2.3.4. Кража или порча имущества.
Особой защитой пользовались не только княжеские слуги, но и его
имущество. Так, ст.28 КП устанавливает размеры штрафов за похищение или
истребление княжеского скота. В этой же статье упоминается и о коне
смерда. Сразу же бросается в глаза различная сумма штрафа за кражу коня
князя и смерда. По-моему, эта разница вызвана не различным
использованием этих коней (т.е. княжеский конь - боевой, а крестьянский
- рабочий), а просто закон ставит княжеское имущество под большую
охрану по сравнению с имуществом смерда.
Целый ряд статей КП (ст.ст.29, 31, 32, 35 -37, 39, 40)
рассматривают различные случаи кражи. В изучаемом мною памятнике права
краже отводится значительное место, достаточно подробно разработана
система наказаний за неё, что говорит о широком распространении этого
антиобщественного явления и в то далёкое время.
Следует заметить, что Русская Правда предусматривает более суровое
наказание в случае совершения преступления группой лиц, т.е. уже
известно понятие соучастия (ст.ст.31 и 40 КП). Независимо от количества
преступников, каждый из них должен был заплатить повышенный штраф по
сравнению со штрафом, назначаемым за кражу, совершённую в одиночку.
Интересно появление в ст.ст.35 и 36 КП термина «продажа» -
установленный законом штраф, взыскиваемый в пользу князя в качестве
государственного органа, т.е. идущий в казну. Помимо продажи
устанавливается взыскание «за обиду» в пользу потерпевшего, которое
можно сравнить с существующим в современном законодательстве
возмещением причинённого вреда.
В ст.38 КП подтверждается правило, установленное, видимо, обычаем
- право убить вора на месте преступления. Но закон ограничивает это
право, разрешая убить его только ночью и запрещая убивать связанного
вора. В этом прослеживается сходство с существующим ныне понятием
превышения пределов необходимой обороны. Данная статья, так же, как и
ст.33 КП (предусматривающая санкции за физическое насилие в отношении
смерда, огнищанина, тиуна или мечника без княжеского разрешения), имеет
своей целью укрепление княжеской юрисдикции, ограничивая самосуд.
Косвенным образом подтверждая существование общинного суда, ст.33 КП
указывает на стремление княжеской власти установить монополию на суд.
Говоря о различных группах населения, упомянутых в Русской Правде,
следует пояснить, что холоп вовсе не являлся субъектом права, т.е.,
будучи лично зависимым человеком, он не нёс личной ответственности за
свои деяния. За совершённое им преступление должен был отвечать его
хозяин. Жизнь холопа ценилась меньше жизни остальных членов общества, и
размер штрафа за его увод, т.е. похищение (12 гривен по ст.29 КП),
значительно превышал штраф за его убийство (5 гривен по ст.26 КП).
УСТАВ ВЛАДИМИРА СВЯТОГО. Начальная летопись, рассказывая, как Владимир Святой в 996 г. назначил на содержание построенной им в Киеве соборной Десятинной церкви десятую часть своих доходов, прибавляет: ...и положи написав клятву в церкви сей. Эту клятву мы и встречаем в сохранившемся церковном уставе Владимира, где этот князь заклинает своих преемников блюсти нерушимо постановления, составленные им на основании правил вселенских соборов и законов греческих царей, т. е. на основании греческого Номоканона. Древнейший из многочисленных списков этого устава мы находим в той же самой новгородской Кормчей конца XIII в., которая сберегла нам и древнейший известный список Русской Правды. Время сильно попортило этот памятник, покрыв первоначальный его текст густым слоем позднейших наростов. В списках этого устава много поправок, переделок, вставок, подновлений, словом, вариантов - знак продолжительного практического действия устава. Однако легко восстановить если не первоначальный текст памятника, то его юридическую основу, по крайней мере настолько, чтобы понять основную мысль, проведённую в нём законодателем. Устав определяет положение церкви в новом для