Раздел 3: толкование договоров

Статья 31 ОБЩЕЕ ПРАВИЛО ТОЛКОВАНИЯ

1. Договор должен толковаться добросовестно в соответствии с обычным значением, которое следует придавать терминам договора в их контексте, а также в свете объекта и целей договора.

2. Для целей толкования договора контекст охватывает, кроме текста, включая преамбулу и приложения:

a) любое соглашение, относящееся к договору, которое было достигнуто между всеми участниками в связи с заключением договора;

b) любой документ, составленный одним или несколькими участниками в связи с заключением договора и принятый другими участниками в качестве документа, относящегося к договору.

3. Наряду с контекстом учитываются:

a) любое последующее соглашение между участниками относительно толкования договора или применения его положений;

b) последующая практика применения договора, которая устанавливает соглашение участников относительно его толкования;

c) любые соответствующие нормы международного права, применяемые в отношениях между участниками.

4. Специальное значение придается термину в том случае, если установлено, что участники имели такое намерение.

См. также комментарий к ст. 30: Доклады комиссии международного права. 1966. С. 162—

79

ВЕНСКАЯ КОНВЕНЦИЯ О ПРАВЕ МЕЖДУНАРОДНЫХ ДОГОВОРОВ

Статья 32 ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЕ СРЕДСТВА ТОЛКОВАНИЯ

Возможно обращение к дополнительным средствам толкования, в том числе к подготовительным материалам и к обстоятельствам заключения договора, чтобы подтвердить значение, вытекающее из применения статьи 31, или определить значение, когда толкование в соответствии со статьей 31:

a) оставляет значение двусмысленным или неясным; или

b) приводит к результатам, которые являются явно абсурдными или

неразумными.

1. Применение международных договоров неразрывно связано с их толкованием. В то же время эти два процесса должны быть разделены, поскольку, как справедливо заметил еще венгерский профессор Д. Харасти, "толкование имеет своей целью разъяснение смысла текста договора, тогда как применение предполагает установление последствий, вытекающих для сторон, и, в исключительных случаях, также для третьих государств в конкретной ситуации"1.

Толкованию международных договоров посвящено много работ как у

нас, так и за рубежом. Можно назвать в первую очередь труды И.С. Перетерского, Д. Харасти, М. Ясина, С. Наглика, И. Войку, В.И. Евинтова,

Э. Глазера, Мак Дугала2.

В науке международного права можно выделить разные направления в

выяснении природы и целей толкования международных договоров.

Одни юристы считают, что целью толкования является выяснение намерений сторон при заключении договора. Поскольку эти намерения не всегда полностью выражены в договорном тексте, то сторонники данного направления (их иногда именуют субъективистами) большое значение при толковании придают, кроме текста, различным вспомогательным материалам, в частности материалам конференций, на которых был разработан и принят данный международный договор. Порой сторонники такого подхода утверждают, что эти материалы, а не текст договора, должны быть прежде всего приняты во внимание при выяснении воли государств.

Другие теоретики, так называемые текстуалисты, видят главную цель толкования международных договоров в выяснении смысла самого текста договора путем его анализа, поскольку как раз в нем выражены согласованные намерения сторон. Они считают, что намерения имеют большое значение, но лишь те, которые зафиксированы в договорном тексте. Только они юридически значимы и могут быть поэтому предметом и целью толкования. Намерения, оставшиеся за пределами договорного текста, никакого юридического значения не имеют, а потому подвергаться толкованию не должны.

Наконец, третьи авторы главную цель толкования видят в уяснении объекта и целей международного договора. Есть среди этих авторов и такие, как, например, американец Мак Дугал, которые считают, что путем толкования можно изменить содержание договора для его приспособления к изменившимся обстоятельствам. По существу, сторонники этой крайней точки

Haraszfi G. Some Fundamental Problems of the Law of Treaties. Budapest, 1973. P. 18, 29. См. ссылки на них в кн.: Талалаев А.Н. Право международных договоров. Действие и применение договоров. С. 279—281.

80

Стать* 32

зрения (так называемые функционалисты) отрицают первостепенное значение текстов договоров при толковании.

Несмотря на различия рассмотренных направлений, общим для них является то, что каждое из данных направлений придает первостепенное значение какой-либо одной задаче толкования и недооценивает другие. Это наложило отпечаток и на работу Венской конференции по праву договоров, когда она рассматривала соответствующие статьи Конвенции. В основном на Конференции столкнулись два подхода: намерения сторон и текстуальный. функциональный подход отстаивала только делегация США в своей поправке, но она была отклонена подавляющим большинством государств1. В результате в Венской конвенции (ст.ст. 31—32) признано, что текст международного договора должен считаться аутентичным выражением намерений сторон, т.е. задачей толкования является выяснение содержания согласованной воли сторон, как она выражена в договорном тексте. Таким образом, Венская конвенция отдала предпочтение договорному тексту как материальному выражению воли договаривающихся государств, но в то же время установила, что термины договора должны толковаться "в свете объекта и целей договора" (ст. 31) и что для выяснения намерений сторон возможно обращение к дополнительным средствам толкования, в том числе к подготовительным материалам и обстоятельствам заключения договора (ст. 32).

