Мещеряков А.Н. (отв. ред.) История и культура Японии. Выпуск 12 (Orientalia et classica). 2020

Рис. 3. Реквием по погибшим в школе Ёкокава

он оставался ночевать, поскольку война лишила его собственного прежнего жилища.

Впоследствиив1978 г. вкачествесвоеобразногореквиемаповсемпогибшим в ту ночь в школе Ёкокава Юити создает пронзительнейшую каллиграфическую работу (рис. 3), атакже составляет рукописную книгу с собственными рисунками итекстом (издана посмертно издательством «Иванами» в 1995 г.) — его личное свидетельство как единственного выжившего.

ПомнениюДжоЭрля, этожуткоесобытиесильнееиглубжевсегоповлияло на психику и последующеетворчество Юити— на его яростный отказ от всего, что существовало в японской каллиграфии прежнего времени [Earle, 2014, р. 4]. Юити пришлось порвать со всем, что уже случилось до него в каллиграфии: прошлое для него как будто бы сгорело, взорвалось, аннигилировало. В ка- ком-то смысле он был вынужден, пережив такое, начинать с нуля. Он предпочел для себя автономное существование в качестве художника-одиночки как раз в тот момент, когда возникла возможность знакомиться с достижениями и открытиями зарубежных художников.

Действие на мировом уровне

Эволюцию подхода Юити к письму, его отношения к письменному арсеналу (к иероглифу как материалу, с которым приходится работать, либо от него отказываться, а также к «средствам производства»), можно условно представить тремя этапами.

1.Классическая выучка и традиционная школа (в обоих смыслах).

2.Знакомство с западным (американским по преимуществу) абстрактным экспрессионизмом: резкий отказ от иероглифа и уход в радикальный авангард (пример работы этого периода— см. рис. 4).

3.«Выравнивание курса», отыскание своего метода, возврат к иероглифу, к значимому и значащему слову, выбор которого зачастую связан с обстоятельствами личной жизни.

Первыйэтап, какужеговорилосьвкратце, связансобучениемуУэдыСокю,

азначит, так или иначе с практикой ринсё, о которой речь пойдет отдельно.

Иноуэ Юити: включенное исключение (биография аутсайдерства по-японски) 521

Второй этап связан

сначалом «автономного плавания» посленеудачи

с«Ниттэн», последовавшим объединением «Бокудзинкай» и знакомством с американскими абстракционистами. Одним из первых источников информации в этой сфере для Юити стало эссе «Новости из Франции и Америки», написанное и опубликованное Хасэгавой Сабуро

(1906–1957) — японским художником, каллиграфом, сторонником аб-

жом. C 1929 по 1932 г. Хасэгава ездил в США и в Париж, в Париже выставлялся в «Осеннем Салоне». Исаму Ногути (1904–1988), художник и ландшафтный архитектор, американец японского происхождения, знакомит Хасэгаву с картинами Франца Клайна (1910–1962), после чего Хасэгава публикует их репродукции в Японии, в журнале «Бокуби» ( , «Эстетика туши»). Эссе Хасэгавы было опубликовано в первом же номере журнала «Бокуби», обложку которого украшала репродукция Клайна. Издателем журнала был Морита Сирю, участник «Бокудзинкай». Именно из этого издания, благодаря таким «эмиссарам», как Исаму Ногути, Иноуэ Юити узнает об action painting, абстрактном экспрессионизме, знакомится с именами и произведениями Джексона Поллока, Франца Клайна, Марка Тоби. Единствотела и кисти, действия и живописи— очевидно общий аккорд, звучащий как у американцев, так и у японских каллиграфов-авангарди- стов, однакоздесь немаловажновспомнить ещеи о группеакционистов «Гутай» (создана Ёсихарой Дзиро в 1954 г.) с их особым отношением к письму. Ёсихара полагал, чтописьмо(каллиграфия) должноосвободитьсебяотмодзисэй( ), то есть от буквального, смыслового, лексического, иероглифического-внятно- го-читаемого-значащего. Записи в личном дневнике Юити того времени (т.е. первых лет существования сообщества «Бокудзинкай») показывают аналогичный радикализм: отказ от всех конвенций прошлого, раскрытие возможностей «голой кисти», беспощадный и безжалостный подход в ее применении. Юити доходит до того, что использует материалы и инструменты, которые традиционной каллиграфии противопоказаны: европейскую невпитывающую бумагу, более жесткие кисти, даже угольный карандаш [Ibid., p. 5]. Сейчас в это невозможно поверить, но в то время для японца-каллиграфа такие «вольности» и в

Позже Юити скажет, что только благодаря отказу от «каллиграфии» и последующему возврату к иероглифу — этому прекрасному медиуму, посреднику в знаковомтворчестве, он смог достичь баланса между свободой и необходимыми рамками самоограничений [Earle, 2014, р. 5].

