Ivanov_N_A_Osmanskoe_zavoevanie_arabskikh_stran_1516-1574

З А К Л Ю Ч Е Н И Е

Как понять феномен османского завоевания? Каким образом арабские страны — некогда наиболее развитая часть средиземноморского мира, родина ислама и блестящей культуры, в течение столетий определявшей прогресс человеческой цивилизации, — оказались за бортом мировой истории, исчезли как самостоятель­ ные политические единицы? Безусловно, большую роль сыграли такие факторы, как экономический упадок, экологический и де­ мографический регресс, снизившие удельный вес арабских стран в мировом сообществе. Несомненно также, что внутренние противо­ речия, интеллектуальный застой и социальный иммобилизм осла­

развитой регион, играли заметную роль в мировой политике, в международном торговом и культурном обмене. У них были еще довольно большие людские и материальные ресурсы, достаточно развитое ремесленное и сельскохозяйственное производство, в частности зерновое хозяйство, которое в те времена рассматрива­

с. 457]; без него не могло быть реальной свободы действий. «Вокруг зерна, — писал один из современников, — больше таин­

этого важнейшего государственного продукта, во всяком случае, больше, чем любая из стран Западной Европы. Один Египет (точнее, Саид) в 1500—1550 гг. давал в распоряжение правитель­ ства по 600 тыс. ардеббов (720 тыс. ц) зерна в год [51, т. 5, с. 409; 66, с. 461], тогда как Сицилия — самая хлебная из евро­ пейских стран — в лучшем случае по 520 тыс. ц (1532 г.) [66,

с. 453]. Причем арабский хлеб был дешевле и доступней, чем в странах Западной Европы. Например, в Алжире (около 1574 г.) зерно стоило в 4 —5 раз дешевле, чем в Испании. З а исключени­ ем неурожайных лет, его хватало для снабжения армии и таких крупных городов, как Каир (430 тыс. жителей в 1550 г.) и Тунис

османские султаны, стоявшие во главе разноплеменного и неодно­

провинций; см. [61, с. 231]), смогли за какие-нибудь пять лет утвердить свою власть в обширном регионе, который по террито­ рии, численности населения и уровню цивилизации значительно превосходил завоевателей? Ведь судьба арабского мира была, по существу, решена в 1516—1520 гг., когда турки сокрушили импе­ рию мамлюков и создали в других арабских странах настолько прочные позиции, что их дальнейшая османизация стала лишь вопросом времени. К тому же она зависела не столько от самих арабов, сколько от противодействия третьих стран: Испании, П ор­ тугалии и сефевидского Ирана, с которыми туркам пришлось вес­ ти длительную и упорную борьбу.

Часто говорят о военной мощи турок. Еще в начале X V III в. в Европе были живы воспоминания о несокрушимой силе осман­

вительно ли османы были так сильны? Могли сокрушить любого противника? Несомненно, на рубеже X V —X V I вв. турки вышли на уровень передовых армий мира. У них был сильный флот, ар­ тиллерия, прекрасная организация тыловых служб и разведки. Но далеко не по всем компонентам они превосходили армии других держав. Если в X V I в. янычары могли еще соперничать с порту­ гальской и испанской пехотой, не имевшей себе равных в Европе, то спахийская конница оставляла желать много лучшего. Ни Селим I, ни Сулейман Великолепный не могли поднять ее до уровня мамлюкской кавалерии, не говоря уже о лучших европей­ ских образцах. Единственное, в чем турки имели бесспорное пре­ имущество, — это артиллерия. По общему признанию, у них бы­ ли лучшие в мире пушки: технически наиболее совершенные, раз­ личного калибра и назначения, от тяжелых осадных орудий до фальконетов и легких транспортабельных пушек, которые можно было устанавливать на конных и парусных тачанках.

Передовая военная техника в сочетании с железной дисципли­ ной и великолепной организацией принесли туркам немало побед. В Европе и на Востоке сложился миф об их непобедимости. Т ур ­ ки действительно наводили ужас на противника, который зачастую был готов расписаться в своем поражении еще до того, как начи­ нался бой. В 1570 г. в прокламации Светлейшей Синьории Вене­ ции к «христианским солдатам» отмечалось, что «при рассказе о подвигах прошлых времен, когда они (солдаты. — Н.И.) узнают, что эти турки покорили столько провинций, столько королевств...

