Современная западная философия_Словарь

ких и демократических сил перед лицом общего врага — фашизма. В 1947 — выходит в свет работа «Литература и демократия». В 1948 участвует во Всемирном конгрессе творцов культуры во Вроцлаве с докладом об ответственности интеллектуалов. 1949 — участие в гегелевской конференции в Париже. Возобновление нападок на Л., новые обвинение в «правом уклонизме», на которые Л. отвечает самокритикой. За этим вновь следует вынужденное самоустранение Л. из политической жизни. Сотрудничает с берлинским издательством Ауфбау-Ферлаг, где публикует «Экзистенциализм или марксизм» (1951), «Разрушение разума» (1954) и др. работы. Л. становится чл.-корр. Немецкой Академии Наук в Берлине. 15 июня 1956 под председательством Л. проводится философская дискуссия по проблемам литературоведения и философского образования в ун-тах. Здесь Л., осмысляя ситуацию, сложившуюся в Венгрии после XX съезда КПСС, впервые открыто выступает с критикой сталинизма. В Политической Академии Венгерской Рабочей Партии Л. читает свой знаменитый доклад «Борьба прогресса и реакции

всовременной культуре». В это же время проходит дискуссия по впервые официально изданным «Блюмовским тезисам», в результате которой они получают принципиальное признание. С октября по ноябрь 1956 занимает пост министра народного просвещения в правительстве Имре Надя. После поражения Венгерской революции Л. высылают в Румынию. Весной 1957 он возвращается в Венгрию, живет замкнуто, занимается преимущественно эстетическими и этическими исследованиями. В 1957-60

вВенгрии и ГДР происходит пересмотр идей Л., заканчивающийся обвинением в «ревизионизме». С 1961 до своей кончины Л. работает над «Онтологией общественного бытия», первоначально замышлявшейся как труд по этике. В 1968 Л. пишет политическое завещание «Демок-

ратизация сегодня и завтра», увидевшее свет только в 1985.

Одна из причин, по которой труд Л. «ИСТОРИЯ И КЛАССОВОЕ СОЗНАНИЕ» (1923) до сих пор не потерял актуальности, состоит в том, что внимание работы сосредоточено на двух проблемных комплексах, которые оказались вне поля зрения теоретиков Второго Интернационала: это проблема тотальности и проблема отчуждения*, самостоятельно открытая Л. за десять лет до его знакомства с ранними рукописями Маркса. «История и классовое сознание» — итог и теоретическое развитие борьбы Л. не только за организационную, но также интеллектуальную, философскую и культурную эмансипацию пролетариата. Речь идет о формировании идеологии авангарда, который сознательно выступает за новый жизненный уклад и тем самым за осуществление воли пролетариата к власти*. Классовое сознание, по Л., есть выражение по сути своей безусловной, но по тактическим соображением наступательной воли к власти и одновременно теоретическое основание практических притязаний молодой политической оппозиции. Пролетарии, не имеющие ничего, имеют все же общее классовое сознание, которое дает им возможность проводить свою власть, фундаментально изменяя тем самым условия своего существования. Пролетариат одержит борьбу над капитализмом тогда, когда принудит буржуазное общество к самопознанию, что неминуемо выявит всю проблематичность этого общества. Борьба пролетариата за общественное сознание параллельна экономической борьбе. Приведение общества к самосознанию фактически означает руководство обществом. Борьба пролетариата осуществляется поэтому не только как борьба за власть, но и как борьба за преодоление буржуазной идеологии* и замену ее новым — теперь уже единственным — пролетарским сознанием. Основной инструмент этой борьбы — исторический материа-

лизм. Последний, однако, есть также продукт самого буржуазного общества, результат критического развития его самопознания (включающего и тенденцию к снятию).

