5 курс / Психиатрия и наркология для детей и взрослых (доп.) / Korolenko_Ts_P__Dmitrieva_N_V_-_Psikhoanaliz_i_psikhiatria

91

переходных объектов заключается в поддержке ребенка, которого жизнь перемещает из мира иллюзорного всемогущества в мир, где он должен приспосабливаться, сотрудничать с другими.

Переходные объекты смягчают переход от зависимости к матери к относительной самостоятельности. Они «переходны» в том смысле, что находятся между идеальным объектом фантазии и реальным объектом внешней реальности. Winnicott относил к переходным феноменам способность к игровой деятельности, которую Meissner (1984:170) определил, как «способность смешивать иллюзию и реальность». Способность к игре является «упражнением в творчестве» (Meissner, 1984). Она использует символы и поэтому продуцирует искусство, литературу, живопись, культуру.

Переходные переживания имеют большое значение для сохранения психического здоровья и креативности. Они становятся особой зоной защиты творческого Я, внутри которой оно оперирует и разыгрывает различные ситуации. Человек, живущий в состоянии субъективного всемогущества и не имеющий мостика к объективной реальности, поглощен собой, аутистичен, изолирован.

Примером служит шизотипическое личностное расстройство, носителей которого отличает изолированность, странность, необычность, неприспособленность к окружающей обстановке.

Если же человек живет только в объективной реальности и не имеет корней в раннем младенческом чувстве субъективного всемогущества, он приспособлен и адаптирован к среде очень поверхностно. У него отсутствуют оригинальность, страстность, способность к самозабвению и пр.

Двойственность переходной зоны, с одной стороны, позволяет сохранить корневые исходные переживания как глубокий и спонтанный источник себя, а, с другой, - адекватно взаимодействовать с окружающим миром, понимать и учитывать наличие иных точек зрения, взглядов и ценностных ориентаций.

Исследуя место, которое занимает агрессия в переходе между субъективным всемогуществом и объективной реальностью, Winnicott предложил концепцию «использования объекта». При субъективном всемогуществе ребенок пользуется объектом «безжалостно». Он создает его своим желанием, эксплуатирует для собственного удовольствия и может разрушить. Такое переживание требует полного подчинения и эксплуатации находящейся рядом матери. Постепенно ребенок начинает осознавать наличие рядом другого человека, который может быть разрушен. Это циклический процесс всемогущего творчества, деструкции и выживания.

С появлением чувства внешнего мира и чувства другого человека, который имеет свои права, ребенок начинает понимать, что люди существуют вне его всемогущего контроля. Появляется осознание того, что его желания могут быть опасными.

Переходный объект наделяется эмоциями, свойственными живому человеку и позволяет отыгрывать на нем различные ситуации. Этот объект называется переходным потому, что через какое-то время его актуальность теряется. Он может заменяться другим переходным объектом, группой объектов, или этот этап переживаний уходит в прошлое. Повторная встреча взрослого человека со старым переходным объектом, которого он случайно «находит где-то в сундуке», может вызвать у него кратковременные ностальгические чувства, всплеск эмоций и переживаний. Дети, лишенные эмоциональной поддержки со стороны родителей, часто находят выход в фиксации чувств на переходном объекте. Чрезмерная фиксация на объекте приводит к преобладанию иллюзорного чувства субъективного всемогущества. Вокруг такого объекта появляется большое количество фантастических событий различного содержания, которые отражают мышление по желанию. Такой ребенок оказывается плохо адаптированным к будущей жизни.

Для того, чтобы понять сущность фантастических содержаний, ориентации только на подходы классического психоанализа недостаточно, т.к. эти содержания подчинены

92

коллективным и глубинно бессознательным алгоритмам. Алгоритмы представлены матрицами, преформами, архетипами, которые строятся по определенным узорам. Так рождаются заменяющие реальность мифы, легенды и эпосы, чему способствуют средовые влияния, в том числе и не имеющие непосредственной связи с родителями. Это могут быть сказки, прочитанные или увиденные в кино отрывки каких-то событий, которые помогают ребенку создавать различные фабулы, защищающие его от неприглядной реальной обстановки окружающего мира.

