализ фразеологических единиц английского и русского языков.

Сосредоточимся сначала главным образом на работе ученого Д. В. Семеновой. Нам известно, что материалом исследования послужили 1325 фразеологических единиц, паремий и устойчивых словосочетаний, в том числе английского языка – 760 единиц, русского – 362 единицы, извлеченные из фразеологических словарей, словарей пословиц и поговорок, толковых словарей и других словарей английского и русского языков [Семенова 2006: 7]. Всего привлечен для анализа материал 40 корпусов словарей.

В результате своего исследования автор приходит к выводам:

1) При определении эмотивной оценки фразеологических единиц с компонентом значения «мужской» и «женский» были обнаружены значительные сходства анализа фразеологических единиц английского и русского языков. В этих языках численно превалируют фразеологические единицы с отрицательной коннотативной оценкой, которые содержат женский компонент значения. Однако в английской фразеологии данный перевес в сторону фразеологических единиц с отрицательной коннотативной оценкой не столь значителен, как в русском языке.

2) При рассмотрении концептосоставляющего пласта, инициированного признаками, выражающими физические характеристики женщин ( а именно субконцепт «внешность») были выявлены различия в языках культур: английские фразеологические единицы уделяют больше внимания внешнему облику женщин, рассматривая ее более детально, делая при этом акцент на ее привлекательность, в то время как русские фразеологические единицы данного типа, выполняя указательную функцию, акцентируют внимание на непривлекательности женщин, хотя нельзя говорить о полном отсутствии фразеологизмов, описывающих положительные стороны внешности женщины.

3) Если говорить о гендерном анализе фразеологических единиц с компонентом значения « мужской», то следует отметить, что их количество незначительно в английском языке, тогда как в русском языке эта дифференциальная сема представлена более полно. Но в нем нет такого детального разбора внешности, как во фразеологических единицах с компонентом значения «женский». Упор делается в основном на физическую форму мужчин.

Доказательством андроцентризма английского и русского языков служит, например, тот факт, что во фразеологических единицах, обозначающих различные профессии, преобладает компонент значения мужской, что иллюстрирует сложившееся на протяжении столетий мнение, что работа, профессия – это прерогатива мужчин, в то время как женщина является существом домашним. Предположительно эти представления уходят своими корнями в средневековую культуру, которая отстраняла женщину от общества, делая ее принадлежностью мужа, дома. Следует, однако, отметить, что в ходе гендерного анализа в английском и русском языках были выявлены нейтральные фразеологические единицы, относящиеся и к мужчине, и к женщине. А во фразеологических единицах, обозначающих женские профессии, наблюдается сдвиг коннотации при добавлении слов “woman”, “lady”.

4) Гендерный анализ практически всех концептосотавляющих пластов доказывает андроцентичность английского и русского языков, наличие гендерной ассиметричности не только в обществе и, соответственно, в культуре, но и яркую репликацию этого явления в языковом материале.

5) Общество, вне зависимости от принадлежности к той или иной нации, культуре, по-прежнему характеризует мужчин и женщин с разных позиций.

Вернемся теперь к трудам исследователя А. В. Кирилиной [Кирилина 1999: 150].

По принадлежности к семантическим областям ученый выделяет следующие группы:

- супружество — 683 ед. (внутри этой группы можно выделить также ряд более мелких подгрупп: быт, хозяйственная деятельность, взаимозависимость мужа и жены, главенство мужа, насилие в семье, женитьба — ответственное дело, злые и добрые жены и т.д.);

- девушка, невеста — 285;

- материнство — 117 (интроспективный взгляд и взгляд “извне”);

- качества женской личности — 297 (характер, ум, внешность, хозяйственность);

- социальные роли — 175 (мать, жена, невеста, теща, бабка (повитуха), сваха, вдова и т.д.);

- гендерно окрашенные, но не относящиеся непосредственно к взаимодействию полов ФЕ: Кто любит попа, кто попадью, а кто попову дочку — 52;

- “экзистенциальные” противопоставления мужчин и женщин (то есть не связанные с социальными ролями, а относящиеся непосредственно к полу) — 10;

- интроспективная женская картина мира — 242.

