Очевидно, что задача системного описания мотива с точки зрения вероятностной семантической модели необходимо требует синтеза обоих подходов. Во второй части книги мы предложим опыт такого синтеза: модель аналитического описания мотива на основе вероятностных принципов.

2. СИНТАКТИКА МОТИВА

Под синтактикой мотивов мы понимаем закономерности сочетания мотивов, точнее, их событийных реализаций в нарративе.

2.1. МОТИВ В ЕГООТНОШЕНИИ К ФАБУЛЕ

Если рассматривать знаковый феномен мотива в плоскости фабулы и сюжета как двух полюсов организации нарратива, то следует соотнести измерение синтактики мотива с уровнем фабулы как уровнем организации тематически связного повествования, а измерение прагматики мотива — с уровнем сюжета как уровнем организации актуальногосмыслаэтого повествования.

Постановку проблемы сочетаемости мотивов находим у А. Н. Веселовского, оценивавшего «схематизм сюжета» (т. е. его мотивную структуру) как «уже наполовину сознательный» — по сравнению со «схематизмом» самого мотива [Веселовский, 1940, с. 495]. С точки зрения различения сюжета и фабулы, ученый, по существу, говорит именно о схематизме фабулы— ср.: «Под сюжетом я разумею тему, в которой снуются разные положениямотивы» [Там же, с. 500; курсив наш. — И. С; см. также: с. 501, где автор применительно к авантюрному роману прямо говорит о «фабуле» как его мотивной схеме]. В целом для А. Н.Веселовского сознательный характер схематизма фабулы как устойчивого тематического сочетания мотивов является «актом творчества» в рамках повествовательной традиции — например, традиции народной сказки"[Там же, с. 495].

Обозначенный А. Н. Веселовским фабульный «схематизм» мотивов народной сказки в ее волшебной разновидности, явился предметом изучения в «Морфологии сказки» В. Я. Проппа — несмотря на теоретическое непризнание исследователем самого понятия мотива.

По существу, всякий повествовательный жанр в рамках своей традиции и в пределах своего репертуара мотивов вырабатывает определенный фабульный «схематизм», иначе — определенную

эту закономерность выше, в 3 разделе второй главы, опираясь на наблюдения M. M. Бахтина в отношении авантюрного романа [Бахтин, 1986,с. 121—290], В. О. Ключевского в отношении христианского жития [Ключевский, 1988, с. 358—438], Д.С.Лиха-

Важно отметить, что на уровне семантических инвариантов мотивики (или, собственно, на уровне функций) фабульные «схемы» различных повествовательных жанров сами восходят к единому повествовательному инварианту, в основных чертах соотносимому с последовательностью функций волшебной сказки, как она была определена В. Я. Проппом. Об этом писали в широко известных работах А. Греймас и К. Бремон [Греймас, 1985; Бремон, 1983]. В отечественной литературе проблема повествовательного подобия литературных произведений и волшебной сказки на уровне семантических инвариантов мотивики рассматривалась в работах современных исследователей [Смирнов, 1972; Шайкин, 1974; Михалина, 1977; Алексидзе, 1979; Чалкова, 1985; Ромодановская, 1994; Тюпа, 1996в; Силантьев, 1999в]. И дело здесь не только в том, что многие повествовательные жанры литературы генетически восходят к структуре волшебной сказки, но и в том, что сама сказка представляет тот же самый повествовательный инвариант, носящий поэтому характер нарративной универсалии как фольклорной, так и литературной традиции (см. об этом: [Тюпа, 1996в]). Соответственно, и ряд ключевых функций (и, соответственно, мотивов), выделенных В. Я. Проппом на материале волшебной сказки, носит универсальный характер в рамках этого повествовательного инварианта: таковы функции вредительства, недостачи, отправки, испытания, борьбы, победы, ликвидации недостачи, возвращения, преследования, спасения и др.

