§ 3. Отцовские практики.

Тем не менее, судить об отцовских ролях только по динамике отцовской власти было бы неверно. Если от глобальных оценочных суждений перейти к конкретным эмпирическим данным, придется признать, что отцовский вклад в воспитание детей в ХХ в. не столько уменьшился, сколько качественно видоизменился.

Хотя, как в и предшествующие эпохи, отцы в среднем проводят со своими детьми значительно меньше времени, нежели матери, и лишь незначительная часть этого времени расходуется непосредственно на уход и общение с детьми.

Современные отцы в этом отношении не только не уступают прежним поколениям, но и существенно превосходят их, особенно в семьях, основанных на принципе гендерного равенства. В развитых странах мужчины берут на себя много таких обязанностей, которые раньше считались исключительно женскими.⁵³

Чтобы замерить динамику отцовского поведения более строго, социологи (Pleck, 1997 г., Doherty, Kouneski и Erickson, 1998 г.) выделили в нем четыре автономных фактора:

1) мотивация;

2) умения и уверенность в себе;

3) поддержка, прежде всего со стороны матери;

4) институциональные практики (как общество поощряет отцовство, например, в форме предоставления оплачиваемого отпуска по уходу за детьми и т. п).⁵⁴

Кроме того, выделены три параметра отцовского взаимодействия с ребенком:

1) вовлеченность отца в непосредственный уход, общение или игру с ребенком;

2) доступность отца для ребенка;

3) ответственность отца за воспитание и принятие соответствующих решений⁵⁵.

Оказалось, что по всем этим параметрам современные отцы не уступают «традиционным».

В исторической перспективе «ответственное отцовство» — прогрессивная тенденция, отвечающая требованиям времени. Однако содержание отцовских ролей и необходимых для их выполнения навыков определены культурой менее четко, чем материнские роли, здесь многое зависит от индивидуального соглашения. К тому же «прирост» отцовской заботы практически сводится на нет тем, что все большая доля мужчин не живет со своими семьями.⁵⁶

Участие в повседневной жизни своих детей мужчины все еще считают скорее дополнительным, факультативным, чем конституирующим принципом отцовства. Хотя они часто говорят о «родительстве» как чем-то лишенном гендерных границ, их реальные самоотчеты показывают, что отношения между отцом и детьми часто осуществляются при посредстве матери. Эмоциональная близость с детьми остается преимущественно символической и опосредуется женами. Для этих мужчин «жена и семья» — единое понятие, «иметь семью» — значит быть женатым. При разводе или уходе из семьи они теряют контакт с детьми и часто не пытаются его восстановить.

Новый стиль отцовства душевно обогащает мужчину, но одновременно делает его более уязвимым. Любящий своего ребенка мужчина приобретает новую идентичность и сферу ответственности, психологически компенсирующие эмоциональное отчуждение от других видов деятельности. При разводе все это обращается против него. Серия интервью с разведенными канадскими и британскими отцами показала, что более мягкие, «андрогинные» отцы значительно тяжелее других переживают расставание с детьми при разводе. Чувство потери ребенка усугубляется сознанием собственного провала в качестве отца. «Мужчины, которые были хорошими отцами, теперь по определению становятся плохими отцами, не способными защитить своих детей от боли отделения, которую они чувствуют сами. Они также не могут защитить самих себя от потери самых драгоценных аспектов собственного Я…» (Kruk, 1993 г.).⁵⁷

В представлениях россиян о справедливом распределении семейных функций традиционалистские установки борются с эгалитарными, причем жесткие взаимные обвинения мужчин и женщин начались еще в 1970-х гг. Однако реальное разделение труда и ответственности в российской семье, даже городской, остается скорее традиционным (Римашевская и др., 1999 г., Малышева, 2001 г.).⁵⁸

Роли добытчика и распорядителя денег отчетливо распределены между мужем и женой: он зарабатывает, она тратит. 80% опрошенных москвичей считают зарабатывание денег преимущественно заботой мужа, но больше трети их предпочитают, чтобы деньгами распоряжались жены. Рассказывая, как в их семье принимаются решения, супруги часто расходятся: мужья говорят, что большинство семейных решений принимается совместно, тогда как жены приписывают себе более важную роль. Это говорит о повышенных социальных притязаниях женщин, причем мужчины этих притязаний открыто не оспаривают, но и не принимают.