Исходным для Л. служит тезис о том, что в условиях развертывающегося товарного производства в буржу- азно-капиталистическом обществе овеществление превратилось в универсальный феномен. Л. подвергает этот феномен детальному анализу, опираясь на Марксов анализ формы стоимости, а точнее на главу о товарном фетишизме («Капитал». Т. 1.), которая, по его мнению, воплощает в себе самую суть исторического материализма как самопознания пролетариата путем познания капиталистического общества и предшествующих ему стадий общественного развития. Пытаясь сделать философские выводы из экономической теории Маркса, Л. объясняет связь между опосредованной меновой стоимостью капиталистической экономикой и деформацией жизненного мира (овеществлением) с помощью модели товарного фетишизма. Это представляется Л. возможным, поскольку в структуре товарных отношений он усматривает прообраз всех предметных форм и соответствующих им форм субъективности буржуазного общества. Непосредственное бытие рабочего включает его в процесс производства в качестве простого объекта. Однако когда становится ясно, что существуют определенные предпосылки подобной непосредственности, что она представляет собой результат множества различных опосредовании, фетишистские формы товарной структуры начинают распадаться. Рабочий узнает в товаре себя самого и свое собственное отношение к капиталу. В той мере, в какой он практически еще не способен выйти за пределы этой объективной роли, его сознание есть самосознание товара или, иными словами, самопознание, саморазоблачение основанного па производстве товаров и товарном обмене капиталистического общества.

По мере развития капитализма товарная форма превращается в форму господства над обществом, подчиняя единому экономическому процессу все общественное бытие. Это, по мнению Л., позволяет мыслить товар

ив качестве универсальной категории совокупного общественного бытия, и в его неискаженной сущности. Основу овеществления также составляет товарное отношение, или, по выражению Л., сущность товарной структуры. Последняя сообщает любому отношению характер вещности

иту «призрачную предметность», которая за своими жесткими и внешне рациональными установлениями полностью скрывает изначальную суть отношения, а именно то, что оно есть отношение между людьми. При капитализме общественные характеристики труда предстают как естественные свойства вещей в обществе;

деятельность человека, его труд противопоставляются ему как нечто объективное, от него независящее, имеющее свои собственные, чуждые человеку законы, которым он вынужден подчиняться.

Эти основоположения развиваемой Л. теории овеществления, на которые так любят ссылаться представители современного «критического» марксизма, было бы все же неправильно рассматривать как исторически точную реконструкцию марксовой концепции овеществления и опредмечивания. Они отражают скорее метафизическую гипостазацию отдельных моментов концепции Маркса. Неслучайно уже в 1938 в книге о Гегеле, которая фактически стала основой «Онтологии общественного бытия», Л. отказывается от этих положений.

Фолькер Кайза (Эрфурт)

QМатериализм к пролетарское сознание // Вестник Социалистической Академии. 1923. кн.4-6 (главы из «Истории и классового сознания»); Своеобразие >с готического. Т. 1-4. М., I9S5-X6; Mo.io.uni Гегель и проблемы капиталистического общества. М., 1987; К онтологии общественного бытия.

М., 1991; Werke. Neuwied, Berlin, 1962 ff. (17 Bde.); Tagebuch, 1910-11, В., 1991; Demokratisierang heute und morgen. (Hrsg. von L.Sziklai)- Budapest, 1985; Dostqjewski. Notizen und EntwUrfe. Budapest,1985; Briefwechsel 1902-1917. Budapest, 1982.

ШGeorg Lukacs, Karl Mannheim und der Sonntagkreis. Fr./M.,1985; Paul Ernst und Georg Lukacs. Dokumente einer Freundschaft. Emsdetten (Westf.), 1974.

ЛУМАН (Luhmann) Никлас (р. 1927) — нем. социолог. Закончил юридический факультут Фрейбургского ун-та, в 1950-е работал в земельных органах государственного управления. В 1960-61 стажировался в Гарвардском ун-те у Т. Парсонса, затем работал в Высшей школе наук управления в Шпейере, возглавлял отдел Центра социальных исследований в Дортмунде. С 1968 по 1993 — проф. общей социологии и социологии права Билефельдского ун-та.

Л. известен как автор одной из самых оригинальных версий системного подхода в социологии. Его концепция, претерпевшая на протяжении более чем трех десятилетий значительную эволюцию, была с самого начала нацелена на универсальность

идо сих пор сохраняет ряд исходных принципиальных установок. Важнейшая среди них — отказ от онтологии*

и«онтологической метафизики». Утверждение о том, что «бытие есть, небытия же нет» Л. в разные периоды своего творчества атакует по-разному, но всегда радикально. Не тождество, но различие, не самостояние бытия, но то, что могло бы быть и другим, контингенция (ненеобходимость) оказываются в центре внимания. Отсюда следует отказ от понятия причины

ипричинного объяснения в пользу более широкого понятия функции и функционального объяснения. Однако и функция понимается не как род телеологической причинности, но как смысловая схема, организующая поле возможных сравнений и соотнесений контингентного. Изучаемые социологом структуры оказываются

тогда лишь одними из возможных (функционально эквивалентными другим возможностям) способов решения проблем, а исполняемые ими функции — лишь одними из возможных исходов их действия. Так обосновывается «функциональный структурализм», переворачивающий традиционное структурно-функциональ- ное соотнесение структуры и функции.