Проблема толкования международно-правовых норм вообще и норм, содержащихся в международных договорах в частности, сложна2. Этот вопрос особенно сложен потому, что он связан непосредственно с законами развития различных языков и мышления.

Некоторые юристы (Г. Кельзен, Альварес, М. Хильф, Г. Шварценбергер и др.) говорят об условности, несовершенстве, двусмысленности языка. Так, немецкий юрист М. Хильф утверждает, что неизбежно расхождение текстов договоров, составленных на разных языках, и происходит это, по его мнению, потому, что язык человека не в состоянии полностью выразить его мысли или отразить действительность. Хильф полагает, что поскольку каждый язык обслуживает свою правовую систему, непохожую на другие, он не может обслуживать правовые системы других государств3. В свое время отмечалась ненаучность такого подхода и подчеркивалась первостепенная роль языка в проявлении и согласовании воль государств в международном договоре4. Впоследствии эта идея нашла свое развитие и детальную научную разработку в монографии В.И. Евинтова, посвященной многоязычным договорам5. Опираясь на достижения современного языкознания, автор доказывает, что в международном праве, и в частности при составлении аутентичных текстов договора на разных языках, в принципе, существует возможность получить адекватные по смыслу тексты. Такой подход признан и в Венской конвенции (см. комментарий к ст. 33).

Поскольку толкование положений международного договора представляет собой один из случаев толкования юридической нормы, то к нему

66 голосовали против, за — 8 при 10 воздержавшихся.

См.: Перетерский И.О. Толкование международных договоров; Лукашук. О.И. Толкование норм международного права. Авторсф. канд. дисс. Киев, 1980.

См: HilfM. Die Auslcgung mchisprachigcr Vcrtragc. Bcriin, 1973. S. 20. См: Таяаяаея А. И. Международные договоры в современном мире. С. 142.

См: Евчнтов В. И. Многоязычные договоры в современном международном праве. Киев, 1981.

81

ВЕНСКАЯ КОНВЕНЦИЯ О ПРАВЕ МЕЖДУНАРОДНЫХ ДОГОВОРОВ

должны быть применены все приемы толкования, известные в теории права и внутригосударственной практике, за исключением тех, которые противоречат самому существу международного права, основанного на добровольном соглашении суверенных субъектов. К этим приемам, или способам, относятся: грамматическое (словесное), логическое, историческое, систематическое и узуальное (т.е. обычное, практическое) толкование. Кроме того, в системе толкования международных договоров существуют принципы толкования — общие правила, которые должны соблюдаться как обязательные нормы при толковании международных договоров. Некоторые из них закреплены в ст.ст. 31—32 Венской конвенции, другие носят обычно-правовой характер. Специальные правила сформулированы для толкования договоров, аутентичность которых установлена на двух или нескольких языках (ст. 33).

2. Венская конвенция восприняла концепцию, согласно которой подлинные намерения сторон выражаются прежде всего в тексте международного договора, и их выявление — главная задача толкования. Постоянная Палата международного правосудия и Международный Суд не раз подчеркивали, что задача толкования заключается не в пересмотре договоров и не в выявлении того, что в них не содержится ни явно, ни скрыто'. В соответствии с этим п. 1 ст. 31 содержит три принципа толкования: добросовестность, принятие обычного значения терминов и учет объекта и цели договора.

Добросовестность толкования — это честность, отсутствие желания обмануть контрагента, стремление установить истинный смысл международного договора, закрепленный в его тексте. Последнее прямо вытекает из принципа pacta sunt scrvanda, так как добросовестное выполнение международного договора возможно только, если оно осуществляется согласно его истинному смыслу (см. комментарий к ст. 26).

Второй принцип отражает самую суть текстуального подхода: слова должны пониматься в обычном значении, но в их контексте. А третий принцип сочетает одновременно первый и второй, т.е. обычное значение термина определяется не абстрактно, а в контексте и с учетом объекта и цели договора. Это не раз отмечалось в решениях международных судов.

3. В п. 2 ст. 31 определяется понятие "контекст" международного договора. Как видно, в это понятие включаются прежде всего все части договора, в том числе преамбула и в соответствующих случаях приложения. О преамбуле и ее роли было сказано в комментарии к преамбуле Венской конвенции. В отношении приложений в международном праве есть общепризнанная точка зрения, согласно которой в отличие от преамбулы, основных и заключительных статей приложение составляет часть международного договора только в том случае, если об этом прямо указывается в договоре или в приложении.

Что касается других документов, связанных с договором, то они предусмотрены в п. 2 "а" и "Ь": это соглашения, а также односторонние документы, относящиеся к договору или составленные в связи с ним. Такие документы могут считаться входящими в контекст договора, если их связь с ним была признана другими его участниками: решение вопроса в конечном счете зависит от намерения сторон, он должен решаться в каждом конкретном случае. Однако эти виды документов должны рассматриваться не как простые доказательства и дополнительные средства, к которым можно прибегать для устранения двусмысленности или неясности (для этого есть ст. 32), а как часть контекста, предназначенная для установления обычного значения,

'ICJ. Reports. 1950. Р. 8; 1952. Р. 196, 199.