Прежде всего, следует отметить, что в английском языке пословицы и поговорки ( мы их также будем рассматривать в качестве фразеологизмов, придерживаясь точки зрения ученого В. Н. Телия) говорят, в основном, о женщине вообще, но выделены и небольшие группы о жене, вдове, дочери, матери. Поэтому в основу классификации нельзя положить родственные связи и возрастные отношения в семье. В русском языке без этого не обойтись: здесь есть изречения и о женщинах вообще, но кроме этого выделены большие группы пословиц о бабушке, девице, жене, вдове, матери, и немногочисленные – о сестре, дочери, невестке, свекрови, теще, золовке, куме, свахе, сватье, попадье, поповне, знахарке, богомолке.

Это не означает, что в английском языке нет таких мудрых выражений. Они есть, но единичны, и поэтому собраны в одну группу.

Несмотря на то, что в пословицах русского и английского языков совпадает взгляд на роль женщины в обществе, на ее внешние и нравственные качества, на эмоциональные состояния, в русском языке все это отражено широко, ярко, всесторонне. Английские пословицы тоже блещут умом, знанием женского сердца, но нет в них размаха в обрисовке предмета с разных точек зрения. Об этом свидетельствует и количество пословиц и поговорок о женщинах в том и другом языках: английский народ, судя по имеющимся источникам, создал таких изречений в три раза меньше (1000 и 330).

Так, например, в русском языке старой женщине и вдове отведено важное место. Вдовство давало женщинам определенные преимущества, юридические права, если они имели детей. В языке это отразилось в виде сочетания матерая вдова, а также рядом слов и словосочетаний, построенных по принципу переноса: заматереть, матерый волк.

Исследователи фольклора также отмечают высокую частотность лексемы “девушка”: “...девушка — главный лирический персонаж, и ее наименования являются высокоупотребительными (например, в частотном словаре курских песен “девушка” занимает второе место” [Климас 1997: 3]. Кроме того, у лексемы “девушка” и ее вариантов (“девица” и т.д.) самые богатые функциональные связи: сопрягаемые существительные являются “положительно характеризующими эпитетами, как, впрочем, и у других слов с корневым элементом дев-”. Сочетаемость этой лексемы с глаголами демонстрирует обрядовые и символические действия персонажа, характеризующие вольную жизнь до замужества. Н. И. Моргунова установила, что на первом месте среди наименований лиц, встречающихся в лирическом фольклоре, находится лексема “девушка” [Моргунова 1997: 3].

Таким образом, не отрицая наличия андроцентричности, следует все же заметить, что имеют место и противоположные тенденции.

Наиболее четкая нейтрализующая тенденция — это наличие в русском языке явственно различимого “женского голоса” (около 15% нашей выборки), отражающего жизнь и взгляд женщины на мир, условия и возможности ее социализации. В женской картине мира выделяются следующие семантические области (в скобках указано количество единиц):

1. Замужество (91).

2. Родственные отношения (25).

3. Материнство, деторождение и воспитание (31).

4. Любовь и привязанность (35).

5. Типичная деятельность и самоощущение (26).

6. Проявление своей воли (18).

7. Область, названная нами псевдоженским голосом, или имитацией женской речи, которая по сути также отражает андроцентричность языка и стереотипное представление женщины как существа нерационального, нелепого, недальновидного и в общем неполноценного (16 единиц).

Продай, муж, лошадь да корову, купи жене обнову.

В чем в церковь хожу, в том и квашню мешу

В группах 1-6 просматриваются соответствия общим представлениям о женской речи: отнесенность к эмоциональной сфере, частое употребление уменьшительных форм [Земская, Китайгородская, Розанова 1993: 54] . Доминируют фатальность и незащищенность. В количественном отношении подгруппа “Замужество” превосходит все остальные. Примечательно преобладание в синтаксисе входящих в эту подгруппу пословиц придаточных уступительных, выражающих готовность мириться с жизненными неурядицами во имя частичного благополучия:

Хоть бита, да сыта.