армия, какой бы сильной она ни казалась, само чередование побед

Во всяком случае, ни мамлюки, ни испанцы, ни португальские конкистадоры не выглядели перед ними, как краснокожие Амери­ ки перед Кортесом или Писарро.

Дело, видимо, в другом. При завоевании арабских стран обра­ щает на себя внимание один факт: отсутствие стойкости и воли к борьбе со стороны армий арабских правителей, их нежелание сра­ жаться с турками. В каждой арабской стране, в каждом городе и селении таилась измена. В войсках и среди населения имелись значительные группы людей, которые с оружием в руках перехо­

дили на сторону турок, сообщали им планы своего командования, открывали им ворота городов и крепостей. Совершенно очевидно, что народы арабских стран не хотели воевать с турками. Одним словом, они хотели быть завоеванными.

В чем же дело? Видимо, в том, что завоевание шло под флагом «освобождения» угнетенных и обездоленных. Арабы были завое­ ваны, по словам Махмуда Буали, «совокупностью лозунгов, осно­ ванных на политико-религиозном забивании мозгов» [64, с. 168]. Эти лозунги обладали поистине волшебным свойством притягивать к себе симпатии крестьянско-плебейских масс населения, в частно­ сти, непосредственных производителей города и деревни. Они лежали в основе османофильских иллюзий и отражали социальноэкономическую и политическую доктрину Порты — своего рода крестьянское перепрочтение фундаментальных принципов ислама, его идей о всеобщем равенстве и братстве, о социальной справед­ ливости и гармонии, о труде как единственном источнике удовле­ творения материальных потребностей человека, об осуждении рос­ коши и богатства, о необходимости жить скромно, без излишеств, не прибегая к эксплуатации человека человеком. П о своему харак­ теру эта доктрина была направлена на социальное обновление и переустройство общества; по своему существу она являлась утопи­ ей, если понимать под этим, как писал один из исследователей, «сознание, ориентированное на отрицание и преобразование суще­ ствующего жизненного порядка и свойственное подавляемым и зависимым группам общества» [5, с. 223].

Османская социально-утопическая доктрина не являлась чисто схоластическим учением; она была основой для практики.

Ее истоки восходили к далекому прошлому, к тем отдаленным временам, когда крестьянство и городская беднота Анатолии под лозунгами ахийского и газийского движения выступали против феодального гнета. Н а рубеже X II—X III вв., в эпоху краха исмаилизма как мировой доктрины, социально-теократические идеа­ лы газийской вольницы и ахийских братств очистились от религи­ озных наслоений шиизма и под влиянием дервишества приняли форму, вполне совместимую с ортодоксальным суннитским веро­ учением. Решающее влияние на окончательное формирование ос­ манской социально-утопической доктрины, унаследовавшей идеалы ахийских братств и гази, оказало учение великого андалусского мистика и теософа Мухи ад-Дина Ибн аль-Араби (1164—1240) и

его анатолийских последователей. Среди них особое место занима­ ет Джалаль ад-Дин ар-Руми (1207—1273) — духовный настав­ ник юного Османа I (правил в 1281—1326 гг.), впервые объеди­ нившего под своим руководством газийское и ахийское движение.

После победы движения, по мере институционализации осман­ ского государства старые ахийские и газийские идеалы приобрели характер официальной идеологии, стали своего рода социальным мифом, если понимать его как один из типов социального мышле­ ния. В эпоху Возрождения социально-утопическая доктрина османизма выступала как антипод «латинства», как «истинное» учение пророка Мухаммеда, противостоявшее новоявленной джахилийи (богопротивное общество) наследников античности и эллинизма, в

зал уточнить религиозно-мировоззренческие основы официальной доктрины и приступить к составлению обновленной османской «редакции» шариата. Это нашло свое отражение в работе круп­ ного османского богослова Мехмеда ибн Фира-мурзы, или Муллы Хюсрева, «Дурар аль-хуккам» («Жемчужины правителей», 1470 г.)