82

Ст»т»я 32

придаваемого терминам договора. По этому поводу Постоянная Палата международного правосудия в одном из своих консультативных заключений отмечала: "При рассмотрении Судом вопроса о языке договора очевидно, что договор должен читаться в целом и что его смысл не следует определять на основании нескольких фраз, которые, будучи вырваны из контекста, могут быть истолкованы по-разному"1.

4. Пункт 3 ст. 31 устанавливает, что еще, кроме контекста, должно учитываться при толковании международного договора. В п. 3 "а" указывается, что это прежде всего последующее соглашение между участниками договора относительно его толкования или применения. По существу, здесь речь идет об аутентичном толковании. В том случае, когда такое толкование относительно термина достигнуто в момент заключения, оно должно рассматриваться в качестве составной части договора. На это указывалось еще в решениях Международного Суда ООН2.

В п. 3 "b" говорится о последующей практике применения договора. Однако здесь имеется в виду не всякая практика, а та, которая "устанавливает соглашение участников относительно его толкования". Односторонняя практика, тем более противоправная, применения международного договора не может служить основанием для его правильного истолкования. Ценность последующей практики зависит от того, насколько она показывает наличие общего согласия сторон относительно понимания договора. В этом случае она может рассматриваться как форма аутентичного толкования наряду с явно выраженными соглашениями, упомянутыми в подл. "а" этого пункта. Отсутствие слова "всех" не должно что-либо менять: оно было опущено для того, чтобы избежать возможного неправильного представления о том, что в практике должен участвовать каждый участник договора, в то время как достаточно, чтобы он явно или молчаливо признал практику.

В п. 3 "с" в качестве третьего элемента, который следует учитывать, кроме контекста, при толковании международного договора, называются соответствующие нормы международного права, применяемые его участниками. Имеются в виду действующие нормы и прежде всего основные принципы и нормы современного международного права, включая нормы jus cogens. Толкование международного договора должно осуществляться в соответствии с основными принципами международного права. Оно не должно вести к результатам, противоречащим этим принципам, нарушать суверенитет государств, их основные права и права человека. Это один из важнейших принципов толкования международных договоров. Толкование в нарушение основных принципов международного права недействительно.

5. Пункт 4 ст. 31 подтверждает общее правило, что слова должны пониматься в общепринятом значении, а специальное значение придается термину в том случае, если установлено, что участники имели в виду такое значение. Бремя доказательства в споре лежит на той стороне, которая утверждает, что данный термин должен употребляться в специальном значении. В деле о правовом статусе Гренландии Постоянная Палата международного правосудия заявила: "Географическое значение слова "Гренландия", т.е. названия, которое обычно употребляется на картах для обозначения всего острова, должно рассматриваться как обычное значение слова. Если одна из сторон

83

'РСП (1922). Series В. N. 2 and 3. P. 23. CJ Reports. 1948. P. 63; 1952. P. 44.

ВЕНСКАЯ КОНВЕНЦИЯ О ПРАВЕ МЕЖДУНАРОДНЫХ ДОГОВОРОВ

полагает, что этому слову следует придавать необычное или исключительное значение, то эта сторона должна обосновать свое утверждение").

6. Кроме главных средств толкования, предусмотренных в ст. 31, Венская конвенция допускает возможность обращения к дополнительным средствам толкования международных договоров. Они указываются в ст. 32, тесно связанной с предыдущей статьей, и применяются в случаях, когда толкование на основе статьи 31 оставляет значение контекста договора двусмысленным или неясным или приводит к явно абсурдным или неразумным результатам. К таким дополнительным средствам относятся прежде всего подготовительные материалы к заключению международного договора и обстоятельства его заключения. Речь, по существу, идет об историческом толковании, когда уяснение смысла международного договора достигается путем изучения исторической обстановки и взаимоотношений сторон во время его заключения, тех целей, которые они совместно преследовали, заключая договор.

Здесь важное значение имеет рассмотрение подготовительных материалов международного договора, документов международных конференций, на

которых он разрабатывался и принимался.

Так, изучая материалы Сан-Францискской конференции 1945 года, можно более точно уяснить положения Устава ООН (в частности, о праве выхода из ООН, о юридической природе резолюций Генеральной Ассамблеи, о понятии термина "сила", например, сделать вывод, что в Уставе ООН под силой в п. 4 ст. 2 понимается не только военная сила, но и любые формы насилия, в том числе экономическое и политическое принуждение)2.

Однако роль подготовительных материалов при толковании нельзя переоценивать. Венская конвенция не случайно отнесла их к дополнительным средствам толкования. Как подчеркивал венгерский профессор Д. Харасти, детально исследовавший этот вопрос, подготовительные материалы при историческом толковании нельзя понимать слишком широко. Он подчеркивал, что данное понятие "охватывает только те материалы, которые так или иначе могут пролить свет на совместное намерение сторон, т.е. материалы, которые своим происхождением обязаны совместной деятельности сторон или, по крайней мере, их соглашению"3.

Таким образом, те материалы международных конференций, которые не выражают совместной воли сторон, а являются сугубо односторонними действиями государств (различные поправки делегаций, которые не были приняты конференцией, заявления к отдельным статьям разрабатываемого договора и т.п.), представляют только исторический интерес и не должны приниматься во внимание при толковании международного договора. Но некоторые юристы считают, что все же эти материалы могут доказать, как не надо понимать договор, когда, например, государство взяло свое предложение обратно, а затем толкует договор в том смысле, как если бы его предложение было принято. Это будет несовместимо с принципом добросовестности при толковании международных договоров4.

