Microsoft Word - История и методология ЮН Честнов учебник

этом смысле прав Ю. И. Гревцов (хотя он отстаивает именно этот подход), отмечающий, что «отечественная социология права — наука, во многом не состоявшаяся. В стране нет организованного корпуса ученых, представляющих именно эту науку, почти нет публикаций, не готовятся специалисты»157. Это же, заметим, относится и к социологии права за рубежом.

Является ли социология права составной частью общей социологии? Нет, хотя столь категорический ответ не исключает исследование социологами права как социального феномена. Такое исследование будет относиться к «чисто» социологическому, а не юридическому в том случае, если право анализируется для того, чтобы продемонстрировать (подтвердить) какуюлибо общесоциологическую концепцию, т. е. прояснить социальность как таковую.

Если же юрист использует методы социологии или социолог подвизается на ниве юриспруденции и при этом исследуется право ради, так сказать, него самого, то перед нами социологически ориентированная теория права. Таким образом, социология права — это не часть теории права158, но сама теория права, по крайней мере, один из ее вариантов. Она не сосуществует рядом с догматически ориентированной теорией права, но включает последнюю в себя, как раздел юридической техники.

Соотношение юриспруденции и политологии также является достаточно проблематичным. Это связано с тем, что политология не может не изучать деятельность субъектов политики, в том числе государства. Однако государство исследуется и юриспруденцией с точки зрения его влияния на правовую реальность. Особо остро стоит вопрос о соотношении политологии и теории государственного (конституционного) права.

Для того чтобы определиться по данному вопросу, необходимо вспомнить историю формирования политологии как самостоятельной науки, так как генезис научной дисциплины может пролить свет на условия и предпосылки ее появления на свет. Политология в качестве самостоятельной науки институционализировалась в 1880 г. в США, когда при Колумбийском уни-

157Гревцов Ю. И. Очерки теории и социологии права. СПб.,1996. С. 251.

158Иногда в литературе как недоразумение можно встретить мнение, что

эмпирический уровень очень часто отождествляется с фактами, добываемыми социологическими методами, тем самым противопоставляются социальная философия и социология как исключительно эмпирическая дисциплина.

63

верситете была открыта школа политических наук. В Европе становление политологии происходит несколько позднее — в первой половине ХХ в. — время господства позитивизма. С точки зрения позитивистов право (например, конституцию) необходимо изучать по ее внешним проявлениям в соответствующем тексте. Все другие аспекты, в том числе обусловливающие текст права (конституции), к предмету позитивистской юриспруденции не относятся. Так образовался теоретический вакуум: существуют принципиально важные вопросы (например, расстановка политических сил, политическое сознание, политическая культура и др.), определяющие содержание текста права, а изучать их некому. Собственно для анализа такого рода проблем и возникла политическая наука, у которой, по словам Ж. Бюрдо, нет своего предмета, так как она призвана изучать содержательные вопросы конституционного права159. Сегодня же, когда позитивизм перестал быть господствующей (или единственной господствующей) доктриной, соотношение между юриспруденцией и политологией конвенциональное и достаточно условное. Действительно, для того чтобы изучать политические партии, необходимо знать законодательство о них, но и одновременно — чем собственно партии отличаются от других политических институтов. Такого рода знания необходимо дополняют друг друга.

1.5. Критерии научности юриспруденции

Проблема критериев научности юриспруденции — одна из наиболее актуальных. Она «спровоцирована» тем, что в нынешней ситуации, именуемой постмодерном, поставлены под сомнение критерии научности как таковые, как и привилегированный статус науки (о чем уже упоминалось выше). В соответствии с принципом полиферации, сформулированном П. Фейерабендом, чем более несовместимой с господствующей точкой зрения является выдвигаемая гипотеза, тем лучше. Действительно, многие научные открытия представлялись поначалу научному сообществу абсурдными. И чем таких открытий больше, тем, по мнению знаменитого американского философа, в большей степени будет обеспечен прогресс науки. Однако

159 Цит по: Almond G. A discipline divided: Schools and sects in political science. Newbury Park (Cal.), 1990.

64

стоит ли любую «сумасшедшую» идею считать научной и пытаться применять на практике и преподавать в вузе? В любом случае принцип полиферации и близкий ему принцип релятивизма размывают границы между научным и ненаучным.

