Современная западная философия_Словарь

Вторая теорема гласит, что если формальная система непротиворечива, то невозможно доказать еенепротиворечивость средствами, формализуемыми в этой системе. На этих теоремах базируются многие важные результаты в рамках математической логики, теории доказательств, а также выводы методологического и гносеологического характера. По выражению С.К. Клини, они несут в себе целую программу и философию математики. Теоремы зачастую рассматриваются как достаточно строгое обоснование принципиальной невозможности полной формализации научных рассуждений и научного знания в целом.

£; Совместимость аксиомы выбора иобобщенной континуум-гипотезы с аксиомами

теории множеств // Успехи математических наук. 1948. Вып. 3. № 1; Uber formal unentscheidbare Satze der Principia Mathematica und verwandter Systems I, Monatshefte fur Mathematik und Physik, 38, 1931; The consistency of the axiom of shoice and of the generalized continuum-hipothesis with the axioms of set theory. Princeton, 1940; см. также библиографию в: К.чннн С.К. Введение в математику. М., 1957.

ГЕЛЕН (Gehlen) Арнольд (19041976)— нем. философ, один из крупнейших представителей философской антропологии*. В 1923-27 изучал философию, а также германистику, историю искусств, физику и зоологию в Лейпциге. В 1925-26 слушал лекции Шелера* и Н.Гартмака* в Кёльне. В 1927 защитил диссертацию под руководством Дриша*. Затем еще в течение нескольких семестров изучал естественные науки. С 1930' — ассистент у Ганса Фрейера в Социологическом институте Лейпцигского ун-та. В мае 1933 вступает в НСДАП. В летний семестр 1933 занимает кафедру во Фрапкфурте-на-Майне, возглавлявшуюся ранее Тиллихом. С 1940 — в Вене, где возглавляет Институт психологии. В 1944 отправлен на Восточный фронт, в 1945 ранен.

По окончании войны снят с должности, однако спустя некоторое время становится чл.-корр. Австрийской Академии наук. В 1962-69 — проф. социологии в Высшей технической школе в Аахене.

Первые философские сочинения Г. — «Теория свободы воли» (1932), «Государство и философия» (1935) и др. — написаны с фихтеанских позиций. В конце 30-х его внимание сосредоточивается на антропологической проблематике, причем философские ее аспекты Г. пытается связать с эмпирическими. В результате возникает трактат «Человек. Его природа и положение в мире» (1940), положения которого были уточнены и развиты в сочинении «Первобытный человек и поздняя культура» (1954). Темы критики культуры и философии техники*, затронутые во второй из этих книг, получают дальнейшую разработку в труде «Душа в техническую эпоху» (1957), а также в культурнокритическом сборнике «Картины времени. К социологии и эстетике современной живописи» (1960). Итоговым трудом Г. можно считать кн. «Мораль и гипермораль» (1969), где Г. дает систематическое изложение своей концепции «плюралистической этики» и выступает с критикой левого студенческого движения.

Давая ответ на основной вопрос философской антропологии «Что такое человек?», Г. методически отграничивается от теологических и эволюционных объяснений. Человек не есть, по Г., ни божественное творение, ни результат эволюции животного мира. Развитие человека

Г.пытается понять исходя из взаимосвязи субъективных и объективных, необходимых условий жизни.

Г.ищет категории, которые связали бы такие факторы, как прямохождение и мораль, в рамках единой системы.

Его исходным теоретическим пунктом выступает идущее от Й.Г. Гер-

дера понятие человека как «недостаточного существа». По сравнению с животным человек крайне мало наделен инстинктами. Другим проявлением недостаточности человека как природного существа является его особое «морфологическое положение». Подвергающиеся избыточ-

ным раздражениям (rei:iiberflutete)

органы чувств и относительно слабый двигательный аппарат говорят о неспеаиализированности человека

вбиологическом и онтогенетическом отношении. Это означает, что человек не «предопределен» для жизни в некоторой особой среде или

вособом биотопе. Зато он располагает конституциональным и хроническим избытком побуждений (Ап-

inebsiiberschlufi). Эти черты — недо-

статочность, с одной стороны, и избыток побуждений, с другой, позволяют ввести такую характеристику человека как «открытость миру». Последняя есть ситуация человека, с которой он с самого начала имеет дело и с которой ему надлежит справиться.

