Мещеряков А.Н. (отв. ред.) История и культура Японии. Выпуск 12 (Orientalia et classica). 2020

Тит Наосиро Като и «золотой век» японского

православного пения

Н.Ф. Клобукова

В статье кратко рассматривается биография Тита Наосиро Като (1908–2009) — японского хормейстера, композитора, музыканта, создателя нового стиля японского православного певческого искусства. Тит Като был участником Второй мировой войны, был интернирован, два года находился в советском плену, однако это не повлияло на его любовьк русской песне и русскомухоровомуискусству. Находясьв плену, Тит Като слушал и записывал русские песни, которые пели караульные солдаты, и сам руководил вокальным ансамблем, для которого делал аранжировки русских песен. После репатриации Тит Като в течение долгихлет руководил многими хоровыми коллективами, писал теоретические статьи по хоровому пению, делал переложения песнопений русских композиторов на японский язык, создал прекрасный хор Покровского храма города Осака, популяризировал в Японии русскую духовную музыку. Жизнь Тита Като можно с полным правом назвать «золотым веком» японского православного пения.

КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: Тит Наосиро Като, японское православное пение, японские военнопленные, японское хоровое пение, Осакский Покровский храм.

Като Наосиро (в крещении Тит) — одна из самых ярких фигур в истории японского православного пения (рис. 1). Столетие его жизни, практически целиком посвященной хоровой музыке, явилось, в полном смысле этого слова, «золотым веком» японского церковного пения, периодом его расцвета, атакже периодомповышенногоинтересакрусскойхоровоймузыкевЯпониивцелом. Жизньэтогоудивительногочеловекаивремя, свидетелемиактивнымтворцом которого он был, заслуживают отдельного большого исследования, и в данной статье автору хотелось бы вкратце очертить его основные направления.

Тит Като родился 7 сентября 1908 г. в городе Тоёхаси в префектуре Айти. Родители были православными, прихожанами Вознесенского храма, поэтому с раннего детства Тит Като бывал на службах и слышал церковное пение, которое ему очень нравилось, а когда он подрос, тоже начал петь в церковном хоре. Как он сам пишет, «когда я приходил в храм, у меня не было никакой цели, я лишь стремился насладиться прекрасными звуками пения и красотой музыки» [Като, 1956–1957, с. 34]. Посетивший приход Тоёхаси в августе 1908 г. архиепископ Сергий Тихомиров отмечал в воспоминаниях, что «у местных певчих

оказались голоса; есть и умение петь... всенощное бдение спели очень хорошо»1 [Епископ Сергий, 2014, с. 163–164]. В феврале 1915 г.

архиепископСергийприехалвТоёхаси, чтобы освятить вновь построенный храм в память о. Матфея Кагэта2, и привез из Токио квартет певчих, пение которых поразило маленького мальчика. «Я никогда неслышалтакогопения(досихпор

в храме пели одноголосно), и пре- Рис. 1. Тит Наосиро Като [Като, 1995] красные звуки квартета были на-

столько впечатляющи для детского сердца, что вполне вероятно, что именно это пение способствовало моему ак-

тивному интересу к церкви» [Като, 1956–1957, с. 35] (см. рис. 2).

Окончивв1926 г. старшуюшколу, ТитКатовместесотцомпосетилТокиои был на службе в Токийском Воскресенском соборе. «Это была всенощная. Красота молитвенных песнопений вечерней службы, которые пелись одно за другимподуправлениемВиктораПокровского, бывшегорегентомСуругадайского хора в то время, поразила меня; мое ухо, привыкшее к деревенской певческой манере, получило совершенно иные впечатления от пения, и в детском сознании впервые оформилась мысль о том, что с помощью великой силы красивой музыки можно установить истинную связь с Богом. Меня настолько поразила эта мысль, что я плакал во время молитвы» [Там же, с. 37].