Создаются мифы о Спасителе, Герое, которые решают за ребенка его проблемы. Память каждого человека хранит содержания любимых фабул, созданных в детстве и получивших дальнейшее развитие во взрослой жизни. Такие фабулы оказывают серьезное воздействие на всю жизнь. Встречаются люди, у которых второе звено переходного объекта - объективная реальность представлена недостаточно. Это сопровождается возникновением позиции ожидания, в которой отражается первое звено переходного объекта - субъективное всемогущество. На этой основе начинают выстраиваться контакты с людьми, дальнейшее развитие которых обречено на неудачу, т.к. на людей проецируется сказочный образ, которому реальный человек не соответствует. Возникает разочарование, появляется психическая травматизация.

Winnicott считает, что ложный Self развивается как результат преждевременной насильственной необходимости вступления в контакты с внешним миром. Создание ложного Self необходимо. Особое значение в этом процессе придается соотношению и сосуществованию ложного Self с настоящим. Если ложный Self поглощает настоящий, возникает потеря себя. Человек может потерять себя на разных этапах жизни, но предпосылки возможной потери закладываются в раннем возрасте. Многие системы воспитания часто направлены на то, чтобы ребенок по мере своего развития становился все более конвергентным, использовал все меньшее количество собственных ресурсов, отбрасывая все, что выходит за заданные пределы. Ребенку свойственны игра воображения, яркость восприятия, эмпатия, любознательность, интерес.

Система воспитания, которая отсекает ряд интересов и фиксирует ребенка на узкой направленности интересов, редуцирует их и приводит к конвергентности ребенка. Причиной конвергентности являются навязанные ему особенности поведения, мыслей и чувств. Например, ребенку не позволяют эмоционально выражать себя, исходя из предпосылки необходимости сглаживания и подавления эмоциональных проявлений, умения контролировать проявление эмоций и спонтанности в поведении. Интересы к определенным видам активности подавляются, в связи с тем, что это не принято, не соответствует имиджу, престижу, не дает, с точки зрения родителей, достаточных дивидендов. Таким образом стимулируется образование ложного Self’а, а настоящий Self уходит в тень. Иногда у детей при этом возникает чувство раздвоенности между ложным и настоящим Self’ом, которое принимает необычные формы. Например, ребенок семи лет настораживает родителей тем, что часто говорит о себе в третьем лице, выражая свой настоящий Self. «Он хочет пить, он будет спать», - говорит мальчик о себе, подчеркивая тем самым, что он – это его настоящий Self, который действительно хочет именно этого. Другие желания идут не от него, а от «них», от других частей его Я. Таким образом, ребенок четко дифференцирует свое настоящее состояние от того, что навязывает ему внешняя среда, в данном случае родители. Это расщепление фиксируется родителями и вызывает их настороженность.

Интересной особенностью людей, у которых не сформирован настоящий Self, является страх молчания во время контакта с другими людьми. Такой человек считает, что пауза во время разговора вызывает у собеседника отрицательное чувство. Он оценивает молчание как состояние, которое приближает человека к обостренному ощущению пустоты. Поэтому он стремится заполнить пространство молчания насколько это возможно. Будучи далеким от понимания важности и продуктивности молчания, ему трудно усвоить истину, что молчание может быть содержательным и творческим.

93

Для человека с ложным Self’ом важна оценка его другими, а поскольку у него возникает страх отрицательной оценки, он начинает отвлекать последних разговором на какую угодно тему. Эта тактика приносит определенные плоды, но не избавляет человека от ощущения неудовлетворенности.

С точки зрения Коhut’а (1971), человек может «избавиться» от плохих Selfобъектных отношений, «вводя» в свою психику новые Self-объектные отношения, которые начнут доминировать над старой системой взаимодействий. Коhut считал, что практически все формы психических расстройств обусловлены нарушением Selfобъектных отношений детского периода. Эти детские отношения были настолько отрицательно окрашенными, что они не могут быть интернализованы и поэтому мешают развитию спаянного чувства Self. В результате у ребенка не развивается необходимая внутренняя структура личности, и его психика остается фиксированной на архаических Self -объектах. Следствием этого является то, что в течение всей жизни психика испытывает на себе иррациональное влияние определенных объектов и человек никак не может освободиться от необычной зависимости и от привязанности к ним, испытывая при их отсутствии ностальгию. Эти объекты заменяют часть его психических структур. Отношения между ними и психикой приводят к развитию различного рода внезапно возникающих у взрослого человека эмоциональных состояний, происхождение которых для него непонятно.