2.2. СЕМАНТИЧЕСКИЕ ФАКТОРЫ СОЧЕТАЕМОСТИ МОТИВОВ

Семантическим факторам сочетания мотивов в мифологическом нарративе посвящены наблюдения Е. М. Мелетинского в статье «Семантическая организация мифологического повествования и проблема семиотического указателя мотивов и сюжетов»

112 Часть I. Проблемы теории мотива

[Мелетинский, 1983]. В качестве «элементарного механизма» сложения мотивов в нарративе мифа ученый определяет «суммирование однородных мотивов». На примере мотивов творения автор раскрывает эту формулу таким образом: «складываются либо предикаты (конкретные способы творения), либо агенсы (различные боги или культурные герои), либо объекты творения» [Там же, с. 121]. В терминах дихотомической теории мотива это положение можно переформулировать как последовательное событийное развертывание в нарративе семантических вариантов мотивного инварианта.

Другой элементарный механизм сюжетосложения, выделяемый Е. М. Мелетинским, еще более наглядно демонстрирует связь синтактики и семантики мотива и заключается «во введении нового мотива, дополнительного к исходному (...) и представляющего собой его известное отражение, преобразование» [Там же, с. 122].

Семантическое преобразование исходного мотива в дополнительный мотив в пределах единой фабульной синтагмы может проявляться в виде «зеркального инвертирования» мотива, при котором мотивный предикат получает семантически противоположное значение (например, смерть— воскресение); в виде «отрицательного параллелизма», когда значение исходного мотива выражается в «снятой» форме неудачного действия (например, творение — подражание); в виде «метафорического (метонимического) трансформирования исходного мотива» [Там же, с. 122—123].

Проблеме семантических факторов сочетаемости мотивов в эпическом нарративе посвящена работа Б. Н. Путилова «Мотив как сюжетообразующий элемент» [Путилов, 1975].

Показательна приверженность исследователя к семиотической трактовке феномена мотива. Мотив уподобляется слову (и шире — знаку) и рассматривается в парадигматическом и синтагматическом плане — в системе повествовательного «языка» фольклора (в котором мотивы выступают носителями системных значений эпического нарратива) и в системе повествовательной «речи» (в которой мотивы в конкретном фабульном контексте приобретают конкретное событийное содержание).

Следование семиотическому подходу позволяет ученому раскрыть специфику семантического поведения мотива на синтагматическом уровне — в составе эпической фабулы и в ряду смежных мотивов.

мотивов в синтагме эпического нарратива: «Особенно характерно ДЛЯ эпического сюжетообразования наличие взаимозависимости (между постоянными) в некотором ряду мотивов. Имплицирующая сила какого-либо исходного мотива действует на определенном отрезке, затем она ослабевает или исчезает, появляется новый «порождающий» мотив, к которому примыкает новая серия и т. д.

Можно сказать, что эпический сюжет представляет собой сложную комбинацию не отдельных мотивов, а их серий, своеобразных блоков.

Мотив в эпическом произведении «живет» в составе «блока». В сюжете значимы не только мотивы, но и «блоки», и значение их не равно сумме значений входящих в них мотивов» [Путилов, 1975, с. 151—152].

Отсюда главный вывод: несвободная сочетаемость мотивов в нарративе приводит к их семантической диффузии. Мотивы оказываются синтагматически связанными и образуют семантически целостные блоки.

Отметим взаимосвязь наблюдений Б. Н. Путилова и Е. М. Мелетинского: по Б. Н. Путилову, «порождающий» мотив имплицирует серию, или блок семантически родственных мотивов — а самая импликация происходит в соответствии с закономерностями, обнаруженными Е. М. Мелетинским.

Обратим внимание и на то, что идея семантической импликации мотива и дальнейшее порождение серии связанных мотивов очень хорошо описывает специфику мотивного схематизма жанров традиционного, канонического повествования — будь то житие святого или роман приключений.

2.3.СЕМАНТИЧЕСКАЯ ДИФФУЗИЯ МОТИВОВ

ВПОВЕСТВОВАТЕЛЬНОЙ СИНТАГМЕ

Явление семантической диффузии мотивов в повествовательной синтагме можно последовательно описать с точки зрения вероятностного подхода.

Семантическое поле мотивики в целом носит непрерывный, или континуальныйхарактер. Это вызвано тем, что вероятностные семантические оболочки мотивов, в отличие от дискретных и жестко определенных ядерных сем, имеют принципиально нечеткие, размытые границы.