Ситуация «открытости миру» превращает человека в деятельное существо. Категория «действия» схватывает структуру, являющуюся конститутивной для самых различных слоев человеческой жизни. Действовать означает не просто жить, не имея дистанции по отношению к собственной жизнедеятельности, но прежде всего — «вести жизнь». Ведение жизни(Lebensfiihrung) предполагает самоистолкование (Selbstdeutung). Жизненно необходимое для деятельного существа самоистолкование тематизирует его собственные побуждения и свойства, а также отношение к себе подобным. Ведение жизни, основывающееся на самоистолковании, находится, в свою очередь, вкондициональном отношении к способности отличать сигналы от их значения, т.е. возможности символически действовать и мыслить. «Использование символов» в социальном об-

щении есть язык. Он делает возможным пространственную и временную коммуникацию на расстоянии и аккумуляцию знания, теоретичес- ки-гипотедическое мышление и учитывайте взглядов другого человека. Язык и языковое мышление сделали человека способным к действию, свободному от непосредственного давления потребностей, дали возможность планировать жизнь вне зависимости от сиюминутных потребностей.

Символическое, самоистолковывающее действие позволяет направлять и указывать способы выхода из ситуации избытка побуждений. Потребности ограничиваются, а способ и обстоятельства их удовлетворения сознательно варьируются в их содержании. Разрыв непосредственной связи между действием и элементарными потребностями позволяет человеку преследовать долгосрочные «интересы» и по-разному направлять свои устремления. Стремление лишается привязки к внешнему предмету. Оно может быть нацелено на достижение субъективных состояний, в том числе таких, какие обретаются посредством техник аскезы и экстаза.

Данная структура — самоистолковывающее, символическое и направляемое интересом действие — определяет человека как существо, которое по своей природе есть существо «культурное» (Kulturwesen). Человек живет в им самим созданном мире — в мире, наполненном символическими значениями.

Определенные человеческие интересы должны реализовываться постоянно или, по крайней мере, на протяжении длительных отрезков времени. Коррелятами этих устойчивых интересов выступают «институты». Институты служат цели более или менее сознательного организовывания побуждений. Они — благодаря «внешней стабилизации» — способствуют формированию «привычек» и обогащению мотивов.

В своем стабилизирующем действии институты выступают своего рода заменителями инстинкта, поскольку гарантируют закономерность, надежность и предсказуемость поведения. Поэтому правила, задаваемые институтами, сохраняют бесспорную значимость до тех пор, пока обеспечивают «разумную целесообразность» и «интерсубъективную согласованность».

Утверждая сосуществование в человеке нескольких функционально различных, не зависимых друг от друга в генетическом отношении социально-регулятивных инстанций, Г. выдвигает тезис об «этическом плюрализме». Согласно этому тезису, всякая «монолитная этика» есть односторонняя стилизация мысли, чувства и поведения. Социологически множественность возможных стилизаций обнаруживается в виде морально противостоящих друг другу групп или общежитий. Г. различает четыре этические диспозиции: «чувство взаимности», «чувство психологических регулятивов», «чувство семьи или рода» и «чувство институтов».

На «взаимности» основана социальная регуляция в свободных от господства обществах. Взаимное вознаграждение, речевые отношения и эквивалентный обмен ограничивают поведение, не отвечающее социальным ожиданиям. Эти отношения взаимного признания должны оставлять возможность выбора действия, избавлять от истощающих конфликтов и осуществлять преимущества кооперации.

Чувство «психологических регулятивов», называемых Г. также психологическими добродетелями, является чрезвычайно многогранным. Сюда относятся и потребность в защите и заботе, особенно остро проявляющаяся у ребенка, и чувство долга, и сострадание, и «утверждающее чувство жизни». Характеризуя последнее, Г. подчеркивает его несводимость к полезности и удовольст-

вию. Опираясь на Ницше*, Шелера, а также на Махатму Ганди, Г. критикует нивелирование чувства жизни в той ориентации на приятное и полезное, которая возобладала в Новое время.