тической плоскости новая трактовка шариата была закреплена в «законодательстве» Баязида II (1481—1512) и Сулеймана Велико­ лепного (1520—1566), а также в трудах его знаменитого шейх уль-ислама Абу-с-Сууда эфенди, который бессменно занимал свой пост в 1544—1574 гг.*.

В своих основных чертах османский социально-теократический идеал восходил к учению Ибн аль-Араби, к его пантеистическим воззрениям, веротерпимости и непомерной идеализации угнетен­ ного и страдающего человека труда. Арабские и османские после­ дователи Ибн аль-Араби, в частности члены дервишских орденов

* Х .И налдж ик, как представляется, с достаточным основанием полагает, что «османская книга законов», как он называет совокупность принципов и положе­ ний, регулировавших социально-экономические отношения в османском государ­ стве, сформировалась «около 1500 г.», или, точнее, «между 1492 и 1501 гг.», но уходила своими корнями в предшествующую эпоху. «Я думаю, — писал он, — что не будет преувеличением сказать, что существовала одна османская книга законов, которая развивалась на протяжении всей османской истории» [93, с. 125].

Мевлевийя и Бекташийя, пользовались безраздельным влиянием в османских правящих кругах. Говорили даже, что султаны, в част­ ности Мехмед II, Селим I и Сулейман Великолепный, лично со­ стояли членами этих религиозных братств [9, с. 31, 34]. В своей политике они обращались ко всем, кто разделял их социальные взгляды, независимо от религиозной и этнической принадлежно­ сти. В X V —X V I вв. османы отличались удивительной веротерпи­ мостью. Они считали, что правда выше веры, что религия не име­ ет значения для познания истинной природы божества и установ­ ления праведных отношений между людьми. «Я — нехристианин, нееврей и немусульманин», — говорил Джалаль ад-Дин ар-Руми, один из последователей Ибн аль-Араби, поэт, суфий и основопо­ ложник ордена Мевлевийя. В своей проповеди он обращался ко всем, будь то «гяур или язычник» [9, с. 28, 32, 38], простолюдин или представитель знатной фамилии. Н а уровне народных масс,

уровне османская утопия становилась действенной силой в борьбе за переустройство общества, за утверждение небезызвестных прин­ ципов «закона, пути, знания и правды» (шариат, тарикат, маарифат, хакикат).

Именно призыв к переустройству общества, истималет и соци­ альные идеалы османской утопии завоевали арабские страны. Именно они проложили дорогу османскому оружию и открыли перед арабами иллюзорную перспективу установления царства Божия на земле.

Войдя в состав Османской империи, арабы не чувствовали себя на положении бесправных и угнетенных народов. Вплоть до вто­ рой половины X I X в. они не воспринимали османское завоевание как чужеземное порабощение. Один из крупнейших идеологов современного арабского национализма, видный сирийский историк Сати аль-Хусри, в своих трудах отмечал, что арабы рассматрива­ ли власть османских султанов как прямое продолжение исламского халифата и что они не чувствовали себя завоеванным народом, подчиненным иностранной власти [52, с. 36, 8 2 —83]. «Османы не завоевывали арабские земли у арабов», — говорит другой арабский историк, Зейн Н .Зейн. Они воевали с мамлюками, ис­ панцами, персами, но не с арабами. «Вполне возможно, — пишет

он, — что вплоть до царствования Абдул Хамида (1 8 7 6 — 1909 гг. — Н.И.) арабы страдали не столько от избытка турец­ кого правления, сколько от того, что его было мало!». Турки, по словам того же автора, всегда были в арабских странах «иност­ ранцами», которые приезжали и уезжали, и вплоть до 1908 г., т.е. до прихода к власти младотурок, не делали никаких попыток к ассимиляции или отуречиванию арабов [128, с. 9, 10, 17].