На всем протяжении истории юридической науки, с момента ее институционализации, мало кто подвергал сомнению ее претензии на громкое название Наука. Такой ее статус не ставился под сомнение до самого последнего времени, в том числе в эпоху господства позитивистской методологии (а то, что она продолжает господствовать в юриспруденции для большинства очевидно)160. Исключение, может быть, составляли представители естественных наук. Так, известный физик нобелевский лауреат Л. Д. Ландау все науки классифицировал на естественные (физика, химия и т. д.), неестественные (математика) и противоестественные (гуманитарные науки)161. Сегодня, когда поставлены под сомнения «классические» критерии научности162, юриспруденция не может остаться в стороне от обсуждения такой животрепещущей проблемы, как ее критерии отнесения в разряд наук. Причем проблема усугубляется не только возможной потерей такого привилегированного статуса. От того, что в Англии до сих пор юриспруденция относится к числу искусств, ничего страшного не происходит. Важнее другое: если раньше научный разум выступал главным критерием легитимности социального (в том числе и правового) порядка, то сегодня, в условиях кризиса рациональности как таковой, он поставлен под сомнение163. Отсюда проблематичность обоснования права, общественного порядка и самого общества.

160См., например: Сырых В. М. Логические основания… С. 39.

161См.: Михайлов Ф. Т. Самоопределение культуры. Философский поиск.

М., 2003. С. 51.

162В этой связи симптоматично появление в Германии солидного академи-

ческого исследования К. Хюбнера «Критика научного разума» (1978, М., 1994).

163 См.: Bauman Z. Legislators and Interpreters: On Modernity, Postmodernity and Intellectuals. Cambridge, 1987. В этой книге известный английский социолог показывает изменение статуса интеллектуалов, а значит, и науки в эпоху постмодерна: ученый (и наука) превратился из законодателя в интерпретатора.

65

Вопрос о критериях научности юриспруденции практически не поднимается в юридической литературе164. Для большинства юристов он считается само собой разумеющимся, представляет собой «естественную установку» в социальной феноменологии. Так, все опрошенные автором эксперты высказались в пользу научности области знаний, в которой они специализируются, хотя двое выбрали промежуточный ответ «в большей степени»165. В том случае, когда все же речь заходит о методологии права, ее научность, как правило, связывают с наличием собственного предмета и методов исследования, иногда добавляют логическую последовательность (непротиворечивость) теоретических положений и научный язык их изложения166. Однако астрология, например, также имеет свой предмет исследования, у нее имеются соответствующие методы, вполне вероятно (автор не специалист в этой области, поэтому не может утверждать категорично), что ее суждения и умозаключения представляют собой непротиворечивую систему, у нее сложился свой понятийный аппарат, выраженный в соответствующем языке. Можно

164Сырых В. М. справедливо утверждает, что логико-методологический раздел теории права значительно отстает от уровня теоретического освоения права (Сырых В. М. Логические основания… С. 11).

165Опрос проводился в 2003 г. среди преподавателей СПб юридического института Генеральной прокуратуры РФ, в том числе семь кандидатов юридических наук и три доктора юридических наук. Большинство сотрудников Ин-

ститута, к сожалению, от ответа на поставленные вопросы отказались. Это, вполне вероятно, свидетельствует об отсутствии своего мнения по поводу заданных вопросов. Помощь в проведении опроса оказали студенты 3-го курса дневной формы обучения Е. Валласк и К. Беликов.

166 Из десяти опрошенных пятеро критерии научности юриспруденции (своей области знаний) связали преимущественно с практической проверяемостью (верификацией) знаний, двое — с логичностью (преимущественно понятийного аппарата). Наличие предмета и метода научного исследования — основной критерий научности для двух экспертов. Кроме того, среди ответов оказались и достаточно неожиданные, например к критериям научности отнесены «глубокое знание и честная оценка законов и их применения, выработка рекомендаций по совершенствованию законодательства»; «учение о субъективной и объективной стороне состава преступления»; «исследование закономерностей в вопросах правового регулирования общественных отношений»; «объективная потребность, признание учеными и практиками». Один из опрошенных на вопрос о том, какие существуют критерии науки как таковой, порекомендовал обратиться к соответствующей литературе, не указав при этом, к какой именно.

