5.Жанровое своеобразие книги: сочетание воспоминаний и исповеди с активной публицистичностью, художественных зарисовок с философской проблематикой.

Не укладываются в традиционные жанры. Органически сплавляются семейная хроника, автобиографические записки, публицистический или физиологический очерк, литературный портрет, политический памфлет, анекдот, социально-психологический роман и другие виды прозы.

О жанрово-видовом своеобразии «Былого и дум» спорят, называя их мемуарами, художественной автобиографией, романом о положительном герое, автобиографическим, историческим, лирико-философским. Но вернее будет определить их как социально-историческую, лирико-философскую и художественно-публицистическую эпопею, опирающуюся главным образом на воспоминания о виденном и слышанном. «”Былое и думы” — не историческая монография, а отражение истории в человеке, случайно попавшемся на ее дороге. Вот почему я решился оставить отрывочные главы, как они были, нанизавши их, как нанизывают картинки из мозаики в итальянских браслетах: все изображения относятся к одному предмету, но держатся вместе только оправой и колечками».

Живость изложения эпопеи поддерживается сжатыми, живыми диалогами, то и дело перемежающими повествование. Занимательность эпопеи создается также приемом расширяющейся перспективы. Ее композиционный стержень, скрепляющий весь материал, как уже говорилось,— обобщенный герой, раскрывающийся в истории своей жизни.

6.Постановка «вечных тем»; трагические элементы в мировоззрении и произведениях Герцена.

Трагическая - да, пессимистическая - ни в какой степени. Даже печальной ее не назовешь.

"Какая бы кровь ни текла, - писал он, - где-нибудь текут слезы, и если иногда следует перешагнуть их, то без кровожадного глумления, а с печальным трепетным чувством страшного долга и трагической необходимости". "Я... воспитал в себе отвращение к крови, если она льется без решительной крайности".

7.Особенности стиля Герцена.

Одно из лучших свойств эпопеи Герцена — ее авторская речь, исключительная по красоте и блеску. Рассказывая о подготовке главы о Т. Н. Грановском, Герцен признавался: «Я смотрел на каждое слово, каждое просочилось сквозь кровь и слезы». Но подобная «осердеченность», эмоциональность, лиричность свойственны для речи любой части его мемуаров. Тургенев писал Герцену: «Язык твой легок, быстр, светел и имеет свою физиономию». Потом под впечатлением только что им прочтенной главы о семейной драме, он же сообщал Салтыкову-Щедрину: «Все это написано слезами, кровью: это — горит и жжет… Так писать умел он один из русских».

Язык с искрометно-интенсивной, изощренно-остроумной мыслью, стремительной энергией, эмоциональностью. Блестящая метафоричность огромного обобщающего свойства, неожиданные сопоставления, пародийные остроты, каламбуры и афоризмы, изобилие неологизмов, крылатых выражений и изречений, при этом, кроме отечественных и иноязычных. Это язык революционного борца, агитатора, страстного полемиста. Герцен явно неравнодушен к бичующим или, наоборот, эмоционально-возвышающим эпитетам, к рельефным, необычным, интеллектуальным, ассоциативным, нередко литературным сравнениям. Одна из особенностей его речи — пристрастие к иностранным словам и цитациям художественной, философско-публицистической литературы, как русской, так и зарубежной. По разностороннему, поистине энциклопедическому знанию общеевропейской культуры трудно найти равного ему в русской и в любой иной литературе.

Об убийственности герценовского сарказма можно судить по сравнениям и эпитетам, характеризующим Николая I: «остриженная и влызистая медуза с усами», «гремучая змея», «высочайший фельдфебель», «будочник будочников», «тиран в ботфортах», «деспотических дел мастер», «оловянные глаза».