Несомненно, эти детские и юношеские впечатления были среди основных причин, по которым Тит Като принимает решение поступить в Токийскую академию музыки на педагогический факультет, где работал в то время упомянутый Виктор Александрович Покровский (1897–1990), знаменитый регент Токийского Воскресенского собора, композитор и аранжировщик. Тит Като был, пожалуй, самым талантливым и самым впоследствии известным его учеником, который перенял не только его любовь к русской духовной музыке, но и манеру дирижирования и преподавания — жесткую, требовательную, чем доводил порой до слез своих студенток. Тит Като учился у Виктора Покровского также колокольному звону и пел в хоре Токийского собора. Несомненно, Тит Като участвовал в торжественной службе освящения вновь

1Первое посещение о. Сергием прихода в Тоёхаси и знакомство с православными семьями состоялось менее чем за месяц до рождения Тита Като, так что вполне вероятно, что будущий хормейстер получил благословение владыки, будучи еще в утробе матери. См.: [Епископ Сергий, 2014,

с. 165–168].

2РешениеостроительственовогохрамабылопринятоправославнымиТоёхасиещеприжизни Святителя Николая Японского; в январе 1912 г. делегация из Тоёхаси посетила Токийскую православную миссию и получила благословение уже тяжело больного о. Николая на строительство. Отец Сергий писал, что владыка «...смеялся смехом радости. Горячо благодарил христиан. “Вот это для меня настоящее лекарство”, — говорил владыка» [Епископ Сергий, 2013, с. 238].

школьный учитель музыки в военной форме» [Като, 1995, с. 5] (см. рис. 5).

9 августа1945 г. началосьнаступлениесоветскихвойскнаКвантунскуюармию, располагавшуюся в Маньчжурии (так называемая Маньчжурская наступательная операция, продлившаяся до 2 сентября и завершившаяся капитуляцией японской армии). 1-й Дальневосточный фронт начал сражение за девять приграничныхукрепрайонов,вчислокоторыхвходилиДуннин, находившийся в непосредственной близости от Дайдучуаня4. Като бежал из-под огня в город

3Подробно об освящении собора см.: [Саблина, 2006, с. 138–141].

4Подробнее см. воспоминания главнокомандующего Первым Дальневосточным фронтом, Маршала Советского Союза К.А. Мерецкова: [Мерецков, 1968].

Чаоянь, где пробыл до окончания операции; затем вместе с другими японскими военнослужащими походным маршем дошел до города Яньцзи к одному из сборных пунктов, там 15 сентября был разоружен и взят в плен5. До 3 октября находился в сборном лагере на советско-маньчжурской границе, в октябре был отправлен

впорт Посьет, затем по железной дороге через Хабаровск

вгород Комсомольск и далее помещен в лагерь номер 102 для японских военнопленных (предположительно, в районе поселка Хальгасо, ныне рабочий поселок Солнечный). Затем Като переводился еще

несколько раз; местом самого долгого пребывания Тита Като был лагерь для военнопленных под номером 407 вблизи

поселения Ургал в Верхнебурейском районе, в 300 км от Комсомольска (см. рис. 6). В этом лагере Като пробыл до возвращения на родину6.

ТитКатооставилвоспоминанияопребываниивсоветскомплену— «Дневник сибирского военнопленного», который пока не попал в поле зрения исследователей, занимающихся этой темой. Однако его дневник, на наш взгляд, заслуживает перевода и публикации и как документ эпохи, и как воспоминания профессионального музыканта, злой волею судьбы оказавшегося военнопленным в стране, музыкальную культуру которой он знал и горячо любил.

Хотя в советских лагерях для японских военнопленных велся учет их гражданских профессий, музыкальные способности Тита Като поначалу востребованы не были. Ему приходилось наравне с другими заключенными заниматься тяжелой работой — валкой леса, добычей угля, строительством дорог и домов. Тем не менее, как ни парадоксально это звучит, даже в условиях суровой лагерной жизни находилось место музыке и песне. Многие японские военно-

5В дневнике Като пишет, что долгое время родные считали его погибшим, поскольку японская армия понесла в ходе Маньчжурской операции большие потери (более 40 тыс. убитыми и ранеными), а писать домой военнопленным было запрещено. Только в феврале 1947 г. Като смог послать своей семье небольшую открытку и сообщить, что он жив [Като, 1995, с. 166].

6Кфевралю1946 г. натерриторииСССРдействовало49 лагерейдлявоеннопленныхяпонцев,

вкоторых находилось более 600 тыс. человек; в Хабаровском крае их число достигало 162 тыс. человек.

