Мой боевой путь - У.А.Хабибуллин

порядок. Моему взводу необходимо было обновить нашу аппаратуру связи, найти новые телефонные аппараты, кабель, катушки. Я с двумя солдатами отправился за этими трофеями. Невдалеке стояла повозка, румынская каруца, огромная, запряженная двумя ломовыми лошадьми, которые дрожали от холода и голода. Повозка была покрыта брезентом, и мы не знали, что там было. Я сел на облучок и начал хлестать лошадей. Они, почуяв свое спасение, рванулись с места, и через пятнадцать минут мы были в селе. Сразу же накормили лошадей, открыли брезент и на наше счастье увидели все, что нам было необходимо: телефонные аппараты, кабель в хлорвиниловой изоляции, намотанный на катушки по одному километру. В повозке еще было несколько пар новых сапог, мешок овса для лошадей, бочонок спирта на три ведра, абсолютно новый маузер, смазанный жиром. У нас появился азарт, а вдруг найдем еще что-то нужное, и я опять с двумя солдатами отправился за новыми трофеями. Проходя мимо разбитого автофургона, мы увидели, что под машиной что-то шевелится. Это был спальный мешок, а в нем человек. Я взял на изготовку пистолет, а солдаты мои выволокли этот мешок из-под

40

машины. Когда расстегнули молнию, оттуда начал вылезать пожилой немецкий офицер. Мы ему помогли встать на ноги и, увидев у него плетеные погоны, догадались, что это генерал. Он еле стоял на ногах, весь дрожал, оружия при нем не было. Я приказал моим солдатам отвести генерала в штаб, а сам остался искать трофеи. Солдаты благополучно довели генерала в штаб, рассказали все как было, получили благодарность и вернулись к себе. Потом я узнал, что этот генерал мог улететь с места окружения на самолете, но отказался, сказав: "Я не брошу своих солдат, умру вместе с ними." Что же, остался жив и не потерял чести офицера.

После этих блистательных побед мы освобождали село Моринцы и село Шевченково – родину Тараса Шевченко, где он мальчиком был в услужении у помещика Энгельгардта. Мы этим очень гордились. Впереди было крупное село Ольшана, которое мы легко освободили. Но оказалось, что немцы нас перехитрили. Там стояла танковая рота СС, которая при нашем наступлении ушла из села без боя. Мы устроились в этом селе на ночь, а на заре немцы, перебив всю нашу охрану и часовых, пошли в танковую атаку, застав нас

41

врасплох. Нам ничего не оставалось, как отступить. При отступлении были убиты командир батальона Кочетов и командир взвода противотанковых ружей лейтенант Захаров. Мы потеряли много лошадей и различной техники. Чудом спаслась медсестра Галя Иванова. Она успела заскочить в какую-то хату и переодеться в деревенскую одежду, которую ей дала хозяйка. Потом, через два дня, когда мы снова освободили Ольшану, Галя рассказала, что на ее глазах погиб капитан Кочетов. Все погибшие были захоронены на сельской площади. Это трагическое событие послужило нам хорошим уроком: мы поняли, что потеряли бдительность, успокоились и подзабыли коварство врага. В дальнейшем до самого конца войны мы не допускали таких ошибок и оплошностей.

8 февраля 1944 года пришел приказ о награждении меня за бои под Киевом орденом Красной Звезды. Я был безумно рад. Орден мне вручили в селе Журжинцы, где стоял штаб.