неё государстве. Церковь на Руси ведала тогда не одно только дело спасения душ: на неё возложено было много чисто земных забот, близко подходящих к задачам государства. Она является сотрудницей и нередко даже руководительницей мирской государственной власти в устроении общества и поддержании государственного порядка. С одной стороны, церкви была предоставлена широкая юрисдикция над всеми христианами, в состав которой входили дела семейные, дела по нарушению святости и неприкосновенности христианских храмов и символов, дела о вероотступничестве, об оскорблении нравственного чувства, о противоестественных грехах, о покушениях на женскую честь, об обидах словом. Так церкви предоставлено было устроять и блюсти порядок семейный, религиозный и нравственный. С другой стороны, под её особое попечение было поставлено особое общество, выделившееся из христианской паствы и получившее название церковных или богадельных людей. Общество это во всех делах церковных и нецерковных ведала и судила церковная власть. Оно состояло: 1) из духовенства белого и чёрного с семействами первого, 2) из мирян, служивших церкви или удовлетворявших разным мирским её нуждам, каковы были, например, врачи, повивальные бабки, просвирни и вообще низшие служители церкви, также задушные люди и прикладни, т. е. рабы, отпущенные на волю по духовному завещанию или завещанные церкви на помин души и селившиеся обыкновенно на церковных землях под именем изгоев в качестве полусвободных крестьян, 3) из людей бесприютных и убогих, призреваемых церковью, каковы были странники, нищие, слепые, вообще неспособные к работе. Разумеется, в ведомстве церкви состояли и те духовные и благотворительные учреждения, в которых находили убежище церковные люди: монастыри, больницы, странноприимные дома, богадельни. Весь этот разнообразный состав церковного ведомства определён в уставе Владимира лишь общими чертами, часто одними намёками; церковные дела и люди обозначены краткими и сухими перечнями.
УСТАВ ЯРОСЛАВА. Практическое развитие начал церковной юрисдикции, намеченных в уставе Владимира, находим в церковном уставе его сына Ярослава. Это уже довольно пространный и стройный церковный судебник. Он повторяет почти те же подсудные церкви дела и лица, какие перечислены в уставе Владимира, но сухие перечни последнего здесь разработаны уже в казуально расчленённые и отчётливо формулированные статьи со сложной системой наказаний и по местам с обозначением самого порядка судопроизводства. Эта система и этот порядок построены на различении и соотношении понятий греха и преступления. Грех ведает церковь. преступление - государство. Всякое преступление церковь считает грехом, но не всякий грех государство считает преступлением. Грех - нравственная несправедливость или неправда, нарушение божественного закона; преступление - неправда противообщественная, нарушение закона человеческого. Преступление есть деяние, которым одно лицо причиняет материальный вред или наносит нравственную обиду другому. Грех - не только деяние, но и мысль о деянии, которым грешник причиняет или может причинить материальный или нравственный вред не только своему ближнему, но и самому себе. Поэтому всякое преступление - грех, насколько оно портит волю преступника; но грех - преступление, насколько он вредит другому или обижает его и расстраивает общежитие. На комбинации этих основных понятий и построен церковно-судный порядок в уставе Ярослава. Это нравственный катехизис, переложенный в дисциплинарно-юридические предписания. Церкви подсудны грехи всех христиан и противозаконные деяния людей особого церковного ведомства. На этот двойной состав церковной юрисдикции и указывает устав, говоря от лица князя-законодателя: ...помыслих греховные вещи и духовные (т. е. духовно-сословные) отдати церкви. Согласно с этой комбинацией, все судные дела, относимые уставом к ведомству церкви, можно свести к трём разрядам.
