Тема 5 Формы речи

Формы речи как ступени речевой специализации

Характеристика диалога как формы речи

Характеристикам монолога как формы речи

Говоря о функциях речи, мы имели дело с определенной направленностью речевых высказываний, не затрагивая того, как эта направленность отражается на характере самих этих высказываний. Такого рода отражение может быть представлено в различных формах речевой специализации.

Первой ступенью речевой специализации являются формы речи. Говоря о формах речи, мы имеем в виду различные типовые способы организации языковых средств в зависимости от функциональной направленности данного высказывания, не связанные с изменением номенклатуры самих этих языковых средств. Приведем некоторые примеры. Так, высказывания, содержащие синтаксически выраженную эмфазу, можно рассматривать как специфическую форму речи, связанную с эмотивной функцией. Типовым случаем формы речи является поэтическая речь, по крайней мере в тех поэтических системах, где отсутствуют специфические языковые средства, используемые в этой функции, – например, в современной русской, но отнюдь не, скажем, в классической персидской. Разного рода заклинания, заговоры и т. д. могут служить примером формы речи, соотнесенной с ее магической функцией, например, такие типовые речевые приемы, используемые в русских народных заговорах: анафорическое употребление глагола (ложилась спать я..., взошла я..., заговариваю я..., отсылаю я..., ложилась спать я..., досидела я..., стала я...); эмфаза личного местоимения, употребляемого в оборотах, где оно обычно опускается (помимо повторения сочетаний с местоимением 1-го лица, видного выше, ср.: А будь ты, мое дитятко, моим словом, крепким, укрыт от силы вражия; ты свекор, воротись, а ты, кровь, утолись; ты, сестра, отворотись, а ты, кровь, уймись и т. д.); особые словообразовательные средства (духи с полудухами; злые недуги с принедугами, полунедугами; к 70 составов, полусоставов и подсоставов; в 70 жил, полужил и поджилков) и многое другое.

С фатической функцией, видимо, следует соотносить некоторые особенности вокативов, прежде всего фонетические; редуцированные синтаксические обороты большинства европейских языков. Классический пример для номинативной функции – это формула названий кафе и ресторанов “У Вацлава” в Польше, Чехословакии и некоторых других странах (и вообще тип сочетания предлога с именем: ср. “Под ивами”, “Около мельницы”).

Определенные формы речи, помимо синтаксических и суперсегментных фонетических, особенно интонационных, особенностей, могут характеризоваться и более частными фонетическими признаками. Особенно ясно это видно на примере “экстранормальных” фонетических черт эмоциональной речи, контактной речи, поэтической речи.

Вторая ступень речевой специализации – это то, что можно охарактеризовать как различные формы языка. Мы имеем здесь в виду кристаллизацию, фиксацию речевых форм в виде специализированного набора языковых средств, не употребительного вне определенной формы речи. В этом, и только в этом смысле можно говорить о “поэтическом языке”, “эмоциональном языке” и так далее. Такого рода элементы являются как бы костяком, вокруг которого осуществляется конденсация функциональных средств речевой деятельности, в то же время отнюдь не исчерпывая арсенал этих средств. Формы языка могут выступать в двух различных вариантах. Это либо определенный отбор из числа общеязыковых средств, сохраняющих свой коммуникативный по преимуществу характер, вступающих в новые, дополнительные системы отношении и используемых в своеобразной функции, либо возникновение новой подсистемы внутри общего “языка”, формирование не только новых системных отношений, но и нового материального “тела” языковых средств. Характерным примером первого вида форм языка являются названия фирм, магазинов и т. д. типа “Башмачок”, “Богатырь” и т. д. Ср. также известный факт табуирования определенных слов и целых групп слов в первобытных обществах, например, у океанийцев. На Баикских островах (Меланезия)... два человека, дети которых переженились, не вправе произносить имена друг друга, им запрещено даже произносить слова, похожие на эти имена или имеющие хотя бы общий слог с ними. Мы знаем, например, про одного туземца с этих островов, который не вправе был употреблять повседневные слова, обозначающие “свинья” и “умереть”, ибо эти слова составляли часть многосложного имени его зятя. Сообщают о другом несчастном, который не мог произносить обыкновенные слова “рука” и “тепло” из-за имени своего шурина. Ему запрещалось даже упоминать цифру “один”, ибо это слово составляло часть имени двоюродного брата его жены”.

Характерным примером второго может служить, с одной стороны, известная подсистема речевых сигналов, используемая при регулировании погрузочных работ (майна-вира), с другой – использование в магической функции бессмысленных (в коммуникативном отношении) слов и целых текстов, наконец, существование в различных религиях специальных культовых подъязыков – от “кабалистического языка” австралийцев до латинской и старославянской литургии.

Как мы это уже делали раньше, проиллюстрируем факт существования специальных “языков” для различных функций речи. Примером “эмоционального языка” являются существующие почти в любом языке словообразовательные средства с уменьшительно-ласкательной функцией.