Характеризуя людей со слабым Я, Коhut фиксирует внимание на неразвитости их Self’а в плане спаянности его структуры. У людей со слабым Я отсутствует смысл жизни и основная направленность действий, у них фактически не развита идентичность и поэтому легко возникают различные формы дезадаптации к окружающей обстановке.

Коhut обращает внимание на наличие у ребенка эмпатической недостаточности– дефицита интуиции, эмпатии, которые блокируют развитие идентичности. В случае успешной работы по дальнейшему развитию эмпатии, процесс саморазвития может восстановиться в любом возрасте, но по мере взросления способность развития эмпатии снижается. Коhut считал, что эта возможность должна быть использована в процессе психотерапии пациентов с различными нарушениями.

Правильная психотерапия дает развитию эмпатии второй шанс, который был упущен в детском возрасте. В процессе психоанализа необходимо предоставить пациенту возможность формирования новых Self-объектных отношений, способствующих росту новых психических структур. Этот процесс включает в себя техники, направленные на доразвитие и дальнейшее совершенствование эмпатии.

Положение Коhut’a о слабости эмпатии у лиц с нарушением идентичности не нашло подтверждения в проведенных нами наблюдениях пациентов с пограничным личностным расстройством, у которых обнаруживалась обостренная эмпатия по отношению к эмоционально значимым для них лицам.

M. Balint (1968) в предложенной им концепции «основной недостаточности» также придает особое значение раннему периоду развития ребенка. Автор ставит нормальное развитие ребенка в зависимость от материнско-младенческого «гармоничного интерпенетративного смешивания». В случаях неадекватного родительствования (дистантность, пренебрежение, агрессия) у ребенка происходит формирование основной недостаточности, нарушается развитие идентичности. Balint подчеркивает, что основная недостаточность формируется в доэдипальном, невербальном периоде жизни. С этим связаны трудности психотерапии таких пациентов, поскольку последняя в классическом психоанализе основывается на вербальном общении, а слова для пациента с основной недостаточностью лишены эмоционального смысла и поэтому не полностью воспринимаются им. Для эффективного воздействия необходимы не чисто интерпретативные подходы, а неформальное эмпатическое общение, трактуемое современными специалистами (Langs,1996) как бессознательная коммуникация.

94

Терапевтический успех может быть достигнут только в случае выхода на уровень основной недостаточности.

Психоналитическая трактовка психических нарушений психотического уровня содержится в работах Bion’a (1955, 1965). Wilfred Bion акцентуировал внимание на дальнейшей разработке теоретических положений Melanie Klein в аспекте применения объектных отношений к шизофреническим проявлениям. Анализируя особенности мышления и языка у лиц, страдающих шизофренией, Bion пытался объяснить природу и динамику происходящих у них фрагментации и утраты смыслового значения. Автор обнаружил функционирование дополнительных ассоциаций между шизофреническими расщеплениями, атаками зависти и ярости, описанными Klein, по отношению к «плохому» объекту-материнской груди.

Вслучаях шизофренической психопатологии атака направлена не только на внешний объект, но и на часть своей собственной психики, связанной с объектом/объектами и реальностью в целом. «Ребенок воспринимает связь с объектом как чрезвычайно болезненную и поэтому атакует не только грудь, но и свои собственные психические способности, которые соединяют его с грудью» (Mitchell,Black, 1995). Это - атака на восприятие и мыслительный процесс. Она приводит к разрушению способности воспринимать и понимать реальность, устанавливать содержательный контакт с окружающими людьми. По выражению Mitchell и Black, зависть (в понимании Klein) становится нарушением «аутоиммунного» характера, при котором психика атакует сама себя.

Bion пытался разобраться в «способах», которые используются при атаке психики своих собственных психических процессов, и пришел к заключению, что фокусом атаки являются связи. В результате расщепляются ассоциации между мыслями, чувствами и объектами.

Bion, вслед за Klein, продолжил развитие концепции проективной идентификации. Klein, как известно, определяла проективную идентификацию как фантазию, в процессе которой какая-то часть Self'a переживается как помещенная в другом человеке, с которым Self идентифицирует себя и который пытается контролировать. Bion интересовался влиянием проективной идентификации на человека, на которого эта идентификация произошла. В процессе анализа пациентов с выраженными психическими отклонениями Bion обнаружил, что у него возникают неприятные эмоциональные состояния, приближающиеся к эмоциональным переживаниям пациентов. На основании такого рода наблюдений автор пришел к заключению, что аналитик в ходе проведения анализа на каком-то из его этапов становится «контейнером» психического содержания, изначально принадлежащего пациенту и спроецированного на аналитика.

