Microsoft Word - История и методология ЮН Честнов учебник

Так, конечным результатом криминологической теории должно стать снижение преступности. Однако на снижение преступности влияют не только и не столько принятие, например, нового УК или применение специальных предупредительных мер (допустим, регистрации или дактилоскопии всех приезжих), но и деятельность полиции, судебной системы, экономическая ситуация в стране, рост (или падение) демографических показателей и т. д. Любой социальный фактор в той или иной степени влияет на состояние преступности (и не только социальный: известно, что солнечная активность оказывает значительное воздействие на лиц с неустойчивой психикой). Таким образом, даже отказавшись от корреспондентской теории истины (как это сделал, например, Р. Рорти) в пользу ее инструментальной версии, обосновать научность теории на основе ее практической проверяемости невозможно.

Сторонников логического позитивизма также ожидал неожиданный «сюрприз»: теоремы неполноты К. Геделя (о которых шла речь выше) в начале 30-х годов доказали нереализуемость их программы. Оказалось, что даже формальную арифметику невозможно обосновать ее собственными средствами. Для этого требуется метаязык (метасистема), с позиций которого возможна эта процедура. Но для обоснования метаязыка требуется ме- та-метаязык... Все это — регрессия в «дурную бесконечность», с чем, кстати, столкнулись и Г. Кельзен (при обосновании Grundnorm) и Г. Харт (при определении нормы-признания). На ограниченность логики применительно к социальной деятельности (в том числе и юридической) обращали внимание Г. фон Вригт, К. Гемпель, У. Дрей и др. Благодаря идеям этих философов в науку прочно вошло разграничение естественнонаучного объяснения и объяснения интенционального, характерного для общественных наук180. Нельзя не обратить внимание также и на тот факт, что норма права — центральный элемент правовой реальности и теории права — не может быть объяснена с помощью формальной логики181. С другой стороны, истинность логического вывода отнюдь не свидетельствует об истинности

180Никифоров А. Л. Указ. соч. С. 182—189.

181Невозможность логически вывести модальные суждения (возможно,

должно, запрещено) из дескриптивных (описательных) суждений именуется «парадоксом Юма». В ХХ в. эта проблема связана с именем А. Росса

(см.: Ross A. Imperatives and Logic // Theory. 1941. Vol. 7).

73

посылок, из которых этот вывод сделан. Поэтому логика, как минимум, является ограниченным критерием научности. То, что логика занимает весьма ограниченное место в юриспруденции, указывали в 30-е годы ХХ в. «реалисты» США (К. Ллевеллин, О. Холмс, Д. Фрэнк)182. Сегодня эту позицию достаточно обстоятельно аргументируют представители постмодернистской юриспруденции США Р. Познер и П. Шлаг183.

Все это привело к тому, что в 60-х годах XX в. возникла новая модель науки — некумулятивная и, соответственно, изменились критерии научности. Постпозитивисты — Т. Кун, И. Лакатос, С. Тулмин, П. Фейерабенд и др. подвергли сомнению прежде всего поступательность развития науки, когда к «старым истинам» добавляются новые, открытые недавно. Для них же научное открытие — это всегда отрицание старого, опровержение, а не добавление. Поэтому история идей с точки зрения постпозитивизма — это история заблуждений.

Недостаточность неопозитивистской программы была подвергнута резкой и во многом обоснованной критике также со стороны постструктуралистов и постмодернистов. Работы Ж. Бодрийяра, Ж. Деррида, Ж.-Ф. Лиотара и других исследователей показали, что между знаком и означаемым нет однозначной связи. Знак — не более чем конвенция, которая не выражает означаемое, а напротив, создает его184.

Право (как уже отмечалось в главе, посвященной методологии юридической науки) вполне оправданно можно рассматривать как систему знаков, означающих нечто. Этим нечто, как представляется, выступает правопорядок — фактические взаимодействия людей, наделенные «правовым смыслом». Сам же

182 Т. Бендин отмечает, что для О. Холмса бытие права — это не догмы, логические построения и теории, а практика, опыт, на который гораздо большее значение оказывает господствующая в обществе мораль и институты публичной власти (см.: Benditt Th. M. Law as rule and principal: Problems of legal philosophy. Stanford, 1978).

183См.: Posner R. The Problems of Jurisprudence. Chicago, 1990; Schlag P. Missing Pieces: A Cognitive Approach to Law // Texas Law Review. 1989. № 67. P. 1195—1250.

