Microsoft Word - История и методология ЮН Честнов учебник

естественных, прежде всего физики. Однако в начале ХХ в. позитивистская программа (методология) столкнулась с целым рядом серьезных проблем, поставивших под сомнение ее эвристическую ценность. Главной из них можно считать недостаточность фактического подтверждения как единственного (и единственно возможного для позитивистов) критерия научности. Проникновение физики в микромир (мир элементарных частиц) поставило под сомнение возможность описать любое явление (как, например, электрон, так и более сложный объект) одним единственным (единственно верным) способом. Другими словами, любое описание (и объяснение, а также интерпретация) всегда неполно и избирательно. В этом суть принципа неопределенности, сформулированного В. Гейзенбергом81 и имеющего значение не только для физики, но и для науки как таковой. Столкнувшись с проблемами квантовой механики (прежде всего, с корпускулярно-волновым дуализмом электрона), Н. Бор выдвинул знаменитый принцип дополнительности, утверждая, что понятия частицы и волны, используемые для описания электрона, не противоречат одно другому, а дополняют друг друга. Этот принцип также утверждает зависимость результата исследования от избираемых средств и методов82. Поэтому ни одна научная теория не может считаться окончательной, непогрешимой, аподиктичной. А научные факты, с одной стороны, всегда частично подтверждают научную теорию, а с другой — зависят, в свою очередь, от интерпретации с точки зрения той или иной теории83. Все это заставило позитивистов пересмотреть основные положения своей программы. В

81 Принцип неопределенности гласит, что относительно микрочастицы никогда нельзя знать все ее параметры, а можно только какой-то один, т. е. если установлена скорость движения микрочастицы, то невозможно установить ее координаты, и наоборот. Вся совокупность параметров микрочастицы оказывается принципиально неопределенной и неопределяемой.

82 В. В. Налимов по этому поводу замечает: «Принцип дополнительности меняет наше научное видение Мира — постепенно оно становится все более и более полиморфным. Мы готовы одно и то же явление видеть в разных ракурсах — описывая его теперь не конкурирующими друг с другом моделями. Даже математическая статистика, традиционно устремленная на выбор лучшей — истинной — модели, готова теперь согласиться на существование множества равноправных моделей» (Налимов В. В., Дрогалина Ж. А. Реальность нереального. Вероятностная модель бессознательного. М., 1995. С. 355).

83 Подробнее о недостаточности научных фактов в качестве единственного критерия научности будет сказано ниже.

33

результате в начале ХХ в. формулируется неопозитивистская научно-исследовательская программа с соответствующей методологией. Взяв за основной критерий научности формальную логику и проводя на ее основе демаркацию науки и метафизики (последняя использует псевдопонятия, не поддающиеся проверке логическими нормами языка), представители неопозитивизма сформулировали в качестве основы своей методологии принцип верификации.

Принцип верификации — это требование сведения теоретических суждений к совокупности протокольных предложений, фиксирующих опытные эмпирические данные. При этом верификация бывает прямой, под которой понимается проверка утверждений, формулирующих данные наблюдения, и косвенной, предполагающей установление теоретических (логических) отношений между несколькими верифицируемыми утверждениями. Верифицированные суждения (утверждения) являются основой для построения логически истинной, непротиворечивой теории. Именно так — на основе логической непротиворечивости — пытался построить «чистую» (основанную исключительно на логике) систему права Г. Кельзен84.

Однако претензии неопозитивистов на обнаружение единственно истинного метода научного исследования оказались тщетными. Наиболее серьезная критика, которая, по сути, развенчала неопозитивистскую методологию, была высказана К. Геделем, являвшимся участником Венского кружка и сформулировавшим неопозитивистскую программу. В 1931— 1932 гг. им были доказаны знаменитые теоремы неполноты и непротиворечивости формальных систем. Согласно первой из них, если арифметическая формальная система непротиворечива, то она неполна. Если же она полна — то она противоречива85. Вторая теорема гласит, что если формальная система не-

84См.: Чистое учение о праве Ганса Кельзена. М., 1987. Вып. 1, 1988. Вып. 2. Интерпретацию его учения см.: Нерсесянц В. С. Философия права.