рисованный альбом «Записки бывшего военного десантника»: «Если говорить об оптимизме, то славяне вне конкуренции. Стоит одному запеть, как второй подхватывает, и получается дуэт на два голоса. Тут же подойдут еще трое или четверо, и вот уже целый хор поет. Думаю, русские — самая музыкально одаренная в мире нация. Никогда не скажут“нельзя”, даже если запоет пленный» [Киути, 2007] (см. рис. 7). Добавим, что пение и музицирование отображаются в работах многих других японских художников (Сато Киёси, Такэути Кинси, Хисанага Цуёси и др.), побывавших в советском плену; см.: [Баир-Гучинова, 2016].

Подтверждение этому находим и у Тита Като. Так, в октябре 1945 г. он пишет в дневнике, что услышал, как два охраняющих лагерь русских солдата сначала о чем-то долго взволнованно спорили, а потом вдруг запели, — и, к его удивлению и восторгу, это была знакомая ему народная песня о Стеньке Разине («Из-за острова на стрежень»). Солдаты пели песню на два голоса, и Тит Като, взяв клочок бумаги, записал второй голос нотами, поскольку раньше не слышал такой вариант пения. Солдаты, увидев его запись, были очень удивлены и позвали Тита Като петь вместе с ними; они научили его произношению русских слов и с интересом выслушали японский вариант; однако удовольствие от совместного пения, как с грустью пишет Като, было для него отравлено горьким осознанием неравенства их положений [Като, 1995, с. 75]. Тем не менее Тит Като испытывал живейший интерес ко всем песням, которые слышал, даже если это были «Интернационал», «Марш Буденного», «По долинам и по взгорьям», исполнение которых было частью советской идеологической пропаганды.

Вообще говоря, музицирование военнопленных очень поощрялось лагерным начальством как вид досуга и как средство отвлечения от тяжелой действительности. Известный российский исследователь истории военного интернирования в СССР С.И. Кузнецов пишет: «Жизнь в неволе не может заставить человека отказаться от его потребностей, в том числе и от стремления к творчеству. Творческая деятельность японцев в сталинских лагерях стимулировалась различными факторами, среди которых сама гнетущая об-

становка лагеря, определявшая желание уйти от действительности, забыться хотя бы на короткий миг, терапевтическое воздействие творчества, переживания, связанные с тоской по родине и близким, неприятие чужой культуры и т.д. Самым доступным видом творчества для японцев было музыкальное — пение и игра на музыкальных инструментах. В некоторых лагерях были даже музыкальные ансамбли, участники которых играли зачастую на самодельных инструментах. Этот вид творчества поддерживался лагерной администрацией и использовался в пропагандистских целях. Впрочем, сами японцы всегда подчеркивают, что зачастую не понимали смысла слов, а их увлекала только музыка. С другой стороны, многие русские народные песни бывшие военнопленные помнят и поют до сих пор. Бывший военнопленный из г. Румои Такэда Сиро рассказывает: «Я не могу забыть русскую музыку, которую я узнал, когда был в Сибири. Чайковский и Рахманинов — мои любимые композиторы. Что касается русских народных песен, я иногда люблю спеть отрывки таких песен, как “На озере Байкал”, “Катюша”, “Подмосковные вечера”» [Куз-

нецов, 2003, с. 292].

Как только стало известно о том, что Като хормейстер, лагерное начальство приказало ему организовать хор военнопленных и разучивать советские песни7. К ноябрю 1946 г. Титу Като удалось создать мужской певческий квартет из заключенных с хорошими голосами; он обучал их нотной грамоте, записывая ноты на оборотах официальных бланков и на полях старых газет, сам делал четырехголосные переложения русских песен. Образованию хора предшествовал грустный эпизод: во время выполнения такелажных работ Като по подозрениювсаботажебылсильноизбитоднимизсолдатипопалвгоспиталь. Начав выздоравливать, Като стал по просьбе главврача госпиталя разучивать русские песни с другими заключенными, чтобы они быстрее шли на поправку; для Като, по его воспоминаниям, было таким счастьем видеть обращенные к нему лица поющих, что, скорее, наоборот, они его излечивали от депрессии и уныния [Като, 1995, с. 82].