Перейдя под власть Порты, арабы действительно не испытыва­ ли на себе национального гнета. Не было ничего, что давало бы основание говорить о начавшемся процессе «отуречивания» араб­ ских стран, о подавлении арабского языка и культуры, о навязы­ вании арабам чуждых им обычаев и традиций.

Во-первых, в Османской империи X V —X V I вв. вообще не было господствующей национальности. В эту «поствизантийскую эпоху», как охарактеризовал ее румынский историк Николае Иорга, османское общество и государство имели космополитиче­ ский характер. Ни одна народность не имела каких-либо преиму­ ществ. Турки как этническая общность составляли меньшинство и ничем не выделялись среди других народностей империи, разве что более низким уровнем цивилизации. Турецкий язык как сред­ ство национального общения еще не сложился [13, с. 151]. Он был в загоне и, как неоднократно подчеркивал Мустафа Кемаль Ататюрк, основатель национального турецкого государства, прези­ рался правящими кругами. При дворе культивировался особый «османский язык» — «османлыджа». «Письменность его, — гово­

хотя и был преимущественно турецким, но включал в себя много элементов персидской и арабской грамматик» [13, с. 153]. Этот язык был непонятен природным туркам, турецкому народу, но занимал первое место при дворе падишаха. Его знание считалось необходимым атрибутом принадлежности к привилегированным и вообще образованным слоям общества. Второе место, как отмечал итальянский автор X V I в. Паоло Джовио, занимал арабский язык — язык священного писания, науки и судопроизводства. Н а третьем месте был славянский язык — разговорная речь двора и янычарского войска; на четвертом — греческий, на котором гово­ рило большинство жителей Стамбула и других старых византий­ ских городов [21, с. 126—127].

Османская правящая элита, армия и администрация имели ге­ терогенный космополитический характер. Одним из первых кадиев Стамбула был француз; большинство везиров и других сановников Порты были по своему происхождению греками, славянами или албанцами. При Сулеймане Великолепном из девяти великих ве­ зиров восемь были потурченцами, т.е. славянами, принявшими ислам [13, с. 147—148]. И з славяноязычных мусульман состоял основной костяк «турецкой» армии; они же составляли самый за ­ метный элемент при дворе и османском правительстве. А .Е .К ры м ­

мусульманской» [21, с. 125]. Во всяком случае, в армии и адми­ нистрации турки по рождению терялись среди множества мусуль­ ман нетурецкого происхождения, в том числе иностранцев, при­ нявших ислам. В Алжире, например, в 1588 г. две трети капита­ нов военного флота были мевлюд руми, т.е. ренегатами из стран Западной Европы. Помимо итальянцев среди моряков были ир­ ландцы, шотландцы, датчане, венгры, славяне, эфиопы и даже индейцы из Америки (см. [108, с. 7 4 —75]).

Во-вторых, в силу космополитического характера в османском обществе и государстве господствовал национальный нигилизм. «Равнодушие турецкого общества в вопросах национальных, — отмечал В.А.Гордлевский, — было чудовищно. Для городского эфенди, впитавшего в себя гнилостную атмосферу дряхлеющей Византии, слово „тюрк" — „турок" — было синонимом грубого, необразованного человека — „мужика". „И почему это европейцы зовут нас турками?" — слышал Мураджа д'Оссон недоумеваю­ щие вопросы в X V III в.» [9, с. 78]. Единство османского обще­ ства как целостной системы поддерживалось исключительно исла­ мом и основывалось на его фундаментальной противоположности социально-экономической модели Европы эпохи Возрождения.