С. 586—606.

85Первая теорема о неполноте формальных систем была сформулирована

им в статье «О формально неразрешимых предложениях Principia Mathematics и родственных систем» в 1931 г. в качестве отклика на знаменитую одноименную работу А. Н. Уайтхеда и Б. Рассела. Она формулируется следующим образом: существует такое суждение А в Х, что ни А, ни –А (отрицание А) не могут быть доказаны посредством аксиом из Х, если эта система непротиворечива. Другими словами, в содержательных формальных системах имеются не-

34

противоречива, то невозможно доказать ее непротиворечивость средствами, формализуемыми в этой системе. Все это свидетельствует о том, что право не может быть замкнутой непротиворечивой формальной системой.

Другим вариантом развития позитивизма в ХХ в. выступил структурализм как еще одна авторитетная научноисследовательская программа. Его становление приходится на 30—50 гг. прежде всего в лингвистике. В 50—60 гг. структуралистская методология распространяется на другие области знаний, в частности на антропологию86.

Суть структурализма состоит в поиске инвариантной универсальной структуры, которая выражается во внешней форме объекта. В связи с этим может создасться впечатление, что структуралистская методология является разновидностью диалектики, напоминающей, например, поиск эйдосов Платона или знаменитый тезис Парменида. Однако структура структурализма рассматривается как статичное образование, представляющее собой внутреннюю форму объекта. Поэтому можно обнаружить схожесть исходных установок структурализма и позитивизма87.

Структура — это целое, образованное взаимосвязанными элементами таким образом, что каждый зависит от других и целого как такового; именно целое определяет место, роль, значение и основные характеристики отдельного элемента. Структура выступает формообразующим механизмом, порождающим внешний символический уровень объекта. «Структура — это инвариантно-статичное, замкнутое в себе абстрактное и императивное по отношению к своим пользователям целое, обладающее уровневой организацией и образованное конечным числом составляющих и правил их комбинирования, поддающихся сис-

разрешимые или мнимые предложения, т. е. такие, которые одновременно являются недоказуемыми и неопровержимыми (см.: Гедель К. Об одном еще не использованном расширении финитной точки зрения // Математическая теория логического вывода. М., 1967).

86«Структурная антропология» К. Леви-Строса считается классической работой, в которой излагается и реализуется структуралистская программа.

87Если же позитивизм отождествлять исключительно с атомизмом, как это делает, например, Г. К. Косиков (см.: Косиков Г. К. «Структура» и/или «текст» (стратегии современной семиотики) // Французская семиотика: От структура-

лизма к постструктурализму. М., 2000. С. 13), тогда различие между этими программами несомненно, так как в структурализме целое доминирует над отдельным элементом.

35

тематизации и инвентаризации»88. Тем самым обнаруживается, несомненно, сходство структурализма и неопозитивизма, представленного, например, «чистой» системой права Г. Кельзена, так как обе они ориентированы на текст как главный объект анализа.

В структурализме (прежде всего, в структуралистской лингвистике) под текстом понимается связная и полная последовательность знаков. При этом в структурализме акцент делается именно на внешней связанности знаков, в результате чего происходит обособление языка в систему, существующую «в себе и для себя». В «позднем» структурализме текст понимается несколько шире: как культурный код, в соответствии с которым организуется знаковое многообразие культуры89. Наиболее существенным в структурализме представляется идея Ф. Соссюра, восходящая к классическому разграничению в картезиантстве субъекта и объекта, т. е. установка на однозначную номинативность или референцию языка (и любую другую знаковую систему, например право) и его упорядоченность — включение в систему отношений с другими элементами. При этом акцент делается на синхронном аспекте языка (структуры), а не на диахронном. Из связи означающего и означаемого вытекают смысл и значение текста (через анализ смысла и значения знака), рассматриваемые в структурализме исключительно формально: отношение знака (означающего) и означаемого выступает значением знака (шире — текста), а отношение знака и контекста или объема понятия, включающего совокупность означаемых, отнесенных к одному классу, выступает смыслом знака (текста)90. Иногда значение обозначается термином десигнат, а смысл — денотат.