184Эволюция знака, по мнению Ж. Бодрийяра, включает в себя четыре этапа: первый — знак как зеркальный образ реальности, второй — как извраще-

ние ее, третий — как маскировка отсутствия реальности, четвертый — как симулякр, копия без оригинала, существующая сама по себе, без какого бы то ни было соотнесения с реальностью (см.: Bodrillard J. Simulations. N.Y., 1983).

74

смысл включает две составляющие: имманентную — признание необходимости совершать определенные действия (в силу привычки, ритуала, целесообразности и т. д.), и трансцендентную — это такое поведение, которое объективно служит целостности общества, обеспечивает его нормальное функционирование. Однако связь принципов права и даже отдельных норм с фактическим массовым поведением неоднозначна, прежде всего в силу амбивалентности социального (например, наличия как явных, так и латентных последствий любого социально значимого действия). Как уже отмечалось выше, декартоволапласовская уверенность в калькуляции социальной реальности, производимая по образцу естествознания, оказалась утопией. Постоянная изменчивость, субъективность социальной реальности, когда действие соотносится не только с прогнозируемым (всегда вероятносто) результатом, но и ценностями и мотивами актора, доказала несостоятельность позитивистской (в том числе, структуралистской) программы построения социального (и юридического) знании. В связи с этим в современном науковедении стал утверждаться конвенциональный критерий научности.

Конвенциональность как главный на сегодняшний день критерий научности вытекает из онтологической и гносеологической конвенциональности: социальные нормы, в отличие от законов природы, суть соглашения (хотя и не произвольные185), и их познание всегда обусловлено историческим и социокультурным контекстом, а потому является относительным186, а также неустранимости философского (метафизического — неверифицируемого) компонента из научного знания. Отсюда вполне оправдано утверждение, что в гуманитарных науках «господствуют часто не строго определяемые логические понятия, а именно концепты, выражающие скорее интуитивно, нежели

185 Искусственность социальных норм состоит не в том, что они произвольно сконструированы, а в том, что люди их измеряют и оценивают и, тем самым, несут за них моральную ответственность, т. е. «искусственность ни в коей мере не влечет за собой полный произвол» (Поппер К. Открытое общест-

во и его враги. М., 1992. Т. 1. С. 99).

186 Такую точку зрения активно развивает Л. А. Микешина (см.: Микешина Л. А. Философия познания. Полемические главы. М., 2002. С. 20 и след.; Она же. Конвенции как следствие коммуникативной природы познания // Субъект, познание, деятельность. М., 2002. С. 507—533).

75

логически, схватываемые смыслы»187. Поэтому позитивистский эталон научности в принципе не может быть реализован в юриспруденции. Не существует абсолютных критериев научности; они относительны и зависят от исторической эпохи и социокультурных особенностей того или иного социума.

Исходя из вышеизложенного можно сделать вывод, что практическая (фактическая) проверяемость и логика являются ограниченными критериями научности. Их нельзя полностью сбрасывать со счета, но и абсолютизировать их не стоит. Им на смену приходит (или уже пришел) конвенциональный критерий научности, выражающий соглашение научного сообщества о том, что считать эпистемологическим эталоном. Этот критерий основан на научных традициях, опыте других стран, относительной практической проверяемости и логической обоснованности и гораздо более консервативен, чем, может быть, кажется. Научное сообщество скорее всего не пропустит в пантеон наук новую, экстраординарную концепцию, чем даст ей право на официальное существование. В то же самое время нельзя забывать и о трансцендентном (точнее — трансцендентальном) критерии научности, выражающемся в конечной результативности научной деятельности — самосохранении общества. Очевидно, что наука (и юридическая, в том числе) призвана оказывать воздействие на социум. Нормальное функционирование, поддержание целостности социального организма (в нашем случае — приемлемого правопорядка) — показатель научности тех концепций, которые применяются на практике (при этом, конечно, следует иметь в виду, что этот конечный результат зависит не только от научной деятельности, но и от всех иных социальных и природных факторов).

Таким образом, самостоятельность науки вообще и юридической в частности является относительной. Ее относительность связана, во-первых, с утратой научным знанием своего привилегированного эпистемологического статуса. Достаточно справедливым выглядит утверждение представителей социологии знания (или когнитивной социологии) о том, что наука — разно-

187 Микешина Л. А. Философия познания… С. 23. В другом месте она пишет: «…гуманитарное знание оперирует понятием “теория” в широком смысле, как некоторой концепцией, совокупностью взглядов мыслителя, некоторой системой высказываний, не связанных жесткой дедуктивной последовательностью» (Там же. С. 32).