Радикализация функционализма ведет к построению своеобразной версии системного подхода. Социология для Л. — теория социальных систем, а эти последние он трактует, опираясь, с одной стороны, на кибернетические концепции и общую теорию систем, а с другой, — обогащая свое видение проблемы сугубо философской постановкой вопроса. Своеобразное совмещение кибернетики с феноменологией Гуссерля* и (в менее явной форме) немецкой философской антропологией дополняется (также не всегда явно)«операциональной диалектикой» Г. Гюнтера. В 60-70-е годы Л. пишет ряд теоретических работ, концептуальное ядро которых можно изложить следующим образом. Системы — это некоторое стабилизированное различение внутреннего и внешнего, но системы не «сущности» и не «целое, которое больше своих частей». Поэтому у них нет основной цели, которая в откровенно организмических и холистских концепциях понимается как поддержание существования системы. Вместо этого Л. предлагает говорить о «редукции комплексности». Комплексность не есть некое состояние мира. Перепад комплексности означает отношение между системой и миром. Мир всегда сложнее системы, потому что он не может быть только проекцией ее собственной организации («окружающим миром»), но содержит в себе также и другие системы. Большая, чем у системы, сложность мира, вызывает необходимость тем или иными способом справляться с ней. Это и есть редукция комплексности, относительно

которой устанавливается функциональная эквивалентность. Однако сложность — не просто заранееданное свойство мира. Сама система в ходе функционирования вносит вклад в повышение сложности. Мир не детерминирует ее действий. У нее есть возмржность выбора. Выбирая то или иное действие, она упрощает ситуацию, но упрощение оборачивается усложнением: каждое действие влечет за собой множество следствий, которые не поддаются учету. Редукция комплексности означает повышениекомплексности. Чтобы реагировать на усложнившийся мир, система умножает число состояний, совместимых с ее структурой, т.е. усложняется, а это еще более усложняет результаты ее функционирования. Ей становится все сложнее реагировать даже на себя самое. Таким образом образуются внутренний и внешний горизонты как области, в пределах которых может совершаться отбор информации и выбор способов совершения действий. В особенности это относится к системам, конституирующим смысл: психическим и социальным. Смысл постоянно отсылает к иным возможностям переживания и действия и контролирует доступ к этим иным возможностям. При смысловой форме редукции комплексности нет необратимого выбора: отвергнутые возможности сохраняются именно как возможности. Горизонты суть смысловые горизонты. Смысл имеет три измерения: предметное, временное и социальное. Первое из них означает тождественность чего-либо в отличиеот иного. Временное фиксирует тождественность настоящего в горизонтах прошлого и будущего. В социальном измерении согласие существует на фоне возможного разногласия. В этих измерениях профилируются и проблемы системы, и способы решенияпроблем. В эту общую схему встраиваются затем все социологические категории, такие как «действие», «норма», «ожидание», «роль», «институт» и т.д. Теоретические позиции Л. оконча-

тельно оформляются в конце 60-х и получают концентрированное выражение в его речи «Социологическое просвещение», название которой затем перешло на регулярно выходящие сборники его статей (с 1970 вышло 6 томов), а также в известных работах «Понятие цели и рациональность системы» и «Легитимация через процесс». Именно с этих позиций Л. вступает в полемику с Хабермасом*, давшую начало одной из самых продолжительных дискуссий по теоретической социологии в ФРГ (она документирована в совместном труде Хабермаса и Л. «Теория общества или социальная технология: что дает теория систем?» и трех дополнительных томах, выходивших в 1971-75).

