7. УНКВД ЛО в политическом контроле

Одним из наиболее активных представителей руководства политическим контролем в период обороны Ленинграда был начальник Управления НКВД по городу и области П.Н. Кубаткин. Он в максимальной степени использовал ситуацию, которая способствовала перераспределению властных полномочий в пользу органов госбезопасности в условиях блокады и относительной стабильности на фронте. Мы уже отмечали, что Жданов еще в конце августа 1941 г. принял решение «приблизить к себе Кубаткина», совсем недавно прибывшего в Ленинград вместо переведенного на должность начальника особого отдела фронта Куприна. Кубаткин так и остался «приближенным» до самого конца войны.

При Кубаткине УНКВД ЛО превратился в важнейший инструмент информирования военно-политического руководства, особенно членов Военного Совета, о положении в Ленинграде и области, а также о настроениях в частях действующей армии. Исключительность положения УНКВД определялась не только тем, что ему было поручено заниматься военной цензурой и перлюстрацией всей корреспонденции207 , но и наличием широко разветвленной и постоянно обновлявшейся агентурной сети. Секретно-политический отдел на протяжении всей войны являлся самым крупным в региональном управлении, демонстрируя приоритетность задач, которые приходилось решать Управлению в условиях блокады208.

Деятельность УНКВД в конце блокады была практически тотальной с точки зрения ее предметной стороны. Она включала в себя не только традиционные вопросы обеспечения государственной безопасности, но и выполнение функций, которые в мирное время выполняли Советы и органы исполнительной власти: мониторинг социально-экономического положения населения и предложения по оперативному реагированию на обоснованные жалобы граждан. Важное «корректирующее» значение имели также предложения УНКВД по вопросам ведения пропаганды и агитации.

Кадровый состав органов секретно-политического отдела УНКВД позволял проводить жесткую политику по искоренению всякого политического инакомыслия в духе террора 30-х гг. Дело в том, что, в отличие от многих других подразделений органов госбезопасности, существенно обновившихся после снятия с должности наркома Ежова, и не взирая на специальное решение ЦК ВКП(б), запретившее использование провокации в агентурнооперативной деятельности, в секретно-политическом отделе работали сотрудники, стаж службы которых в НКВД был не менее трех лет. Это означало, что к началу войны «старые кадры» СПО по-прежнему были в строю и играли ключевую роль в Управлении.

Руководящие работники СПО, занимавшиеся «агентурным обслуживанием» населения Ленинграда, и, прежде всего, интеллигенции, были малообразованными людьми. Например, заместитель начальника СПО УНКВД С.К. Якушев после окончания сельской школы проучился всего один год в Комвузе им. Крупской, а его преемник И.В. Речкалов, утвержденный в должности в феврале 1943 г., при общем низшем образовании не имел также никакого политического209.

Из 1217 оперативных сотрудников, работавших в УНКВД в декабре 1942 г., высшее и незаконченное высшее образование имели 165 человек, среднее — 424, а низшее и незаконченное среднее — 628. Еще красноречивее данные о профессиональной подготовке личного состава: Высшую школу НКВД закончили только 28 человек, межкраевые школы — 112, курсы — 123. Таким образом, почти три четверти сотрудников госбезопасности «диалектику учили не по Гегелю». При этом следует отметить, что из всего оперативного состава только 372 сотрудника имели стаж до 3 лет, а остальные «имели опыт» террора и

предъявленным требованиям и замены их новыми; б) не позже 22 октября созвать совещание Политорганизаторов, на котором подробно

проинструктировать их в разрезе стоящих перед ними задач. В процессе дальнейшей работы такие совещания проводить по мере надобности»213.

В проект «Мероприятий» УНКВД были включены еще 4 пункта, впоследствии вычеркнутые из текста, который был представлен в партийные органы. В них речь шла о деталях оперативного руководства деятельностью политорганизаторов со стороны УНКВД:

10.Для непосредственного руководства оперативной работой политорганизаторов выделить из аппарата Управления НКВД 8 человек и милиции — 7 человек, всего — 15 чел. опер. работников в распоряжение начальникам Районных отделов.

11.Руководство всей работой с политорганизаторами, районными отделами возложить на начальника 3 Спецотдела, капитана госуд.безопасности тов. ПОЛЯНСКОГО.

12.Поступающие от политорганизаторов материалы в Районные отделы и 3 С/О реализуются в соответствии с их содержанием по линиям КРО, СПО и Милиции.

13.Ввиду того, что один опер. работник не в состоянии поддерживать регулярную систематическую связь со всеми политорганизаторами, в отдельных случаях разрешить

начальникам РО создание кустовых политорганизаторов214.

Не переставая, работала военная цензура, сотрудники которой просматривали сотни тысяч писем, шедших из блокированного Ленинграда. Как натянутая струна, поддерживалась в рабочем состоянии разветвленная сеть информаторов, через которую поступали сведения о настроениях населения. Как уже отмечалось, в отличие от нацистской Германии, репрессивный аппарат которой опирался практически исключительно на многочисленных добровольных информаторов из всех слоев общества, органы госбезопасности в СССР вынуждены были постоянно заниматься вербовкой агентов и иноформаторов, в большинстве своем склоняя (и даже принуждая) их к сотрудничеству.

К числу вербуемых лиц, по свидетельству самих сотрудников НКГБ, относились следующие категории: 1) склонные к наблюдению и доносу; 2) алчные, беспринципные, падкие на деньги; 3) нуждающиеся; 4) находящиеся под угрозой судебной ответственности; 5) озлобленные неудачники; 6) способные честолюбивые карьеристы; 7) члены семей арестованных органами госбезопасности; 8) патриоты-фанатики 215 .

Поскольку в предвоенное время число нуждающихся, а также находящихся под угрозой судебной ответственности или же членов семей, арестованных НКВД, в городах было огромным, то недостатка в информаторах у советской тайной полиции не было. Что же касается доносов политического характера, направляемых в Смольный, то их доля в общем потоке писем и жалоб была мизерной216.

Одна из стратегий выживания в условиях сталинского режима состояла в негласном сотрудничестве с НКГБ, и существование таких институтов, как, например, церковь, во многом зависели от контактов с «кураторами» из органов госбезопасности. Продвижение по службе также могло приостановиться, если имевший амбиции инженер, ученый или артист отказывался помогать «органам».

Отстутствие доступа к личным делам информаторов и агентов217 не позволяет нам показать соотношение названных выше категорий. Очевидно, что в течение блокады основными мотивами сотрудничества населения с советской тайной полицией были упомянутые выше стратегии выживания и усилившийся в военное время патриотизм. Не прекращавшаяся в

средствах массовой информации, наглядной и устной агитации кампания по усилению революционной бдительности, несомненно, находила отклик у части населения, помогавшего власти выявлять пособников противника218.

Мотивы сотрудничества с тайной полицией в годы блокады несколько отличались от тех, что существовали в довоенное время. Во-первых, с введением карточной системы в середине июля 1941г. деньги утратили свое прежнее значение. Хотя черный рынок и существовал, на нем происходил товарообмен, а не торговля. Во-вторых, в течение осени 1941 г. и блокадной зимы сами сотрудники госбезопасности подчас голодали, о чем недвусмысленно свидетельствуют архивные документы. Поэтому маловероятным представляется сотрудничество населения с органами госбезопасности непосредственно за продовольствие, которого у последних просто не было. Полностью, однако, эту возможность исключить нельзя, предположив, что в Ленинграде на котловом довольствии УНКВД и милиции находились наиболее ценные агенты и информаторы. В пользу этого предположения говорит тот факт, что списочный состав оперработников в конце 1942 г., как уже упоминалось, составлял 1217 человек, а на котловом довольствии находилось более двух с половиной тысяч. Конечно, необходимо учитывать наличие обслуживающего персонала УНКВД, однако трудно себе представить, что его количественный состав был таким же большим, как оперативный.