'PCU (1933). Series А/В. N 55. Р. 49. м.: Левин Д.Б. Международное право и сохранение мира. М., 1971.

НапкгЯ G. Historical Interpretation of International Treaties, Questions of International Law. Budapest, 1966. P. 122.

См.: Перетерский И.С. Толкование международных договоров. С. 118.

84

Стати 32

Полезность исторического толкования, в частности использования подготовительных трудов, признается многими международниками и применяется в практике международных судов. Постоянная Палата международного правосудия прибегала к рассмотрению подготовительных трудов, правда, с рядом ограничений, в том смысле, что к ним следует обращаться только в том случае, если текст международного договора, подлежащий толкованию, является недостаточно ясным. В противном случае к ним обращаться не следует. Международный Суд ООН придерживается такой же позиции.

При рассмотрении Международным Судом вопроса о порядке приема новых членов в ООН большинство судей пришли к выводу, что текст ст. 4 Устава ООН является достаточно ясным, и не стали обращаться к подготовительным работам на конференции в Сан-Франциско. Однако судья проф. С.Б. Крылов не согласился с такой позицией и в своем особом мнении раскрыл все значение подготовительных трудов для правильного толкования положений ст. 4 Устава ООН о критериях, которым должно отвечать государство при принятии его в члены ООН. Этот судья, обратившись к работам Первого комитета Второй комиссии конференции в Сан-Франциско, показал, что ст. 4 Устава ООН содержит лишь основные требования к государству — члену ООН. Но высказываясь за прием государства в члены ООН, Совет Безопасности и Генеральная Ассамблея могут руководствоваться, как говорится в решениях Комитета, соображениями "всякого порядка", т.е. не только юридическими, но и политическими. Таким образом, перечисление критериев в п. 1 ст. 4 Устава ООН не является исчерпывающим, при приеме в члены ООН должны учитываться и политические соображения1.

7. В практике международных судов возникал вопрос, следует ли принимать во внимание при толковании договора подготовительные труды конференций, в которых заинтересованное в деле государство не участвовало. Есть решение Постоянной Палаты международного правосудия, когда она исключила такие подготовительные материалы из дела. Однако Комиссия Международного права ООН не считала такой подход общепризнанным, резонно отметив, что присоединяющееся к договору государство имеет полное право знакомиться с такими подготовительными материалами, тем более что большое число важных многосторонних договоров открыто для присоединения всех государств. Это относится как к опубликованным, так и к неопубликованным материалам конференций. Что касается двусторонних договоров и ограниченных многосторонних договоров, то материалы переговоров обычно доступны всем сторонам и вопрос о возможности их применения в целях толкования сложности не представляет2.

Таким образом, Венская конвенция, не устанавливая в ст.ст. 31—32 жесткой иерархии при выборе средств толкования, отдает явное предпочтение • контексту международного договора в широком понимании термина "контекст", как было показано выше.

'См: Крылов С.Б. Международный Суд Организации Объединенных Наций. М., 1958.

С. 47-49.

См.: Доклады Комиссии международного права. 1966. С. 192—195.

85

ВЕНСКАЯ КОНВЕНЦИЯ О ПРАВЕ МЕЖДУНАРОДНЫХ ДОГОВОРОВ

Статья 33 ТОЛКОВАНИЕ ДОГОВОРОВ,

АУТЕНТИЧНОСТЬ ТЕКСТА КОТОРЫХ БЫЛА УСТАНОВЛЕНА НА ДВУХ ИЛИ НЕСКОЛЬКИХ ЯЗЫКАХ

1. Если аутентичность текста договора была установлена на двух или нескольких языках, его текст на каждом языке имеет одинаковую силу, если договором не предусматривается или участники не условились, что в случае расхождения между этими текстами преимущественную силу будет иметь какой-либо один определенный текст.

2. Вариант договора на язьже, ином, чем те, на которых была установлена аутентичность текста, считается аутентичным только в том случае, если это предусмотрено договором или если об этом условились участники договора.

3. Предполагается, что термины договора имеют одинаковое значение в каждом аутентичном тексте.

4. За исключением того случая, когда в соответствии с пунктом 1 преимущественную силу имеет какой-либо один определенный текст, если сравнение аутентичных текстов обнаруживает расхождение значений, которое не устраняется применением статей 31 и 32, принимается то значение, которое, с учетом объекта и целей договора, лучше всего согласовывает эти тексты.

1. Предусмотренные в предыдущих статьях принципы и приемы толкования распространяются на все международные договоры независимо от того, на каких и скольких языках они были составлены и аутентафицированы. Однако большинство международных договоров составляется, принимается и аутентифицируется на двух или нескольких языках.

Какого-либо одного общеобязательного языка международных договоров не существует. Двусторонние договоры обычно составляются на языках обоих договаривающихся государств, а многосторонние — на наиболее распространенных языках мира: английском и/или (в зависимости от договоренности) французском, испанском, русском, а заключаемые в рамках ООН — еще на арабском и китайском языках. Эти шесть языков являются официальными языками ООН.