66

ли отсюда сделать вывод, что астрология является наукой? Думается, что наукой она не является.

Проблема научности юриспруденции предполагает определение критериев научности, выработанных философией науки (науковедением), и сравнение с ними эпистемологических признаков юриспруденции. Только так возможно утвердительно ответить на вопрос, является ли юриспруденция наукой или это, как остроумно выразился один физик относительно всех нефизикализированных дисциплин, — «собирание марок».

Повторим, что сделать это чрезвычайно трудно, так как современное науковедение переживает серьезный кризис философских оснований, связанный со сменой типов рациональности или переходом от классической модели науки к постклассической.

Наука чаще всего отождествляется с суммой знаний. Знания, претендующие на статус научных, должны отвечать критерию истинности. Долгое время считалось, что критерии истины и, следовательно, научности, вечны и неизменны. Сама же наука, предполагалось, развивается от меньшего объема знаний к большему, т. е. к открытым истинам добавляются все новые и новые. Ранее установленная истина при этом сомнению не подвергалась — ведь это абсолютно достоверное знание. Такая концепция науки, зародившаяся в Новое время и доминировавшая до середины XX в., в современном науковедении получила название кумулятивной.

Положение о том, что результаты философского и научного познания должны быть вечными и тем самым неопровергаемыми истинами является лейтмотивом рационалистической философии Нового времени. Интуитивные истины у Декарта, истины разума у Лейбница, синтетические и аналитические суждения у Канта, принципы наукоучения у Фихте — все это различные наименования кумулятивного образа науки в методологии Нового времени.

Этой же идеей проникнуты принципы позитивистов XIX— начала XX в. В отличие от рационалистов абсолютную значимость (истинность) они приписывают результатам, прежде всего, опытного, а не теоретического познания. Неизменной сохраняется уверенность в возможности достижения абсолютной ис-

67

тины167. И те и другие основные усилия прилагали к тому, чтобы сделать научные знания объективными. Рационалистическая философия науки в теории государства и права (которая к тому времени еще не институционализировалась в качестве самостоятельной научной дисциплины) представлена теорией естественного права Нового времени. Естественное право традиционно определяется как дозаконотворческий и внезаконотворческий комплекс объективных закономерностей, необходимостей, правил социальной, общественно-политической жизни168. Эти закономерности предписаны самой природой и запечатлены в человеческом разуме. Они мыслятся либо априорно в виде логической предпосылки, либо как «естественное состояние», исторически предшествующее общественному и государственному порядку.

На место философии Нового времени в XIX в. приходит несколько другая (хотя и в рамках той же эпистемы — ценностей и мировоззрения техногенной цивилизации) науковедческая программа — позитивистская. Позитивисты, как уже отмечалось, решили отбросить всякие абстрактные рассуждения, которые не могут быть сведены к опытным данным. С этого времени торжествует эмпиризм, а познание ограничивается изучением исключительно внешних признаков непосредственно наблюдаемых предметов. Именно в это время, о чем речь шла выше, возникает теория права как самостоятельная научная дисциплина, на формировании которой не могла не сказаться интеллектуальная атмосфера эпохи. В результате на место философии права, выражающейся в то время исключительно теорией естественного права Нового времени, приходит позитивистская концепция права. Юридический позитивизм акцентирует внимание на внешних признаках (проявлениях) права, т. е. либо на тексте

167 Следует заметить, что различия между рационализмом и эмпиризмом, на чем настаивают многие философы, не такие уж принципиальные. Да, это разные способы достижения эпистемологического идеала — абсолютной истины. Но уже у представителей логического позитивизма (неопозитивизма), например в программе Д. Гилберта, объединяется математический идеал строго доказанного и неопровержимого знания с «протокольными предложениями» — записями непосредственных результатов опыта.

168 См.: Нерсесянц B. C. Право и закон. С. 361.

68

права (юридический догматизм), либо на правовом поведении (позитивистская социология права)169.

Для юридического позитивизма, следовательно, критериями научности выступают либо эмпирические факты, либо формальная логика (наиболее последовательно представленная венским кружком, берлинской и львовско-варшавской школами и заложившая основы современной аналитической философии)170.