76

видность культурной деятельности человека188. Поэтому на нее, как и на все остальные виды человеческой деятельности, оказывают влияние внешние социальные факторы, обусловливающие не только формулировку научной проблемы или применение знаний на практике, но и мотивацию научной деятельности, связанной с производством знаний (научными открытиями)189. При этом социология знаний не допускает вульгарного «социологизма» — попыток объяснять научные открытия классовой принадлежностью ученого, но постулирует их зависимость от особенностей менталитета культуры, господствующей картины мира, эпистемы. В то же время релятивизм когнитивной социологии является также относительным, так как постулируется универсальность социокультурной обусловленности науки. Более того, если культура имеет некие универсалии, как трансцендентные (связанные с естественным стремлением человека, как и любого живого существа, к самосохранению), так и изменяемые во времени, то таковые должны быть и у науки. В качестве такой научной универсалии (содержание которой изменяется исторически) можно предложить способность теории (науки) к решению проблем, как это делает Л. Лаудан190.

Достаточно привлекательным представляется подход П. Бурдье по преодолению дихотомии «вульгарный социологизм» и

188 Наука, как и другие формы интеллектуальной деятельности, подвержена человеческим ошибкам, страстям и слабостям; она включена в культурный контекст, а научное знание неизбежно зависит от общей культуры данного социума. Поэтому наука должна отказаться от своих притязаний на внутреннюю логику и собственную историю, относительно независимую от истории социально-культурного контекста, — утверждает Б. Барнс (Barns B. About Science. Oxford, 1985).

189 О культурной зависимости различных форм восприятия, представлений, знаний писали антропологи начала ХХ в. (Л. Леви-Брюль, Э. Эванс-Причард, К. Леви-Стросс и др). Представители «классической» социологии науки (например, К. Мангейм, Р. Мертон) проводили социологический анализ институциональных аспектов науки, полагая, что научные открытия принадлежат внутренней истории науки и являются в широкой степени независимыми от ненаучных факторов (см.: Merton R. Science, Technology and Society in 17th century of England. N.Y., 1970. P. 75). Представители же современной социоло-

гии знания утверждают, что социологическому анализу должны быть подвергнуты все элементы научной деятельности, включая научные открытия, которые в не меньшей степени, по их мнению, детерминированы социокультурным контекстом.

190 Laudan L. Science and Relativism. Chicago; L., 1990.

77

(не менее) «вульгарный сциентизм» — антагонизм интерналистского и экстерналистского способов интерпретации науки — с помощью концепции «поле науки»191. «Поле» в терминологии П. Бурдье — это совокупность позиций, которые занимают агенты (субъекты) поля. Позиции в поле определяют как представления агентов на поле, так и на собственные практики в нем. Важной (если не важнейшей) особенностью поля является его автономия, т. е. относительная независимость функционирования поля от внешних принуждений. Поле переопределяет все внешние воздействия собственной «логикой» (его способность к рефракции)192. При этом главными показателями капитала (статуса позиции) в поле науки являются два вида власти: политическая (официальный статус) и власть престижа193.

Автономность поля науки состоит в том, что борьба за власть (символический капитал) в нем происходит по правилам самого поля науки — по правилам научной аргументации194. Важно отметить, что П. Бурдье не ограничивается редукцией науки к властным отношениям, как это делает, например, М. Фуко195, и даже к оперированию специальными понятиями ради ее достижения. Он утверждает, что именно «автономизация научного поля делает возможным установление специфических законов, которые, в свою очередь, способствуют прогрессу разума и посредством этого — автономизации поля»196.

191См.: Бурдье П. Клиническая социология поля науки // Социоанализ Пьера Бурдье. М.; СПб., 2001.

192Шматко Н. А. Горизонты социоанализа // Там же. С. 37.

193Бурдье П. Клиническая социология... С. 64. При этом во Франции в гу-

манитарных науках чем ближе ученый к власти, тем меньше его научный авторитет (Там же. С. 70).

194Статус ученого (его символический капитал) проявляется в признании коллегами и конкурентами, что выражается в индексе цитирования, наградах, премиях, переводах, научных и почетных званиях и т. п. (Там же. С. 56).

195«Знание сплетено с властью, оно лишь тонкая маска, наброшенная на

структуру господства», — пишет М. Фуко. (Фуко М. Воля к истине. М., 1996. С. 321). Другие критики научной автономии утверждают, что научное знание представляет собой систему убеждений, поддерживаемую членами научного коллектива, которые ничем не отличаются от идеологических убеждений

(Aronowitz S. Science as Power. Discourse and Ideology in Modern Society. Hampshire, 1988).