Таким образом, Bion расширил концепцию проективной идентификации, превратив ее в обоюдный процесс, включающий пациента и аналитика.

Возбуждение и тревога пациента по механизму контагиозности эмоции вызывают тревогу аналитика, депрессивное состояние пациента провоцирует угнетение аналитика. Корни этого явления прослеживаются в наиболее ранних периодах жизни. Младенец «наполнен» беспокоящими его ощущениями, которые он не в состоянии каким-то образом организовать и контролировать. В связи с этим он проецирует эти переживания на мать, которая реагирует на ситуацию и «в каком-то смысле организует переживания для младенца, который интроецирует их уже в переносимой форме». Если мать не настроена на восприятие состояния младенца, он остается поглощенным неорганизованными, фрагментарными и ужасающими переживаниями. Наличие эмоционального резонанса с ребенком, очевидно, необходимо для развития интимности, сопереживания, эмпатии.

Ваналитической ситуации, по представлениям Bion’a, «работает» та же модель. Эта же модель лежит в основе понимания роли проективной идентификации. Межу аналитиком и пациентом происходят сложные взаимодействия, обусловленные диадным характером контакта, интерперсонализацией проективной идентификации.

95

Концепция интерперсональной проективной идентификации в отношениях, складывающихся при проведении психоаналитической терапии, представлена в работах Racker’a по трансференсу и контртрансференсу (Racker, 1953, 1968). Автор придавал большое значение идентификации аналитика с проекциями пациента, с теми сегментами Self'a пациента, которые переживаются аналитиком.

Racker (1953) говорит о том, что «аналитик выполняет две роли:

1)интерпретатора бессознательных процессов;

2)является объектом тех же самых процессов.

Последствия: контртрансференс может вмешиваться и интерферировать, так как аналитик, во-первых, является интерпретатором и, во-вторых, - объектом импульсов…Восприятие может быть правильным, но воспринимаемое может провоцировать невротические реакции, которые повреждают его интерпретационнную способность». Аналитик в роли интерпретатора способен помочь или помешать восприятию бессознательных процессов. Аналитик в качестве объекта изменяет свое поведение, что, в свою очередь, влияет на восприятие его пациентом. Форма интерпретаций, звучание голоса, невербальная коммуникация по отношению к пациенту воспринимаются последним, приводят к личностной трансформации и изменению объектных отношений.

Влияние пациента на аналитика может, например, выражаться в том, что аналитик верит пациенту, если последний атрибутирует на него различные негативные характеристики, то есть аналитик начинает считать себя «плохим» в соответствии с интроецированными плохими объектами, которые пациент спроецировал на него. Это происходит еще и потому, что «союзником» пациента оказывается внутренний элемент личности аналитика-его собственные плохие объекты, которые он в себе ненавидит.

Этот механизм приводит к возможному возникновению у аналитика чувства ненависти к пациенту, что, в свою очередь, активизирует superego аналитика и грозит соответствующими последствиями.

Racker (1968) выступал против характерного для классического психоанализа «мифа аналитической ситуации», характеризующего анализ как взаимодействие между больным и здоровым человеком». Автор изучал объектные отношения в аналитической динамике: «Истина заключается в том, что это - интеграция между двумя личностями, ego которых находится под давлением из id, superego и внешнего мира; каждая личность имеет свои внутренние и внешние зависимости, тревоги и патологические защиты; каждый является также ребенком с его внутренними родителями; и каждый из этих целостных личностей-анализируемого и аналитика – отвечает на каждое событие аналитической ситуации» (с.132).

Комментируя высказывания Racker’a, Mitchell и Black (1995) утверждают, что способность аналитика идентифицировать себя с проекциями на него пациента как раз и позволяет ему использовать эти идентификации для понимания пациента, включая его психопатологические симптомы преследования, депрессии и тревоги.

Следуя концепции объектных отношений, психоаналитик и профессор литературы Cristopher Bollas идентифицировал первичное сознание ребенка как детско-материнскую диаду. Bollas изучал особенности ранних отношений ребенка со средой, в которой он воспитывается. Автор называл эти отношения диадными и подчеркивал, что ребенок воспринимает мать не как объект, не мать как таковую, а как обоюдные отношения, которые возникают между ним и матерью. Он придавал большое значение ритму определенных отношений с объектом и считал, что ритм складывающихся отношений имеет значительно большее значение, чем просто восприятие и качество объекта.

