2.3 Реализация приема «остранения» в романе Юрия Олеши «Зависть». Прием «остранения» как базовый прием формалистского произведения.

Итак, в очередной раз вернемся к утверждению, что роман Юрия Олеши «Зависть» носит черты формалистского направления. Фантазия в формировании структуры формалистского произведения имеет определяющее значение, ведь без фантазии невозможно рождение новой формы.

Поэтому использованию приема остранения в романе – одного из основных приемов формалистского произведения – мы уделим особое внимание в нашей работе.

Среди многих исследователей теории формализма бытует мнение, что вся теория формализма выстроилась на введённом Виктором Шкловским принципе «остранения».

По О. Ханзен-Леве, формалисты - «прежде всего Шкловский — отождествляли конкретные, частные средства литературной техники с принципом остранения как универсальной эстетической предпосылкой». (Ханз.-Л., стр.13)

Именно поэтому в теории формализма понятие «прием остранения», введенное В.Шкловским, занимает ведущую позицию.

Приём остранения напрямую связан с понятием «образ» и способами его реализации в рамках литературного произведения. Данный приём в первую очередь связан с преодолением автоматизма в восприятии посредством и с помощью воображения. В подтверждение данного тезиса обратимся к работе Бориса Эйхенбаума «Теория формального метода»:

«Искусство понимается как способ разрушения автоматизма в восприятии, целью образа признается не приближение значения его к нашему пониманию, а создание особого восприятия предмета, создание „виденья“ его, а не „узнаванья“. Отсюда — обычная связь образа с остранением». (Эйхенбаум, Теория формального метода)

«Действия, становясь привычными, погружаются в бессознательное, и задача искусства состоит в том, чтобы извлечь их оттуда, заново предъявить нашему сознанию». (М.Эпштейн, «Жуткое и странное в теоретической встрече З.Фрейда и В.Шкловского)

Итак, основной целью приёма остранения служит создание особого восприятия предмета, которое невозможно, насколько нам представляется, без активизации процессов воображения или фантазии.

Что же касается самого «создателя» приёма остранения Виктора Шкловского - то он определяет прием остранения следующим образом:

«Вещи, воспринятые несколько раз, начинают восприниматься узнаванием: вещь находится перед нами, мы знаем об этом, но ее не видим. Поэтому мы не можем ничего сказать о ней». (Шкловский, «Искусство как прием»)

Стало быть, основная задача писателя и поэта, создающего художественное произведение, - за счет описательных конструкций, посредством мастерства слова заставить читателя именно увидеть вещь, как нечто новое, а не узнать её, как что-то привычное. Возможно же это посредством подачи этой вещи через затрудненную форму.

"И вот для того, чтобы вернуть ощущение жизни, почувствовать вещи, - утверждает В.Шкловский, - для того, чтобы делать камень каменным, существует то, что называется искусством. Целью искусства является дать ощущение вещи, как видение, а не как узнавание, приемом искусства является прием "остранения" вещей и прием затрудненной формы, увеличивающей трудность и долготу восприятия, так как воспринимательный процесс в искусстве самоценен и должен быть продлен; искусство есть способ пережить деланье вещи, а сделанное в искусстве не важно» (Шкловский, искусство как прием)

Термин Шкловского, с точки зрения О. Ханзен -Лёве, «концентрирует в себе требование новизны, доминирующее в сознании человека Нового времени, которое находит свое наиболее радикальное, если не драматичное воплощение в парадигме модернизма».

В свою очередь, В.Эрлих утверждает, что «прием остранения» - это не только лозунг литературно авангарда, но всеобщий и извечный принцип художественной литературы». (Эрлих, стр.175)

Стало быть, прием остранения – один из базовых принципов, использование которого позволяет перевести литературу из разряда нехудожественной в разряд художественной.

«Поэт работает с языком так же, как музыкант работает с нотами, а живописец — с красками», - утверждает В.Эрлих. (Эрлих, стр.187)

Стоит отметить, что Олеша делает это более чем удачно. Посредством слова, при помощи метафор, истинным мастером которых он является, он из привычных на первый взгляд вещей создает новый мир, который преподносит читателю. И читатель видит вроде бы привычный ему мир, но уже не узнаёт его.

Уже на первых страницах романа мы сталкиваемся с подобными явлениями: «Квартира на третьем этаже. Балкон висит в лёгком пространстве. Широкая загородная улица похожа на шоссе. Напротив внизу – сад: тяжёлый, типичный для окраинных мест Москвы, деревастый сад, беспорядочное сборище, выросшее на пустыре между трёх стен, как в печи». (Олеша,Зависть)

Мы видим балкон, но кто бы мог предположить, что балкон может «висеть в лёгком пространстве»? Или обычный сад становится «тяжёлым, <…> беспорядочным сборищем, выросшим на пустыре между трёх стен, как в печи».