Хоть за лысого, да близко.

Хотя за нищего, да в Татищево.

Высока также частотность противопоставительных союзов, вносящих в пословицу семантику обманутого ожидания.

Приданое в сундуке, а урод на руке.

Говорю мужу-ворогу: не бей меня в голову, а он кол да кол.

Общая картина замужества часто окрашена в минорные тона: оно воспринимается как необходимость и приобретение хотя бы минимальной защищенности, отсутствующей у женщин вне брака [Кирилина 1999: 155]:

Когда овдовеешь, тогда-то и мужа помянешь.

С мужем нужа, без мужа и того хуже, а вдовой да сиротой хоть волком вой.

Доминирует образ несвободы, связанности:

Покроют головушку, наложат заботушку.

Невольное замужество не веселье.

Как наденут венец — всему конец.

Резко разграничены две фазы жизни женщины — девичество и замужество. Замужество воспринимается в большинстве случаев как неизбежная тягость, но и как необходимая метаморфоза:

После Покрова не будешь такова.

Положительно коннотированных пословиц значительно меньше. В них подчеркивается существенная для женщин сторона — защищенность:

Хоть плох муженек, а завалюсь за него — не боюсь никого!

Побереги Бог мужа вдоль и поперек, а я без него ни за порог.

В этой подгруппе отмечен также ряд пословиц, имеющих интенцию предупреждения или рекомендации:

Замуж выходи, в оба гляди.

На красивого смотреть хорошо, а с умным жить легко.

В подгруппе “Любовь, привязанность” констатируется абсолютная необходимость наличия любимого человека (“милого”). Лишь в ряде случаев — С милым в любви жить хорошо — возможно предположение о том, что речь идет о замужестве. В пословицах этого типа доминируют готовность к самопожертвованию — Ради милого и себя не жаль; За милого и на себя поступлюсь — и крепость эмоциональных уз — Забудется милый, так вспомнится; Не мил и вольный свет, когда милого нет.

Замужество и эмоциональная привязанность не являются идентичными, что подтверждает результаты исследований в области гендерной истории (Человек в кругу семьи, 1996), на документальном материале показавших, что институт брака имел преимущественно экономический характер и мало соотносился со сферой человеческих эмоций и привязанностей.

Характерно присутствие в подгруппе, описывающей эмоции, большого количества безличных и неопределенно-личных конструкций — Забудется милый, так вспомнится, — отражающих некоторую самопроизвольность событий в русской ментальности [ Вежбицкая 1996: 78].

В группе пословиц, относящихся к родственным отношениям, женщина выступает в нескольких социальных ролях: мать, сестра, дочь, золовка, свекровь, теща, бабка/бабушка, кума. В. Н. Телия предлагает считать родовым понятием концепт “женщина/баба”, а все остальные концепты, в том числе и семейный статус, — видовыми (В. Н. Телия 1996:261). На наш взгляд, в картине мира, создаваемой русской паремиологией, присутствуют два неиерархичных по отношению друг к другу концепта — ”женщина/баба” и “мать”.

Концепт “женщина/баба”, в большом количестве случаев коннотирован отрицательно и близок к семантическому полю “зло, опасность”. В особенности это относится к словам баба/жена.

Так, жена чаще злая, чем добрая (соответственно 61 и 31 единица):

Злая жена сведет с ума.

Всех злыдней злее злая жена.

8 единиц допускают возможность существования добрых и злых жен:

Добрая жена — веселье, а худая — злое зелье

Андроцентричное “Я” языка наделяет женщину рядом прототипических черт, создающих негативный стереотип:

1. Слабый и нелогичный ум и инфантильность в целом, отнесение к категории не вполне дееспособных лиц:

Бабьи умы разоряют домы

Волос длинный, а ум короткий

И баба смекает, что ребенка качает.

О деле, требующем рассудка, говорят Это тебе не веретеном трясти, (имплицируется понятие “женская работа ума не требует”).