|
ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВО ЦЕРКОВНОЕ |
Крещение Владимира и его подданных внесло в русскую жизнь совершенно новый и чуждый ей элемент—элемент духовный. Образовалось совершенно особое сословие—духовенство, которое получило богатые владения и даже право суда и расправы в уголовных делах и притом не только в своих поместьях, не только над лицами, принадлежавшими к церкви, к клиру, но и над совершенно светскими людьми по тем преступлениям, которые оттенялись религиозно-нравственным характером или состояли в связи с чистотою нравов, хранителем которых являлось духовенство. Духовенство руководилось в своем суде Номоканоном и градскими законами и, преимущественно, Прохерономом Василия Македонянина, изданным в последней четверти девятого столетия. Власть же и пространство действия церковного суда были определены, с самого начала, уставами различных князей[1]. Из этих уставов особенно замечательны: Церковный Устав Владимира Святого, дошедший до нас в двух редакциях—краткой и пространной; Церковный устав Ярослава I (1051—1054 г.), тоже в двух редакциях—восточно-русской и западнорусской; Устав Новгородского Князя Всеволода Мстиславича о церковных судах (1117—1137 г.) и Уставная грамота Смоленского Князя Ростислава Мстиславича епископии Смоленской (1150 г.) Этими уставами определяются подробно, как лица подсудные суду церковному, так и те деяния, за которые они могут быть к нему привлечены. Заимствованное из Византии и, стаю быть, знакомое с правом римским, духовенство вносит в русскую юридическую жизнь начало субъективности. Вот почему оно вооружается в самом же начале против права дести и против нечистоты нравов того времени. Субъективное же начало вносит оно и в понятие преступления и наказания. Смотря на преступление как на тяжкий грех, который должен быть искуплен тяжкими страданиями грешника, духовенство вооружается сразу против системы денежного выкупа преступлений. Духовенство советует князьям казнить злодеев смертною казнью. Летопись Нестора сообщает нам по этому поводу следующее: «Живяше же Володимир в страсе Божьи и умножишася разбоеве, и реша епископи Володимиру: се умножишася разбойницы; почто не казниши их? Он же рече им: «боюся греха». Они же реша ему: ты поставлен еси от Бога на казнь злым, a добрым на милованье; достоит ти казнити разбойника, но со испытом. Володимир же отверг виры, нача казнити разбойники». Таково было то новое начало, которое старалось внести в Уголовное Право духовенство. Сильное не столько властью княжескою, сколько своею внутреннею идеею, духовенство вторглось и в сферу деяний чисто мирских, житейских и выговорило себе известную долю участия в суде над ними. Церковь притянула к своему суду все преступления против веры, брачного, семейного союза и чистоты нравов. Пространная редакция Устава Владимира перечисляет подробно предметы ведомства церковного суда в делах светских: «Законом Божьим, по правилам святых отец, христианскими цари и князи во всех христианских людех, церквам Божьим даны следующие суды: роспуск, смилное, заставание, пошибание, умычкы, промежи мужем и женою о животе их, в племен и в сватовьстве поимутся, ведовьство, потвори, чародеание, вихвование, зеленичество, урекание три: бляднею, и зелий и еретичьством, зубояжа или сын отца биет, или матерь дочка биет, или сноха свекровь, или кто уречется скверными словы и прилагая отца и матерь, или сестры, или дети, a любо племя тяжутся о задници, церковная татьба, мертвеци сволочать, крест посекут, или на стенах тресни емлют из креста, скот, или псы, птіци без велики нужда введеть в церковь, или что неподобно церкви съдеет, или два друга иматися бити, единого жена другого имет за лоно и роздавит, или кого застанут с четвереножною, или кто под овином молится, или в ржи, или под рощением, или у воды, или девка дитя поврежеть»[2]. Проповедуя князьям в теории, что преступление, как грех против заповедей господних, не может быть выкупаемо материальными благами, a должно быть уничтожено в самом преступникеврачующими страданиями или наказанием,—церковь держалась на деле совершенно иного начала — начала материального. Главное ее участие в суде над светскими заключалось во взыскании в свою пользу известной денежной таксы за правонарушение. Церковный Устав Ярослава есть ни что иное, как подробная таксация судебной милостыни духовенству: «Аще кто умчит девку, или насилит—митрополиту 5 гривен золота»; «Аще кум с кумою блуд створит—митрополиту гривна золота» и т. п. Иногда эти денежные взыскания делились между духовенством и князем: «Аще муж крадет белыя порты, или полотна, или портища поневы, такожъ и жонка—митрополиту у вине, с князем на полы.» Впрочем, в более тяжких прегрешениях духовенство не довольствовалось одним денежным штрафом, a прибегало к церковным и светским карам: «Аще кто с сестрою согрешит—митрополиту сто гривен, a y вопитемии и в казни по закону.» Само собою разумеется, что не все преступления, исчисленные в Уставах, подлежали исключительно суду церковному. Преступление времен Русской Правды