Глава 2

МЕЖДУ ДИАЛЕКТИКОЙ И МЕТАФИЗИКОЙ

VJ диалектике и метафизике обычно говорят как о противоположностях. Это неточно, ибо в движении познающего мышления, идет ли речь о познании в историко-культурном смысле, об исследовательской работе в какой-то конкрет­ной научной области или даже изучении совер­шенно определенной проблемы,— диалектика образует и исходный пункт мыслительного процесса, и его ито­говый результат.

«Когда мы подвергаем мысленному рассмотрению природу или историю человечества или нашу собственную духовную деятель­ность, то перед нами сперва возникает картина бесконечного сплетения связей и взаимодействий, в которой ничто не остается неподвижным и неизменным...» (18, 20). Этому этапу присущ стихийный диалектический способ мышления, наивный, но в сущности правильный взгляд на мир. Однако для полноты карти­ны недостает «...тех частностей, из которых она складывается...» (18, 20). Познать эти частности, вырывая их из естественной или исторической связи,— задача точного естествознания и истори­ческого исследования, что в свою очередь порождает «...привычку рассматривать вещи и процессы... в их обособленности, вне их великой общей связи, и в силу этого — не в движении, а в непо­движном состоянии...» (18, 20—21). На этой промежуточной сту­пени и утверждается метафизический способ мышления. Однако «...точное представление о вселенной, о ее развитии и о развитии человечества, равно как и об отражении этого развития в головах людей, может быть получено только диалектическим путем...» (18, 22). Итак, процесс мыслящего рассмотрения завершается воз­вращением к диалектике.

В предыдущей главе «историческая диалектика» Гегеля и была охарактеризована в качестве такого завершающего результата в развитии исторической мысли и исторического знания. Как мы знаем, этот результат был достигнут Гегелем в рамках его фило-софско-исторической концепции. Теперь же нам предстоят спе­циально-научные исследования в области истории. Поэтому воз­никает вопрос: какую форму в развитии знания имел в виду

'/2 ²- ^А- Н. Ерыгин 41

Ф. Энгельс, когда обращал внимание на специфику второй ступе­ни познавательного процесса — на анализ, на изучение «част­ностей»? Ведь если так, то ожидать в итоговых результатах специально-научных исследований историков-либералов нужно не столько возможности появления ориентации на диалектику, сколько утверждения «привычки» к метафизическому способу мышления.

Действительно, находясь между своей наукой и философией Гегеля с ее «исторической диалектикой», К. Д. Кавелин, С. М. Со­ловьев, Б. Н. Чичерин объективно стоят между метафизикой и диалектикой, между стремлением мыслить в формах, которые им навязывает структура собственной профессиональной деятель­ности (мыслить «частично», детально, непротиворечиво, как и подобает строгому ученому), а с другой стороны, прямо противо­положным стремлением к преодолению рамок абстрактного мыш­ления в теоретически конкретном постижении русской истории как целого. Возможность последнего казалась вполне реальной в свете достигнутого Гегелем результата; необходимость же его была продиктована потребностями исторической практики, теоре­тическое обеспечение которой идеологами нового, буржуазного строя органически включало разрешение тех антиномически заострившихся содержательных проблем в понимании хода рус­ской истории (Россия и Запад, древняя и новая Россия, реакция и революция), которые все более и более становились реаль­ными проблемами современной им исторической жизни.

Разумеется, труднее всего пришлось тому, кто в данной ситуа­ции оказался первым. В середине 40-х годов новый путь развития буржуазной историографии в России открыл Константин Дмит­риевич Кавелин — историк и правовед, этнограф и философ, один из активнейших общественных деятелей и идеологов буржуазного либерализма в годы первой революционной ситуации.