Что касается заботы о детях, то 81% опрошенных хотели бы делить ее поровну (в США так думают 90%). На вопрос «Способно ли большинство мужчин так же, как и женщины, заботиться о детях?» — положительно ответили 65.6% состоящих в браке женщин и 67,7% мужчин, отрицательно — четверть женщин и почти треть мужчин. Более молодые и образованные мужья психологически готовы взять на себя часть семейных дел, но такие сдвиги происходят очень медленно. Судя по реальным затратам времени, гендерное неравенство в постсоветской семье даже увеличилось (Малышева, 2001 г.).⁵⁹

Неопределенность социальных ожиданий и равнение на устаревшие образцы и нормы усугубляют социально-психологические трудности мужчин.

Судя по имеющимся фрагментарным данным, представления российских детей о том, какими должны быть отцы и матери, весьма стереотипны. В глазах детей отец — сильный, смелый, уверенный, решительный, выносливый, активный и ответственный человек, тогда как матери приписываются заботливость, ласковость, нежность, ответственность, мягкость и активность (Арканцева, Дубовская, 1999 г.). Эмоционально дети всех возрастов чувствуют себя ближе к матери, чем к отцу (Каган, 1987 г.). Отвечая на вопросы: «Насколько хорошо понимают Вас перечисленные люди?», «Делитесь ли Вы с перечисленными людьми своими сокровенными мыслями, переживаниями, планами?» и «Насколько легко Вы чувствует себя с перечисленными лицами?» — российские школьники и студенты (от 14 до 20 лет), как и их зарубежные сверстники, поставили мать значительно выше отца (Кон, 2005 г.).⁶⁰

Уровень удовлетворенности подростков общением с матерью значительно выше, чем общением с отцом (31% против 9%). Матерей чаще всего упрекают в том, что они «излишне контролирующие», «не дают самостоятельности», «слишком беспокоятся», «лезут во все», тогда как отцам приписывают грубость, несправедливость, авторитарность, недостаток доброты, пьянство, но больше всего — невнимание и отсутствие дома. Если отец не живет в семье, его нередко идеализируют: «Люблю его в глубине души», «Люблю своего отца, но любовь эта заочная, т. к. не общаюсь с ним», «Люблю, но никогда его не видела» (Гурко, 2003 г.).⁶¹

Недовольство отцами нередко бывает следствием завышенных или ложных ожиданий. Хотя дети хорошо знают своих родителей и умело пользуются их слабостями, социальный стереотип порой бывает сильнее личного опыта.

Как и на Западе, особенно драматичным становится положение отца в случае развода. Только треть опрошенных социологами разведенных отцов сказали, что видят своих детей достаточно часто и могут в какой-то степени заниматься их воспитанием. Жены говорят об отсутствии, каких бы то ни было отношений между отцом и ребенком вдвое чаще (примерно такая же картина существует во Франции). Однако это объясняется не только и даже не столько нежеланием отцов, сколько настроением разведенных жен. Лишь 17% из них сказали, что хотели бы более частых контактов отца с детьми, а 41% предпочли бы, чтобы таких контактов вовсе не было (Прокофьева, Валетас, 2000 г.).⁶²

Некоторые разведенные отцы вынуждены отстаивать свои права на ребенка в суде, причем, как правило, безуспешно. Многие исследователи (Е. Здравомыслова и А. Темкина, М. Арутюнян, Т. Гурко, Е. Ярская-Смирнова, Ж. Чернова) видят в этом дискриминацию мужчин и нарушение прав отцовства.⁶³

Некоторые глобальные трудности выражены в России сильнее, чем на Западе. Прежде всего, это касается безотцовщины. Физические потери мужского населения вследствие двух мировых войн, усугубленные мужской сверхсмертностью, не могут не сказываться на демографической ситуации и структуре семьи. Громадное количество материнских семей — не результат свободного выбора женщин, а объективная необходимость. Катастрофически недооцениваются в стране и проблемы мужского здоровья.