Пословиц, констатирующих недостаточность женского ума, обнаружено нами 35; положительную оценку дают 19 пословиц. Вздорность и взбалмошность как следствие нелогичности, то есть умственной недостаточности, констатируют 66 единиц. Поэтому, несмотря на наличие высказываний, высоко оценивающих женский ум (Кум говорит наобум, а кума — бери на ум; Женский ум лучше всяких дум), прототипической чертой является все же ограниченность женского интеллекта. Эта черта показана В. Н. Телия на материале фразеологических сочетаний русского языка (Телия 1996: 267). В русской паремиологии это не просто констатация факта, но часто и прескрипция: женский ум, даже если он есть, — явление нетипичное, и, видимо, нежелательное:

Умную взять — не даст слова сказать.

Грамотницу взять, станет праздники разбирать

2. Вздорный и непредсказуемый нрав:

Ехал бы прямо, да жена упряма.

С бабой не сговоришь (не убедишь).

Где две бабы, там судел (схватка), где три — там содом.

3. Опасность, коварство:

Не верь жене в подворье, а коню в дороге

Жена ублажает, лихо замышляет.

4. Болтливость.

Языком метет, что коклюшками.

У баб только суды да ряды.

Бабья вранья и на свинье не объедешь.

В этой связи процессу женского говорения приписывается малая ценность. Примечательно, что сочетание слов баба/женщина и говорить практически не встречается. Женщины брешут, метут языком, бредят, талдычат, врут, сплетничают:

Не утерпела баба, провралась!

Поехала кума трубить по городу

Шили и мыла, гладила и катала, пряла и лощила, а все языком

Не ждет баба спроса, сама все скажет

Бабий язык — чертово помело.

5. Внешность не существенна, но важна хозяйственность. Работе и хозяйственности как необходимым женским качествам посвящены 184 единицы:

Не та хозяйка, которая говорит, а та, которая щи варит.

Непосредственно внешности посвящены 53 единицы, 11 из них подчеркивают вторичность красоты и первичность хозяйственных или нравственных качеств:

С лица не воду пить, умела б пироги печь

Не пригожа, да пригодна

Красота приглядится, а щи не прихлебаются

Собой красава, да душа трухлява

Не будь красна и румяна, а чтобы по двору прошла да кур сочла

Остальные единицы, относящиеся к этой группе, не столько предписывают женщине быть красивой, сколько констатируют факт (Хороша, как писаная миска); они могут относиться и к мужчинам: Он красным девушкам во сне снится.

или иметь иронический смысл: Не к роже румяна, не к рукам пироги.

Материнство [Кирилина 1999: 163].

Перейдем теперь к анализу концепта “мать”. Мать — символ положительного, она защищает, оберегает. Отношение к ней принципиально иное. Пословицы, содержащие слово “мать”, “матушка” делятся на интроспективные и отражающие позицию коллективного языкового “Я”. Интроспективная подгруппа, где высказывания производятся с позиции самой женщины, говорит о тяжести, трудности материнства, заботе и ответственности, связанных с материнством и воспитанием:

Не устанешь детей рожаючи, а устанешь на место сажаючи.

Детушек воспитать — не курочек пересчитать.

Огонь горячо, а дитя болячо.

Примечательно, что в интроспективной подгруппе четко просматриваются и социальные ограничения на факт деторождения: значительное количество пословиц рассматривает рождение ребенка как раскрытие тайны, неотвратимый выход на свет “греха”:

Как ни таить, а само заговорит (как родится).

И году не протаишь: девятый месяц все скажет.

Чрево все грехи скажет.

Материнство, таким образом, связано не только с социальным престижем, но и с девиантным поведением и фатальными для женщины, нарушившей социальные нормы, последствиями.

Материнство с точки зрения коллективного (и андроцентричного) “Я” рассматривается по-иному. Мать выступает как источник комфорта, заботы. Она противопоставляется мачехе и иногда даже кормилице:

Мать кормилица, а кормилица не мать.

Концепт матери связан с понятиями эмоционального тепла, внимания, заботы. Коллективное “Я” находится внутри материнской заботы:

Нет лучшего дружка, чем родная матушка.

От солнышка тепло, от матушки добро.

Учень жену бьет, а баловень мать.