88Косиков Г. К. Указ. соч. С. 25.

89См. подробнее: Усманова А. Р. Текст // Постмодернизм. Энциклопедия.

Минск, 2001. С. 822.

90По поводу определения смысла и значения знака существуют различные подходы. Так, уже стоики пытались учесть роль знака, опосредующего субъект — объектные отношения в своем «семантическом треугольнике». В нем

выделялись телесное обозначающее, бестелесное (мыслимое) обозначаемое и телесный предмет, на который указывает знак. Этот треугольник получил второе рождение в ХХ в. благодаря усилиям Ч. Огдена и А. Ричардса. Г. Фреге несколько изменил эту исходную посылку, определяя смысл знака как особый способ включения понятия о предмете в систему других понятий, не зависящий ни от индивидуальных особенностей мышления субъекта, ни от того,

36

Главной проблемой, с которой сталкивается структурализм в этом аспекте, является конвенциональный характер знаков, из которых состоит текст. Если означающее условно, то его связь с означаемым также является условной91. Отсюда проблематизируется существование универсальной и замкнутой структуры, репрезентируемой в «план выражения». Письменная фиксация права создает «возможность расхождения действительного права и его официальной формы», — справедливо утверждает И. Грязин92. Это же свидетельствует о невозможности однозначного толкования (интерпретации) знака (текста), что доказывается полисемией многих знаков93 и открытостью текстов. Ко всему прочему следует добавить, что семантическая концепция текста, его смысла и значения в праве должна быть дополнена прагматическим его (текста) аспектом94. А это доказывает

принимает ли он данную систему понятий. По мнению Ч. Морриса, смысл знака (или интенсионал) играет роль правила, определяющего, при каких условиях знак применим к объекту или ситуации. Класс объектов, удовлетворяющих этим условиям, он назвал условием означивания или десигнатом (см.: Чертов Л. Ф. Знаковость. Опыт теоретического синтеза идей о знаковом способе информационной связи. СПб., 1993. С. 269— 271).

91 По мнению Ж. Деррида, «в нынешней ситуации обнаружилось, что всякий знак (и устный, и письменный) есть лишь знак знака, след следа, означающее означающего, звено в бесконечной цепи отсылок, никогда не достигающей означаемого» (Деррида Ж. О грамматологии. М., 2000. С. 33).

92Грязин И. Текст права (Опыт методологического анализа конкурирующих теорий). Таллин, 1983. С. 32.

93О полисемии юридических понятий, проявляющихся в форме метонимии, метафоры, катахрезы и синекдохи см.: Власенко Н. А. Проблемы точно-

сти выражения формы права (лингво-логический анализ) // Дис. в форме научного доклада … д-ра юрид. наук. Екатеринбург, 1997. С. 24—26.

94 Право (правовая система) в любом случае включает взаимное поведение субъектов (например, правоотношения), следовательно, прагматический аспект в нем занимает значительное, если не доминирующее положение. Более того, сама семантика невозможна вне отношения лиц в процессе коммуникации — вне отношения знака к означаемому. Признавая, что язык (как и любая знаковая система) является средством коммуникации, нельзя не признать, что семантический треугольник (знак — означаемое — носитель знака) должен быть вписан в коммуникативное отношение производитель знака — воспринимающий знак (см. об этом: Смирнова Е. Д. Логика и философия. М., 1996. С. 26—27). Если рассматривать знак (и текст) в прагматическом аспекте, то его значением будет способ практического использования знака. Значимость идеи «языковых игр» «позднего» Л. Витгенштейна состоит именно в этом: слова означают лишь то, что они означают в данной «языковой игре», т. е. в

37

контекстуальность и смысла и значения текста95. По мнению У. Куайна, смысл языкового выражения нельзя рассматривать вне определенной аналитической гипотезы, как и истинность положений научной теории — вне самой теории, вне определенной концептуальной системы. В этом состоит суть его теории онтологической относительности96.