Эти положения должны были бы стать основой построения юриспруденции как строгой науки. Однако позитивистская программа так и не стала методологической основой юриспруденции. Прежде чем ответить на вопрос, почему так произошло, проанализируем запечатленные в научных статьях критерии научности, как правило, имплицитно используемые известными отечественными учеными юристами. Такую идею в свое время вынашивал Л. И. Спиридонов171. Результаты проведенного анализа оказались достаточно интересными.

В качестве эмпирического материала были взяты статьи из журнала «Правоведение», посвященные проблемам отраслевых юридических дисциплин: теории конституционного права (автор — В. Е. Чиркин) и гражданского права (автор — М. И. Горлычева). Статья авторитетного конституционалиста В. Е. Чиркина начинается с утверждения: «Совершенствование федерализма, местного самоуправления, всей работы государственного аппарата… требует кардинальных изменений, а затем и пересмотра Конституции…»172. Какие приводятся аргументы в пользу такого вывода? К сожалению, в интересной статье нет ни статистических данных, ни экспертных оценок, ни логических выкладок, подтверждающих его. При этом данное предложение построено как констатация фактов, представляющихся маститому ученому, видимо очевидными. Мы не спорим с тем, что это

169 Ее разновидностью, например, выступает психологическая теория права, активно разрабатываемая Л. И. Петражицким, редуцирующая право к эмоциям, переживаниям юридических ситуаций.

170Неопозитивисты 30-х годов, как уже отмечалось, пытались их соеди-

нить.

171Он предлагал проанализировать какую-либо научную работу и выявить применяемую систему аргументации. В качестве рабочей гипотезы он предполагал, что в большинстве случаев это будет интуитивное мнение типа «приви-

делось мне» (слова Л. И. Спиридонова).

172 Чиркин В. Е. Пути развития современного парламента: «минипарламенты» // Правоведение. 2002. № 2.

69

не так, однако нельзя утверждать что-либо, не приводя никаких доказательств, а это уже становится «доброй традицией». Но вернемся к анализу данной статьи. Выход из создавшегося положения дел В. Е. Чиркин видит в обращении к новому опыту парламентаризма зарубежных стран, а также к собственному предшествующему опыту. В западной литературе, утверждает исследователь, раздаются упреки в медлительности, громоздкости процедуры, недостаточности контроля за администрацией и, наоборот, в эксцессах такого контроля со стороны парламентов. В «ответ на критику» во многих странах произошли изменения в традиционной структуре и деятельности парламентов — были созданы органы, напоминающие Президиум Верховного Совета

СССР, так называемые «микро-парламенты». Далее в статье подробно и обстоятельно описывается их организация, полномочия, процедура деятельности173, в завершение приводится оценка такого нового образования, показываются его плюсы и минусы и формулируется вывод, достаточно неожиданный: российскому парламенту вовсе необязательно механически переносить зарубежный опыт, однако его следует всячески изучать174. Приблизительно 9/10 объема статьи занимает описание существующего положения дел. В этой связи встает вопрос: действительно ли рассмотренная статья (не худшая, а одна из лучших публикаций журнала) обладает характеристиками научности? Оставим пока этот вопрос открытым.

Статья М. И. Горлачевой175 посвящена формам участия государственных органов в гражданском и арбитражном процессах. Главная идея статьи — законодательно закрепить участие государственных органов в гражданском процессе в ГПК РФ. Основное внимание автор уделяет толкованию закрепленного в законодательстве принципа «государственные и общественные интересы» через анализ ст. 18 Конституции РФ. При этом понятия «государство» и «государственный орган» рассматриваются со ссылками на мнения ученых. Общий вывод состоит в целесообразности законодательного закрепления участия государственных органов в гражданском и арбитражном процессах в связи с «удобностью и демократичностью плюралистической моде-

173Там же. С. 27—32.

174Там же. С. 32.

175Горлачева М. И. О формах участия государственных органов в гражданском и арбитражном процессе // Правоведение. 2002. № 1.

70

ли участия государства в гражданском обороте», хотя аргументация «удобности и демократичности» ничем не подкрепляется.