Базой сравнения являются семы тепла и света. На наш взгляд, концепту “мать” также присуща объектность, но мать как объект коннотирована главным образом положительно.

Нет, однако, противопоставления мать — мужчина, единичны противопоставления мать — отец. Значительно чаще сочетание мать — отец, “сохраняя синтаксическую самостоятельность, выражает одно сложное представление”. А. А. Потебня видел в этом явлении прием обобщения: хотя такие слова-пары “не выходят за объем, определенный их сложением, но тем не менее они обобщают входящие в них частные..., рассматривая их как одно и располагая приписывать этим частным как совокупности лишь общие признаки” [Потебня 1968: 415]. Нет также ни одной пословицы, где у матери обнаруживаются стереотипные женские черты: сварливость, отсутствие интеллекта, болтливость, “неправильность” в целом (принадлежность к “левому”, то есть отклоняющемуся от нормы).

К. Г. Юнг обращает внимание на то, что образ матери неизбежно проявляется в фольклоре: “С этим архетипом ассоциируются такие качества, как материнская забота и сочувствие; магическая власть женщины; мудрость и духовное возвышение, превосходящее пределы разума: любой полезный инстинкт или порыв; все, что отличается добротой, заботливостью или поддержкой и способствует росту и плодородию” [Юнг 1996: 218]. По Юнгу, архетип матери не является единственным женским архетипом. Архетипы анима и анимус определяют два противоположных начала, отождествляемые с мужским и женским. Оба эти начала присутствуют в мифологическом мышлении и в психике отдельного человека. В зависимости от пола происходит попытка бессознательного вытеснения анимы или анимуса. В андроцентричной части корпуса пословиц и поговорок сверхположительно коннотировано понятие «мать» и скорее отрицательно — понятие «женщина/жена/баба». Первое восходит к архетипу матери — «для мужчины мать с самого начала имеет явный символический смысл, чем, вероятно, и объясняется проявляющаяся у него сильная тенденция идеализировать ее. Идеализация — это скрытый антропаизм; человек идеализирует тогда, когда испытывает тайный страх быть изгнанным».

Второе (женщина/жена/баба) отражает архетип анимы.

Последняя из обнаруженных нами семантических групп пословиц относится к проявлению женщинами своей воли. Социально воспроизводимая зависимость и незащищенность женщины, исключение ее из всего многообразия социальных отношений предполагает в первую очередь лишение женщины воли и свободы.

Жене волю дать — добра не видать. — Пословицы этого типа весьма многочисленны. Из них явствует, что женское пространство ограничено в прямом и переносном смысле. Не давать женщине воли — это лишить ее возможности принимать решения, а также — ограничить ее в пространстве. Семантика русского слова “воля” включает как понятие личной свободы, так и понятие неограниченности пространства: привольная степь, вольный ветер, то есть ветер, свободно перемещающийся в пространстве.

Замкнутость женского пространства подчеркнута:

Держи деньги в темноте, а девку в тесноте

Тем не менее целый ряд пословиц фиксирует наличие воли, самостоятельности женщин и своего взгляда на мир:

Утро вечера мудренее, жена мужа удалее.

Княжна хороша, и барыня хороша, а живет красна и наша сестра.

Моя коса, хочу совью, хочу распущу.

Особенно интересны пословицы и поговорки, а также встречающиеся в них словосочетания типа

Утро вечера мудренее, жена мужа удалее

Буйну голову платком покрыть

Они включают в свой состав лексемы, которые в народных, фольклорных текстах чаще всего сочетаются с положительно коннотированными существительными, обозначающими мужчин (ср.: удалой молодец; сложить буйну голову (на поле брани)) и имплицирующими волю, активность, а не пассивность. До сих пор мы говорили о женском образе преимущественно во фразеологии русского языка, а теперь попробуем сопоставить образы женщин на материале английского и русского языков.

Так как склад ума, характера души англичан и русских различны, то это проявилось и в фольклоре. Английский педантизм, чопорность, аккуратность не сродни русской широте души, отсутствию жеманства, бойкому уму.