Многоязычные договоры обладают особенностями, обусловливающими и особый подход к их толкованию, при котором применяются специальные принципы и приемы. Они и зафиксированы в ст. 33 Конвенции.

Как известно, словесный язык является важнейшим элементом формы международного договора, посредством которого воля государств и других субъектов получает явное выражение вовне. Именно в языке договора, его словесных формулировках в тексте выражаются реальность воли и согласование государственных воль в международном договоре. Отрывать, а тем более противопоставлять договор как соглашение и договор как текст ошибочно. Международный договор — и в этом одно из его важных отличий от международного обычая — существует лишь как соглашение, воплощенное в • тексте. Момент согласования воль здесь четко фиксируется словесно. Сам текст международного договора, воплощающий соглашение субъектов международного права, — главный непосредственный итог успешно завершившихся переговоров. В этом смысле можно сказать, что международный договор есть словесное соглашение сторон. С юридической точки зрения существует независимо от числа и видов

86

Статм 33

языков, на которых составлен договор, лишь один международный договор как единый комплекс положений, единое целое, хотя он может иметь два или несколько языковых варианта. Однако если эти варианты установлены как аутентичные, то они обладают равной юридической силой, даже не имея абсолютной и полной языковой адекватности.

Языкознание подтверждает принципиальную возможность получения адекватных по смыслу текстов международных договоров, составленных на двух и более языках. При этом нужно различать юридическую равнозначность (аутентичность) текстов многоязычного договора и его языковую равнозначность. Каждый язык имеет свои особенности, свой словарный фонд, грамматические и другие законы. Но эти различия не являются препятствием для принципиальной возможности составления адекватных текстов договоров на разных языках. Адекватность предполагает закрепление одинакового правового смысла в текстах на разных языках, хотя этот смысл и передастся способами, присущими каждому из данных языков. Устанавливая юридическую аутентичность, т.е. равную юридическую силу текстов международного договора на разных языках, государства закрепляют и языковую адекватность!. Последствием этого является презумпция одинакового значения договорных текстов на разных языках. Она обеспечивает стабильность международного договора и единообразное понимание всех его текстов. И хотя в языковом отношении могут быть иногда расхождения, употребление различных слов в текстах на разных языках, т.е. абсолютного терминологического совпадения может и не быть, все же юридической и языковой адекватности таких текстов в подавляющем большинстве случаев достичь можно.

Как отмечает В.И. Евинтов, "для обеспечения правовой аутентичности текстов на разных языках, составляющих единый текст договора, необходимо стремиться находить необязательно однозначные термины, но семантика-правовые эквиваленты (курсив мой. —А. Т.) на разных языках, соответствующие друг другу в рамках данного договора"2. В качестве примера он приводит употребляемое в ст. 51 Устава ООН выражение "неотъемлемое право... на самооборону", которое на английском языке звучит как "внутренне свойственное" ("inherent right"), а во французском как "естественное право законной обороны" ("droit naturel de legitime defence"). Несмотря на такие языковые различия, эти термины выражают одно и то же международно-правовое понятие, которое на русском языке известно как "неотъемлемое право на самооборону", и эти различия в данном случае не могут быть причиной разногласий при толковании Устава ООН.

Другой пример в том же Уставе — употребление в ст. 4 русского текста термина "постановление", а в других статьях термина "решение" как равнозначных. Можно было бы привести и еще примеры международных договоров, когда отсутствуют буквальные совпадения текстов, составленных на разных языках3. Однако было бы неправильным считать, что достижение буквального совпадения разноязычных текстов всегда гарантирует от смысловых несоответствий и разногласий по поводу толкования международного договора. По различным причинам как языкового, так и юридического характера термины, выраженные похожими словами на разных языках, могут пониматься по-разному, хотя внешне будут как бы эквивалентными, например понятие "публичный порядок" во французском ("ordre public") и в английском ("public order") языках и системах права.

'См.: Евинтов В.И. Указ. работа. С. 36—37.

'Там же. С. 39.

См. там же. С. 40-43.

87

ВЕНСКАЯ КОНВЕНЦИЯ О ПРАВЕ МЕЖДУНАРОДНЫХ ДОГОВОРОВ

Встречающиеся языковые и смысловые несоответствия текстов международных договоров, составленных на разных языках, привели некоторых ученых к противопоставлению международного договора как соглашения воль его субъектов и международного договора как документа, в котором это соглашение изложено в виде текста. Они утверждают, что написанный текст — еще не все, что за ним существует некий идеальный, нематериальный текст, который господствует над написанным и дополняет его. Такие попытки, противопоставляющие или умаляющие значение текста международного договора, со стороны юристов делались и в Комиссии международного права1, и на Венской конференции ООН по праву международных договоров. На Конференции известный американский юрист Мак Дугал, автор ряда работ о толковании международных договоров2, в поправке США3 предложил исключить деление средств толкования на основные, к которым по проекту Комиссии был отнесен текст договора, и дополнительные и объединить их в одной статье. В поправке США текст международного договора рассматривался лишь в качестве одного из многих средств толкования наравне с такими, как подготовительные материалы и обстоятельства заключения договора. Это открывало широкие возможности для произвольного толкования договора, оправдания нарушений международной законности и служило как бы подтверждением теорий о двусмысленности норм международного права.