В-третьих, арабы не могли испытывать на себе национального гнета, поскольку их язык, традиции и историческое наследие явля­ лись объектом почтительного поклонения. Культ арабского язы ­ ка — языка Корана и божественного откровения — процветал во всех провинциях империи. Перед ним преклонялись, внимали его звукам с благоговейным трепетом паладинов. Н а нем писались названия кораблей, изречения на личном и памятном оружии. Д е­ визы, лозунги и другие надписи на боевых знаменах османских

полков делались только по-арабски. На нем читались молитвы и рецитации из Корана. Осуществление мусульманского судопроиз­ водства было попросту невозможно без знания арабского языка. Поэтому он изучался во всех медресе Османской империи. «Арабы, — пишет Зейн Н .Зейн, — гордились тем, что арабский язык — их самое дорогое и любимое наследие после ислама — оставался духовным языком турок» [128, с. 11]. Н а нем писали и говорили не только жители арабских эйалетов. В Эдирне и Стам ­ буле тонкости арабского литературного языка знали нередко луч­ ше и полнее, чем в иных арабских провинциях. В X V I —X V III вв. существовало, говорит Г.А .Р.Гибб, «немало арабских произведе­ ний, написанных турками прозой, рифмованной прозой и стихами» [8, с. 111].

В арабских эйалетах правительство старалось уважать народ­ ные обычаи и язык. В Канун-наме Миср, например, предусматри­ валось, что делопроизводство в Египте должно вестись на двух языках. В частности, назир-и эмвалю (управляющему государст­ венными имуществами) предписывалось создать два секретариата: арабский и турецкий (руми), которые должны были подготовлять приказы, распоряжения и другие бумаги на соответствующих язы ­ ках [73, т. 2, с. 256]. Во всей Османской империи непререкае­ мым авторитетом пользовались медресе Каира и Мекки. Вместе с религиозно-богословскими университетами Дамаска, Халеба и Триполи они, как подчеркивает Зейн Н .Зейн, воспитывали боль­ шое количество улемов, кадиев и муфтиев. Получая назначения в различные провинции империи, они играли в них заметную и до­ вольно значительную роль [128, с. 11].

В целом арабские страны заняли видное место в жизни Бого-

не мыслило себя вне шариата и исламского наследия. Вследствие этого включение арабских стран в состав Османской империи уси­ лило ее мусульманский характер, придало ее общественной и госу­ дарственной жизни чисто халифатистские черты. Более того, ара­ бы не знали ни сербского, ни греческого языка, и включение арабских стран в общественно-политическую жизнь империи, как это ни парадоксально, усилило ее турецкий характер, увеличив значение «османского язы ка» как средства общеимперского об­ щения.

Роль и значение арабского элемента показывают, что завоева­ ние арабских стран турками имело не национальный, а социальный характер. Его легче всего было бы представить как социальный переворот, как своего рода повстанческое движение, которое при­ вело не только к смене власти, но и к радикальным переменам во всем предшествующем укладе жизни. Оно было осуществлено при поддержке извне, но имело широкую социальную базу внутри арабских стран и опиралось на значительные группы арабского населения.

Социальный переворот, сопровождавший османское завоевание, выражался прежде всего в коренной перестройке аграрных отно­ шений.

Во-первых, турки ликвидировали икта и другие формы фео­ дального землевладения, развивавшиеся в арабских странах со времен Альмохадов и Айюбидов. Как и на территории бывшей Византии, все сельскохозяйственные земли перешли в руки госу­ дарства и были переданы крестьянам в наследственное пользова­ ние. Формы и порядок обобществления земли довольно точно

знанием недействительными документов, удостоверявших права частного держания (икта, вакф, ризк и пр.).

Во-вторых, турки отменили все феодальные повинности кресть­ ян, которые они несли в пользу должностных лиц или частных держателей. Отменялось все, что, по словам Х.Иналджика, «ограничивало контроль государства над землей и крестьянами» [88, с. 34]. Как и в бывших византийских провинциях, это проис­ ходило в форме коммутации феодальных повинностей в небольшой денежный сбор чифт ресми (налог с хозяйства), который стал взиматься помимо десятины [88, с. 35]. В многочисленных кануннаме турки до мельчайших подробностей перечисляли все, что дозволялось брать с крестьян, и категорически запрещали какиелибо иные поборы. Тем самым были отменены все «незаконные» повинности и платежи, которые вызывали особое недовольство крестьян, как-то: плата за покровительство, гостевые и подорож­ ные «подарки», постои, различного рода отработки, денежные и натуральные начеты.

Аналогичного рода мероприятия были проведены в городах. Как показывает пример Египта, турки произвели обобществление