Вот как изворотливость русского ума проявляется в русских пословицах о женином приданом и мужнином наследстве. Здесь и желание взять богатую жену (Будь жена хоть коза, лишь бы золотые рога), и недовольство бедностью (Невеста без места, жених без ума), и искренность бедных невест (Бесприданница – безобманница: что есть, то и есть), и предупреждение о возможности быть обманутым (Верь приданому после свадьбы), и осуждение позарившихся на богатство (Платье сундуками, да кожа латуком – говорится о вышедшей за богатого, но драчливого мужа). Всего 16 пословиц.

В английском языке на эту тему 4 пословицы. Они тоже интересны, но не оценивают предмет так широко.

Three dear years will raise a baker’s daughter to a portion.

Better a portion in a wife than with a wife.

A tocherless dame sits long at home. (Tocherless means without a dowry).

A poor beauty finds more lovers than husbands.

В источниках английского языка не найдены пословицы о девичьей косе, о женских работах (жница, стряпуха, швея, доярка, повариха, пряха и так далее), отсутствуют пословицы о ворожбе, о нечисти женского рода (ведьма, русалка, баба-Яга), о бабке-повитухе, куме, свахе и др.

В изречениях с метафорическим употреблением слов, обозначающих названия женщин, таких, как мать, дочь, сестра и др., наблюдается различие в предметах сравнения. В русском языке пословицы такого типа патриотичны, а в английском касаются нравственных понятий.

Родная сторона – мать, чужая – мачеха.

Truth is God’s daughter.

Не только особенностями характера и способностями души создавшего их народа отличаются английские и русские пословицы, но и тем, как мысли отражены в слове.

Поскольку пословицы – это меткие выражения, то английские несут в себе отпечаток «мудрого познания жизни и сердцеведения», а русские отличаются «замашистостью», «бойкостью», некоторые из них, действительно, «животрепещут» и «кипят».

Для примера можно взять пословицы о злых женах. Сколько в русских пословицах о них ярких сравнений; как метко подобраны слова: в них зло, отчаяние, надежда на смерть жены.

Лучше хлеб есть с водою, чем жить со злою женою.

Перед злою женою сатана – младенец непорочный.

В английском языке таких пословиц 6 против 37 в русском. Одно сравнение общее – сатана, дьявол. Но есть и такие, каких нет в русском языке.

There is no devil so bad as а she devil.

Women are like wasps in their anger.

Таким образом, история развития страны, этнографические реалии от орудий труда до одежды; пейзажи, климат, флора и фауна, отголоски древних религиозных верований, детальная картина современной социальной организации – все это осмыслено англичанами и русскими и наложило отпечаток на пословицы каждого народа.

Вносит различие в английские и русские пословицы и то, что в них отражаются традиции, обычаи, моральные устои народа-создателя. Они несут на себе национальный колорит, и поэтому некоторые из них не имеют аналогов в другом языке.

Есть пословицы, в которых отразилась история нашей страны.

Женские умы, что татарские сумы (переметны).

Сравнение взято из времен татарского ига, об особенностях татарских переметных сумок. Это подчеркивает непостоянство женщин в своих решениях, рассуждениях.

Нашли отражение в народной мудрости и христианские праздники, и народные поверья.

Не хвались, баба, что зелено, а смотри, каков Петров (говорится об уборке сена).

У каждого народа своя одежда, свои орудия труда.

Сватья на свадьбу спешила, на мутовке рубаху сушила, на пороге повойник катала.

Здесь названия орудий труда и одежды чисто русские.

И обычаи у каждого народа своеобразны. Девушка по старым русским обычаям не должна показываться жениху до свадьбы. Отсюда пословица:

Видена девка медяна, а не видена золотая.

Трудно перевести на иностранный язык такие пословицы:

Утопили девку за парнем (молодцем).

«Утопили» означает сделали запой, вечеринку, где пили за невесту и жениха. Утопили в вине.

Имеются и подобные изречения и в английском языке. Их нельзя понять без знания событий, которые когда-то произошли в стране и стали нарицательными в пословицах. Сюда же относятся поговорки о народных праздниках и упоминания мест, где происходило событие. Вот примеры:

When the daughter is stolen, shut Pepper Gate.