Со второй половины 70-х годов Л. пересматривает ряд важных основоположений своей концепции.Он отказывается от универсальных притязаний теории систем, но только в том смысле, что на ее место приходят три несводимых одна к другой «супертеории»: теория систем, теория коммуникации и теория эволюции. Каждая из супертеорий вводит некоторые ограничения, комбинация которых является условием конкретности той теории, которая опирается на супертеории. Одновременно Л. весьма сильно меняет свой концептуальный аппарат. Влогике он опирается на так называемое «исчисление форм» Дж. Спенсера Брауна. В биологии — на концепцию «аутопойесиса», разработанную X. Матураной и Ф. Варелой. В кибернетике — на «кибернетику второго порядка» X. фон Фёрстера. Место «радикального функционализма» занимает «радикальный конструктивизм». Окончательное оформление эта концепция получает в работе

«СОЦИАЛЬНЫЕ СИСТЕМЫ. ОЧЕРК ОБЩЕЙ ТЕОРИИ» (1984).

Социальные системы возникают благодаря взаимодействию людей, но люди не являются составляющими систем и не рассматриваются в качестве субъектов — носителей систем.

Теоретизирование начинается с наблюдения, а наблюдение, согласно логике Спенсера Брауна, предполагает двуединую операцию: различение и указание (на). Указывать на наблюдаемое значит проводить различение. Указание на то, что «имеются системы», — основополагающее различение системной теории. Системы, таким образом, — не аналитические приспособления, не способ избирательной организации «данных», но нечто реальное. Вместе с тем, это утверждение не должно пониматься и в духе старой онтологии, поскольку оно сопряжено с характером нашего наблюдения. Различающее наблюдение — это «наблюдение первого порядка». «Наблюдение второго порядка» — это наблюдение наблюдателя. Смысловые системы не только реагируют на окружающий мир, реальность которого становится для них тем, что она есть, лишь благодаря использованию соответствующих различений. Они также способны наблюдать свои различения, хотя и не в том же самом акте, в каком эти различения совершаются. Наконец, они способны к наблюдению различений, используемых другой системой. Любое наблюдение является вместе с тем и операцией данной системы. Самонаблюдение повышает гибкость системы в ее отношении к окружающему миру, однако любое различение остается невидимым как таковое в момент его применения. Система не просто не может видеть того, что не различается при помощи данного различения, но она не способна увидеть свое «слепое пятно», невидимость невидимого. Различение не различает самое себя (так, в рамках различения истинного и ложного невозможно поставить вопрос об истинности самого этого различения), т.к. то единство, в котором совершается различение, не может быть отличено от чего-то иного тем же способом. Наблюдение второго порядка, не сопряженное с функционированием системы, — это внешнее наблюдение. Система ориентирована на собствен-

ные различения, а потому каждая ее операция, хотя и отлична от другой ее операции, отсылает к операциям той же самой системы. Таким образом, системы самореферентны. Даже отсылка к иному («инореференция») совершается лишь на основе собственных системных различений. Различение внутреннего и внешнего вводится внутри самой системы и оказывается не «объективным» отличием системы от мира, а ее собственной операцией. Но совершение одной операции, поскольку оно возможно лишь с отсылкой к другой операции, означает, что система полностью производит самое себя. Она есть аутопойетическая (самопроизводящая) система. Аутопойесис не означает независимости от окружающего мира и творения из ничего. Он возможен лишь при наличии структурной пары, связки системы и окружающего мира. Мир, коррелятивный системе, есть условие возможности ее самопроизводства, аутопойесис же означает*, что внутри системы нет ничего, что не было бы элементом системы, а элементы системы могут быть произведены лишь ею самой.

Элементы системы темпоральны, они суть события, локализованные во времени, в горизонтах прошлого и будущего. Все действительные события совершаются настоящим и в этомсмысле они одновременны. В социальных системах события сутькоммуникации. Коммуникация представляет собой единство различения сообщения (от кого-то к кому-то), информации (заключенной в сообщении) ипонимания (как информации, так и сообщения тем, кому они адресованы). Системы коммуникации наблюдаются каксистемы действия. Самая обширная система коммуникаций — это общество. Общество включает только коммуникации и все коммуникации. Поэтому современное общество есть мировое общество. Оно уже не может пониматься ни как самая совершенная форма человеческого общения (в смысле перфекционизма «древнеевропейских», как их называет Л., заимствуя этот термин у