Ребенок чувствует ритмику отношений и колебания эмоциональности, связанные, например, с усталостью. На эмоциональный фон влияют самые разнообразные причины, вызывая его повышение или снижение. По мнению Bollas (1987), впервые осознается не сам объект, не его качества как таковые, а процесс отношения к объекту: «ритмы этого

96

процесса…информируют о природе этого «объектного» отношения…»; «…еще, не будучи полностью идентифицированной как другая, мать переживается как процесс». Это отношение между ребенком и матерью (или кем-то другим, осуществляющим заботу), ребенок интернализует, то есть интернализует «процесс, извлекаемый из объекта» и вводит его в свое сознание и бессознательное.

Интернализация, с точки зрения автора, имеет большое значение, т.к. оказывает дальнейшее влияние на всю последующую жизнь человека и его отношения с людьми. Bollas рассматривает чувства и поведение в различном возрасте в ракурсе воссоздания интернализованных в младенческом периоде межличностных отношений.

Диадные отношения с матерью оставляют тень объекта, которая присутствует в сознании как неосознаваемое явление и в то же время влияет на него. Ряд ситуаций, с которыми встречается человек, могут стимулировать оживление тени, то есть они могут инициировать оживление состояний, которые имеют корни в очень раннем детском опыте. При этом возникают кратковременные мимолетные, неподдающиеся анализу настроения. Вдруг становится смешно, грустно, тревожно и пр. Эти чувства носят вначале свободно плавающий характер. Впоследствии они находят проекцию.

С точки зрения Bollas, тени, которые оживают в сознании, являются причиной смены настроений, поскольку в этих состояниях репродуцируются, воссоздаются, повторно воспроизводятся и повторно переживаются прежние эмоциональные состояния младенческого и раннего возраста.

Настроения, по мнению автора, являются «сложными Self-состояниями, в которых из «кладовых памяти» возникают и повторно переживаются «прежние младенческодетские» переживания и состояния бытия (1987). Таким образом, «когда индивидуум входит в настроение, он может быть каким-то прежним Self'ом (1987:100), например, объектом любви и восхищения; переживающим чувство вины, унижения; объектом, на который не обращают внимания - отвергнутым и т. д.».

Настроения имеют ядро, которое, согласно терминологии Bollas’a, определяется в качестве “консервативного объекта» (имеются в виду диадные переживания). Состояние называется «консервативным», поскольку в нем законсервирована интактная часть детского переживания себя и/или других. Это консервативное ядро не имеет тенденции к изменению под влиянием меняющихся средовых условий. Оно действует как мнемонический контейнер особого Self-состояния, законсервированного, вследствие его связи с продолжающимися переговорами с каким-то аспектом раннего родительского окружения.

Ребенок, таким образом, не только интернализует свои переживания, но и консервирует Self-состояния, которые, в конце концов, становятся постоянными чертами его характера.

Более того, его внутренний мир состоит не просто из Self'а и репрезентации объекта. Ребенок может перенести переживание, которое регистрируется не посредством репрезентации, а посредством чувства идентичности. «Таким образом, ребенок может иметь глубокое Self-переживание, не будучи готовым связать это состояние бытия с каким-либо объектом. Такие Self-состояния…привносят…чувство идентичности и поэтому консервируют детское чувство себя и чувство бытия» (1987). Подобная динамика включает консервирование травматических событий, которые ребенок еще не в состоянии интегрировать.

Bollas обращает специальное внимание на психические травмы раннего детства, являющиеся результатом родительского насилия, пренебрежения, отсутствия родительского контакта. Автор связывает происхождение «настроений» (по крайней мере, негативных) с дефектом отношений в родительско-детской диаде. Эти состояния прочно консервируются в памяти и присутствуют в дальнейшей жизни.

Представляется возможным выделить две основные причины консервации этих экзистенциальных состояний:

97

1)состояния не могут подвергнуться процессу трансформации, символизации, репрезентации, например, в зрительных имиджах, и быть управляемыми в связи с ранним возрастом;

2)состояния сохраняют континуальность (продолжительность) отношений с родителями, перенося их с детства во взрослый возраст. Континуальность сохраняется, несмотря на неадекватное родительствование, болезненный опыт раннего контакта с родителями.