Выйдя из госпиталя, Като продолжил работать с хором; русские солдаты с удовольствием слушали пение японских военнопленных и даже присоединялись к поющим. К декабрю 1946 г. количество хористов достигло двадцати человек. Тит Като долго не мог найти подходящего места для репетиций, пока наконец все тот же главврач8 не предложил использовать одну из операционных госпиталя, которая по ночам пустовала. Като описывает в дневнике случай, когда во время хоровой репетиции привезли раненого солдата, и нужно было срочно делать операцию. Однако врач попросил не прерывать репетицию. «Ничегострашного, яперейдувсоседнююоперационную. Выведьнераз-

7Отметим, что от основных работ Като не был освобожден; именно по этой причине репетициихорапроходилиночью, противчеговитогевзбунтовалисьпленныеяпонскиеофицеры, обязав Като использовать для занятий вечернее время после окончания работ.

8Этот русский военврач, судя по записям в дневнике, испытывал симпатию к Като и много помогал ему. Като называет его в дневнике гунъи-сан (г-н военный врач), без указания фамилии, и

сблагодарностью пишет, что «пока существует гунъи-сан, я могу заниматься пением» [Като, 1995,

с. 170].

влекаетесь, вы работаете, — сказал он мне. Как это отличается от японского образа мыслей...» [Там же, с. 164]9.

В июле 1947 г. началась репатриация японских военнопленных. Все с нетерпением ждали возвращения домой. Тит Като пишет в дневнике от 20 августа: «Каждый день кто-то уезжает... Я неустанно молюсь Господу о своем возвращении. У меня такое ощущение, что в моем теле не одно, а пять сердец— и все они стремятся домой» [Там же, с. 197].

Второгосентября1947 г. ТитКатопопрограммерепатриациивоеннопленных вернулся в Японию, в Тоёхаси. На железнодорожной платформе его встречала вся семья — жена Цуруко с тремя детьми, мать, брат с женой и племянниками, священник о. Асано, хор и прихожане православного храма, которые, увидев Като, выходящего из вагона, запели хором по-русски «Многая лета». Тит Като пишет: «Услышав пение, я упал на колени и расплакался» [Там же, с. 207]. Это неудивительно: то, что и он, и его семья выжили втяжелых жизненных испытаниях, было редчайшей удачей и подарком судьбы10.

После окончания войны Тит Като продолжил преподавание хоровой музыки. Перечислим лишь некоторые из профессиональных обязанностей, которые он исполнял в течение шестидесяти последующих лет: профессор Осакского университета изящных искусств, профессор кафедры музыки женского университета Хёго танки дайгаку, главный советник ассоциации хоров района Кансай, почетный президент ассоциации хоров префектуры Осака, дирижер мужского хора «Юпитер» и смешанного хора Green Echo. В 2007 г. в возрасте 98 лет Като стал руководителем Центра исполнительских искусств в городе Нисиномия. Однакоеголюбимымдетищемнапротяжениимногихлетбылхор ПокровскогоправославногособорагородаОсака, надеятельностикоторогомы хотели бы остановиться подробнее.

Осакский храм сгорел в 1945 г. в последние дни войны, в 1946 г. на его месте была поставлена маленькая церковь, которая служила около двадцати лет

9Интересно, как складывались судьбы других японских музыкантов, побывавших в советском плену. Например, известный японский певец Китагава Го (1921–1986), будучи в лагере воен- нопленныхвгорахСихотэ-Алинь, впервыйразуслышалрусскиенародныепесни, которыееговосхитили. Позднее Китагава был приглашен в качестве певца в знаменитый «Приморский оркестр», который выступал во Владивостоке и его пригородах с репертуаром русских народных песен для утешения японских военнопленных в лагерях. Вернувшись в Японию, в июле 1950 г. Китагава создал хор русской песни «Сиракаба» («Белая береза») и стал его первым дирижером. Хор, поющий советские и русские песни на японском языке под аккомпанемент собственного оркестра русских народных инструментов, существует по сей день и пользуется в Японии большой популярностью. По-другому сложилась судьба певца-исполнителя песен энка Минами Харуо, начавшего выступать еще в 1939 г. в возрасте шестнадцати лет. После окончания войны Минами четыре года провел в лагере для военнопленных под Хабаровском. Вернувшись на родину в 1949 г., Минами возобновил карьеру, став знаменитым исполнителем в стиле энка; однако русских песен в его репертуаре не было никогда, он постарался забыть годы, проведенные в лагере, и до самой смерти в 2001 г. крайне негативно отзывался о России.