Й. Риттера, концепций политики и государства), ни, в противоположность государству, как «гражданское общество». Оно представляет собой самую обширную социальную систему, охватывающую все остальные как горизонт всех возможных коммуникаций.Коммуникации подсоединяются только к коммуникациям,те — к другим коммуникациям и т.д. Поэтому общество как мировое общество естьимплицированная в каждой коммуникации возможность бесконечного продления этого ряда, ограниченного лишь тем, что за пределы коммуникаций в коммуникации выйти нельзя. Общество не поддается радикальному отрицанию: всепреобразования могут быть совершены лишь внутри общества; все упования, нормы, все идеи трансцендентного сопряжены с определенной структурой общества, его самонаблюдением и самоописанием.

Аутопойесис общества реализуется через общественные системы разного типа и разного уровня. Л. называет три уровня образования систем: интеракцию (простые социальные системы, непосредственное взаимодействие присутствующих), организацию (границы которой определяются правилами членства) и собственно общество. Поскольку общество охватывает все виды коммуникаций, интеракции и организации включены в общество, однако они отличаются от общества внутри общества. Общественные системы дифференцированы сообразно функциям. Они по-разному бинарно кодируют информацию и, соответственно, используют разные символически обобщенные средства коммуникации. Бинарное кодирование означает, что каждый из кодов предполагает возможность позитивного и негативного значения, которое производится и контролируется в самой системе. «Ложное» — это не то, что вне науки, но то, что в самой науке квалифицируется какложное. Неправовое — то, что квалифицируется как таковое в рамках права. Невыгодные сделки, отсутствие собственности —эконо-

мические квалификации. Современное общество отличается, с одной стороны, универсализацией кодов, а с другой, — их более специальным применением. Например, все, что рассматривается с точки зрения хозяйственного использования, редуцируется к денежному выражению, рассматривается в монетарной форме. Но при этом за деньги теперь нельзя купить многое из того, что покупалось в прежние времена (друзей, спасение души, политическое влияние). Коды во все большей мере становятся чистыми кодами, системы общества дифференцируются относительно друг друга и замыкаются. Политика, хозяйство, искусство, наука, право, религия аутопойетичны и автореферентны, над ними нет высшего, объемлющего единства. Единство общества не реализуется через какуюто специальную систему.

Концепция Л. на протяжении последних десятилетий является постоянной темой дискуссий в ФРГ. С 80-х интерес к ней растет также и за рубежом, переводы сочинений Л. появляются в Италии, Японии^ Англии, США, Бразилии и России.

А.Ф.Филиппов

UТавтология и парадокс в самоописаниях современного общества // Социо-Логос. М., 1991; Понятие риска // THESIS. 1994, № 5; Soziologische Aufklarung. Bde. 1-6. Opladen, 1970-1995; Zweckbegriff und Systemrationalitat. Neudruck, Fr./M., 1973; Legitimation durch Verfahren. 2. Aufl. Neuwied, В., 1975; Funktion der Religion. Fr./M., 1977; Soziale Systeme: Grundriss einer allgemeinen Theorie. Fr./M.. 1984; Liebe als Passion. Fr./M., 1981; Die Wirtschaft der Gesellschaft. Fr./M., 1988; Die Wissenschaft der Gesellschaft. Fr./M., 1991; Beobachtungen der Moderne. Opladen, 1992; Die Kunst der Gesellschaft. Fr./M, 1995.

ЛЬВОВСКО-ВАРШАВСКАЯ

ШКОЛА — одна из школ европейской аналитической философии*, образованная группой логиков ифилософов, работавших в период между двумя мировыми войнами в Варшаве и

Львове. Основатель школы —Твар- довский*, ученик Брентано*. Главные представители: Лукасевич*, Лесьневский*, Котарбиньский*, Айдукевич*, Тарский*, Т. Чежовский, 3.Завирский, В.Витвицкий, В.Татаркевич, С.и М. Оссовские, Б.Собоцинский, X. Мельберг, С.Леевский,

М.Кокошиньская, И.Домбска,

К.Куратовский, Е.Слупецкий и др. Для школы было характерно резко отрицательное отношение киррационализму*, стремление ксближению философских и научных исследований, к приданию философским рассуждениям доказательного и логически строгого статуса. Важнейшим средством достижения этих целей считался логический анализ языка науки и философии, способствующий устранению неточностей и двусмысленностей, которыми, как полагали представители школы, питаются спекулятивные философские концепции.Школа внесла значительный вклад в теорию множеств, логическую семантику и семиотику, модальную имногозначную логику, в разработку «неоклассических» систем математической логики. Представителям школы принадлежат ценные металогические иметодологические исследования (теория индукции, строения и функции научной теории, разработка аксиоматического метода, исследования по теории вероятностей, принципы построения иерархии формализованных языков), ряд важных работ по психологии, социологии, науковедению, истории философии илогики.