И все же, принимая во внимание то, что ежемесячно в Ленинграде вербовалось от нескольких сот до полутора тысяч новых агентов219 в связи с выбытием старых (главным образом по причине высокой смертности и неактивности, что, само по себе, подтверждает наше предположение), прокормить всю информационную сеть, которая насчитывала более десяти тысяч человек (не считая политорганизаторов домохозяйств) было просто невозможно. К тому же следует иметь в виду, что УНКВД непосредственно не имело отношения к распределению продовольствия. Численность войск по охране и обороне предприятий к февралю 1942г. сократилась «ниже минимально допустимого». Кубаткин вынужден был проинформировать об этом начальника войск НКВД генерал-майора Аполлонова 220 . Таким образом, «материальный» мотив сотрудничества, по крайней мере, в течение 1941—1942 гг., по нашему мнению, правомерно исключить. Что же оставалось? Очевидно, Управление НКВД могло помочь сохранить работу тем, кто соглашался предоставлять требуемую информацию. В условиях блокадного города, закрытия множества предприятий и минимального обеспечения иждивенцев наиболее очевидная стратегия выживания состояла в том, чтобы получать рабочую карточку. Вероятно, поэтому недостатка в информации о настроениях работающей части населения города в условиях блокады у УНКВД не было. Спецсообщения о настроениях рабочих, инженеров и даже руководителей предприятий всегда изобиловали подробной информацией.

Вторую достаточно большую группу лиц, из числа которых легче (и целесообразнее) было рекрутировать информаторов, формировали работники сферы торговли и столовых. Цена «хлебного места» в блокадном городе была очень высока, и поэтому резонно предположить, что вербовка осведомителей из числа работников торговли не представляла особого труда. Число магазинов и ларьков в течение блокады неизменно уменьшалось (см. таблицу), что еще более облегчало работу органов госбезопасности с этой категорией горожан221.

Наличие информаторов в местах общественного питания и торговли позволяло регулярно отслеживать «голодные» настроения всех тех, кто туда приходил, включая ленинградскую интеллигенцию.

Третьей крупной категорией лиц, из числа которых, очевидно, вербовались информаторы, были работники госпиталей. Они также находились в привилегированном положении — получали котловое питание, находились в тепле и не привлекались для общественных работ. Помимо выявления настроений больных, среди которых были и раненые, их задачей было оказание содействия органам НКВД в борьбе с членовредительством военнослужащих, которые проходили лечение в госпиталях Ленинграда222.

Среди других мотивов сотрудничества с органами НКВД в качестве информаторов в условиях блокадного города могли быть: оказание содействия в эвакуации членов семьи; перемещение в более благоприятные жилищные условия и т. п. «Принудительными» мотивами по-прежнему оставались непосредственная угроза репрессии в отношении тех, кто в свое время находился под следствием и был освобожден, предварительно согласившись быть осведомителем223, или же наличие родственников, арестованных или осужденных, судьба которых подчас зависела от сговорчивости их близких с органами госбезопасности. Сохранялись и информаторы-добровольцы, поддерживавшие контакты с органами госбезопасности по идейным соображениями или же из карьеристских устремлений «на всякий случай».

Тогда же, когда органам НКВД казалось, что информации «с мест» поступает мало, следовали призывы к партийному активу обратить особое внимание на информационную работу. Например, на совещании партактива Дзержинского района 18 марта 1944 г. заместитель начальника УНКВД ЛО сетовал на то, что «со стороны партийных организаций проводилась недостаточная работа по разоблачению вражеской деятельности», что «органы НКВД и РК партии исключительно мало получали сигналов об антисоветских проявлениях в учреждениях и на заводах»224.

Информация УНКВД была чрезвычайно важна для корректировки пропагандистских усилий, для выравнивания дисбаланса между ожиданиями горожан и объективной реальностью. Не случайно, что из центрального аппарата регулярно поступали директивы с просьбой «срочно сообщить отклики интеллигенции, рабочих и колхозников в связи с «докладом тов. Сталина», «сообщением Со-винформбюро», «заключением договора» и т. п. Знание массовых настроений было важнейшей предпосылкой «мудрой», отвечающей чаяниям народа политики Сталина. Нередко именно с откликами научной интеллигенции на те или иные события вели скрытую полемику органы пропаганды и агитации.

Вспецсообщениях УНКВД звучали голоса представителей практически всех слоев общества

—домохозяек, рабочих, рядовых инженеров, известных ученых, академиков, деятелей культуры. Наверное, ни один другой источник не может обеспечить такой репрезентативности, как документы НКВД. Спецсообщения органов НКВД были очень детальными, в них приводились десятки примеров высказываний людей самых разных профессий, положения (за исключением партийной и советской номенклатуры), добытых агентурно-оперативным путем. Интерес к членам партии возрос в 1943—1944 г., а в конце войны настроения «отдельных» членов ВКП(б) прочно вошли в спецсообщения органов госбезопасности.

Говоря об особенностях документов чекистов, надо учитывать то обстоятельство, что от агентов требовали активной работы (за «пассивность» из оперативной сети ежемесячно исключались сотни людей), что могло и наверняка оказывало определенное влияние на них, подталкивая не только к отражению реальной ситуации вокруг себя, но и к некоторому «творчеству». Проверка достоверности информации осуществлялась, как правило, агентурным путем на стадии возбуждения уголовного дела и в ходе следствия на основании показаний

свидетелей или иных лиц, проходивших по делу. Естественно, что подавляющая часть так называемых «негативных настроений» так и осталась настроениями, оставив след лишь в архивах НКВД. Тем не менее, важно подчеркнуть уникальность этого источника, поскольку в спецсообщения УНКВД, направлявшиеся «наверх», попадали главным образом типичные, характерные высказывания, повторявшиеся многократно в донесениях агентуры и оперативных работников, а также в материалах военной цензуры.

Применительно к изучению настроений населения по материалам наркомата внутренних дел следует принимать во внимание и ряд других моментов. В деятельности органов УНКВД доминировал обвинительный уклон, что соответствовало назначению этого ведомства, а также в целом духу времени и его недавнему прошлому. Хотя эта тенденция в деятельности органов внутренних дел столкнулась с другой, порожденной решением ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 17 ноября 1938 г., обязывавшем всех коммунистов наркомата вести решительную борьбу с извращениями в следственной работе, выявлять фальсификаторов, «засевших в органах НКВД»225, лейтмотивом деятельности органов НКВД в годы войны по-прежнему были идеи февральско-мартовского Пленума ЦК, о котором уже упоминалось выше.

Несмотря на имевшуюся четкую регламентацию отношений политорганов с армейскими и флотскими чекистами226, а также тесный контакт партийных и правоохранительных органов Ленинграда в борьбе с подрывной пропагандой, последние порой допускали чрезмерную изолированность в своей работе, что вело к неверной оценке политической ситуации и необоснованным арестам.