29 февраля 1944 года пришло сообщение, что в стычке с украинскими националистами – бандеровцами тяжело ранен Николай Федорович Ватутин, наш командующий фронтом. Это был один из лучших

42

генералов Советской Армии, грамотный, справедливый. Скончался он в Киеве в первых числах апреля. Весь фронт был в трауре. В марте 1944 года мы участвовали в уничтожении Уманьско-Христиновской группировки врага. Очень хорошо помню один эпизод. Ночью наша пехота получила приказ как можно ближе выдвинуться к переднему краю противника. Каждому командиру роты по карте было указано место, где он должен окопаться, после чего ракетой дать сигнал, что исходная позиция занята. Моим телефонистам надлежало протянуть кабель от штаба батальона к ротам на расстоянии 800-1000 метров. Ночь, темно, грязно, земля черноземная, после дождя, как каша. Начальник штаба батальона капитан Скворцов указал мне на карте точки расположения рот, и я вслепую по азимуту сам повел своих солдат. Шли тихо, осторожно разматывая кабель. Катушки, чтобы не скрипели, были смазаны солидолом. Я ориентировался только по светящемуся компасу. По количеству размотанного кабеля мы чувствовали, что скоро дойдем до цели, как вдруг услышали:

- Стой, кто идет?

Оказалось, что я очень точно взял азимут и привел своих солдат прямо в расположение командного пункта

43

роты старшего лейтенанта Курочкина. Мне помогли знания, полученные в училище.

Дальше наш путь лежал через большую железнодорожную станцию Вапнярка, сходу ее освободили. Следом был освобожден МогилевПодольский. В конце марша легко форсировали Днестр у города Ямполь, а также города Сороки, Флорешты, Бельцы, Фалешты. У села Петрешты мы подошли к реке Прут. Так мы стремительно прошли по территории Молдавии и вышли на границу с Румынией.

Реку Прут форсировали 8 апреля 1944 года. Перед нами был румынский город Яссы и Яссо-Кишиневская группировка немцев, которую нам предстояло уничтожить. По территории Румынии в семидесяти километрах от реки Прут, параллельно Пруту, течет река Серет, которая впадает в Дунай. В войсках ходила такая шутка: русские на Прут, немец за Серет.

Получалось немного ругательно, но смешно.

Перед боями на Яссо-Кишиневском плацдарме мы по ночам выдвигались на исходные позиции. 8 мая 1944 года во время марша я прилег на повозке и под мерный звук колес заснул. Вдруг началась ночная бомбежка. Не успел я проснуться, как мне что-то крепко ударило в

44

стопу левой ноги. Я выскочил из повозки, упал, подумал, что отлежал ногу, успел ухватиться за повозку, и мои лошади понеслись по дороге. Я бежал и чувствовал, что в левом сапоге что-то хлюпает. Бомбы рвутся, кто падает, кто кричит, паника настоящая, лошади готовы разнести повозки в щепки. Бомбежка как началась внезапно, так внезапно и кончилась. Нас бомбили румынские легкие самолеты небольшими бомбами. Когда немного все успокоилось, с меня сдернули сапог, и я понял, что ранен в стопу осколком навылет. Это случилось под селом Ходора на подступах к городу Яссы. Наши войска заняли оборону, а меня отправили в госпиталь. Ранение было легким, осколок прошил подметку сапога и прошел по мягкой ткани между костями пальцев ноги, кости не задеты, и это спасло ногу. Всех легко раненных собрали вместе, в румынском селе арендовали у крестьян большие повозки, запряженные волами, и черепашьим шагом тронулись к границе с Молдавией. Своим солдатам я наказал сохранить мои личные вещи, сказал, что я обязательно вернусь к ним после госпиталя. Мы тепло распрощались. В Молдавии нас пересадили уже на молдаванские повозки, а через пять дней погрузили в

45

товарные вагоны и повезли вглубь Украины. Состав с ранеными был большой, обслуживали нас плохо: то санитара не дозовешься, то обед опоздает. Лично мне за десять дней пути не сделали ни одной перевязки. Некоторые раненые умирали от гангрены, некоторые бредили, проклиная все на свете. А по нужде сходить – вообще была неразрешимая проблема. Хорошо, если поезд останавливали в чистом поле... Многие раненые очень страдали. На остановках население встречало нас угощением, кто чем мог, искали среди нас своих родных, знакомых, называли имена, адреса, многие рыдали. С ними вместе рыдали и мы. Было очень тяжело все это переживать, мы проклинали этот санитарный поезд, который так медленно двигался неизвестно куда.