было доходною статьею, понятно, что князья не отказались совершенно от всякого с него налога, предоставив его исключительно духовенству. Напротив того, в Устав Ярослава встречается много таких постановлений, в которых, вслед за денежным штрафом церкви, стоит следующая добавка: «а князь казнит.» «Аще кто зажжет двор, или гумно, или что иное—митрополиту 100 гривен, a князь казнит». Под выражением «а князь казнит» не следует подразумевать ни смертную казнь, ни денежную пеню; это значило просто, что суд над такими преступлениями принадлежит не только духовенству, но и власти светской, которая взыскивает с виновного по своим законам. То же самое встречается и в капитуляриях властителей германских: «duas partes eidem presbytero, tertiam pro fredo ad ecclesiam et insuper bannus noster»[3]. «Et insuper bannus noster»—совершенно равносильно выражению «a князь казнит.» Период Русской Правды был самым блестящим периодом церковного могущества и силы. В периоды Судебников и Уложения самостоятельное значение церкви начинает утрачиваться, но она сохраняет сильное влияние на законодательство светское. И это весьма естественно. Князья Русские, проникнутые церковными идеями, берут на себя защиту самой церкви и ее религиозно-нравственных интересов. Уже во время Судебников дополнительные к ним указы запрещают религиозно-нравственные проступки, отсылая, впрочем, для ответственности за них к власти духовной. Период Соборного Уложения идет еще далее: законодательство светское является не только представителем церковных интересов и блюстителем религиозно-нравственного единения людей, но и карателем противоречащих этому деяний—что пошатнуло самостоятельность суда церковного в делах лиц светских. Учреждение Алексеем Михайловичем особого Монастырского Приказа для дел в духовных вотчинах отняло у духовенства ведомство дел гражданских. Впрочем, в период Уложения 1649 г. церковный суд принимал еще значительное участие в делах уголовных духовенства, из которых исключались, как неподсудные ему, дела о разбое, воровстве и зажигательстве, т. е. губные. Значение церкви поблекло совершенно только в период Петра. Время Петра—время секуляризации. В власти и могуществе духовенства Преобразователь видел умаление власти самодержца. Мотив учреждения Синода был следующий: «простой народ не ведает как разнствует власть духовная от самодержавной, но великою высочайшего пастыря честию и славою удивляемый, помышляет что таковый правитель есть вторый государь, самодержцу равносильный или и больше его, и что духовный чин есть другое и лучшее государство, и ее сам собою народ тако умствовати привыкл». С целью парализования значения этого «другого и лучшего государства», Петр и начал секуляризацию. В 1700 г. уничтожается Патриарший Разряд и предписывается передать в светские суды все дела между духовенством и мирянами, a само духовенство должно было, по уголовным делам, подлежать ответственности пред светскими судами. Изданием духовного регламента суду духовенства предоставлены только те дела, которые касались непосредственно веры и церкви, a именно: 1) дела о богохульстве, 2) о ереси, 3) о расколе, 4) волшебство, 5) недоуменные браки, 6) причины разводов брачных, 7) насильственные браки и 8) принудительное пострижение в монашество. Чем дальше вперед, тем секуляризация делает все большие и большие успехи. Напрасно Сенат старается поддержать значение суда духовного, запрещая, указом 1744 г., губернаторам и воеводам, вопреки указу 1721 г., требовать к своему суду «духовные персоны и чинить им смертельные и ругательные побои»,—секуляризация идете форсированным маршем: Екатерина II изъемлет из суда духовного дела о богохульстве, ересях, расколах и волшебстве и духовенство, обвиняемое в уголовных делах, подлежит ведомству светских уголовных судов. Указом 6 февраля 1850 г. была уничтожена вся дисциплинарная власть церкви в делах о браке. Наконец, по ныне действующему уложению, церковь является простою блюстительницею религиозно-нравственного единения людей, снабженною, подобно семье м школе, правом дисциплинарных наказаний над лицами, входящими в состав ее членов. Участие духовенства в наказании сохранилось в XV Томе еще в том смысле, что оно определяет церковное покаяние за те преступления, в которых оно требуется законом, участие же его в суде заключается в том, что к нему отсылаются для решения вопросы права, по тем делам, преступность которых определяется церковными постановлениями, напр. следует ли считать кровосмесительным брак, заключенный между лицами в таких-то и таких-то степенях родства или свойства. Кроме того, при суждении государственных преступников Верховным Уголовным Судом, в состав его входят члены святейшего Синода. Но и тут участие их в приговоре, осуждающем на смертную казнь, ограничивается обыкновенно следующим заявлением: «согласуемся, что сии государственные преступники достойны жесточайшей казни, a следовательно какая будет сентенция, от оной не отрицаемся; но, поелику мы духовного чина, то к подписанию сентенции приступить не можем.» |