«Чувство семьи», называемое Г. также «групповым чувством» и «внутренней моралью», вызывает интерес Г. прежде всего в связи с так называемым «гуманитаризмом». «Гуманитаризм» есть нормативная ориентация на жизнь человечества как вида, на общность человечества; он сопряжен идеей равенства людей, а тем самым — с присущим современности «массовым эвдемонизмом». Последний неотделим от женской эмансипации, пацифизма и антигосударственности — главным мишеням критики Г.

Диспозиция, которой Г. отдает предпочтение, есть «чувство институтов». Благодаря этому чувству осуществляется социальная регуляция, основанная на образовании иерархий и сокращения индивидуальных возможностей выбора действия. Единичному человеку предлагаются образцы поведения, лишенныеиндивидуального измерения. Следуя этим образцам, индивид «поглощается» институтами. Служение институтам несет в себе «ценность исполнения». Кроме того, в служении возникает отношение, называемое «ответственностью». Под ней следует понимать идентификацию с институционально закрепленной виной, возникающей также и в тех случаях, когда личная провинность отсутствует.

Современную эпоху Г. рассматривает сквозь призму двух взаимно обусловленных процессов — распада институтов и общей ориентацией на «субъективность». Возрастание значения «субъективности» влечет за собой чрезмерный индивидуализм и эгоизм. Сопряженный с этими процессами «гуманитаризм» ведет к ликвидации государственных институтов и чувства ответственности. Массовый эвдемонизм есть

этическое основание редуцирования функции государства к простому исполнению социальных задач. Философский и социально-науч- ный рефлексивный потенциал превращает традиционные установки в понятия, которые перестают считаться бесспорными и становятся предметом бесконечных «дискурсов оправдания». Эти процессы имеют своим следствием всепроникающую неуверенность: тяготеющий на человеком страх принимает хронический характер.

Искусство обнаруживает устойчивую тенденцию к «деморализации» и «формализации». Атональная музыка и абстрактная живопись подтверждают утрату исскуством его изобразительной функции. Ничто не удостаивается сберегания и долговечности. Искусство лишь обслуживает массовую «жажду переживаний» и потребность в постоянно новом.

Противодействовать «произвольной свободе субъективности» могут только сильные институты. Человеческая свобода имеет своим условием обеспечиваемое институтами стабильное «освобождение от бремени» (Entlastung), но институты вместе с тем образуют русло, по которому эта свобода должна быть направлена. Именно «свобода в институциональных пределах» отвечает человеческой природе.

Петер Фишер (Лейпциг)

(_-. О систематике антропологии //Проблема челонска в чападпой философии. М., 1988; Gesamlausgabe in 10 Bde , Fr./M., 1978.

ШP.Jansen. Arnold Gehlen. Die anthropologische Kategorienlehre. Bonn, 1975; F.Jonas. Die Institulioncnlchre Arnold Gehlens. Tubingen, 1966; J.Weiss. Weltvcrlust und Subjektivitat. Zur Kritik dcr Institulioncnlehre Arnold Gehlens. Freiburg, 1971.

ГЕМПЕЛЬ (Hempel) Карл Густав (1905-1997)— нем.-амер. философ науки, один из лидеров неопозитивизма*. В 1923-30 изучал математи-

ку, физику и философию в Геттингене, Гейдельберге, Берлине и Вене. Член берлинского «Общества эмпирической философии», участник Венского кружка*. С 1934 работал в Брюсселе, с 1937 преподавал в ряде ун-тов США. Разрабатывая программу неопозитивизма, преимущественно занимался анализом методов и процедур научного познания. Его работы оказали большое влияние на трансформацию логического позитивизма в 1940-50-е годы. Так, он показал (так называемая «дилемма теоретика»), что при условии принятия исходной неопозитивистской версии редукционизма*, полностью сводящей значение теоретических терминов к значению соответствующей совокупности терминов наблюдения, теоретические понятия оказываются лишними для науки. Этот результат способствовал отказу неопозитивистов от верификационистского критерия значения и переходу к концепции частичной интерпретации теоретических терминов. Наибольшую известность Г. принесли его работы по логике и методологии объяснения*. Совместно с П. Оппенгеймом Г. построил теорию дедуктивно-номологического объяснения: некоторое явление считается объясненным, если описывающее его предложение логически выводится из законов и начальных условий. Ряд его работ посвящен логическим проблемам теории вероятностей, вопросам подтверждения гипотез, методам реконструкции генетических идиспозициональных объяснений, отличию законов и объяснений в истории по сравнению с естествознанием.

ТЕНДЕРНЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ (Gender Studies). В современной истории Западной Европы и Северной Америки женское движение и феминизм* развивались как череда сменявших друг друга волн. В так называемой «большой волне» первой четверти двадцатого века, толчок которой был задан уже политическими революциями конца XVIII-XIX веков, борьба шла прежде всего за равноправие полов, т.е. за равный доступ женщин к сфере общественной деятельности: за право равного участия в политической жизни (и в первую очередь, активное и пассивное избирательное право), за доступ к институтам преподавания и образования (прежде всего, к университетам, к системе профессионального обучения). Однако, хотя требования устроения отношений между полами на принципах справедливости и равноправия, на первый взгляд, логичным образом вытекали из современных правовых и общественных теорий, их подлинное, не ограниченное формальным уравниванием, осуществление натолкнулось на чрезвычайно активное сопротивление, преодолеть которое в этот период не удалось.

Порожденная данной ситуацией неудовлетворенность послужила началом второй волны женского движения, которая приходится приблизительно на 60-е годы XX в. Ее развертывание шло в несколько ином направлении. Речь теперь велась не столько о проведении в жизнь политических и социальных прав, сколько об углублении понимания того, каким именно образом иерархическая половая структура закрепляется в глубинных структурах культуры и общества, в научных дискурсах, в религиозных представлениях, в навыках восприятия и ощущениях. В русле этой проблематики и возникла такая дисциплина как Г.и.

Г.и. имеют своей целью систематическое исследование категории попа как комплекса, включающего в себя половую идентичность и поло-

вое различие, отношения между полами, половой порядок, а также его конституирование в различных областях общественной жизни и в научных дискурсах. Г.и.— молодая дисциплина, которую по праву можно считать одной из динамично развивающихся областей современного социокультурного знания.

Главными теоретическими источниками Г.и. являются прежде всего либеральная мысль, социалистическая традиция в общественной мысли и психоанализ*. Из дискурса Просвещения и либерализма Г.и. заимствовали представления об эмансипации, равенстве, автономии, прогрессе и т.п.; из научного оциализма и марксизма* — подход к осмыслению отношений между полами как особого социального механизма господства и эксплуатации; значимость же психоанализа для Г.и. определяется тем обстоятельством, что это одна из немногих теорий, в которых тематизируется социальное и культурное конституирование пола и половой идентичности*. В настоящее время тесные отношения сложились у Г.и. с постструктурализмом*, и соответственно, с деконструкцией*, а также другими новыми теоретическими течениями (например, сcultural studies). Вместе с тем Г.и. нельзя полностью свести ни к этим, ни к каким-либо другим подходам; вид и интенсивность взаимодействия с ними также могут сильно варьироваться. В общем и целом, Г.и. не являются единым учением,доктриной или системой. Скрепляющим стержнем здесь выступает только категория пола («гендер») и заинтересованность в изменении полового устройства общества в сторону большей справедливости и равенства в отношениях между полами и большего пространства развертывания индивидуальных половых идентификаций.

Проблематика Г.и. приобретает теоретическое и в строгом смысле философское измерение постольку, поскольку помимо изменения дейст-

ду поколениями) понимался в западной интеллектуальной традиции не как часть общественного порядка, а как природная данность. При этом линия, отделяющая общественный порядок от натурального порядка проходит между тем, что может считаться результатом или целью индивидуальной или общественной деятельности, и тем, что не охватывается человеческим волением и действием, и соответственно, историческим изменением. Исключение полового порядка (как и исключение женщины) из общест- венного-культурной сферы и переподчинение его порядку природы придает категории «пол» и отношениям между полами качество неизменности и устойчивости, защищая их тем самым от оценки с точки зрения справедливости или «хорошей жизни». В результате выдвигается следующий постулат: не общественный по"рядок, который может быть изменен и который вообще есть продукт человеческой деятельности, детерминирует привилегированное положение мужчины и второстепенную роль женщин, а анатомия, «раз и навсегда данная человеку, — вот что определяет его судьбу» (Фрейд*).

