22 Глава 1

Если столь огромное число полномочий приходилось в Северной Америке ХУIII в. на «монархическую» ветвь, что же оставалось тогда для «демократической» ветви? И можно ли говорить о ее реальной власти, а следовательно, о реальном значении американского смешанного правления? Эта проблема породила широкую и длительную дискуссию среди американских исследователей. Во второй половине ХХ в. наиболее авторитетные исследователи, среди них Дж. Грин, Дж. Поул, Б. Бейлин, Э. Морган», пришли к выводу, что власть колониальных ассамблей, формально резко уступая власти губернаторов, фактически постоянно возрастала на протяжении всего ХУIII в., так что «демократическая» ветвь стала реальным противовесом «монархической».

На чем основывалось влияние колониальных ассамблей? Главным образом на том, что ассамблеям удалось шаг за шагом сосредоточить в своих руках власть над финансами и бюджетом, поставив губернаторов в зависимость во всех их расходах. Ассамблеи повсеместно приобрели право вводить налоги, определять ежегодный бюджет колоний, устанавливать размеры жалованья для всех должностных лиц, включая самого губернатора. Используя полную финансовую зависимость исполнительной власти от законодателей, ассамблеи принуждали губернаторов утверждать те или иные законопроекты, назначать нужных им людей на различные должности, принимать угодные им решения.

Приведу несколько примеров эффективного использования ассамблеями сосредоточившейся в их руках «власти кошелька». В 1721 г. массачусетская ассамблея уведомила губернатора, что утвердит его жалованье только в том случае, если он одобрит ее законопроекты. Губернатор капитулировал. В 1748 г. нью-йоркская ассамблея в ответ на попытки губернатора д. Клинтона изложить вето на предложенный ею законопроект перестала финансировать деятельность исполнительной власти. Губернатор сдался. В 1748 г. губернатор Южной Каролины сообщил в Лондон, что ассамблея, сосредоточив финансовую власть, диктует назначения на все должности. Американские историки, доказывающие, что представительные органы пользовались реальной властью в Северной Америке, накопили сотни подобных примеров.

Все эти примеры не отменяют, однако, фактов противоположного толка, свидетельствующих, что и губернаторы часто подчиняли себе ассамблеи, добивались их роспуска, переноса заседаний, навязывали свои решения и назначения. На протяжении всего ХУIII в. ассамблеи так и не смогли добиться принятия ряда жизненно важных для себя решений, например закона о регулярных выборах представительных органов, в значительной мере определявшего независимое положение парламента в Англии. По своему правовому статусу колониальные ассамблеи никак не могли быть названы парламентами, а, именуя себя таковыми, явно

Колониальный опыт 23

выдавали желаемое за действительное. Их взаимоотношения с губернаторами превратились в нескончаемое сражение, в котором, как свидетельствовал весь колониальный опыт, у них не было шансов на решающую победу.

В десятилетия перед Американской революцией позиции ассамблей стали даже ослабевать. После Семилетней войны губернаторы, осуществляя волю английского монарха и парламента, стали жестко подчинять ассамблеи своей воле, что с правовой точки зрения трудно назвать произволом или даже незаконными действиями, ибо роспуск представительных органов, отмена их решений, отказ проводить их выборы вполне соответствовали имперскому законодательству. Характеристика, данная в канун Американской революции одним из лидеров колонистов РГ. Ли политической системе Виргинии, в которой «две трети законодательной, вся исполнительная и вся судебная власть оказались сосредоточены в одних руках (королевского губернатора — Ант.), что означало на практике тиранию» может быть распространена и на большинство других провинций. Показательно и то, что английского короля Георга I не удовлетворяла политическая система только корпоративных колоний, охарактеризованная им как «странная форма правления».

***

В американской историографии одним из самых дискуссионных всегда был вопрос о том, насколько демократичной была «демократическая ветвь» политической власти в провинциях. Ответ, по мнению большинства историков, зависит от того, сколько взрослых белых мужчин имело право участвовать в выборах в колониальные ассамблеи. В начале ХХ в.

К. Беккер, тогда главный авторитет среди специалистов по колониальному периоду, доказывал, что в Нью-Йорке голосовали не более 50% взрослых белых мужчин, а в целом в колониях «значительное меньшинство взрослых мужчин было лишено избирательного права». В середине ХХ в. другой известнейший историк, К. Росситер, утверждал, что голо совать мог только один из четырех мужчин. В 1950-х гг. супруги Браун, основываясь на анализе завещаний, налоговых ведомостей и иных документов, характеризующих имущественное положение жителей Массачусетса и Виргинии, пришли к выводу, что в первой колонии не менее 90%, а во второй более чем 85% взрослого мужского населения имели право участвовать в выборах. Этот вывод был широко подхвачен в американской историографии, выдвинувшей тезис о господстве в колониальной Америке «демократии среднего класса». Среди тех, кто первым авторитетно оспорил данный тезис, был историк Ч. Уильямсон, который на основании данных, собранных по всем колониям, пришел к выводу, что из-