Следствием административной системы была также жесткая централизация идеологической работы, ориентирующая деятельность политорганов и парторганизаций исключительно на сводки Совинформбюро и материалы центральной печати. В условиях быстро развивающихся событий на фронте, особенно в первые военные месяцы, это неизбежно вело к информационному голоду, распространению различных слухов. Кроме того, до весны 1943 г. было резко ограничено число кадровых политработников на уровне политуправления фронтов и ниже, занимавшихся изучением содержания немецкой пропаганды, адресованной красноармейцам и краснофлотцам. В аналогичной ситуации находились и партийные организации Ленинграда227.

Отмечая существенно возросшее значение НКВД в системе политического контроля в годы войны, важно подчеркнуть, что ситуация была далекой от произвола местных органов госбезопасности. Во-первых, региональное управление НКВД находилось под контролем центрального аппарата наркомата. Оно не только в безусловном порядке выполняло директивы НКВД, по всем вопросам, начиная от рутинных справок о количестве выявленных в городе шпионов («венгерских, румынских, финских, германских, английских» и т.п.) до политически исключительно важных мероприятий, таких как подготовка к Нюрнбергскому процессу и суду над военными преступниками в Ленинграде228, но направляло в Москву все приказы и распоряжения по агентурно-оперативной работе. В случае нарушения установленного порядка (например, задержки с отправкой документов) следовало строгое внушение из центра. Такая ситуация существовала и до войны, но в 1941 — 1945 гг. Наркомат внутренних дел издавал специальные приказы по этому вопросу229. Региональное управление регулярно информировало НКВД обо всех аспектах своей работы, передавая по телеграфу или спецпочтой десятки спецсообщений ежедневно. Часть этой информации в переработанном виде шла дальше по инстанциям, включая ГКО. Все отчеты об оперативно-агентурной деятельности подвергались тщательному анализу в наркомате и с соответствующим заключением переправлялись на Литейный230 .

Наиболее важные агентурно-оперативные мероприятия в обязательном порядке согласовывались с Москвой. В необходимых случаях соотвествующий руководитель отдела вызывался в наркомат для тщательного обсуждения деталей готовящейся операции. Иными словами, даже в условиях войны сохранялась давно установившаяся система взаимоотношений центра и регионального управления, исключающая произвол местных органов госбезопасности.

Известно, что в органах госбезопасности существовало два вида подчиненности — общеоперативная и по специальной оперативной линии. Это означало, например, что секретнополитический отдел, находящийся в составе УНКВД, в общеоперативном отношении подчинялся начальнику управления. Однако, наряду с таким подчинением, СПО (как и другие отделы) по специальной линии своей деятельности подчинялся одноименному управлению наркомата, от которого получал указания и перед которым отчитывался. Обычно эти указания сверху и отчеты снизу проходили через начальника УНКВД, но в ряде случаев они уходили наверх, минуя его. Это давало возможность руководителю низового органа НКВД по своей специальной линии подчинения даже без ведома своего непосредственного общеоперативного начальника снестись с вышестоящей инстанцией, включая наркома 231. В Ленинграде примером такой инициативы было направленное в апреле 1942 г. спецсообщение СПО, адресованное Л.Берии, о намерении организовать в Ленинграде митинг голодных ученых, «являвшийся одной из форм подрывной деятельности существовавшей в Ленинграде фашистской организации».

Во-вторых, нельзя недооценивать роль военной прокуратуры в контроле за деятельностью органов НКВД. Существование «горизонтального» контроля со стороны органов военной прокуратуры примечательно само по себе, поскольку в литературе высказывалось мнение о маргинальной роли этого института в системе правоохранительных органов в период блокады или, по крайней мере, «сдержанности» прокуратуры в деле критики следственной работы НКВД232.

Еще в довоенное время между прокуратурой и УНКВД нередко происходили стычки по различным вопросам. Проблемы разгрузки ленинградских тюрем, условия содержания заключенных в подведомственных Управлению НКВД лагерях и колониях, как уже отмечалось, приводили к обмену жесткими по содержанию письмами руководителей УНКВД и прокуратуры, спор которых разрешался, как правило, в Смольном. Бюрократические по своей сути отношения этих двух институтов не только способствовали формальному следованию букве закона, но и создавали некий эквилибриум, создававший пространство для политического маневра хозяевам Смольного.

В условиях войны, несмотря на это, штат военной прокуратуры был невелик (вместе с трибуналом — всего около 80—90 человек), ее сотрудники обеспечивали надзор за деятельностью органов госбезопасности, настаивали на соблюдении норм уголовнопроцессуального кодекса оперативниками УНКВД в городе и области, принимали участие в следствии практически по всем делам по 58 ст. УК и, наконец, давали методические рекомендации по расследованию наиболее сложных дел, в том числе по делам об измене Родине.

Например, 31 декабря 1941 г. Военная прокуратура Ленфронта разослала в нижестоящие органы «Методические указания» «О расследовании дел об измене Родине», утвержденные Военным прокурором фронта Грезовым233. Сам факт появления этого документа говорит о многом. Во-первых, «Указания» свидетельствуют о распространенном характере этого вида преступления на протяжении шести месяцев войны. Во-вторых, назрела необходимость обобщения опыта борьбы с изменой и выработка единого подхода к интерпретации соответствующей нормы УК РСФСР. «Указания» в значительной степени снимают покров таинственности и с самой проблемы измены, отвечая на ряд принципиальных вопросов: что

считается изменой Родине и в чем состоит состав этого преступления? Каковы стадии совершения этого вида преступления? Что может служить доказательством того, что преступление совершено и т. п.? Все это вместе дает возможность оценить характер деятельности правоохранительных органов и выяснить их подход к решению проблемы борьбы с изменой, основываясь на их выводах относительно морально-политической ситуации в войсках

— нужно ли «закручивать гайки», нуждаются ли органы прокуратуры и особые отделы в «расширительном» толковании УК или нет?

Главным, на наш взгляд, было то, что несмотря на всю тяжесть ситуации в городе и на фронте осенью и зимой 1941—1942 гг., власть все-таки опиралась на закон. Способность власти не скатываться к «чрезвычайщине», а более или менее нормально отправлять правосудие, свидетельствуетоб устойчивости этой власти, о том, что она была в состоянии управлять. Это, конечно, не исключало возможности произвола (в сентябре 1941 г. Политуправление Балтфлота, как мы видели, само установило санкции в отношении семей изменников Родины). Военная прокуратура призывала бороться с предательством «без сантиментов», без либеральных ссылок на так называемые «смягчающие обстоятельства».

Подчас активная деятельность прокуратуры приводила к конфликтным ситуациям, когда недовольный «придирчивостью» прокурора чекист жаловался своему начальнику на прокурорскую волокиту и косвенное потворство врагу. 234 Роль прокуратуры проявилась и в том, что Военный прокурор Грезов нередко высказывал предложения по оптимизации работы органов НКВД. В письме Жданову от 26 декабря 1941 г. он указывал на наличие тройной (!) системы управления войсками НКВД, что не только вело к ненужному дублированию функций, но и к распылению средств235. Документ, подготовленный Военным прокурором фронта, интересен и тем, что он, во-первых, показывает весьма ограниченные возможности войск НКВД в самом Ленинграде, а, во-вторых, в очередной раз демонстрирует нежелание Жданова принимать решение по вполне очевидному вопросу. Жданов переадресовал поступившее из прокуратуры послание Кубаткину, сопроводив его словами «Ваше мнение и предложения»236.