Олеша оперирует приёмом остранения не только для пейзажных, но и для портретных описаний: «На груди у него, под правой ключицей, был шрам. Круглый, несколько топорщащийся, как оттиск монеты на воске. Как будто в этом месте росла ветвь и её отрубили». (Олеша, Зависть)

Мы видим шрам, и понимаем, что это обычный шрам, который, может быть, есть у сотни людей. Но, благодаря описательному таланту Олеши, этот шрам перестаёт быть обычным шрамом, ибо мы видим уже не шрам, а отрубленную ветвь, и перестаём узнавать его в его привычном виде.

«Иногда образная пластика сравнения у Олеши настолько сильна, - отмечает В.Перцов, - что гипнотически приковывает к себе, как в стихотворении особенно удачная строка, которая начинает жить отдельно как афоризм или крылатое выражение». (В.Перцов, Мы живем впервые, стр.151)

Остранение стало одним из центральных понятий русского формализма. Посредством данного приёма предмет в некотором роде «вырывается» из привычного его понимания, он в привычном своём восприятии становится неузнаваемым. В абсолютно привычных вещах Олеша заставляет нас видеть новые, создавать непривычные образы.

Весеннее утро у Олеши приобретает розовый оттенок, а цветы в горшках цветут киноварью:

«Розовейшее, тишайшее утро. Весна в разгаре. На всех подоконниках стоят цветочные ящики. Сквозь щели их просачивается киноварь очередного цветения». (Олеша, «Зависть»)

Ваза, обычная ваза, превращается во фламинго: «Тончайшего фарфора ваза, округлая, высокая, просвечивающая нежной кровеносной краснотою. Она напоминает фламинго». (Олеша, «Зависть»)

Обычный переулок Олеша наделят качественной характеристикой: «Переулок суставчат. Я тягостным ревматизмом двигаюсь из сустава в сустав. Меня не любят вещи. Переулок болеет мною». (Олеша, «Зависть»)

Вообще метафоры стали «визитной карточкой» Юрия Олеши. Это инструмент автора, позволяющий придать тексту свежесть, новизну, создать новую форму.

А.Белинков, говоря о метафорах и об их связи с реальным и воображаемым, утверждал, что «нормальные вещи вызывают вполне реальные последствия Метафоры держат вещи, роман на зыбкой границе реальности и фантастики». (Белинков)

То есть метафора направлена на преображение реального мира и превращение его в мир фантазийный.

Олеша не боится экспериментировать. Фантазия открывает ему самые смелые метафоры, которые он, без лишней осторожности, включает в свой роман.

«Самые смелые метафоры Олеши, - пишет В.Шкловский, - когда мосты похожи на кошек - читаются детьми «с визгом», так как они тоже видят мир по-новому, заново приходят в мир. Мир детей метафоричен, это мир смелых видений и сравнений. Одно «детское слово» миф фантастики превращает в реальность. (Шкловский, глубокое бурение)

Аркадий Белинков в своём критическом очерке о романе Юрия Олеша «Зависть» говорит о способности Олеши видеть мир по-новому. И не только о его способности, но и о его желании дать возможность видеть мир по-новому другим:

«Нужно видеть мир по-новому. Юрий Олеша серьезно относится к этому. Он говорит: «Нужно видеть мир по-новому». (Белинков, стр.12)

«Для того чтобы увидеть мир по-новому, писатель создает специальную зрительную ситуацию». (Белинков, стр.12) Делает же это он посредством введения новых образов не без помощи метафор, посредством переноса изображаемого на иной план реальности.

В способности видеть мир по-новому и проявляется категория фантазии как таковая, ведь создание чего-то нового и есть одна из отличительных особенностей фантазии, как было уже отмечено нами ранее.

Более того, приём остранения помогает в построении структуры новых образов.

Говоря о реализации приема остранения в «Зависти», Вячеслав Полонский отмечает, что «Олеша умеет видеть так, как не видит обыкновенный смертный. Он играет своим зрением, как биноклем, приставляя его к глазам читателя. Многочисленны приёмы, с помощью которых искусство достигает такого эффекта. Олеша преимущественно пользуется тем, который он называет «детскостью представлений». Приём этот позволяет автору показывать вещь с неожиданных, а потому впечатляющих, возбуждающих внимание сторон. Он производит при этом в нашем созерцании мира небывалые перемены, нарушает оптику, геометрию, естество, удаляет перспективу, сгущает краски, смещает плоскости, показывает нам отражение мира то в уличных зеркалах, то в оконных стёклах, то в пуговицах. Этим он «остраняет» вещи, делает их новыми, невиданными, острыми. Оттого-то мир, построенный в «Зависти», так свеж, молод, стереоскопичен, глубок, многопланен и вызывает сильное, как бы неслыханное впечатление». (Полонский, «Преодоление «Зависти»)

Через приём остранения Олеша создаёт новый мир взамен старого, позволяет нам по-иному взглянуть на вещи. А, стало быть, через приём остранения происходит реструктуризация действительности – процесс, характерный для фантазии, если вновь обратиться к её определению.