Bollas полагал, что результатом второй причины может являться разрыв отношений пациента с аналитиком, прекращение терапии по инициативе пациента в ситуациях угрозы охраняемого пациентом консервативного ядра отношений с родителями. Следует иметь в виду, что консервативные объектные отношения фиксируются в довербальном периоде, когда не сформирована способность к вербализации и отсутствуют психические репрезентации.

Регистрация происходит, согласно Bollas’у, на уровне первичных диффузных «ощущений» и аффективности.

Bollas применяет по отношению к окружающей ребенка первичной среде термин «трансформирующий объект», то есть объект, вызывающий у ребенка трансформацию. Jones (1991) комментирует эту дефиницию и считает, что для большей ясности лучше пользоваться термином “трансформирующее объектное отношение», так как при этом ребенок обучается трансформировать переживание в информацию о себе и окружающем мире.

Ранние трансформирующие объекты оставляют след в психике ребенка, и «отбрасывают длинную тень» на всю последующую жизнь. В периоды кризиса, в экстремальных ситуациях человек особенно нуждается в трансформирующем объекте, который в состоянии стать для него как бы «точкой отсчета», фокусом «заземления». Оживление связи с трансформирующим объектом создает чувство психологического комфорта, позволяет найти в себе силы для интеграции нового опыта. Один трансформирующий объект может быть замещен в определенной степени другим трансформирующим объектом. В «эстетических» (терминология Bollas'a) состояниях таким новым трансформирующим объектом может стать музыкальное или поэтическое произведение, природа, какой-то другой человек. Контакты с трансформирующими объектами очень важны, поэтому человек ищет их всю жизнь.

Теория объектных отношений получает развитие в работах Dorpat, Miller (1992). Авторы обращают особое внимание на значение интеракций, происходящих между пациентом и терапевтом во время аналитической терапии. Dorpat и Miller критикуют классический психоанализ, в связи с присущей последнему недооценкой фактора межличностного общения. Это «белое пятно» связано с фундаментальной ошибкой атрибутирования-«тенденцией атрибутировать поведение исключительно к предиспозициям действующего лица и игнорировать мощные ситуационные детерминанты поведения» (Nisbert, Ross, 1980).

Dorpat и Miller подчеркивают роль первичного процесса в бессознательной коммуникации. Ошибка Freud'a, по их мнению, заключается в его убежденности в том, что проявления первичного процесса происходят из эндогенно возникающих бессознательных фантазий и что вся система первичного процесса изолирована от взаимодействия с окружающей средой.

Современные исследования показывают, что система первичного процесса напрямую включена во взаимодействие с другими людьми и объектами. Эта система бессознательно анализирует значение этих взаимодействий, что находит выражение в разнообразных «продуктах»-дериватах первичного процесса (Dorpat, Miller, 1992). Дериваты первичного процесса ранее рассматривались как производные бессознательных фантазий, в наличии которых авторы сомневаются. В настоящее время анализируется обнаруженный факт участия в формировании дериватов первичного процесса

98

бессознательных попыток выразить смысл и значение реальных, а не фантастических взаимодействий с людьми и объектами.

Weiss и Sampson (1986) заменяют термин «бессознательные фантазии» термином «бессознательные убеждения», придавая последнему другое смысловое значение. Результаты проведенных авторами исследований подтверждают, что именно бессознательные убеждения могут становиться патогенными и играть главную роль в развитии психопатологии.

Патогенные убеждения следует дифференцировать с фантазиями. Содержания фантазий не нуждаются в какой-либо «проверке» или тестировании реальностью. Индивидуум относится к фантазиям не так, как к реальности. Freud обращал внимание на то, что фантазии «регулируются принципом удовольствия» и направлены на удовлетворение желаний (хотя это относится к содержанию далеко не всех фантазий).

Различия фантазий и патогенных убеждений проявляются уже в детском возрасте. Дети получают удовольствие от фантазий, но не получают его от патогенных убеждений. Последние вызывают у детей страх и подавляют конструктивную активность. Фантазируя, ребенок отвлекается от неприятных или угрожающих ему аспектов реальности, «изменяет» реальность в соответствии со своими желаниями. Патогенные убеждения воспринимаются ребенком как реальные.