Одной из главных задач Г.и. применительно к проблемам половой идентичности и отношений между полами является борьба с ложным представлением о них как о «натуральных». В противовес этой позиции теоретики Г.и. показывают, что отношения между мужчиной и женщиной составляют сердцевину любой социальной системы — наряду с классовыми и межпоколенческими отношениями, отношениями между общественными слоями, отношениями способа производства, и наконец, наряду с отношением человека к природе.

Категория пола, уже признанная в качестве отправного пункта общественных и культурологических исследований, тем не менее еще не

разработана окончательно. Для современных Г.и. важнейшим является вопрос о том, что и как порождает дихотомию природного и общественного/культурного или — в нашем контексте — саму категорию культуры. Чтобы ответить на этот вопрос, следует рассматривать пол в контексте не только социального, но и символического конструирования. Основу полового порядка составляет символический договор, аналогичный общественному договору как фундаменту социального порядка. Символический договор есть такой вид общественного договора, который регулирует не порядок производства материальных благ, а порядок воспроизводства, выживания рода, жизни и смерти, тела, пола и символа (Кристева*).

К предметам культурного или символического конструирования наряду с телом* относятся также системы представления и значения — язык, искусство/литература, религия и философия — то есть именно те сферы, которые не попадают в центр внимания теории социального устройства, ориентированной на категории права, экономики и политики. Неслучайно и то, что это те самые области, которые в материалистической перспективе интерпретируются как «надстройка». Они имеют чрезвычайно большое значение для понимания и объяснения отношения между полами. Подобное расширение перспективы за счет включения в нее культурного или символического измерения относится к числу фундаментальных познавательных задач, вставших перед Г.и. в последние годы. Применительно к различным (но одинаково релевантным по отношению к культурносимволическому конструированию) областям — от философии, религиоведения и до теории кино — задается один и тот же вопрос: каким образом в таких разных дискурсивных образованиях осу-

кования своих собственных содержаний нуждается лишь в обращении на самое себя; смыслы, получаемые в результате феноменологической редукции суть, в конечном итоге, корелляты интенциональности*.

У Хайдеггера периода «Бытия и времени» Г. выступает как радикализация феноменологического подхода. Задача последнего, по Хайдеггеру, — способствовать постановке вопроса в онтологическом плане, т.е., спрашивать не об условиях мыслимости сущего, но об условиях его бытия. Феноменология должна превратиться из исследования процесса смыслопорождения (конституирования сознанием значений, или смыслов) в исследование условий возможности онтологической постановки вопроса — вопроса о смысле бытия. Но поскольку такой вопрос может быть поставлен только исходя из особого места в бытии, каким является человеческое бытие (Dasein), постольку феноменология должна стать онтологическим исследованием человеческого бытия — Г., таким образом, есть феноменология человеческого бытия. Она выявляет онтологические параметры человеческого бытия, т.е. те условия, благодаря которым человеческое существование может быть тем, что оно есть. Эти условия суть фундаментальные определения Dasein, его «экзистенциалы». К ним относятся «положенность» (Befindlichkeit) и «понимание» (Verstehen). Daseinопределено прежде всего не мышлением, а фактом своего присутствия в мире. Бытие всегда предпослано мышлению о нем. Ахту сознания, в котором субъект противополагает себя объекту, предшествует изначальная вовлеченность мыслящего в то, что им мыслится, он всегда «пред-находит» себя в определенном «месте» или «ситуации». Способ, каким осуществляется это нахождение, есть понимание. Понимание реализуется через истолкование, интерпретацию. Поэтому че-

ловеческое бытие изначально «герменевтично». Истолковывающее понимание, или понимающее толкование, — основной модус, каким оно только и может осуществляться.