Философские воззрения представителей школы не были однороднымии вполне последовательными; ихэволюция происходила в сторону размежевания реалистических, материалистических и идеалистических тенденций. Ориентировка на логико-анали- тические методы, скептицизм поотношению ктрадиционной («доаналитической») философии,идеи «демаркаци-

онизма» («очищения» языка науки и философии от «псевдопонятий» и связанных с ними «псевдопроблем» мировоззренческого плана), стремлениек эмпирическому обоснованию научного знания сближали Л.-в.ш. слогическим эмпиризмом*. Но наряду с неопозитивистской в школе были и другие, иногда противоположные неопозитивизму тенденции. Отдельные ее представители развивали философию материалистического номинализма* (Котарбиньский, Лесьневский, 3.Завирский, Л.Хвистек, С.Балей), теорию познания в духе феноменологии*(Ингарден*, Б-Блаустейн), неотомистскую концепцию истины (Й.Саламуха, Ф. Климке), конвенционалистскую концепцию научных теорий (Айдукевич). Вборьбе с иррационализмом исубъективным идеализмом Л.-в.ш. пыталась найти твердую опору в науке, ееметодах и результатах. Школа сыграла значительную роль в польской науке икультуре первой половины XX в., выдвинула польских логиков иматематиков на видное место в мировой науке. Она создала устойчивую традицию философских исследований, образования икоммуникации в философском сообществе, способствовала повышению престижа и роли философии в польской культуре. Школа распалась в 1939 после оккупации Польши. Некоторые еёпредставители погибли, другие эмигрировали. После второй мировой войны часть представителей школы участвовала в процессах культурного возрождения страны, в развитии польской высшей школы иакадемических философских исследований.

В. Н. Порус

Ш5. Zameski. Koncepcja nauki w szkole Lw6wsko-Warszawskiej. Wroclaw. 1977; /. Wolenski.Filozoficzna szkola Lw6wskoWarszawska. Warszawa, 1985; Polska filozofia analityczna. Analiza logiczna i semiotyczna w szkole Lw6wskoWarszawskiej. Wroclaw, 1987.

МАКИНТАЙР (Maclntyre) Алес- дайр (р. 1929) — брит, философ, проф. ун-тов Лондона, Манчестера, Оксфорда, Эссекса; с 1970 живет в США, проф.в ун-те Бостона, с 1988 — проф. ун-та Нотр-Дам (США). Интересы М. сосредоточены в области моральной философии. Усматривая причины культурного кризиса'современности в этическом упадке, спровоцированном идеями Просвещения, М. апеллирует к Аристотелю. Однако влияние М. в англо-американских философских кругах обусловлено не столько его моральным ригоризмом, сколько острой критикой им интеллектуальных конвенций, сложившихся внутри аналитическойфилософии*.

QSecularization andMoralChange.L., 1967; Marxism and Christianity. N.Y., 1968; After Virtue: A Study in Moral Theory. Notre

Dame, 1981; Whose Justice? Which Rationality? Notre Dame, 1978; Интервью // Вопросы философии. 1996, №1.

МАКЛЮЭН (McLuhan) Херберт Маршалл (1911-1980) — канадский философ, социолог, теоретик коммуникационных технологий. С 1952 — проф. ун-та в Торонто. М. считал себя учеником канадского историка экономических структур Г. Инниса, увидевшего в технологии коммуникаций формообразующую силу всякой культуры и причину эволюции общества. Коммуникацию М. считает продолжением, экстериоризацией телесных органов и чувств человека. Исторические формы коммуникаций уподобляются им галактикам, которые могут