Все вышеизложенное свидетельствует о явной недостаточности структуралистской методологической программы и претензиях аналитической юриспруденции, сформированной на ее основе97. Структурализм в конце 60-х годов ХХ в. вытесняется постструктурализмом. Пытаясь освободиться от тотальной власти абсолютного логоса — центра, сторонники этого направления (из которого во многом вырос постмодернизм) занимаются преимущественно деконструкцией98, разоблачением веры в

процессе их практического употребления (Wittgenstein L. Philosophical Investigations. Oxford, 1953).

95 На контекстуальность права как текста обращает внимание И. Грязин и отмечает, что смысл правового текста может быть различным в различных культурах (Грязин И. Указ. соч. С. 36). То или иное прочтение одного и того же предложения естественного языка, та или иная его интерпретация как приписывание ему одних или других условий истинности существенно зависит от контекста употребления предложения, — утверждает П. Строссон (Strawson P. Entity and Identity // Contemporary British Philosophy / Ed. H. Lewis. L., 1976).

96См.: Quine V.W.O. Ontological Relativity and Other Essays. N.Y., 1969.

97Известный английский антрополог Э. Лич в этой связи пишет, что любое социальное (в том числе юридическое, например законность или преступ-

ность) понятие наделяется различным смыслом в разных контекстах: преступным может стать законное, и наоборот. Поэтому, по его мнению, не может быть вечных законов человеческого общежития и неотъемлемых прав челове-

ка (см.: Leach E. Fundamentals of structuralism theory // Sociological approaches to law / Ed. by A. Podgorecki, Ch.J. Whelan. London, 1981. P. 30). Критическое отношение к аналитической теории права высказывает немецкий исследователь К.-Л. Кунц. Он утверждает, что структуралисты не в состоянии объяснить право потому, что не принимают в расчет его ценностную природу, а также субъективность в построении любой научной теории; более того, они не принимают в расчет и принципиальное отличие социальной теории от естественнонаучной. По мнению К.-Л. Кунца, адекватной может быть только герменевтическая теория права, акцентирующая внимание на интерсубъективном ана-

лизе правовой реальности (см.: Kunz K.-L. Die analytische Rechtstheorie: Eine “Rechts” theorie оhne Rechts? Systematische Darstellung und Kritik. Berlin, 1977).

98 Деконструкция — это выявление бинарной оппозиции, составляющей структуру логоцентризма западной метафизики и демонстрация ее ущербности, прежде всего, вследствие имманентной связи с властью и идеологией. В результате такого разоблачения порождается «новая конфигурация философ-

38

существование трансцендентного начала — упорядочивающего и управляющего центра. Однако постструктурализм (может быть, имплицитно) содержит и некоторые «положительные» моменты. К таковым следует отнести утверждаемую ими диалогичную природу текста. Диалогичность текста, по мнению постструктуралистов, состоит во взаимообусловленности автора, получателя текста (или персонажа), читателя и письма, образованного культурным контекстом. Тем самым текст рассматривается как переплетение множества разнородных кодов, дискурсов99. Он приобретает диахронную глубину, недоступную структуралистскому анализу, выступает памятью кодов культуры и является принципиально открытым, безграничным и постоянно обновляемым пространством, так как допускает добавление новых элементов и переструктурирование старых. Все это предполагает вариативность и множественность прочтений (интерпретаций) текста.