Поворот от трансцендентальной феноменологии к герменевтической имел решающее значение для становления Г. как философской доктрины. Основным вопросом для Г. становится вопрос не об условиях, при которых познающий субъект может нечто понять, а о том, как устроено то сущее, бытие которого состоит в понимании. Из этого вытекает ряд принципиальных следствий. Вопервых, превращение Г. из методологии понимания в его онтологию*, во-вторых, отказ от феноменологического подхода к сознанию как самодостаточному и беспредпосылочному, способному к непосредственному усмотрению механизма своего функционирования, противопоставление самопрозрачному сознанию феноменологии непрозрачного бытия понимания, в дальнейшем — бытия языка; в-третьих, ограничение принципа рефлексии принципом интерпретации. Поскольку человеческое бытие есть всегда бытие- в-мире, постольку мир с самого начала «пред-истолкован». Реальность, на которую направлено познавательное усилие субъекта, есть всегда проинтерпретированная, т.е. определенным способом освоенная, реальность. Эти следствия из герменевтической феноменологии Хайдеггера и выводит Гадамер, разрабатывая концепцию философской Г. Исходный пункт философской Г. — онтологический характер герменевтического круга*. Отсюда следует тезис о принципиальной открытости интерпретации (ее процесс, по Гадамеру, никогда не может быть полностью завершенным), а также о неотделимости понимания текста от самопонимания интерпретатора.

Текст должен быть понят в его притязании на истинность. Его нельзя рассматривать лишь как про-

дукт чьей-то субъективности или как историческое явление. Интерпретатор должен направить свои усилия не на эмпатическое проникновение в авторскую субъективность, а на уразумение того «предмета», или «сути дела» (Sache, Sachlichkeit), о которых говорит текст, с серьезностью отнестись к несомому им сообщению. Герменевтическая философия появилась, таким образом, в результате усилий по решению проблем, поставленных Дильтеем и его школой. В качестве попытки решения проблемы психологизма можно рассматривать уже «герменевтику фактичности» Хайдеггера. Равным образом преодолению психологизма должна служить разрабатываемая Хайдеггером и Гадамером Г. языка, где язык выступает как место (само)раскрытия истины бытия. В контекст проблематики историзма* следует поместить хайдеггеровскую концепцию историчности* и гадамеровскую концепцию «исторически-действенного сознания» (wirkungsgeschichtliches Bewusstsein). Тезис же Гадамера о «предметности» — ответ на поставленный Дильтеем вопрос о необходимости преодоления дихотомии между релятивным характером ду- ховно-исторических феноменов и общезначимостью их смыслового содержания.

Положения гадамеровской Г. оказали значительное влияние на представителей литературоведения (так называемая «литературная Г.», разрабатываемая Хансом-Робертом Яуссом, Вольфгангом Изером и др.), рецептивной эстетики (Р. Варнинг), а также искусствоведения (Э. Штайгер и др.). К проблематике Г. интенсивно обращаются представители критической теории*. Апель* ставит Г. на службу философского синтеза, долженствующего слить воедино «философию анализа» с «философией существования», линию Витгенштейна* с линией Хайдеггера. Он прибегает к Г. как к средству анализа

«априорных условий коммуникации», реставрируя отвергнутый Хайдеггером и Гадамером трансцендентализм. В направлении ограничения притязаний философской. Г. на универсальность разрабатывает герменевтическую проблематику Хабермас*. Он отстаивает эффективность рефлексии в понимании и подчеркивает рационально-критический момент герменевтического познания, полемизируя с гадамеровским положением об определенности понимания традицией. Широкий резонанс, который получила полемика между Гадамером и Хабермасом, был одной из причин «герменевтического бума» 70-х, докатившегося в 80-е до Америки. Для Хабермаса Г. — инструмент критики «ложного сознания» и извращенных форм коммуникации*. Как для Апеля Г. — только аспект «трансцендентальной прагматики», так и для Хабермаса она — лишь интегративный момент «теории коммуникативного действия».

Философской Г. в строгом смысле слова может быть названа концепция Рикёра*, сосредоточивающего внимание на гносеологической стороне Г., отодвинутой на второй план Гадамером. Рикёр стремится вывести «эпистемологические следствия» из хайдеггеровской онтологии понимания и тем самым показать значимость Г. для теории познания. Всякое понимание, по Рикёру, опосредовано знаками и символами (позднее в этот ряд включаются «тексты»). Понимание и объяснение не противоположны друг другу, а взаимозависимы. Г., следовательно, нуждается в дополнении структурно-семиоти- ческим анализом. Другая важная черта герменевтической философии Рикёра — внимание к методологической функции Г. Условия возможности понимания могут быть, по Рикёру, эксплицированы на трех уровнях — семантическом, рефлексивном и экзистенциальном. Семантический уровень — ис-