196 Бурдье П. Цензура поля и научная сублимация // Там же. С. 105. При этом остается непроясненным вопрос о том, какие критерии «прогресса разума» имеет в виду ученый.

78

Вышеизложенное позволяет сделать вывод о том, что юридическая наука обладает статусом относительной автономии, проявляющейся в ее признании обществом (в том числе, экспертным научным сообществом), институциональным статусом и способностью к решению социальных проблем. В то же время эта автономия относительна; она обусловлена историческим и социокультурным контекстом, в том числе господствующей идеологией, обыденным мировоззрением, системой властных отношений, влиянием внешних заимствований и другими факторами.

Раздел 2. МЕТОДИКА КОНКРЕТНОГО ЮРИДИЧЕСКОГО ИССЛЕДОВАНИЯ

2.1. Программа конкретного юридического исследования

Программа конкретного юридического исследования, если оно предполагает сбор, оценку, обобщение и объяснение эмпирических данных, а не ограничивается сугубо формальноюридическим аспектом, строится по образу и подобию конкретного социологического исследования. Это связано, с одной стороны, с тем, что социология, как отмечалось выше, выступает онтологическим и методологическим основанием для любого социального исследования, а с другой — именно в социологии конкретные методики конкретного научного (в том числе, и эмпирического) исследования разработаны наиболее обстоятельно197. Поэтому работы, посвященные конкретному юриди-

197 Среди таковых отметим следующие: Батыгин Г. С. Обоснование научного вывода в прикладной социологии. М., 1986; Берка К. Измерения: понятия, теории, проблемы. М., 1987; Девятко И. Ф. Методы социологического исследования: Учебное пособие для вузов. Екатеринбург, 1998; Ельмеев В. Я. Социологический метод: теория, онтология, логика. СПб., 1995; Ельмеев В. Я., Овсянников В. Г. Прикладная социология: Очерки методологии. СПб., 1994; Комплексные социальные исследования. Л., 1976; Процесс социального исследования: вопросы методологии, методики и организации марксистсколенинских социальных исследований. М., 1975; Пэнто Р., Гравитц М. Методы социальных наук. М., 1972; Рабочая книга социолога. М., 1976; Рогозин Д. М. Когнитивный анализ опросного инструмента. М., 2002; Садмен С., Брэдберн Н. Как правильно задавать вопросы: введение в проектирование массовых обследований. М., 2002; Семенова В. В. Качественные методы: введение в

79

ческому исследованию многие положения заимствуют из социологии, применяя их к специфике правовой реальности, обладающей лишь относительной самостоятельностью198.

Программа конкретного юридического исследования включает три раздела: методологический, процедурный и технологический. К методологическому разделу относится: формулировка проблемы, определение объекта и предмета исследования; определение цели и постановка задач исследования; уточнение и интерпретация основных понятий; выбор методов исследования; развертывание рабочих гипотез199. Процедурный раздел включает разработку плана исследования, а также формулировку процедур сбора и анализа исходных данных. Технологический раздел предполагает возможность использования полученных данных.

Методологический раздел традиционного конкретного юридического исследования. Любое научное исследование начинается с формулировки проблемы, которая представляет собой «знание о незнании», т. е. осознание неудовлетворительного состояния дел в какой-либо области. Проблема мотивирует научное исследование, задает ему должный импульс. Следует иметь в виду, что проблема должна быть социально значимой, связанной с актуальными потребностями общества. Проблема формулируется во введении к научному исследованию под рубрикой «Актуальность работы».

гуманитарную социологию. М., 1998; Уолтон Д. Аргументы ad hominem. М., 2002; Хеллевиг О. Социологический метод. М., 2003. Человек как объект социологического исследования. Л., 1977; 2002; Ядов В. А. Стратегия социологического исследования: описание, объяснение, понимание социальной реаль-

ности. М., 1998.

198 Из работ, посвященных анализу конкретного юридического исследования, выделим следующие: Казимирчук В. П. Право и методы его изучения. М., 1965; Козлов В. А., Суслов Ю. А. Конкретно-социологические исследования в области права: Учебное пособие. Л., 1981; Комплексные социально-правовые исследования. М., 1977; Лапаева В. В. Конкретно-социологические исследования в праве. М., 1987; Право и социология. М., 1973; Суслов Ю. А. Конкретные исследования и развитие социологии права. Л., 1983; Сырых В. М. Метод правовой науки. М., 1980.