Вышеизложенное имеет прямое касательство к анализу права, понимаемого как текст100. Метод деконструкции предполагает соотнесение намерения автора правового текста (его индивидуальный «голос») с кодом (кодами) культуры, выступающим синхронным и диахронным контекстом, во многом обусловливающим намерение автора и «голос» читателя, т. е. способ его прочтения. Особую важность в современных условиях представляет задача выявления заимствований чужой, преимущественно западной, правовой культуры (институтов, норм и т. д.) и ее преломление (аккультурацию) в правовой культуре реципиента. Однако это уже другая — антропологическая — научноисследовательская программа.

ско-эстетического поля, чьей доминантой становится присутствие отсутствия, открытый контекст, стимулирующий игру цитатами, постмодернистские смысловые и пространственно-временные смещения» (см.: Маньковская Н. Б. Эстетика постмодернизма. СПб., 2000. С. 22). Авторское разъяснение термина «деконструкция» см.: Деррида Ж. Письмо японскому другу // Вопросы философии. 1992. № 4.

99 Такое пересечение кодов и дискурсов в одном тексте получило название «интертекст» у Ю. Кристевой. Он возникает как результат процедуры «чтения — письма»: он пишется в результате считывания чужих дискурсов и поэтому всякий текст и даже слово есть пересечение других текстов и слов (Кристева Ю. Разрушение поэтики // Французская семиотика. С. 458).

100 В современных условиях «внетекстовой реальности вообще не существует», — утверждает Ж. Деррида (Деррида Ж. О грамматологии. С. 313).

39

«Вызов» постмодерна актуализировал потребность в поиске новых, непозитивистских101 методологических направлений. Среди них наиболее перспективными представляются социальная феноменология права, герменевтика, синергетика права и юридическая антропология.

Феноменология как метод ее основоположником Э. Гуссерлем представлена в основном редукцией, которая состоит в отстранении (заключении в скобки) всего внешнего, несущественного. Делается это для представления неискаженной природы вещей. Эти идеи, наиболее активно разрабатывавшиеся А. Райнахом102, были восприняты такими юристами, как Г. Радбрух, Г. Коинг, Г. Фехнер, В. Майхоффер и некоторыми другими, предложившими достаточно оригинальные варианты концепции естественного права. Однако существенных результатов получено не было. Главная проблема так называемой «трансцендентальной» феноменологии права заключается в том, что поиск эйдоса права (правовой «природы вещей») основывается на интуитивизме, а потому лишен даже той объективности, на которую претендовала позитивистская юридическая наука.

Во второй половине XX в. наибольшее влияние получила не философская феноменология, а социологическая, воспринявшая идею позднего Э. Гуссерля о том, что первопричина социального коренится в «жизненном мире». Поэтому современная социальная феноменология пытается прояснить (понять, а не объяснить) мир социальной обыденности. Для этого предполагается необходимым выявить значения, которыми простой, средний человек наделяет типичные жизненные ситуации. Для этого используется диалог, соучаствующее (включенное) наблюдение,

101 Хотя современная юриспруденция, по справедливому замечанию В. М. Сырых, является преимущественно позитивистской. Сырых В. М. Указ.

соч. С. 39.

102 См.: Райнах А. Априорные основания гражданского права // Райнах А. Собр. соч. М., 2001. В отечественной теории права наиболее оригинальную попытку сформулировать современную феноменологическую (именно эйдетическую) концепцию права предпринял А. В. Поляков (см.: Поляков А. В. Общая теория права; Он же. Коммуникативная концепция права (генезис и теоре- тико-правовое обоснование) // Дис. в виде научного доклада … д-ра юрид. наук. СПб., 2002). Обсуждение идей А. В. Полякова см.: Коммуникативная концепция права: Вопросы теории. СПб., 2003.

40

вживание в роль, ассоциативный эксперимент, этнометодологические методики и другие нетрадиционные методы103.

Выявлением смысла и значения действий индивидов, а не количественной объективацией социального занимается герменевтика, продолжающая линию феноменологии. Герменевтика — это наука об интерпретации текста (а все в мире может быть представлено как текст). При этом широко используются методы лингвистики, двойной или тройной рефлексии (когда интерпретируется не только текст, но и его автор, а также кон- кретно-историческая ситуация), помещения в контекст и др. Перспектива этих методов особо очевидна как для выработки нового типа правопонимания, так и толкования законодательства.