О третьем — «зрелом» или «позднем» — этапе в жизни и творчестве Юити рассуждает Унагами Масаоми: «Юити — не каллиграф, не художник, он автор, который работает с иероглифом ( ), со словом ( )» [Унагами, 2005, с. 277–278]2. Звучит тривиально: казалось бы, все каллиграфы работают с иероглифами и пишут слова, в чем же уникальность Юити? Как раз в том, что для него каждая работа с определенного этапа — это высказывание-манифест, крик, выражение чего-то, что связано с личными обстоятельствами. Проводя параллель с творчеством экзистенциалистов, можно сказать, что в случае Юити написано то, что выстрадано. Сказано (написано, выражено) то, что случилосьилипроисходитнепосредственно. Юитисоздаетсамоепростое, возвращается к наивной, чуть ли не детской констатации, его письмо — это прямое высказывание, ход сродни номинативности в поэзии. «Месседж», содержание егоработ, состоящихизодного(двух-трех) иероглифов(одногословаилисловосочетания, так называемый жанр итидзисё, ), зачастую читается предельно просто и однозначно: «Глупость», «Убожество» (одну из множества работ см.

1Герберт Рид (1893–1968) — английский поэт, философ-анархист, художественный критик, крупнейший организатор художественной жизни 1920–1050-х гг.

2См. подробнее в серии документальных фильмов-миниатюр о выдающихся современных художниках-каллиграфах XX в.:

Иноуэ Юити: включенное исключение (биография аутсайдерства по-японски) 525

ПриэтомотношениекринсёуЮити неоднозначное. Положим, с какого-то момента он отрицает прописывание знаков, уже прописанных сэнсэем, т.е. так или иначе адаптированных («переведенных»): заниматься ринсё стоит только, обращаясь непосредственно к «подлиннику» (то есть к образцам самого Янь Чжэнь-цина, напечатанным для обучения). Переписанное (т.е. переосмысленное, приукрашенное) учителем может быть привлекательно по-своему (как в случае с учителем Юити — Уэдой Сокю), но по-настоящему заниматься ринсё стоит без чьего-либо опосредова-

ния [Унагами, 2005, с. 256].

«Стела мемориального храма семейства Янь» (кит. Яньдицзямяобэй, яп.

Гансикабёхи) имеет для ринсё Юити осо-

бое значение. Незадолго до смерти он занимается прописыванием этой вещи с особой одержимостью, и все равно в конце жизни приходит к выводу: «Письмена древних хороши, но это не мое дело и моим не станет. Хоть каждый день занимайся ринсё, своих знаков не написать» [Там же, с. 266].

В конце жизни Юити прописывал в основном тексты буддийского характера. Джо Эрль проводит параллель между манерой позднего Юити и дзэнской каллиграфией «бокусэки» [Earle, 2014, р. 6–7]. Унагами Масаоми упоминает о религиозности Юити, обращенности к чему-то высшему («метафизическому»?), о буддийском «бэкграунде» и о религиозности отца Юити [Унагами, 2005, с. 5–7]. Если посмотреть на работы Юити под углом буддийской, дзэнской, монашеской каллиграфии (учитывая при этом, опять же, феномен так называемых «эксцентриков», «дураков», «зевак», словом, «людей наособицу» вроде Иккю или Рёкана), то гомологичность отношения к жизни и письму, безусловно, напрашивается. Но что из этого следует? Иккю и Юити — люди из «разных Японий». В случае Юити светское письмо/каллиграфия (выставочное, международное) сочетается с сакральным/ритуальным (самоуглубленное, медитативное, уединенное, молитвенное, имеющее отношение к прописыванию сутр и пр.) на иных основаниях и в других пропорциях, чем в среде западного искусства. Пример Юити может служить иллюстрацией отсутствия четкого деления на сакральное/профанное (религиозное/выставочное) применительно к письму. Юити обращается к сутрам и с сутрами на иных основаниях, его подход специфичен, единичен (буквально, «именно»: : Юити = Есть Единица), сингулярен: это письмо от первого лица.