199 В. А. Козлов и Ю. А. Суслов к методологическому разделу относят концепцию исследования, интерпретацию основных понятий и гипотезы исследования. При этом концепция исследования включает проблему, цель и задачи исследования. (Козлов В. А., Суслов Ю. А. Указ. соч. С. 45—57). Как видим, различие с предложенной схемой непринципиальное.

80

В этой связи возникает вопрос о том, каков статус социальной проблемы, что действительно можно считать проблемой, насколько она объективна. По мнению Р. Ленуара, основанному на анализе социальной значимости раковых заболеваний, условием социальной проблемы является то, что она затрагивает высокие социальные статусные группы населения200. Поэтому проблема — это не просто дисфункция, но ее признание и легитимация201. Проблема приобретает социальное значение в современных условиях благодаря деятельности средств массовой информации202. «Именно через механизм государственного освящения, — подчеркивает Р. Ленуар, — частные, с трудом тематизируемые проблемы возводятся в ранг социальных проблем, требующих коллективных решений, чаще всего в виде всеобщей регламентации, правового обеспечения, материального оснащения, экономических субсидий и т. д. Эти решения почти всегда разрабатываются добровольными или профессиональными «специалистами». Одна из основных фаз установления проблемы в качестве социальной состоит именно в ее признании в качестве таковой государственными инстанциями»203.

Таким образом, проблема научного исследования и его актуальность обусловлена степенью ее социальной значимости, которая определяется, в свою очередь, как объективной функциональной значимостью данной проблемы для общества, так и представлением о ее значимости, формируемом в общественном мнении средствами массовой коммуникации. Это говорит о том, что «объективных» проблем, отражающих «естественную природу вещей», не существует. Социально значимая сегодня проблема может оказаться завтра псевдопроблемой. В любом случае формулирование проблемы научного исследования — творческий процесс, зависящий во многом от того, насколько хорошо автор работы знает современное ему общество и может уловить тенденции его изменения, что зависит как от глубины имеющихся знаний, так и от общего уровня эрудиции субъекта.

Так, В. В. Колесников в качестве проблемы, породившей потребность в формировании экономической криминологии как

200Ленуар Р., Мерлье Д., Пэнто Л., Шампань П. Начала практической социологии. С. 104.

201Там же. С. 112.

202Там же. С. 114.

203Там же. С. 119.

81

отрасли криминологии, выделяет массовость и масштабность экономической преступности, распространенность криминального поведения в бизнесе и в целом в сфере хозяйствования во всех моделях либеральной рыночной экономики; многократно возрастающий ущерб от экономических преступлений; недостаточность применения традиционных методов исследования и рекомендаций по борьбе и превенции в этой сфере204. Как видим, здесь онтологический аспект социальной проблемы дополняется гносеологическим, связанным с особенностями познания экономической преступности205. Другими словами, проблема научного исследования определяется не только осознанными потребностями изменить какую-либо сферу общества, но и не-

достаточной степенью научной разработанности данной проблемы (темы)206.

В. А. Сапун в качестве проблемы, определяющей актуальность исследования правовых средств и механизма реализации права, называет необходимость «оптимизации использования права по разрешению новых социальных задач в условиях измененной в России социальной парадигмы», а также новизну самой теории правовых средств, что аргументируется, в том числе, ссылками на мнения крупных отечественных теоретиков права207. Затем актуальность работы обосновывается значимостью выбора правовых средств в механизме правового регулирования, для «эффективности права в целом». Далее автор отмечает недостаточную теоретическую разработанность «проблемы взаимодействия правовых средств в механизме реализации пра-

204Основы экономической криминологии // Преступность среди социальных подсистем / Под ред. Д. А. Шестакова. СПб., 2003. С. 187.

205Интересно, что автор пытается привлечь внимание общественности и

представителей государственной власти к поднимаемой проблеме, констатируя, что «государство до сих пор не сформулировало социальный заказ на проведение таких криминологических исследований, отсутствует и соответствующее финансирование и координация НИР, а разработка экономикокриминологической проблематики остается уделом отдельных ученыхэнтузиастов» (Там же. С. 194).

206 Эти два момента — онтологический и гносеологический — теснейшим образом переплетены друг с другом, хотя иногда выделяются как самостоятельные. (См., например: Разуваев Н. В. норма права как явление правовой культуры // Автореф. дис. ... канд. юрид. наук. СПб., 2000. С. 3—4).

207 Сапун В. А. Теория правовых средств и механизм реализации права // Автореф. дис. ... д-ра юрид. наук. Н. Новгород, 2002. С. 3—4.

82