Все рассуждения, противопоставляющие содержание, сущность договора и его форму (текст, язык и т.п.), антинаучны, не говоря уже о том, что ведут к оправданию произвольного отказа от международных договоров. Они построены на необоснованном отрыве и противопоставлении буквы договора, его словесных формулировок и его духа, т.е. действительной воли государств, что в корне неверно. Реальность воли и согласования государственных воль в международном договоре проявляются именно в его тексте, языке. Между волей и языком в договоре существуют неразрывная связь и единство. Конечно, могут быть и бывают случаи, когда формулировки международного договора недостаточно ясны для установления истинной воли договаривающихся по всем вопросам.

Однако на основании таких отдельных фактов нельзя сделать вывод о двусмысленности каждого положения, каждой нормы во всяком международном договоре. Наоборот, эти факты показывают, что подобные неясности создаются в определенных целях, и они по возможности должны устраняться, когда воля договаривающихся сторон облекается в материальную, словесную оболочку, т.е. при составлении текста международного договора. Следует исходить из того, что существуют объективные критерии правильного толкования норм международного права, игнорирование которых ведет к искажению истинной воли государства, выраженной в международном договоре. Выяснить эти критерии — важная задача, которую успешно решает наука международного права в специальных исследованиях, упоминавшихся выше.

2. Важнейшим принципом толкования многоязычных договоров является принцип полного равенства языков аутентичных текстов договора. Этот принцип закреплен в п. 1, причем здесь говорится о языках, на которых текст договора "был установлен как аутентичный", а не только составлен или

См.: Тункин Г.И., Романов В.А. Х[ сессия Комиссии международного права ooh//cqb. государство и право. 1959. № 11. С. 72.

См.: Dougal M.S.Mc. Interpretation of International Agreements and World Public Order. Yale, 1967.

'Doc. A/Conf. 39/C.l/L. 156.

88

Сяти 33

принят. Дело в том, что международный договор может быть составлен на одном языке, а принят на другом или других языках, но лишь тот текст, который был аутентифицирован, приобретает равную юридическую силу с другими языковыми вариантами, для чего он проходит отдельную процедуру в процессе заключения международного договора (см. комментарий к ст. 10). Например, Чикагская конвенция о международной гражданской авиации 1944 года была принята и подписана сперва только на английском языке. Испанский и французский тексты, признанные аутентичными с самого начала, были, однако, составлены значительно позже, через 20 лет, и приняты специальной дипломатической конференцией в 1968 году. Русский текст был разработан после присоединения СССР в 1970 году к Чикагской конвенции и принят в качестве аутентичного на конференции в Монреале 1977 года'.

Обычно в международных договорах в заключительных статьях указывается, какие языковые тексты являются аутентичными. Например, в Конвенции ООН по морскому праву 1982 года (ст. 320) равно аутентичными признаны тексты на шести языках: английском, арабском, испанском, китайском, русском и французском. Все они имеют равную обязывающую

юридическую силу, и ссылаться при толковании Конвенции можно на любой из этих текстов.

Если в международном договоре, составленном на разных языках, не указано, какой текст является аутентичным, то предполагается, что все тексты при толковании имеют равную силу2, а в случае спора аутентичность каждого языкового варианта подлежит согласованию между участниками договора. Иногда в международном договоре указывается, что в случае возникновения разногласий в понимании многоязычного договора преимущественную силу будет иметь какой-либо один определенный языковой текст. Так, в 1957 году Эфиопия и Япония заключили договор о дружбе3, который был составлен на амхарском, японском и французском языках. Однако в случае разногласий при их толковании только французский текст был объявлен аутентичным.

Ясно, что для одноязычного договора подобной проблемы не возникает, поскольку текст такого договора аутентичен сам по себе. На одном языке составляются двусторонние договоры, если обе стороны используют один и тот же язык (английский — в договорах между США и Англией, испанский — в договорах между латиноамериканскими странами, кроме Бразилии, немецкий — в договорах между ФРГ и Австрией)4. Но и многосторонние договоры могут составляться на одном языке. Например, Устав Совета Экономической Взаимопомощи и многосторонние договоры, заключавшиеся в его рамках, составлялись в одном экземпляре на русском языке. Только русский текст их был аутентичным. Страны—члены СЭВ делали официальные переводы этих договоров на свои государственные языки — болгарский, венгерский, немецкий и др.

lИcIopня этого вопроса изложена Ю.М. Колосовым в статье "Некоторые международно-правовые вопросы в связи с вступлением СССР в Организацию международной гражданской авиации (ИКАО)// СЕМП. 1971. М., 1973; см. также: Ешнтол В.И. Указ. работа. С. 68-72.

Например, в Уставе СНГ (ст. 45) сказано, что он "составлен в одном экземпляре на государственных языках государств—учредителей Содружества" (Российская газета. 1993. 12 фсвр.).

Cu.:. United Nations Treaty Series. Vol. 325. P. 300.

''См.: KudolfW. Posobilidadcs dc la rcdaccion del tcxto dc los tratados intcrnacionalcs en distintas languas//Rcv. Esp. de Derccho intern. Madrid. 1970. Vol. 30. N 2—3. P. 257—264.