526 А.П. Беляев

Действие и воздействие: «девиация»

Сегодня у всех желающих есть возможность увидеть работу и работы Юити: сохранилось несколько видеозаписей процесса письма. Слышен голос, виднамоторика, жесты, движениетеланаплоскостилистаразмеромскомнату на 4,5 татами. Трудно не заметить, мягко говоря, странность происходящего, если не отклонение от некоей условной нормы (которую можно наблюдать на видео, где фигурируют другие выдающиеся мастера кисти Японии XX в.: сегодня, в XXI в.— канон и архив письма, помимо прочих форм и единиц хранения, представлен в режиме видеоархива). Поведение Юити — как телесное, так и металингвистическое — можно условно назвать «девиантным». Речь не о болезни, хотя что-то «маниакальное», «одержимое» в его письме определенноесть5. Аналогия: известныйджазовыйпианист-импровизаторКитДжарретт (р. 1945), ученик Г. Гурджиева, во время игры тоже ведет себя странновато: он кривится, дергается, что-то бормочет, чуть ли не приплясывает за роялем. Такое поведение обычно описывают как транс. Но если в случае с Джарреттом имеет место «контролируемое безумие», то в ситуации Юити — ощущение безумия чистого, не наигранного, пугающего6.

«Осторожно, безрассудство!» (букв.: «Осторожно, дикий кабан!», , тётоцу кикэн) — такая надпись сопровождает рисунок в дневнике Юити

(рис. 8) [Унагами, 2005, с. 4]. Желание поддеть, дать пинка под зад, проверить этот мир «на вшивость» (как минимум, мир японского письма) вполне в характере Юити-каллиграфа и Юити-человека, явно «лишенного тормозов». Ницшеанский мотив «низвержения кумиров», «философствования при помощи молота» представляется схожим с практикой Юити, у которого в руках вместо молота кисть, а в качестве кумиров, которые необходимо низвергнуть, выступают традиция, прошлое, изящное, красивое, декоративное, умелое, профессиональное, форматное и т.д. Весьма красноречивы и другие прозвища Юити: «Голый дядька» ( , хадака-но оссан; на многих фотографиях и видео он пишет «всем собой», всем телом, «бросает себя целиком на лист бумаги», будучи одет исключительно в набедренную повязку-трусы фундоси; см.

ли своего сэнсэя ученики за его вечно лысую голову, похожую на тыкву).

5Унагами Масаоми называет Юити «маньяком», говоря о нервности, нервозности, свойственной ему как человеку вообще и человеку письма в частности.

6Вообщетема/мотив безумия, безумцев, чудаков и чудачеств, разного рода эксцентриков на грани с экстремизмом имеет богатую историю в японской и китайской культурной истории вообще и в том, что связано с письмом/каллиграфией, в частности: говоря о китайских каллиграфах, достаточно вспомнить «сумасшедшую скоропись куанцао» танских мастеров (Хуай Су, Чжан Сюй), или жившую позднее восьмерку чудаков из Янчжоу. Из японцев на ниве чудачеств отличились многие мастера преимущественно буддийскоготолка (Кукай, Иккю, Рёкан и др.). Эпитеты «дурак», «глупец» и тому подобное — частый элемент автономинации каллиграфа в Китае и Японии. «Повелитель дерьма» — печать с такими иероглифами в качестве фиги в кармане ставил на свои работы шанхайский Дэн Сань-му (1898–1963), чтотакже явный пример поведения эксцентрика; см.: [Barras, 2002, р. 102].

Миядзавы Кэндзи— автора, чрезвычайно важного для Юити и в человеческом,

ив религиозном отношении. Безусловно, еще раз нельзя не упомянуть Рёкана. Буддийскиесутры, дзэнскиевысказывания, отдельныеиероглифыработжанра итидзисё. Как уже говорилось, выбор текстов и отдельных иероглифов у Юити всегда имеет личностный, мотивированный, неслучайный, «осмысленный», биографический характер, который может быть исповедальным высказыванием, признанием, молитвой на письме, либо иметь характер манифеста-кредо.

«Технически» (телесно, науровнемоторикиижеста) Юитиработаетскорее в манере Поллока или Клайна, как художник-самоучка-космополит, деятельностькоторогопотерялагражданство, нежеликак«традиционный» восточный мастер кисти. «Юити до конца остается на стороне озарения, эмоционального выплеска, крика и вопля, звучащего с листа бумаги. Его вполне можно назвать эксцентриком, но его письмо безыскусно, искренне, оно бежит технической выучки, правильности, изящества и при этом взывает ктотальному вниманию зрителя и критика» [Earle, 2014, р. 7].

На уровне композиции Юити обращается с «традиционным форматом» иероглифического письма примерно так же, как авангард и абстрактный экспрессионизм с фигуративным и предметным наследием прошлого. Хотя многиекритикисопоставлялиработыамериканскихабстрактныхэкспрессионистов с восточной — китайской или японской — каллиграфией, разница очевидна во всем: американцы пользовались другими материалами (общее тут только чер- но-белаяколористика), неимелиникакогопонятияотом, какписатьиероглифы

ипр. Кроме того, работы Клайна, к примеру, отличаются законченной и выверенной композицией, тогда как вещи Юити, по мнению Эрля, подчас небрежны, имеют вид недоделанный и неидеальный в смысле композиции: Юити демонстирует скорее порыв, чувство, выплеск агрессии и необузданности, им движет случайное и сиюминутное, внезапное, хаотичное [Ibid., p. 6]. При этом надо понимать: воснове«хаотичного», «спонтанного», «эмоциального» всплескауЮити заложена отработанная годами и со временем претерпевающая метаморфозы схема, порядок действия (элементарный порядок черт и правила написания иероглифавтомилииномстиле), котораявкаждомконкретномслучаереализуется в режиме допустимой, предсказуемой случайности.