В ряде случаев «корректировка» деятельности УНКВД осуществлялась не через Жданова, который, как было показано, покровительствовал Кубаткину, а через Прокурора СССР

В.Бочкова, который за своей подписью пересылал критический материал в НКВД В.Меркулову или Абакумову. Поступавшие из Москвы документы о фактах нарушений «революционной законности» со стороны работников УНКВД ЛО являлись руководством к действию для начальника Управления. Например, по настоянию военной прокуратуры летом 1942 г. был снят с работы руководитель одного из райотделов, а некоторые сотрудники получили по 10 суток ареста237.

Приведем еше несколько примеров того, как военная прокуратура осуществляла функцию надзора. Весной 1942 г. заместитель Военного прокурора Ленинграда Грибанов направилзаместителю начальника УНКВД ЛО Иванову письмо, в котором на основании заявлений граждан указывал на незаконность применения райотделами НКВД «принудительной или обязательной эвакуации» и требовал руководствоваться соответствующим постановлением Военного Совета Ленфронта от 11 марта 1942 г.238

В обзоре о состоянии следствия в УНКВД ЛО по делам о контрреволюционных преступлениях, поднадзорных военной прокуратуре Ленфронта, за период с 1 июля по 1 ноября 1942 г. итоги следственной работы были УНКВД признаны неудовлетворительными (только одно из 51 дела закончено в срок, в ряде случаев следствие велось некомпетентно, иногда даже фальсифицировалось)239, хотя в аналогичном документе за период с июля по октябрь 1942 г. неудовлетворительными были признаны только сроки следствия. Категоричность, которая

проявлялась подчас в документах прокуратуры, не должна вводить нас в заблуждение относительно ее «антагонистических» отношений с органами госбезопасности. Скорее это был единственный по форме верный способ воздействовать на более мощный и влиятельный институт или же привлечь внимание партийного руководства к поднятой проблеме. Большинство же вопросов решалось традиционным для системы путем согласований и совещаний и невызывало особых разногласий. В отличие от довоенных месяцев, весьма спокойно была проведена «разгрузка» тюрем летом 1942 г.240

Деятельность органов прокуратуры была заметной и на уровне районов города. Прокуроры регулярно информировали первых секретарей РК ВКП(б) и председателей райисполкомов о преступности в районе и характере антисоветской деятельности. Например, прокурор Дзержинского района Бриль подробно информировал 6 октября 1941 г. секретаря РК ВКП(б) П.И. Левина и председателя райисполкома Н.М. Горбунова о делах, свидетельствовавших об активизации «профашистских элементов» в районе241. О работе районной прокуратуры и состоянии преступности в годы войны оставили свои воспоминания прокуроры Петроградского и Свердловского районов А.Ф. Бабина и И.С. Симонов242.

Помимо официальных механизмов контроля деятельности органов госбезопасности, существовали и неформальные. Иногда «срабатывали» ходатайства крупных ученых, известных писателей и артистов, которые заступались за находившихся «под колпаком» своих сотрудников или близких, ища поддержки на самом высоком уровне. Естественно, такой возможностью (а подчас, и смелостью) обладали лишь единицы. В годы войны, академик Л.А. Орбели, заступившись за заместителя директора Института им. Павлова И.Ф. Беспалова, фактически спас его от наветов недо-брожелателей243 .

Существовали ли какие-нибудь возможности избежать контроля со стороны органов госбезопасности? Было ли всемогущим ведомство на Литейном? Выделяя Управление НКВД из всей системы органов политического контроля как самое эффективное, следует все же заметить, что и в его работе существовали определенные проблемы. Передав почти половину своих оперативных сотрудников в особые отделы в начале войны, оно оказалось в весьма сложном положении. В ряде случаев на поимку действительных противников режима уходили многие месяцы — отрабатывались разные версии, просматривались тысячи документов с целью сличения почерков, проводились многочисленные экспертизы, осуществлялись агентурные проверки, а результата добиться не удавалось. Например, распространителя антисоветских листовок и анонимных писем рабочего одного из Ленинградских заводов С.В.Лужкова, проходившего в документах УНКВД как «Бунтовщик», не могли поймать с декабря 1941 г. до конца сентября 1943 г.244

По истечении первого года войны органы госбезопасности фактически остались единственным надежным институтом изучения не только политических, но и социальноэкономических проблем. Советские органы с этой задачей справиться не могли. 24 ноября 1942 г. начальник УНКВД ЛО Кубаткин направил всем секретарям райкомов ВКП(б) г. Ленинграда материалы обследований материально-бытового положения семей военнослужащих по районам города «для принятия мер по оказанию помощи остронуждающимся семьям и улучшению работы в этом направлении органов СОБЕСа, Райисполкомов и Райвоенкоматов».

В документе, в частности, говорилось, что «за последнее время материалами, поступившими в Управление НКВД ЛО, отмечен рост жалоб трудящихся на плохое материальное положение семей бойцов Красной Армии и недостаточную помощь семьям военнослужащих со стороны районных, советских и военных органов».

Об объеме проведенной УНКВД работы свидетельствуют сводные данные в таблице245.

Смело занимая чужие ниши, руководство УНКВД прилагало максимум усилий и для того, чтобы сохранить первенство в своей специфической сфере деятельности — разведке и контрразведке. Появление таких же подразделений в армии и на флоте, а также в партизанских образованиях было логичным и необходимым в условиях войны. Однако уровень их работы подчас оставлял желать лучшего — значительная часть агентов попадала в руки противника. Тем не менее, особые отделы, а затем и органы военной контрразведки «СМЕРШ» пытались расширить круг решаемых ими задач и вступали в противоречие с органами НКВД.

10 июля 1943 г. Кубаткин направил письма (оба с пометкой «лично») начальнику штаба Ленфронта генерал-лейтенанту Гусеву и командующему Балтфлотом адмиралу Трибуцу, а также секретарю Ленинградского ОК ВКП(б), начальнику ЛШПД Никитину, в которых говорилось о серьезных провалах в работе соответствующих разведорганов и вероятном наличии в них агентуры противника. В письме отмечалось, что «характер осведомленности контрразведывательных органов противника о намерениях и мероприятиях Разведотдела штаба фронта дают основание полагать о наличии агентуры противника в разведывательных органах штаба Ленинградского фронта. Сообщая об изложенном, прошу принять меры, исключающие в дальнейшем провал в работе Разведотдела штаба Ленфронта»246. Не со всеми доводами Кубаткина его московское начальство соглашалось, однако несомненным было и то, что к мнению руковдителя ленинградского управления прислушивались. В ряде случаев инициативы начальника УНКВД ЛО полностью совпадали с тем, что работники центрального аппарата делали по своему собственному почину.

Выстояв в тяжелейшие зимние месяцы 1941—1942 гг., руководство УНКВД вплоть до конца войны не только справлялось с поставленными перед ними задачами, но и работало на перспективу, стараясь уже в военное время заложить фундамент успешной послевоенной деятельности. В течение лишь июня—июля 1943 г. Кубаткин направил Меркулову ряд предложений по улучшению подготовки агентуры из среды военнопленных, о проведении операции по дезинформации финского командования с целью срыва сельскохозяйственных и лесозаготовительных работ, о ликвидации руководителя РОА Власова 247. Все эти мероприятия носили инициативный характер, были вполне мотивированными и имели шанс на успех. Пожалуй, кроме пассивного в годы войны Жданова, по инерции занимавшегося Финляндией, никто из ленинградского руководства не выходил в своей деятельности за физические пределы города и области так далеко, как это делал Кубаткин. Находясь в блокадном Ленинграде, он моделировал работу разведки после войны и предлагал конкретные изящные комбинации против Финляндии.