Наконец, после десяти дней пути, нас привезли в город Кременчуг, в военный госпиталь №315, который располагался в бывшей школе. Нас помыли в бане и отправили в перевязочную. Когда врач, подполковник, снял с моей ноги повязку, удивился, что сквозная рана заросла с обеих сторон корочкой и повязка даже не прилипла. И он тогда так грубо говорит:

46

–Что это ты с такой пустяковой раной к нам приехал, надо было в медсанбате лечить.

Меня такое зло взяло, и я ему в таком же тоне ответил:

–Приехал на вас посмотреть.

Он сверкнул глазами, ничего не сказал. Взял пинцет с зубчиками и оторвал верхнюю корочку. Оттуда, из раны, брызнул гной, чуть не попал ему в лицо, он аж отпрянул. Оторвал корочку на подошве, и оттуда гной потек. Посмотрел на меня и говорит:

–Ну парень, в рубашке родился. Должна была быть гангрена, да миновала, значит, кровь хорошая.

На операционном столе я не лежал, а сидел и наблюдал все, что он делает. Вижу, берет скальпель и хочет резать мне рану на подошве. Я отдернул ногу, представил себе, как мне будет щекотно, засмеялся, говорю:

–Резать не дам, щекотно, прочищайте как-нибудь по-другому.

Он тоже заулыбался и говорит:

–Ну ты, оказывается, еще и с юмором, ладно, прочистим по-другому.

47

При помощи металлического зонда сверху пропустил длинный бинт, пропитанный риванолом, и потянул вниз. Нога даже не дрогнула. Пропустил вторично, и тут я почувствовал боль. Из моей раны образовалась сквозная дыра чуть больше сантиметра, и я мог насквозь видеть через нее. После всех анализов мне подтвердили слова хирурга, что кровь хорошая и поэтому не было гангрены. Я был рад. Лечение шло своим чередом, рана заживала, а я взял и влюбился в медсестру Лиду, кременчужанку. Ее подруги говорили, чтобы она не встречалась со мной, мол, татарин, да и имя какое-то странное. Но Лида меня не отвергла, сказала, что тоже влюбилась. Мы были молоды, не опытны в таких делах. Наша дружба еще больше окрепла, когда меня "перекрестили" в Игоря. Это случилось неожиданно. В нашу офицерскую палату поместили одного тяжело раненного солдата с ампутацией правой ноги. Как-то раз днем лежу в своей палате и что-то рисую в альбоме. Слышу – Игорь, Игорь, Игорь. Я без внимания. Вдруг этот солдат дотянулся до меня своей клюшкой и ткнул меня в бок.

48

–Ты чего?

–А я кричу, кричу тебе, ты не отвечаешь.

–Так я же не Игорь.

–Ой прости, у меня был лучший друг, Игорь, очень похожий на тебя, его убило, а меня ранило одним снарядом. Можно я тебя Игорем буду звать?

–Зови, мне даже лучше, всем буду представляться Игорем.

Так и пошло, Игорь так Игорь. Девушки, как узнали об этом, совсем изменили свое отношение ко мне. В июне я уже начал ходить, бросил костыли, и мы с Лидой ходили часто в кино, на Днепр к пристани купаться.

У меня в госпитале появились три хороших друга, все лейтенанты: Иван - русский, Борис – еврей, Гриша – башкир. Мы были неразлучны, хоть и хромали, но все ходячие. Однажды все мы пошли купаться на Днепр. Мы

сИваном пошли на волнолом, откуда можно было нырять. Только нырнули, смотрю, что-то плывет круглое, зеленое от водорослей. Подплыл ближе– труп немецкого солдата. Значит, он плыл вниз по течению из-под Киева почти шесть месяцев, успел зарасти тиной. Кричу:

–Иван, плыви сюда, смотри немец плывет.

А Ивана, как он увидел труп, начало рвать, он

49