Наряду с «традиционными» инструментами Юити использует европейскую бумагу, которая не так гигроскопична, как рисовая. Экспериментирует с тушью разных свойств и качеств. Разбавляет тушь, играет с оттенками серого, с фактурой пятен и клякс, характером и манерой проведения черты, комбинируя «восточную» технику письма с экспериментами западных мастеров (Джексон Поллок, Франц Клайн, Ханс Хартунг, Пьер Сулаж и др.). Наконец, японские кистидляписьма(фудэ), которыеЮитиделалсвоимируками, учитываятолько ему одному понятные нужды, соседствуют в его арсенале с угольным карандашомиперьевойчернильнойручкой, втушьдобавляетсяалюминиеваякрошка, бумага соседствует с эмалями7.

7«Инструментально-рецептурная» сторонаработыкаллиграфа(выборбумаги, предпочтения

ввидахтуши, кистейипр.) впринципеявляетсяважнойосновойрезультирующегоэффектанового японского письма и в случае Юити заслуживает отдельного исследования.

Иноуэ Юити: включенное исключение (биография аутсайдерства по-японски) 529

Последствия действий и воздействий. Развязка

Скрытаяза«простотой» (лапидарностью, наивностью, топорностью) сложность, противоречивость и неоднозначность письма/каллиграфии Юити создает основания для самых разныхтрактовок, отношений, подходов и способов восприятия его наследия. По-своему правыте западные арт-критики, которые, глядя на каллиграфию японских авангардистов, называют всю японскую каллиграфию XX в. «нервной» или «нервозной». Разумеется, образ (как автора, так

иего действия в режиме action painting), внешний вид («мазня») и то, что за этим стоит (годы дисциплинированных, ежедневных, смиренных упражнений ума и тела) — все это работает на укрепление в народном и международном сознании образа японца как «маньяка», трудоголика, фанатично преданного своему делу, словом, «старающегося».

Конечно, японец, взлетевший на мировую сцену современного искусства, уже не совсем японец. Для многих «своих» он отныне «выскочка» и «отщепенец», разорвавший связи с истеблишментом, а значит и социумом (трудности, связанные с положением изгоя в Японии, известны). Для условного Запада такой человек все равно ценен в первую очередь тем, что он японец — иной, странный, необычный, непонятный и потому привлекательный и интересный. Но несмотря на всю «инаковость японского», подается она исключительно под соусами уже отработанных метанарративов. Так, в 1994–1995 гг. в Йокогаме

иНью-Йорке проходят выставки Юити под названием «Screams against the Sky, Japanese Art after 1945». А в 2018 г. во Франции в рамках «Japonismes-2018»

среди прочих событий в Японском доме в Париже проходит крупная выставка работ Юити под названием «Освобожденная каллиграфия» (фр. calligraphie libérée, англ. freeing calligraphy). Оба случая показывают, что символической рамкойдлярепрезентацииработЮитислужатлокальномаркированныеметанарративы: Свободы (во франкофонном контексте) и Травмы (в американском случае). Сложно сказать, насколько творчеству Юити созвучны подобные тенденциозные адаптации. При этом безусловным показателем успеха и востребованности Юити на современном художественном рынке является тот факт, что средняя цена его работ на аукционе «Сотбис» — 50 000 долл.

Выставки Юити проходят даже в Китае, где отношение к японцам вообще и японской каллиграфии в частности, скорее отрицательное. В частной беседе отдельные ныне живущие китайские, корейские и японские каллиграфы признавались мне, что Юити с их точки зрения— выдающийся человек и мастер письма. Усебя на родине Юити любим за интеллектуализм и бескомпромиссность8.

Наконец, даже такой аутсайдер, как Юити, посмертно не избежал «присвоения» посредством ринсё: в Японии, стране школ, течений и направлений, возникло сообщество, которое поставило себе целью практиковать письмо в

8 ЯпонскийписательКодзимаНобуо( , 1915–2006) вэссе«Каллиграф» ( ) говорито Юити, присоединяясь к мнению искусствоведа Сайто Ёсисигэ: «Иноуэ— лучше всех, он отличается