Наркомат госбезопасности высоко оценивал агентурно-оперативную работу своего регионального управления по Ленинграду и области. В целом положительно о состоянии следственной работы УНКГБ ЛО отзывались и органы военной прокуратуры. Однако высшую оценку ленинградским органам госбезопасности поставили их противники — руководители немецких служб, признававшие твердую руку советской тайной полиции на протяжении всей блокады. Оценивая эффективность работы УНКВД НКГБ в период блокады, заместитель начальника Управления 18 марта 1944 г. отметил, что «несмотря на большие возможности за период 29 месяцев фашистам не удалось провести ни одного сколько-нибудь значительного мероприятия ни по линии террора, ни по линии организации населения на саботаж, волокиту или выступление против Советской власти»248.

Вполне закономерным итогом деятельности руководителя ленинградского управления органов госбезопасности П.Кубаткина в годы войны было его продвижение по службе — в 1946 г. он возглавил советскую разведку.

Подготовка и проведение суда над военными преступниками являлись важнейшими событиями послевоенного урегулирования, которые наряду с подписанием мирных договоров и формированием институтов международной безопасности были призваны подвести черту под самой жестокой войной и решить несколько взаимосвязанных задач: 1) осуществить функцию общей превенции, т. е. побудить находящихся у власти не использовать войну и угрозу войной в качестве инструмента достижения собственных целей; 2) вынести наказания конкретным преступникам с целью возмездия, а также проявления уважения к погибшим; 3) определить размер нанесенного ущерба и обеспечить механизм компенсации, который позволил бы жертвам агрессии хотя бы частично восстановить утраченное имущество в годы войны; 4) перевести жажду мести победивших в правовые формы; 5) сохранить коллективную память, т. е. воссоздать точную картину случившегося во избежание его повторения в будущем.

Тщательная оперативная работа с обвиняемыми в ходе процесса осуществлялась спецслужбами всех государств — США, Великобритании и СССР, о чем имеются соответствующие свидетельства участников процесса. Особенность приводимых документов из архива УФСБ ЛО в том, что они, во-первых, демонстрируют исключительную важность, которую придавали в Москве местному «ленинградскому» процессу над военными преступниками (требование ежедневной отчетности о подготовке к процессу и его ходе, требование привлечь лучших следователей, внимание к отбору «надежных» адвокатов, отслеживание настроений населения и т. д.), во-вторых, его предрешенность, поскольку еще до начала суда говорилось об обеспечении общественного порядка «при вынесении приговора и приведении его в исполнение». Показательна и роль городского партийного руководства на последнем этапе войны — фактических статистов в большой политической игре, которую вел Кремль249.

1Например, в довоенное время органы госбезопасности в армии и на флоте при поступлении пополнения получали специальные политические обзоры районов комплектования, в которых давалась характеристика населения по областям, районам, а иногда даже и по деревням. В этих обзорах отражалось экономическое и материальное состояние населения, его политическая благонадежность на различные периоды времени и по годам. В них отражались такие вопросы, как отношение к коллективизации, частичным изменениям в Конституции, новому трудовому законодательству, налогам, займам и иным мероприятиям правительства, ущемляющих интересы граждан. — BAR. Collection «Research Program — USSR», box 7. Артемьев В.П. Деятельность органов государственной безопасности в Советском Союзе. Очерк в двух частях. Бавария, 1950.С.24.

территории СССР и выездам на автомобиле в различные районы Московской области, использованию открытой советской печати и, наконец, обмену информацией с военными атташе других стран. — См. Сергеев Ф. С.161. Сотрудник абвера Д.Каров, работавший в годы войны на ленинградском направлении, впоследствии отмечал, что защита советских границ от проникновения через них агентуры и работа НКВД достигли в предвоенное время (начиная с 1939 г.) «небывалого в мире размаха и совершенства», что «район Ленинграда охранялся особенно тщательно» — Bakhmeteff Archive (Columbia University). Karov, D. Nemetskaia Kontrrazvedka...1941-1945. P .1—2.

8Об истории создании, структуре и деятельности Айнзатцгрупп, см. книгу немецкого историка Хельмута Краусника «Айнзатцгруппы Гитлера» — Krausnick, Helmut. Hitlers Einsatzgruppen. Die Truppe des Weltanschauungskrieges 1938—1942. Fischer Tagebuch Verlag, Stuttgart, 1981.

9Krausnick, Helmut. Hitlers Einsatzgruppen. Die Truppe des Weltanschauungskrieges 1938— 1942. Fischer Tagebuch Verlag, Stuttgart, 1981. S.153.

10Ibid.

11Подробнее см. публикацию С.В. Чернова «О деятельности контрразведывательных органов противника на оккупированной территории Ленинградской области. (Докладная записка П.Н. Кубаткина) // Новый Часовой. 1996. № 4. С.140—159.

12ЦАМО. Ф.32. Оп.11309.Д.89. Л.21.

13Некрич А.М. 1941. 22 июня. М.:Наука, 1965. С.21. 14Die deutsche Siedlungen in der Sowjetunion. Berlin, 1941.

15Moller R. Russland. Wesen und Werken. Leipzig, 1940. S.7.

16Schreiner A. Vom totalen Krieg zur totalen Niederlage Hitlers. Berlin, 1980. S.94.

17Ebenda. S.95.

18Ebenda. S.101,104.

19РЦХИДНИ. Ф.69. Оп.1. Д.1102. Л.24.

20Дашичев В.И. Банкротство стратегии германского фашизма. Исторические очерки. Документы и материалы. Т.2. М.: Наука, 1973. С.197.

21Там же.

22Например, в составе 501-й роты пропаганды, входившей в состав 18-й армии, работали: Х. Наннен — будущий шеф-редактор журнала «Штерн», К. Хольцамер — будущий профессор, интендант 2-го канала телевидения ФРГ, Х. Майер-Хенель — шеф-редактор радио ФРГ, П. фон Цан — телепублицист, М. Кляйнов — кинорежиссер, Х.Мегерляйн — ведущий репортер телевидения ФРГ, К. Дернер — издатель и др. — см. Scheel K. Krieg uber Atherwellen. Berlin, 1970. S.176.

23ЦАВМФ. Ф.11. Оп.2. Д.750. Л.13. 24ЦГАИПД СПб. Ф.415. Оп.2. Д.456. Л.1об. 25ЦАМО. Ф.217. Оп.1217. Д.131. Л.24. 26Там же. Л.29-32.

27Там же. Л.33.

28ЦГАИПД СПб. Ф.4000. Оп.10. Д.980. Л.3, 7об., 8. 29Там же. Д.1374. Л.2.

30Там же. Ф.409. Оп.2. Д.294. Л.39. 31Там же. Л.44.

32ЦАМО. Ф.217. Оп.1217. Д.36. Л.46.

33Ковтун В.Г. Радио — важнейшее идеологическое оружие Ленинградской партийной организации в период героической обороны города (июнь 1941—январь 1944): Канд. дисс.Л., 1975. С.7.

34ЦГАИПД СПб. Ф.408. Оп.1. Д.1115.Л.8; Ф.415. Оп.2. 216. Л.33. 35Там же. Ф.408. Оп.2. Д.56. Л.97; Ф.417. Оп.3. Д.86.Л.73; Ф.415. Оп.2. Д.1124. Л.21об.

36ЦАМО. Ф.217. Оп.1217. Д.32. Л.37. 37Там же. Л.173—174.

38Там же. Д.37. Л.174, 184.

39Там же. Д.131. Л.15—16.