Осложняет дело и не соответствующее новым социальным реалиям консервативное сознание. Поскольку мужчина традиционно оценивается, прежде всего, по своим внесемейным достижениям, любые социальные неудачи, вроде потери работы, снижают его семейный статус, а вместе с ним — и самоуважение.

Рыночная экономика революционизирует общественное разделение труда, заставляя людей менять род занятий и переучиваться. Консервативным мужчинам трудно к этому приспособиться, особенно когда перемены носят кризисный, катастрофический характер. Вместе с привычной работой и статусом многие мужчины теряют самоуважение и веру в себя, а это, в свою очередь, отрицательно сказывается на их семейной жизни. Человек, который не может признаться в собственной слабости, невольно ее усугубляет.

Вопреки мнению о незначительности отцовского вклада в воспитание детей, многочисленные психологические исследования, в том числе лонгитюдные, показывают, что наличие отцовской заботы положительно сказывается на психических качествах детей, особенно мальчиков. Однако это влияние сильно зависит от характера отцовских практик.⁶⁴

Традиционное авторитарное отцовство, апеллирующее преимущественно к запретам и наказаниям, сегодня малоэффективно и порою дает обратный результат.

В России авторитарный стиль воспитания, осуществляемый преимущественно отцами, многие до сих пор считают правильным. По данным опроса фонда «Общественное мнение», в семьях, где главой считался отец, детей наказывали чаще и чаще применяли телесные наказания. В целом по выборке физические наказания детей считают допустимыми 54% опрошенных, а 22% опрошенных сами подвергались телесным наказаниям (среди 55—64-летних их пережили 35%, а в младшей возрастной группе — 13%). Более молодые (18–24-летние) люди, москвичи и те, кого в детстве не пороли, эту практику осуждают (Преснякова, 2004 г.). На вопрос: «Имеют ли право родители подростка 13-14 лет наказывать его физически?» — 37% респондентов ответили «да», а 61% — «нет» (Зоркая, Леонова, 2004 г.).⁶⁵

Современная психология считает наиболее благоприятным для развития ребенка не авторитарный, а авторитетный стиль родительства, сочетающий определенность педагогических требований с уважением к автономии и личности ребенка. Многочисленные исследования показывают, что наличие авторитетного отца положительно коррелирует с учебными достижениями ребенка. Хотя этот положительный эффект статистически невелик, он присутствует в разных этнокультурных средах (Parke и Buriel, 1998 г.).⁶⁶

Однако эффект отцовского воспитания не является самостоятельной величиной. Уникальное Гарвардское лонгитюдное исследование, продолжавшееся с конца 1930-х до конца 1980-х гг., объектом которого были четыре поколения мальчиков из одних и тех же семей (Snarey, 1993 г.), показало, что:

а) индивидуальный стиль отцовства сильно зависит от собственного опыта мужчины, от того, каким был его собственный отец;

б) этот опыт передается из поколения в поколение, от отца к сыну, внуку и дальше;

в) ответственное отцовство чрезвычайно благотворно как для сыновей, так и для отцов⁶⁷.

В передаче отцовского опыта присутствует как механизм подражания (отец или дед, как ролевые модели), так и критическая переработка отрицательного опыта (ребенок хочет быть лучше своего отца и избежать его ошибок).

Стандартной единой «отцовской роли», к которой все отцы должны стремиться, не существует, успешный отец — тот, который хорошо выполняет задачи, подсказываемые ему конкретной жизненной ситуацией.⁶⁸