89

ВЕНСКАЯ КОНВЕНЦИЯ О ПРАВЕ МЕЖДУНАРОДНЫХ ДОГОВОРОВ

Официальным переводом является перевод текста международного договора, сделанный государством-участником в одностороннем порядке и помещенный в официальном издании этого государства. Официальный перевод может делаться также органом международной организации.

Этот текст, однако, не имеет международно-правовой силы. В то же время, будучи опубликован в официальном издании государства, официальный перевод не требует со стороны органов данного государства какой-либо проверки и является для них обязательным. В соответствии с Законом о порядке заключения, исполнения и денонсации международных договоров СССР 1978 года международные договоры СССР, аутентичные тексты которых были составлены на иностранных языках, публиковались на одном из этих языков с официальным переводом на русский язык (ст. 25). Таков, например, текст официального русского перевода римской Конвенции 1952 года об ущербе, причиненном иностранными воздушными судами третьим лицам на поверхности, опубликованный в Ведомостях Верховного Совета СССР вместе с английским аутентичным текстом!. Эта практика должна быть сохранена, хотя в новом Законе о международных договорах Российской

Федерации 1995 года такой статьи нет.

Иногда в договорной практике (и в доктрине) встречается выражение "официальный текст" международного договора. Например, мирные договоры 1947 года все тексты, кроме английского, русского и французского, относят к официальным текстам. В отличие от официального перевода официальным текстом считается текст, который принят и подписан договаривающимися государствами в качестве обязательного, но не объявлен ими аутентичным. И переводные, и официальные тексты играют вспомогательную роль при исполнении международных договоров внутренними органами государств-участников. Преимущественная сила остается за аутентичными текстами2. Всякие расхождения между текстами различной юридической силы (официальные тексты, переводы, аутентичные) должны решаться в пользу аутентичных текстов. Западногерманский юрист М. Хильф, который подробно исследовал этот вопрос, пишет, что если договор не был заключен на немецком языке, а его текст в официальном издании ФРГ "Bundesgesetzblatt" на немецком языке обозначен как перевод, то ФРГ этим немецким текстом не связана3. На основании практики законодательства и споров, заключает Хильф, перевод можно рассматривать лишь как вспомогательное научное средство, даваемое законодателем судам и подчиненное праву для лучшего понимания иноязычных текстов, или как текст, который должен применяться "исключительно внутри государства". Судебная практика ФРГ в этом отношении очень противоречива4.

Некоторыми юристами предлагается правило "оригинального текста", или "первой версии": текст, на котором первоначально составлялся проект договора (т.е. рабочий текст), имеет при толковании преимущественную силу. А. Фердросс писал в связи с этим: "Если между различными текстами возникает противоречие, следует обратиться к оригиналу"5. Французский

См.: Ведомости Верховного Совета СССР. 1983. № 7. Cr. 109. СССР присоединился к римской Конвенции 22 февраля 1982 г. путем издания Указа Президиума Верховного Совета СССР и подписания Грамоты о присоединении.

См. подробно: Собакин В.К. Правовые аспекты внесения на ратификацию многосторонних международных договоров//Московский журнал международного права. 1997. N» 3.

См.: шум. Ор. cit. S. 190.

"Ibid. S. 188-216.

Фердросс А. Международное право. М., 1959. С. 188.

90

Стати 33

юрист Ж. Арди утверждал, что равная сила аутентичных текстов — священный принцип.

не

В своем обосновании такой позиции эти юристы и их сторонники исходят из того, что текст международного договора почти никогда не составляется сразу на нескольких языках: вначале он составляется на одном языке, который и является оригинальным и главным, а с него затем делаются переводы на другие языки. Несостоятельность приведенной позиции была показана в работах наших ученых'. Подобные теории направлены на принижение роли новых языков, которые теперь стали международными (русского, арабского), и на умаление русского и других аутентичных текстов важнейших международных договоров современности, в том числе Устава ООН2. Так, в Международном Суде были попытки толковать Устав ООН только на основе английского и французского текстов3.

Аутентичные тексты юридически не являются переводами с какого-либо оригинального текста. Вот почему "оригинальный текст" не может иметь какой-либо преимущественной силы при толковании международного договора, хотя это иногда бывает выгодно той или иной стороне. Например, Израиль, ссылаясь только на английский текст резолюции Совета Безопасности ООН № 242, пытался в свое время доказать, что резолюция не требует вывода войск агрессора со всех оккупированных им территорий, ибо в английском тексте перед словом "территория" нет определенного артикля, хотя таковой во французском и испанском имеется.

Предпочтение, произвольно отдаваемое "оригинальному тексту", не соответствует принципам современного международного права. На этой позиции стоят многие юристы разных стран4.

Все аутентичные тексты юридически равны — этот принцип остается незыблемым при толковании многоязычных договоров. В то же время он не является ни абсолютным, ни императивным, что было показано выше. Вот почему пп. 1 и 2 предусматривают: тексты договора на разных языках имеют одинаковую юридическую силу, если договором не предусматривается или участники не условились, что в случае расхождения между этими текстами преимущественную силу будет иметь какой-либо один определенный текст, а вариант договора на языке, ином, чем те, на которых была установлена аутентичность, считается аутентичным только в том случае, если это предусмотрено договором или об этом условились его участники.