40ЦГАИПД СПб. Ф.417. Оп.3. Д.86. Л.81. 41Там же. Ф.408. Оп.2. Д.377. Л.87.

42ЦАМО. Ф.217. Оп.1217. Д.131. Л.17; Д.165. Л.213.

43ЦГАИПД СПб. Ф.417. Оп.3. Д.86. Л.76, 83. О попытках немецкой пропаганды использовать в своих целях пленение Я. Джугашвили см.: Колесник А.Н. Военнопленный старший лейтенант Яков Джугашвили/ /Военно-исторический журнал. 1988. № 12. С.70-78.

44ЦГАИПД СПб. Ф.25. Оп.10. Д.1. Л.1, 13—14. 45За Родину (г.Дно). 1942. 27 марта.

46ЦГАИПД СПб. Ф.25. Оп.10. Д.307а. Л.28-40. Приложение (СД), документ № 18. 47Приложение (СД), документ № 12.

48Приложение (документы германских спецслужб и НКВД о продовольственном положении и настроениях. Далее — приложение (СД и НКВД), документ № 15.

49ЦАМО. Ф.217. Оп.1217. Д.8. Л.122. 50Там же. Д.131. Л.34.

51Приложение (СД и НКВД), документы №№ 17, 26. 52Там же, документ № 26.

53ЦАМО. Ф.217. Оп.1217. Д.165. Л.213. 54ЦАМО. Ф.217. Оп.1217. Д.131. Л.17—18. 55ЦГАИПД СПб. Ф.1816. Оп.3. Д.232. Л.5. 56Там же. Ф.408. Оп.2. Д.486. Л.3—4. 57Там же. Ф.1816. Оп.3. Д.245. Л.37. 58Там же. Ф.409. Оп.2. Д.318. Л.77. 59ЦАМО. Ф.217. Оп.1217. Д.131. Л.93.

60Приложение (СД и НКВД), документ №26.

61Там же, документ № 27.

62Там же, документ № 39.

63ЦАМО. Ф.32. Оп.11302. Д.6.Л.301-308. 64Там же. Ф.217. Оп.1217. Л.131. Л.18. 65Там же. Л.19.

66ЦАМО. Ф.32. Оп.11302. Д.6. Л.308. 67Там же. Ф.217. Оп.1217. Л.131. Л.21. 68Там же. Л.22.

69Национальный архив США. An die Komandierenden Genarale und Divisionkomandeure der Heeresgruppe Weichsel. October 1942// Records of the High Leader of the SS and Chief of German

Police. T-175. Roll Nr.18.

70ЦАМО. Ф.217. Оп.1217. Л.131. Л.22. 71Там же.

72ЦАВМФ. Ф.102. Оп.1. Д.311. Л.95. 73Там же. Л.97.

74ЦАМО. Ф.217. Оп.1217. Д.131. Л.91. 75Там же. Л.93.

76Коммунистическая партия Советского Союза в резолюциях съездов, конференций и пленумов ЦК (1898-1986). Т.7. 1938-1945. 9-е изд., доп. и испр. М.: Политиздат, 1985. С.222.

77Сталин И. О Великой Отечественной войне Советского Союза. Изд.пятое. М.: Изд-во полит. литературы, 1947.С.15

78ЦГАИПД СПб. Ф.415. Оп.2. Д.43. Л.53. 79Там же. Ф.4000. Оп.10. Д.1374. Л.8.

80См.: Ленинградская правда. 1941. 1 июля; 6 июля; Большевик. 1941. № 14. С.7—12; Пропаганда и агитация. 1942. № 14. С.5—6 и др. По нашим подсчетам, за военные месяцы 1941 г. в «Ленинградской правде» было помещено более 150 статей, направленных на повышение бдительности и разоблачение пропаганды противника.

81ЦГАИПД СПб. Ф.408. Оп.2. Д.51. Л.169. 82ЦАМО. Ф.217. Оп.1217. Д.146. Л.4. 83Там же. Д.131. Л.19.

84Там же. Д.306. Л.6об.

85ЦГАИПД СПб. Ф.25. Оп.10. Д.307а. Л.273. Все агитационные материалы противника, имевшиеся в 7-м отделе Политуправления Ленфронта во время войны, в соответствии с приказом заместителя Наркома Обороны от 12 декабря 1944 г. были переданы в архив УНКВД ЛО. — ЦАМО. Ф.217. Оп.1217. Д.724. Л.52.

86ЦАМО. Ф.32. Оп.795436. Д.6.Л.88-89об. 87РЦХИДНИ. Ф.644. Оп.1. Д.1. Л.110. 88Ленинградская правда. 1941. 6 июля. 89Большевик. 1941. № 14. С.7-11.

90РЦХИДНИ. Ф.644. Оп.1. Д.1. Л.127-128. 28 июня 1942 г. ГКО принял новое постановление «О военной цензуре» № 1938сс, сделавшее тотальным контроль за всей корреспонденцией на территории СССР, распространив Постановление ГКО от 6 июля 1941 г. за № 37сс «О введении военной цензуры» на всю почтово-телеграфную корреспонденцию на все области, края, республики Союза ССР. НКВД СССР было разрешено дополнительно увеличить штат военной цензуры на три тысячи восемьсот политконтролеров». — Там же. Д.40. Л.85.

91РЦХИДНИ. Ф.644. Оп.1. Д.1. Л.260.

92В распоряжении ГКО «о трусости отдельных командиров Западного фронта» (Павлов, Климовских и др.), которое было доведено до сведения всего личного состава армии, указывалось, что «Государственный Комитет Обороны будет и впредь железной рукой пресекать всякое проявление трусости и неорганизованности в Красной Армии памятуя, что железная дисциплина в Красной Армии является важнейшим условием победы над врагом». — РЦХИДНИ. Ф.644. Оп.1. Д.2. Л.96.

93Военно-исторический журнал. 1988. № 9. С.29—30. 94РЦХИДНИ. Ф.644. Оп.1. Д.2. Л.154.

95Приложение (политический контроль), документы №№ 1—9. Подавляющее большинство

лиц, высланных по национальному признаку, вело себя лояльно по отношению к режиму. Так, из 188 человек немецкой и финской национальностей, выбывших из числа намеченных к эвакуации в Кировском районе Ленинграда весной 1942 г., за различные преступления были арестованы 9 человек, а добровольцами ушли в Красную Армию 24. — ЦГАИПД СПб Ф.4000. Оп. 10. Д.363. Л.6.

96На уровне районных отделов НКВД база учета в течение первого года войны не обновлялась, что вело к очевидным ошибкам. Например, в Дзержинском районе при проведении обязательной эвакуации «некоторых категорий граждан из Ленинграда» в марте 1942 г. по спискам, представленным РО НКВД в Районную комиссию по эвакуации, повестки удалось вручить только 81 человеку из 209, т.к. 39 были эвакуированы ранее, 26 человек умерли, а 63 не проживали по указанному адресу. — ЦГАИПД СПб. Ф.24. Оп.2в. Д.5812. Л.10—11.

97ЦГАИПД СПб. Ф.4000. Оп. 10. Д.363. Л.6.

98Приложение (политический контроль), документы №№ 11, 13, 14. 99ЦАМО. Ф.217. Оп.1217.Д.167. Л.375. Там же. Д.11.Л.138. 100Приложение (СД и НКВД), документ № 14.

101Архив УФСБ ЛО. Ф.21/12.Оп.2. П.н.43. Д.2. Л.18. 102ЦГАИПД СПб. Ф.4. Оп.3. Д.615. Л.56.