Weiss и Sampson (1986) полагают, что патогенные убеждения и связанные с ними эмоции тревоги, страха, вины, стыда обеспечивают «первичные базисные мотивы для развития и сохранения патологических защит и ингибиций». Авторы приходят к заключению, что все формы психопатологии имеют в своей основе «критический элемент», которым являются патогенные убеждения.

Анализируя структуру патогенного убеждения, Weiss и Sampson выделяют в ней несколько компонентов. Они пишут: «патогенное убеждение состоит, по крайней мере, из четырех компонентов:

1)подходы, импульсы или цели, воспринимаемые в качестве опасных;

2)виды опасностей, которые оно предсказывает;

3)виды средств, которыми оно располагает;

4)сила убеждения, которая ему присуща.

Варьируя этими четырьмя компонентами, можно обнаружить патогенные убеждения, лежащие в основе любой формы психопатологии» (с.325).

Dowling и Pine (1985) считают необходимым проводить разграничение между патогенными убеждениями и возвращающимися воспоминаниями о травматических событиях. Так, например, у детей в результате переживания психических травм могут возникать образные воспоминания травмирующих ситуаций, и в то же время эти воспоминания могут «наслаиваться» на патогенные убеждения, существовавшие до травмы. (Наличием этого механизма, с нашей точки зрения, можно объяснить более тяжелое течение посттравматического стрессового расстройства у лиц, воспитывавшихся в неблагополучных условиях, способствующих формированию патогенных убеждений).

Патогенное убеждение, согласно Weiss’у и Sampson’у, формируется в результате конфликтов и травм, связанных с Self-объектными отношениями детей с другими людьми и, прежде всего, родителями.

Представляется возможным выделить две закономерности возможного развития патогенного убеждения у детей:

1) ребенок обнаруживает, что его попытки реализовать какое-то желание, добиться какой-то цели могут разрушить наиболее значимые связи с родителями. В результате у него развивается патогенное убеждение, связывающее достижение цели или реализацию желания с угрозой его связи с родителями. Последствием такого патогенного убеждения является необходимость защитить себя перед осознанием цели для того, чтобы не разорвать связь с родителями.

99

2) Вторая закономерность, приводящая к формированию патогенной убежденности, заключается в том, что ребенок ретроспективно обвиняет себя в возникновении какого-то травмирующего события, как, например, развод родителей или серьезная болезнь одного из них.

Патогенное убеждение продолжает оказывать свое влияние на психологическое состояние в последующие возрастные периоды. Выявление содержания патогенного убеждения является важным элементом психоаналитической терапии.

Например, пациентка колеблется и никак не может решиться обратиться по собственной инициативе за консультативной и лечебной помощью по поводу проблем, касающихся ее взаимоотношений с родителями мужа. Анализ показывает наличие у нее бессознательного патогенного убеждения в том, что ее мать заболеет или с ней что-нибудь случится, если она будет принимать самостоятельные решения. В процессе аналитической терапии прослеживается ретроспективный путь патогенного убеждения вплоть до раннего детского периода, когда мать осуждала попытки дочери вести себя независимо.

Dorpat и Miller (1992), как уже упоминалось, критически относятся к концепции Freud'a о бессознательных фантазиях. Авторы считают надуманным и недоказуемым существование бессознательных фантазий и тем более заключение о том, что они являются первичным источником разорванных и иррациональных мыслей. Такого типа интерпретации игнорируют, по их мнению, объектные отношения и интеракции между пациентом и аналитиком, которые, наряду с диспозициями пациента, определяют характер трансференса и эмоциональных реакций пациента.

В качестве альтернативы Dorpat и Miller предлагают концепцию «бессознательного анализа значений». Бессознательный анализ значений происходит автоматически; его продуктом как раз и являются дериваты первичного процесса. Сюда включаются имиджи, элементы невербальной коммуникации, аффекты и нарративы. Бессознательное в процессе Self-объектных отношений создает значения, и это является его важной функцией, о чем не упоминается в традиционном психоанализе. Бессознательному таким образом придается ранг психической функции более высокого уровня.

Эта концепция находит подтверждение в работе Weiss и Sampson (1986). Их исследования демонстрируют, что в осуществлении функций высшего психического уровня (мышление, принятие решений, оценка, планирование, постановка цели и др.) участвуют не только сознательная, но и бессознательная части психики. Система первичного процесса бессознательно и автоматически производит быструю оценку текущих событий, включая себя и других. Анализ значений, таким образом, происходит не только на сознательном, но и на бессознательном уровнях и связан с потребностью человека ощущать значимость своих отношений с внешним миром и адаптироваться к нему. В результате такого бессознательно-сознательного анализа по отношению к анализируемому событию могут быть активизированы различные виды психической деятельности, эмоциональные состояния, схемы поведения, защитные реакции и др.