3. Пункт 3 направлен на то, чтобы в условиях различной языковой среды предотвратить возможность разного истолкования одних и тех же терминов. Поэтому здесь сформулирована презумпция одинакового значения терминов договора в каждом аутентичном тексте, несмотря на то, что словесного совпадения может не быть.

4. В п. 4 зафиксирован еще один, наряду с равенством аутентичных языковых вариантов, специальный принцип толкования многоязычных договоров — принцип установления единого смысла всех текстов договора. Этот пункт применяется тогда, когда в соответствии с п. 1 какой-либо языковой вариант не имеет преимущественной силы и когда правила, изло-

'См.: Евинтм В.И. Указ. работа. С. 103

См.: Goodrich L, Hambro E-, Simons A. Charter of the United Nations. Commentaries and Documents. N.Y., 1969. P. 651.

\;м.: Евинтм В.И. Указ. работа. С. 106—108.

*См. там же. С. 110—111

91

ВЕНСКАЯ КОНВЕНЦИЯ О ПРАВЕ МЕЖДУНАРОДНЫХ ДОГОВОРОВ

жснные в ст.ст. 31—32, не в состоянии устранить расхождения в аутентичных языковых вариантах текста договора. Тогда должно быть принято то значение, которое лучше всего согласовывает эти варианты, причем, как было решено на Венской конференции и решение включено по предложению США в п. 4, это должно делаться "с учетом объекта и целей договора"!. В данном случае можно пользоваться любым аутентичным текстом для установления единого смысла договора.

Хотя текст международного договора имеет часто два или более языковых варианта, содержание и смысл договора едины, и задача толкования заключается в том, чтобы уяснить этот единый смысл международного договора. Можно считать, что в международном праве существует презумпция единого смысла текстов международного договора, составленного на разных языках.

Презумпция единого смысла всех языковых текстов международного договора, как отмечал В.И. Евинтов, имеет важное значение для обеспечения стабильности и добросовестности толкования2. Она затрудняет попытки недобросовестного толкования путем использования только одного языкового текста международного договора.

Международная практика подтверждает существование этой презумпции. Международные суды и арбитражи рассматривают, как правило, все языковые варианты договорных текстов и устанавливают единый смысл международного договора3.

В связи с этим можно упомянуть термин "постановление" в п. 2 ст. 4 русского текста Устава ООН. Сравнение его с английским, французским и испанским текстами, где в данной статье употреблен термин "решение", и с другими статьями Устава ООН (в том числе русского текста), где употреблен тот же термин, показывает, что термины "постановление" и "решение", которые использованы в русском тексте Устава ООН, являются тождественными.

Точно так же сравнение русского, английского, французского и испанского текстов Устава ООН показывает их тождественность в формулировании принципа единогласия постоянных членов Совета Безопасности, несмотря на то, что в английском тексте Устава (в ст. 27, п. 3) отсутствует слово "всех" в отличие от русского, французского и испанского текстов, где такое слово имеется.

5. В связи с проблемой установления единого смысла всех языковых текстов в теории и практике применения международных договоров иногда ставится вопрос о возможности расширительного и ограничительного их толкования. Такой подход ведет к отрыву содержания договора от его словесного текста, "духа" договора от его "буквы", когда текст договора может стать шире или уже его реального смысла, и, чтобы устранить это противоречие, необходимо прибегнуть к расширительному или ограничительному толкованию.

Но "дух" и "букву" международного договора нельзя противопоставлять. Как уже было сказано, международный договор есть единство формы и содержания, есть согласование воль, воплощенное в тексте. Поэтому приемы ограничительного или расширительного толкования международных договоров недопустимы. Не случайно Венская конвенция о них ничего не говорит.

United Nations Conference on the Law of Treaties. First Session. P. 443. 'См.: Евинтов В.И. Указ. работа. С. 99. 'См. там же. С. 100-102.

92

Стать* 34

Утверждения о возможности расширительного толкования по сушеству означают признание применения международных договоров по аналогии. Но это противоречит сущности международного права как системы норм, являющихся результатом соглашений суверенных государств. И международный договор в качестве одной из форм этих соглашений может применяться лишь к тем отношениям, которые были предусмотрены сторонами при его заключении. Допустить аналогию и расширительное толкование означало бы распространить действие международного договора на отношения, которые не имелись в виду его участниками, когда они заключали договор. Международный договор не может действовать за пределами своего конкретного объекта1. И толковаться он может только в соответствии со своими объектом и целью и в их пределах.

Некоторые ученые, отрицая расширительное толкование международных договоров, признают возможность применения ограничительного толкования2. Однако оно тоже недопустимо. Ограничительное толкование противоречит презумпции единого смысла всех языковых текстов международного договора, создается презумпция, согласно которой стороны, заключая договор, выражают разные намерения в разных языковых текстах, что противоречит самой сущности международного договора как соглашения и открывает возможность для произвольного его толкования. В частности, ограничительное толкование позволяет принимать лишь те положения договора, которые содержатся в тексте с наименьшим объемом обязательств. Так, Германия, используя это толкование, требовала сокращения своих обязательств по репарациям в соответствии со ст. 260 Версальского мирного договора. Данные требования были обоснованно отклонены арбитражным судом, который рассматривал спор3.