Как видим, способами доказывания в современной юриспруденции являются: описание, ссылки на законодательство, на принципы права (разделение властей, демократизм и т. д.), на иностранный опыт или авторитет других ученых. Все это свидетельствует о том, что юридическая наука в способах аргументации не далеко ушла от средневекового идеала, для которого характерно догматическое восприятие исходных начал познания. Такое некритическое отношение к законодательству оборачивается его апологетикой и превращением юридической науки в вечно опаздывающего студента, на долю которого остается усвоение и комментирование политической воли власть придержащих.

Возвращаясь к общетеоретическим рассуждениям о критериях научности, заметим, что уже в начале XX в. надежды позитивизма (о чем речь шла выше) были поставлены под сомнение. Кризис классической физики привел к убеждению, что необходимо учитывать условия (в том числе пространственновременные) и методику проведения опыта (и эксперимента), например используемые приборы, и самого наблюдателя. В этом суть сформулированного Н. Бором принципа дополнительности: объективная реальность зависит от способа ее описания, поэтому квант — это и волна, и частица (а может быть, заметим от себя, и еще что-то третье). Результаты опыта (становящиеся тем самым научными фактами) принципиально зависят от их интерпретации. Поэтому оказалось, что одна и та же теория может быть подтверждена принципиально разными (несоизмеримыми) фактами, а один и тот же факт может входить в состав различных (несоизмеримых) теорий. Более того, факт — это не просто единичный предмет (элемент) объективного мира, но единичное суждение о предмете (элементе). А оно всегда контекстуально, зависит не только от теоретических взглядов субъекта, но и от его мировоззрения, идиосинкразии (Р. Рорти). Таким образом, любой научный факт является «теоретически и мировоззренчески нагруженным» и зависит от множества социокультурных факторов176. Поэтому один и тот же результат

176 О том, что «один и тот же криминологический факт интерпретируется в различных контекстах и имеет неодинаковый смысл», говорил в начале 80-х годов Л. И. Спиридонов (см.: Спиридонов Л. И. Криминологический факт и

71

эмпирического изучения правосознания или факт принятия нового нормативно-правового акта может быть интерпретирован по-разному.

С другой стороны, как справедливо замечает А. Л. Никифоров, человек не «открывает» заранее «заготовленные природой факты, а активно воздействует на природу, налагая на нее отпечаток своей личности и деятельности… Факты возникают как итог деятельности человека, как результат его активного творческого воздействия на мир»177. Следовательно, факты (практика как единичный и потому всегда ограниченный опыт) никогда не подтверждают теорию целиком и полностью и не могут служить критерием ее истинности178.

Изложенную проблему практической проверяемости научной теории можно продемонстрировать на примере применения юридической теории179. Во-первых, юридическая теория не воздействует прямо и непосредственно на социальную реальность: ее действие всегда опосредовано принятием политического решения (например, о реализации в Конституции РФ принципа разделения властей), ее адаптацией отраслевой юридической наукой (в случае с концепцией разделения властей — теорией конституционного права), а также правосознанием чиновников и населения. Только преломляясь (и, конечно, искажаясь) сквозь эти «фильтры», соответствующая юридическая теория воплощается в правопорядке. Однако эффект от ее воздействия на правопорядок практически (и теоретически) не поддается просчету, если не «заключать в скобки» многие существенные факторы.

его оценка // Криминология и уголовная политика: Сборник материалов совет- ско-скандинавского симпозиума, 1983 г. М., 1985. С. 19—22; другое издание этой же работы см.: Спиридонов Л. И. Избранные произведения. С. 361—364).

177Никифоров А. Л. Философия науки: история и методология. М., 1998.

С. 166—167.

178Социологами науки было подсчитано, что ученые проверяют свои гипотезы в среднем 2,5 опытами, считая что их достаточно для обоснования вывода

(см.: Mahoney M. J. Scientics as subjects: The psychological imperative. Cambridge, 1976). Не случайно К. Поппер отказался от критерия верификации как критерия научности теории в пользу ее фальсификации, утверждая, что любая теория неизбежно будет опровергнута новой теорией. Неопровержимыми являются метафизические концепции (см.: Поппер К. Логика и рост научного знания. М., 1983).

179 См. подробнее авторскую позицию по данному вопросу: Честнов И. Л. Действие и действенность юридических теорий // Ученые записки СПб ИВЭ-

СЭП. Т. 1. СПб., 1999.

72