Наиболее интересную методологию герменевтического анализа правовых текстов разработал еще в 50-е годы ХХ в. итальянский философ и юрист Э. Бетти. Он сформулировал четыре герменевтических канона, активно используемых в юриспруденции: 1) канон имманентности герменевтического масштаба — это требование соответствия герменевтической реконструкции точке зрения автора — автор должен исходить из духа, объективированного в соответствующем источнике, а не привносить его туда; 2) канон тотальности и смысловой связанности герменевтического исследования, суть которого — зависимость целого от частей, а частей от целого (это так называемый герменевтический круг, который разрешается постулируемым «предзнанием» о целом до его расчленения на части); 3) канон актуальности понимания — это требование соотнесения интерпретируемого объекта (явления) с его духовным горизонтом; 4) канон смысловой адекватности понимания или смыслового соотвествия позиции интерпретатора с импульсами, исходящими от интерпретируемого объекта104.

Несмотря на несомненную эвристическую ценность методов феноменологии и герменевтики, необходимо отметить, что эти

103 Такие методы сегодня в социологии зачастую именуют «качественными» (см.: Семенова В. В. Качественные методы: введение в гуманистическую социологию. М., 1998. Из работ по социологической феноменологии см.: Щюц А. смысловая структура повседневного мира. Очерки по феноменологической социологии. М., 2003; Гофман И. Представление себя другим в повседневной жизни. М., 2000; Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности: Трактат по социологии знания. М., 1995).

104 Betti E. Hermeneutik als Weg heutiger Wissenschaft. Salzburg, 1971. S. 16—21.

41

методы далеки (возможно, пока) от того, чтобы претендовать на аподиктичность. Главная проблема, которая ими пока не может быть решена, состоит в отсутствии возможности верифицировать идеи трансцендентальной феноменологии (Э. Гуссерля, М. Хайдеггера, М. Шелера) или герменевтики (Г.-Г. Гадамера), с одной стороны, и в отсутствии надежных критериев успешной коммуникации (интеракции) — критериев права — у представителей социологической феноменологии (П. Бергера, Т. Лукмана) и инструментальной герменевтики (Э. Бетти), с другой стороны.

Синергетика — это активно развивающаяся комплексная наука о самоорганизующихся, стохастических (неравновесных, слабо детерминированных) системах, поведение которых крайне затруднительно предсказывать. Такими характеристиками, по мнению многих исследователей, обладают все сложные социальные системы, в том числе и право. Этот метод достаточно активно разрабатывался применительно к правовым явлениям А. Б. Венгеровым, однако сколько-нибудь серьезных достижений на пути построения «синергетической теории права», пре-

тендующей на новую правовую онтологию и гносеологию, пока не видно105.

На роль квинтэссенции методологии современной юриспруденции, как представляется, может претендовать антропологическая научно-исследовательская программа. В общем и целом106 ее суть сводится к «человеческому измерению» правовых явлений. Антрополого-правовая методология на сегодняшний день не является однородной научно-исследовательской программой. В зависимости от используемой методологии антропология права (как и культурная антропология вообще) может быть классифицирована на структуралистскую и рефлексивную, характерную для состояния этой дисциплины в ситуации постмодерна. Если первая ориентирована на выявление смысловой структуры репрезентируемой культуры (в том числе правовых феноменов), то вторая предполагает диалогический анализ отношения Я (исследователь) —Другой (исследуемый) для прояснения не только последнего, но и самого себя. Иными словами,

105См. подробнее: Синергетика и право // Труды теоретического семинара юридического факультета СПб ИВЭСЭП. СПб., 2001. Вып. 5.

106Более подробно об антропологии права в онтологическом смысле см.: Честнов И. Л. Современные типы правопонимания: феноменология, герменевтика, антропология и синергетика права. СПб., 2002. С. 59—72.

42