103Там же. Оп.2в. Д.6955. Л.183—184. 104Там же. Л. 100.

105Там же. Ф.4. Оп.3. Д.615.Л.22.

106В годы суровых испытаний. Ленинградская партийная организация в Великой Отечественной войне. Л.: Лениздат, 1985. С.149.

107Ленинградская правда. 1941. 7 декабря. 108ЦГАИПД СПб. Ф.415. Оп.2. Д.15. Л.14-15.

109По свидетельству практически всех бывших советских граждан, участвовавших в Гарвардском проекте по изучению СССР в послевоенное время (раздел «Коммуникация»), антифашистские фильмы были весьма популярны и воспринимались с доверием.

110Ленинградская правда. 1941. 27 июня. 111ЦГАИПД СПб. Ф.408. Оп.2. Д.51. Л.103.

112Большедворова Е.Я. Партийное руководство творческими союзами Ленинграда (июнь 1941—январь 1944 г.). //Вопросы истории КПСС.

1980. № 2. С.74.

113Ленинградская правда. 1941. 19 июля. 114ЦГАИПД СПб. Ф.4000. Оп.10. Д.537. Л.2. 115Ленинградская правда. 1941. 22 июля. 116ЦГАИПД СПб. Ф.413. Оп.2. Д.37. Л.112. 117РЦХИДНИ. Ф.77. Оп.1. Д.771. Л.1—2. 118Там же. Л.5—6.

119Там же. Л.7—10.

120По состоянию на 1 июля 1941 г. в Леноблгорлите вместо 96 сотрудников по штатному расписанию работали 33 человека, в том числе — в радио-газетном секторе из 12 сотрудников осталось всего 7. Сотрудники Главлита находились также в подчинении партийных органов, а не НКВД, хотя и выполняли, в том числе, задачи по охране тайн в печати.— ЦГАИПД СПб. Ф.25. Оп.10. Д.318. Л.74-75.

121ЦГАИПД. СПб. Ф.4000. Оп.10. Д.320.Л.83—84.

122Там же. С.137-139. Оценивая совещание писателей армии, города и флота, О. Берггольц лаконично отметила в своем дневнике, что оно «плохо прошло. Эти тупые «руководители» — Маханов, Фомиченко, — чем они могут зажечь? Да и личный писательский состав — сер и ленивомыслящ.

Я тоже выступила плохо, почти без подъема, потому что в середине совещания совершенно очевидна сделалась его никчемность. Я вообще не люблю этого организованного лицемерия...»

— Берггольц М.Ф. Об этих тетрадях// Звезда. № 5. С. 164. 123Там же.Л.144.

124ЦГАИПД. СПб. Ф.4000. Оп.10. Д.320.Л.156—158. 125Там же. Ф.25. Оп. 2. Д.4537. Л.56—59.

126Там же. Ф.24. Оп.2в. Д.5761. Л.137. 127Там же. Ф.415. Оп.2. Д.140. Л.31—32.

128Например, А.Д.Александров. Реакционная роль немцев в России (по русским журналам 1- й четверти XIX в.); И.Ф.Ковалев, Н.Д.Худяков. О зверствах немцев в первую империалистическую войну (по архивным неопубликованным материалам Чрезвычайной следственной комиссии); О.М. Фрейденберг. Расовая теория в свете нового учения о языке и

др.- ЦГАИПД СПб. Ф.408. Оп.2. Д.329. Л.20.

129BAR Collection «Research Process — USSR». Артемьев В.П. Деятельность органов госбезопасности в Советском Союзе. C.2.

130Там же. С.5.

131В соответстствии со ст.58—10 УК РСФСР под «антисоветской агитацией» понималась «пропаганда или агитация, содержащие призывы к свержению, подрыву или ослаблению Советской власти или к совершению отдельных контрреволюционных преступлений (ст.ст.58— 2—58—9), а равно распространение или изготовление или хранение литературы того же содержания». — Уголовный кодекс. М.: Юрид.изд-во Министерства Юстиции СССР. 1947. С.30.

132В 1941—1943 гг. Главные политуправления армии и флота неоднократно указывали на необходимость создания условий, исключающих возможность слушания радиопередач противника, особенно на пунктах связи. В дополнение к приказу наркома ВМФ № 161 от 5 марта 1941 г. и директивы ГлавПУВМФ № 40 от 1 сентября 1941 г., была издана еще одна директива — № 63, в которой говорилось о фактах прослушивания немецких передач, в том числе и на Балтийском Флоте, а также о неотложных мерах по пресечению впредь такого рода действий. — ЦАВМФ. Ф.102. Оп.1. Д. 186. Л.85—86.

133ЦАВМФ. Ф.102. Оп.1. Д.186. Л.2—4.

134Идеологическая работа КПСС в действующей армии. С.80.

135ЦАМО. Ф.217. Оп.1217. Д.9. Л.15. 136Там же. Д.101. Л.51.

137Там же. Д.11. Л.50.

138Там же. Д.19/1. Л.44.

139Там же. Д.3. Л.107.

140Там же. Д.8. Л.63.

141Там же. Д.11. Л.49.

142Там же. Д.8. Л.63.

143Архив УФСБ ЛО. Ф.21/12. Оп.2. П. н. 38. Том 1. Д.10. Л.1—2. 144Там же. Л.2—3 145Там же. Л Л.3—6.

146ЦАМО. Ф.217. Оп.1217. Д.33. Л.355—356. 147Там же. Д.32. Л.37.

148Там же. Д.101. Л.135—136.

149Там же. Л.26—27.

150Там же. Л.128.

151Там же. Д.8.Л.122.

152Полностью эта работа была закончена только в середине марта 1942 г., когда Политуправление фронта проинформировало Управление кадров ГлавПУРККА о том, что все работники эстонской национальности из политорганов фронта изъяты.- ЦАМО. Ф.217.Оп.1217.Д.303.Л.120.

153ЦАМО.Ф.217. Оп.1217. Д.32. 328—329. 154Приложение (СД и НКВД), документ № 43. 155Приложение (настроения), документ № 50. 156Там же, документ № 49.

157ЦАВМФ. Ф.102. Оп.1. Д.186.Л.107. 158ЦАМО. Ф.217.Оп.1217.Д.32.Л.170.

159Приложение (политический контроль), документ № 15. 160ЦАМО. Ф.217. Оп.1217. Д.32. Л.529.

161С начала войны по 20 октября 1941 г. 18-я армия взяла в плен 122 447 человек. — Приложение (СД и НКВД), документ № 20. 162ЦАМО. Ф.217. Оп.1217. Д.13. Л.374—378.

163Там же. Д.32. Л.529.

164Приложение (СД и НКВД), документ № 33. 165Там же.

166Там же, документ № 35.

167Там же, документ № 33.

168Там же, документ № 34.

169ЦАМО. Ф.217. Оп.1217.Д.26. Л.523. 170Там же. Д.13. Л.486.

171Приложение (СД и НКВД), документ № 59. 172ЦГАИПД СПб. Ф.25. Оп.2. Д.4655. Л.21, 26. 173Приложение (СД и НКВД), документ № 39. 174ЦАВМФ.Ф.102. Оп.1. Д.229. Л.258, 345.

175Там же. Л.346—347.

176ЦАВМФ. Ф.102. Оп.1. Д.229. Л.346. 177Там же. Л. 346—347.

178Там же. Л.348.

179Там же.

180Приложение (СД и НКВД), документ № 41. 181ЦАВМФ. Ф.102. Оп.1. Д.232. Л.93.

182Там же. Л.97.