10Тит Като пишет, что вел дневник на протяжении двух лет сибирского плена. Однако за месяц до отправки на родину всех военнопленных предупредили, что любые записи запрещены к вывозу из СССР. Весь оставшийся месяц Тит Като заучивал свой дневник наизусть, а по приезде домой в тот же день купил записную книжку и переписал в нее все то, что запомнил [Като, 1995,

с. 209].

в качестве карисэйдо (храма напрокат), а в 1963 г. уже в другом месте, в пригороде Осака, в пустынном тогда районе Суйта, на высоком холме был построен и торжественно освящен новый Покровский храм. Храм был большой, с красивейшим иконостасом, привезенным из храма города Маруяма, с хорошей акустикой; в таком храме должен был петь большой профессиональный хор, создание которого было поручено Титу Като. К этому времени он работал во многих местах и лично знал многих молодых певцов с хорошими голосами, которыхиприглашалпетьвПокровскомсоборе. Примечательно, чтопочтивсе они сразу соглашались: таковы, видимо, были сила убеждения Тита Като и его авторитет, ведь церковные певчие денежного вознаграждения за свой труд не получали. Надо отметить, что мало кто из них был воцерковлен (крещен), хоть многие и пели в храме в течение долгого времени. Для России такая ситуация была бы неприемлема, для Японии же это было единственным способом создать церковный хор, которому были бы по плечу любые певческие задачи11.

Хор Покровского собора, владевший обширным певческим репертуаром, сразу приобрел широкую известность. Помимо высокого профессионального уровня самого пения, популярности хора способствовали еще несколько весомых внешних причин, среди которых основная — песенное движение Утагоэ («Поющие голоса»). Началось оно в 1948 г. под руководством оперной певицы Сэки Акико, и изначально имело политическую подоплеку, поскольку заключалось в исполнении пролетарских революционных песен. Однако со временем в репертуаре хоров Утагоэ стали преобладать песни, славящие «мир, солидарность трудящихся и радость жизни» [Мельникова, 2012, с. 273], а также русские народные песни. К 1960-м гг. движение Утагоэ охватило всю страну, а русские песни, росиа минъё, стали необычайно популярны, они пелись и изучались в многочисленных хоровых кружках и клубах и даже входили в школьную программу. На волне общей любви к русской песне и русской хоровой музыке сохранялся стойкий интерес и к православным песнопениям, как части русской певческой культуры12.

Второй причиной явилась последовательная политика популяризации в странехоровоймузыки. СразупослеокончаниявойныбылаоснованаВсеяпонская хоровая ассоциация, президентом которой был назначен Комацу Косукэ. В 1963 г. была основана Всеяпонская Ассоциация хоровых дирижеров, под руководством которой стали создаваться, вдобавок к уже существующим, десятки детских, юношеских, взрослых любительских и профессиональных хоров, проводились ежегодные конкурсы, семинары, симпозиумы ит.д. Интерес к хо-

11В настоящее время подобная практика сохраняется, например, в храмах Токио и Хакодатэ; настоятель Хакодатского Воскресенского храма о. Николай Дмитриев с грустью говорит отом, что пока нет другого способа украсить прекрасный собор красивым профессиональным пением (из личной беседы).

12Интересно, что в песенное движение Утагоэ были вовлечены и бывшие военнопленные. И.В. Мельникова пишет: «Перевод слов (русских песен. — Н. К.) на японский язык осуществлялся часто теми, кто выучил русский язык в плену и участвовал в лагерной самодеятельности где-ни- будь под Казанью или в Хабаровске. Многие бывшие военнопленные примкнули к движению Утагоэ» [Мельникова, 2012, с. 278].