встречаться, проходить одна через другую, менять свои конфигурации. Речевая(аудио-) культура — это, по М., магический мир слуха; устное слово чувственно-синтетично, что создает определенный сенсорный баланс «племенного» человека, существующего в резонирующем мире одновременных связей. Изобретение фонетического алфавита какактивного коммуникативного средства вызвало «эксплозию» — продолжающийся уже три тысячелетия взрыв механической технологии, фрагментарной письменной культуры, визуальное давление которой гипертрофировало глаз, разделило сознание. Процесс расчленения звуков и жестов с введением алфавита завершился книгопечатанием. Гутенберг, придумав наборный шрифт, открыл путь технологиям (механизациям ремесел). Европа, где произошло образование «галактики Гутенберга», вступила в технологическую фазу прогресса, в которой само изменение становится архетипом социальной жизни. Типография создает первый стандартно воспроизводимый товар, инициирует массовое производство. Возникает индустриализм, массовый рынок, всеобщая грамотность. Образ повторяемой точности — печатный текст — служит моделью того, как должны соединяться люди: племя заменяется ассоциацией индивидов, увидевших свой язык, — гомогенезируются нации. С увеличением скорости обмена информацией, считает М., появляется национализм как новое представ-

ление о групповой общности, идея нации — интенсивный и обманчивый образ групповой судьбы, выражающий экономическое и политическое единство структур массового производства.

Следующий тип общества, согласно М., вырастает на основе коммуникаций с помощью электронных средств. Мозаичность телевидения действует как «синэстетическая сила», объединяющая чувства и возрождающая рольтактилыюсти. Если в механический век в пространство проецировались телесные органы человека, то в электронный век наружу выводится нервная система, поглощающая, распространяясь в планетарном масштабе, пространство и время. Реакция снова становится мгновенной, возникает состояние всеобщей включенности. По мнению М., электронные коммуникации воссоздают общину, «глобальную деревню». Возникает эффект «имплозии» — «взрывного» сжатия пространства, времени, информации. М. полагал, что люди оказываются на пороге «раскрепощенного и беззаботного мира», в котором человечество действительно может стать единой семьей. Вместе с тем он отмечал, что бурное развитие современных информационных технологий ведет к тому, что содержание коммуникации отступает на задний план, становится во многом случайным, ситуативным, тогда как средства ее осуществления приобретают угрожающие возможности в плане манипулирования сознанием людей.

рThe Gutenberg Galaxy. Toronto, 1962; Understanding Media. N.Y., 1963; City

МАЛКЕЙ (Mulkey) Майкл (р. 1936) — брит, социолог и философ науки, известен своими работами по методологии социального анализа пауки и критике «стандартной концепции» исоциологии знания*, идущей от Мангейма* и Мертона*. По М., стандартная концепция исключа-

ла из сферы социологического анализа содержание естественнонаучного знания в силу того, что принимала без возражений концепцию науки неопозитивизма*. В последнем научное знание объявляется автономным, независимым от социальной среды, поскольку в его основе лежит совокупность надежно установленных фактических данных. Философия науки постпозитивизма* (Кун*, Дж. Равец, Полами*, Н.Р. Хэнсон и др.) пересматривает неопозитивистскую модель знания, прежде всего в понимании «теоретической нагруженное™» научного наблюдения и эмпирических фактов и связи теоретических интерпретаций с нормами и идеалами науки, принятыми в определенных

научных сообществах*. На этой основе М. предпринял попытку создания нового типа социологии знания, исходящей из идеи социального конструирования научного знания.Эмпирические данные пронизаны теоретическими и языковыми интерпретациями, они не настолько «тверды» и достоверны, чтобы однозначно определять выводы ученых. Это позволяет последним конструировать различные объяснения реальности, активно используя имеющиеся в обществе языковые, символические, культурные ресурсы. В результате научное знание не обладает каким-либо выделенным эпистемологическим статусом, оно включено в культуру и открыто для различных социальных и даже политических влияний.

QНаука и социология знания. М., 1983; The Social Process of Innovation. L., 1972.

МАЛКОЛЬМ (Malcolm) Норман

(p. 1911) — амер. философ аналитического направления. Учился в ун-те Небраски и в Гарварде, однако решающее влияние на его взгляды оказало пребывание в 1938-39 в Кембриджском ун-те, где ом общался с Муром* и особенное Витгенштейном*. С последним М. встречался и переписывался до его смерти в 1951 и может считаться его учеником и последователем.