183ЦАМО.Ф.217. Оп.1217. Д.165. Л.211—212. 184Там же. Л.213.

185Там же. Л.214.

186Там же.

187ЦАВМФ. Ф.102. ОП.1. Д.232. Л.132, 134. 188ЦАМО. Ф.217. Оп.1217. Д.165. Л.406. 189РЦХИДНИ. Ф.644. Оп.1. Д.40. Л.61. 190ЦАМО. Ф.32. Оп.795436. Д.6. Л.76.

191С некоторыми изъятиями содержание этой директивы изложено Н.И. Соболевым в книге «Идеологическая работа КПСС в действующей армии 1941—1945». С.82—83.

192ЦАМО. Ф.32. Оп.795436. Д.6. Л.88—89об. 193ЦАВМФ. Ф.102. Оп.1. Д.5. Л.39об. 194ЦАМО. Ф.32. Оп.11309. Д.165. Л.139.

195Вишневский В.В. Дневники военных лет: (1943, 1945). М.: Советская Россия, 1979. С.306. 196ЦАВМФ. Ф.102. Оп.1. Д.311. Л.224.

197Там же. Л.34об.

198Там же. Ф.11. Оп.2. Д.655. Л.311. 199Там же. Л.44.

200Там же.

201ЦАМО. Ф.217. Оп.1217. Д.165. Л.478. 202Там же. Д.131. Л.93.

203Там же. Л.95—96.

204ЦАВМФ. Ф.11. Оп.2. Д.750. Л.1—46. 205ЦАМО. Ф.217. Оп.1217. Д.327. Л.104. 206Там же. Д.350. Л.32—33.

207Приложение (СД и НКВД), документы №№ 48—50. 208ЦГАИПД СПб. Ф.408. Оп.2. Д.8.Л.5—6.

209Там же. Ф.25. Оп.2. 4683. Л.38,43.

210Ленинград в осаде. Сборник документов о героической обороне Ленинграда в годы Великой Отечественной войны. Отв. ред. А.Р.Дзенискевич. Спб: Лики России. 1995.С.448.

211На пространность спецсообщений УНКВД и наличие значительного количества в них повторов обращали внимание Г.К.Жуков, а также руководящие работники центрального аппарата НКВД.

212Приложение (политический контроль), документ № 23. 213Архив УФСБ ЛО. Ф.21/12. Оп. 2. П.н. 43. Д.2. Л.25—27. 214Там же. Л.28.

215Bakhmetiev Archive. Collection «Research Program — USSR», box 7. В.П.Артемьев.

Деятельность органов государственой безопасности в Советском Союзе. Очерк в двух частях.

Бавария, 1950. С.30.

216В довоенное время из нескольких тысяч писем, поступавших на имя Жданова каждый месяц, лишь единицы были политическими доносами. — Приложение (довоенные настроения), документ №7.

217Ни одна действующая спецслужба не заинтересована в раскрытии источников получаемой информации даже в далеком прошлом, поскольку это может подорвать к ней доверие со стороны нынешнего и будущего поколений агентов и информаторов.

218Приложение (политический контроль), документ №10.

219Архив УФСБ ЛО. Ф.21/12. Оп.1. Д.4. Л.150—243. 220Приложение (политический контроль), документ № 23. 221ЦГАИПД СПб. Ф.24. Оп.2в. Д.6955.С.12

222По воспоминаниям одного из офицеров, работавших в 268-м госпитале в Ленинграде, все без исключения больные и раненые, прежде чем попасть в какой-либо госпиталь на лечение, в обязательном порядке проходили через так называемый приемно-распределительный госпиталь № 1, находившийся в парке за монастырем Александро-Невской Лавры с выходом к Неве у Обводного канала. В нем осуществлялась сортировка больных и раненых по роду заболеваний и ранений. В приемно-распределительном госпитале врачи оказывали первую помощь, ставили диагноз и направляли больного или раненого в соответствующий госпиталь. В этих госпиталях имелся штат политработников, которые изучали письма бойцов родным. В функции врачей и санитарок входило выявление «самострелов» и симулянтов. В сестры и санитарки шли охотно по двум причинам: во-первых, потому что они получали 400 грамм хлеба, спецодежду и работали в тепле, а, во-вторых, эта работала освобождала их от военных трудовых повинностей.

— Ершов В. Работа НКВД в госпиталях во время войны. Новый журнал. Кн.37 (1954). С.284— 289.

223По воспоминаниям некоторых участников Гарвардского проекта, в 1936—1938 гг. после допросов в НКВД некоторые профессора выбрасывались из окон, но «очень часто по возвращении они должны были дать обещание о сотрудничестве с НКВД и доносить на своих друзей». — Project on the Soviet Social System. Interview Records. Harvard University. Volume 19.»A» Schedule Protocols 357—385. Р.30.

224ЦГАИПД СПб. Ф.408. Оп.3. Д.6.Л.12. 225Там же. Ф.24. Оп.2а. Д.165. Л.1—83.

226Например, пункт 3 директивы № 1908 Наркома ВМФ (как и аналогичный приказ Наркома обороны) предусматривал подчинение уполномоченных и начальников 3-х отделений (особых отделов) военным комиссарам. Комиссары должны были давать особистам указания по вопросам борьбы со шпионажем, предательством и контрреволюцией, по пресечению дезертирства, паникерства, невыполнения боевых приказов и прочим вопросам политикоморального состояния. — ЦАВМФ. Ф.11. Оп.2. Д.62. Л.52.

227Немецкие листовки направлялись в Смольный с сопроводительным письмом: «Совершенно секретно, только лично т. Шумилову. По использовании вернуть». — ЦГАИПД СПб. Ф.25. Оп.10. Д.307а. Л.38; Д.4446.

Л.34; Д.4515. Л.13.

228Приложение (политический контроль), документы №№ 22, 33—36. 229Там же, документ № 18.

230Там же, документ №№ 16—17.

231Bakhmetieff Arhive (BAR). Collection Research Program — USSR. Box 7. Артемьев В.П.

Деятельность органов государственной безопасности в Советском Союзе. Очерк в двух томах.

Бавария, 1950. С.14—16.

232Ленинград в осаде. Сборник документов о героической обороне Ленинграда ва годы Великой Отечественной войны. Отв. ред. А.Р.Дзенискевич.

Спб: Лики России. 1995. С.16.

233Приложение (политический контроль), документ № 12.

234Там же, документы №№ 19, 20.

235Там же, документ № 21.

236Архив УФСБ ЛО. Ф.21/12. Оп.2. П.н. 44. Д.3.Л.3—4. 237Там же. Оп.1.П.н.19. Д.1. Л.97—102, 139об.

238Там же. Оп.2.П.н.44.Д.3.Л.35. 239Там же. Л.38—43.

240Приложение (политический контроль), документ № 32. 241ЦГАИПД СПб. Ф.408. Оп.2. Д.50. Л.7—8.

242Там же. Ф.4000. Оп.10. Л.820. Л.1—5.

243Приложение (политический контроль), документ № 25.

244Там же, документ № 15.

245Архив УФСБ ЛО. Ф.21/12. Оп.2. П.н. 43. Д.2. Л.99, 112, 118, 121, 128, 134, 141, 152, 161, 168, 174, 179.

246Приложение (политический контроль), документы №№ 29—30.

247Там же, документы №№ 26—28,31. 248ЦГАИПД СПб. Ф.408. Оп.3. Д.6. Л.2—3.

249Приложение (политический контроль), документы №№ 33—36.