Бессознательный анализ значений включает также оперирование материалами, ранее находящимися в сфере сознания, а затем «спустившимися» в бессознательное. Речь идет, например, об обучении навыкам, которые со временем становятся бессознательными и выполняются автоматически. В настоящее время имеется ряд данных, подтверждающих, что большая часть когнитивных процессов может протекать бессознательно и не вербализуется (Kihlstrom, 1987 и др.). Пациенты на уровне первичного процесса во время аналитической терапии бессознательно анализируют интеракции с терапевтом.

Dorpat и Miller (1992) обращают внимание на часто совершаемые психоаналитиками ошибки в интерпретации переживаний пациентов, сводя последние исключительно к влиянию эндогенных (внутриличностных) факторов и игнорируя характер Self-объектных отношений в терапии. Авторы приводят конкретный пример из работы Dewald’a (1972), когда директивная манера поведения психоаналитика привела к формированию у пациентки его негативного образа с соответствующими аффективными

100

реакциями, но, несмотря на это, полученная специалистом информация ошибочно интерпретировалась им как «трансферентные фантазии» и «нереалистическое поведение», связанное только с интрапсихическими причинами, особенностями детских отношений с отцом и др.

Теория объектных отношений находит отражение в работе Fast’a (1985) «Теория явления». Автор использует теорию явления при анализе первичного процесса и объектных отношений. Теория явлений предлагает рассматривать «явление» (event) в качестве основной единицы переживания и психической структуры, репрезентирующей «Self в интеракции с не-Self’ом». Явления представляются как базисные единицы архаической когниции, свойственной первичному процессу, и присутствуют в рефлексах ребенка уже с момента его рождения. Первичный процесс бессознательно анализирует значения явлений. Этот анализ захватывает, в первую очередь, взаимодействия между Self’ом и другими людьми. В дальнейшем он создает репрезентации значения происходящих событий в дериватах активности первичного процесса.

Теория явления основана на постулате, согласно которому развитие индивидуума происходит посредством дифференциации Self’a и не-Self’а. Теория использует модель объектных отношений для понимания развития психической структуры. Основным содержанием когниции первичного процесса, согласно Fast’у, является репрезентация специфических отношений со средовыми факторами.

EGO и SELF ПСИХОЛОГИЯ

Становление ego психологии характеризовалось смещением интереса аналитиков с изучения содержаний бессознательного к стремлению понять процессы, посредством которых эти содержания удерживаются от их осознания. Удерживающие процессы локализованы в ego и являются операциями, осуществляемыми ego.

Как известно, ego, по Freud’у, выполняет функции адаптации человека к окружающей его реальности и поиска возможностей реализации в конкретной ситуации определенных желаний id с соответствующим сдерживанием стремлений, представляющих опасность, в связи с их социальной неприемлемостью. Ego функционирует по принципу реальности и является почвой для возникновения вторичного процесса мышления, основанного на последовательности, логике и связи с реальностью. Таким образом, ego осуществляет посредническую функцию между требованиями id и сдерживающими факторами реальности.

Необходимо понимать, что в ego содержатся не только сознательные, но и бессознательные элементы. Сознательные аспекты олицетворяют то, что человек понимает, говоря о себе «я». Бессознательные - включают различные виды психологических защит: репрессию, перемещение и др. Результаты ряда исследований показывают, что психологические egoзащиты формируются в детстве и играют значительную роль в адаптации. Тем не менее, в более поздние периоды жизни, в других ситуациях и в новом социальном окружении эти защиты могут стать не только непригодными, но даже вредными, приводя к социальной дезадаптации.

Функционирующие бессознательно элементы ego включают также «примитивные эмоциональные реакции» (McWilliams, 1994) на события, которым противопоставляется мощная психологическая защита, например, такая, как отрицание.

Сознательную часть ego называют «наблюдающим ego». Наблюдающее ego рационально. Оно в состоянии комментировать и описывать свои переживания. В процессе психоаналитической терапии наблюдающее ego вступает в контакт с аналитиком, стараясь понять себя, разобраться в «тотальном Self'е».