Arthur couldn’t tame woman’s tongue.

Who goes to Westminster for a wife, to Paul’s for a man and to Smithfield for a horse, may meet with a whore, a knave and a jade.

Genoa has mountains without wood, sea without fish, women without shame, and man without conscience.

Значительное место в английском языке, в отличие от русского, занимает группа пословиц, носящих женоненавистнический характер, в которых женщины сравниваются с объектами нечеловеческой природы, и, которые дегуманизируют и деперсонифицируют женщин. Эти пословицы утверждают, что женщины столь же ущербны или отвратительны, как и вещи, с которыми их сравнивают.

Примеры.

A woman, a dog, and a walnut tree, the more you beat them the better they be.

Woman is woe to man.

Обобщая рассмотрение материала А. В. Кирилиной, можно заключить следующее. Андроцентричность в русской фразеологии имеет место [Кирилина 2000: 189]. Наиболее четко она выражена пословицах и поговорках, отражающих мужской взгляд на мир и в главенства мужчины. Однако образ женщины на аксиологической шкале коннотирован отрицательно далеко не всегда. Можно говорить скорее о тенденции, чем об однозначно негативном отношении. Отрицательные стереотипы-прескрипции в русской фразеологии предлагаются для концепта “жена/баба”, а не для концепта “мать”. Четкое неприятие имеет место лишь в отношении процесса женского говорения. Он коннотирован практически только отрицательно.

Наличие “женского голоса” и женского мировидения в картине мира, создаваемой русской фразеологией, неоспоримо. На наш взгляд, картина мира, отражаемая женским языковым “Я” передает не природные, имманентные женщине области действительности, а показывает, в каких сферах общественной жизни и социальных институтах участие женщины допускалось и в какой степени. “Женский голос”, в котором преобладают печаль, выбор из двух зол меньшего, страдание, но и эмоциональность, гуманность, лишь подчеркивает неудобство для женщин этой вынужденной замкнутости в узкой сфере социальных рестрикаций. Вместе с тем имеет место решительность, проявление своей воли.

Установленные факты позволяют заключить, что тезис феминистской лингвистики об андроцентричности любого языка, функционирующего в патриархатном или постпатриархатном обществе, на материале русского языка в части его паремиологии подтверждается. Однако “Женский голос” в ней наряду с общечеловеческой перспективой также не является маргинальным и свидетельствует об определенной самостоятельности женщин даже в столь давний период. Этот факт находит подтверждение и на историческом материале [Пушкарева 1989: 33]. Так, Михневич показывает, что даже в период теремной культуры “крестьянка и вообще женщина низшего общественного слоя на Руси никогда не была теремной затворницей и жила в совершенно иных бытовых условиях, чем те, полумонастырские и полугаремные, в какие была поставлена московская боярыня или холеная купчиха богатой “гостинной сотни”. Рассматривая активность женщин в XVIII веке, Михневич отмечает их деятельность в качестве хозяйки и помещицы, писательницы и ученой, артистки, благотворительницы и религиозной отшельницы. Его выводы на лингвистическом материале подтверждает исследование Демичевой (1996).

Говоря об английской культуре, можно сказать, что женщины присутствуют лишь в некоторых фрагментах картины мира, создаваемых английскими фразеологизмами. Очевиден андроцентризм, т.е. ориентированность языка на дефиниции и оценки, производимые с точки зрения мужчин: положительно оцениваются качества, которые необходимы, приятны или полезны для мужчин – хозяйственность, привлекательность, невмешательство в сугубо «мужские» дела (бизнес, политику и т.д.).

Женщины часто выступают как объект действия или предмет потребления. Их агентивность крайне незначительна, т.е. налицо инструментализация образа женщины.

Создавая усреднённый образ женщины, английская фразеология и пословицы подчеркивают её отрицательные черты. В семантических областях, где доминируют типично женские качества, вероятность негативной оценки выше.

И наконец, пословицы и фразеологические единицы английского языка отражают принципы языкового сообщества в целом.