“Поэтический язык” – понятие крайне запутанное. В строгом смысле можно говорить о “поэтическом языке” лишь применительно к такого рода языковым средствам, которые вне поэзии не применяются. Современные европейские поэтики таких средств не знают, можно указать на некоторые явления в древнеисландской скальдической поэзии. Ср., классическую персидскую, а по некоторым данным и русскую поэтику XVIII в.

О “магическом языке” уже говорилось выше. Укажем в этой связи на малоисследованную в лингвистическом плане проблему глоссолалий.

С фатической функцией речи связаны разного рода узкокоммуникативные (контактные) языковые средства типа, не употребительного в других функциях “Алло!” и аналогичных выражений, носового нечетко артикулируемого звука, подтверждающего контакт при разговоре по телефону и обычно изображаемого в виде “ага” (фонетически точнее было бы аhа) и т. д. Особенно многочисленны номинативные “подъязыки”; некоторые из них, в особенности подъязыки рекламы, исследованы довольно хорошо. Применительно к диакритической функции, по-видимому, можно говорить о “подъязыках”, употребительных для обслуживания трудовых процессов. Помимо подъязыка такелажников, укажем еще на многочисленные примеры ритмических словесных выкриков при коллективной работе.

Очень существенно, что во всех или почти всех функциях речи возможна эквивалентная замена языка неязыковыми средствами. В экспрессивно-эмоциональной функции таким эквивалентом являются различные паралингвистические явления, т. с. “выразительные движения” – мимика, жестикуляция. В поэтической функции эквивалентом языка могут выступать различные неязыковые компоненты литературного произведения. Эквиваленты языка в магической функции исследованы плохо; по-видимому, к таким эквивалентам можно причислить музыку и культовый танец. В фатической функции языку эквивалентны такие паралингвистические явления, как кивок головой в подтверждение понимания.

В номинативной функции язык нередко вообще вытесняется эквивалентными ему по функциям изобразительными средствами.) Таковы, например, фирменные знаки [Москович и Василевский].

Типичным эквивалентом языка в диакритической функции является указательный жест.

Надлежит рассмотреть что Л.П.Якубинский называл формами общения, т. е. той стороной проблемы функциональной дифференциации языка, которая связана не с собственно функциональной специализацией высказываний (не с различными целями речи), а с различными внешними обстоятельствами, обуславливающими форму этих высказываний.

Впервые их классификацию дал, по-видимому, тот же Л.П.Якубинский. Он предложил такую схему (табл.1).

Таблица 1

	Непосредственные формы речевых взаимодействий, характеризуемые непосредственным, в зрительном и слуховом отношении, восприятием высказывающегося лица	Посредственные формы речевых взаимодействий
Перемежающиеся формы взаимодействий, подразумевающие сравнительно быструю смену реакций взаимодействующих индивидов	Устная диалогическая форма общения	Не типичный случай
Длительные формы взаимодействия при общении	Устная монологическая форма общения	Письменная монологическая форма общения

Якубинский указывает, между прочим, на существование разнообразных переходных форм, …укладывающихся в эту классификацию. Так, “можно отметить некоторые особые случаи, когда... от непосредственного воспринимают отпадают весьма важные... зрительные восприятия; именно такой случай имеем при диалогическом общении... по телефону... Особый случай имеем при диалогическом общении путем “записочек” (напр. на заседании)” и т. д.

Едва ли не единственная работа (после выхода в свет статьи Якубинского), где дается попытка дать аналогичную классификацию на современном уровне, принадлежит А.А.Холодовичу. Он выделяет следующие критерии для создания типологии форм языковой коммуникации:

• средство выражения речевого акта: звук, письменный знак, жест; отсюда различие устной, письменной и мимической речи;

• коммуникативность речевого акта; здесь имеется в виду, по-видимому, не столько коммуникативность, сколько коммуникативная направленность речи на собеседника или на себя или, наконец, “в воздух”.

Кроме того, А.А.Холодович указывает, что “всякий речевой акт, имеющий партнера, может быть либо непосредственным, или опосредованным; ...в случае опосредствованной коммуникации имеется три “конца”: говорящий, посредник, партнер”.

• ориентированность речевого акта (это эквивалент “перемежающихся” и “неперемежающихся” языковых форм Якубинского)

• квантификативность, или потенциал, речевого акта, соответствующая различию аксиальной и ретиальной коммуникации;

• контактность или, напротив, дистантность речевого акта, ср. “непосредственные” и “посредственные” формы общения у Якубинского.

Предложенная А.А.Холодовичем система теоретически представляет несомненный интерес, но уязвима по крайней мере в двух пунктах. Во-первых, она в известном смысле феноменологична: естественно было бы не просто констатировать наличие данных возможностей квалификации речевого акта, но сначала попытаться проанализировать его сущность и внутреннюю структуру и лишь затем говорить о его возможных характеристиках уже в рамках сделанного анализа. Это привело бы нас, кстати, к необходимости привлекать для классификации форм общения психологические критерии. Во-вторых, что существеннее, – его система отнюдь не дает предполагаемого им многообразия разновидностей речи: все дело в том, что выделенные им факторы не независимы друг от друга. Существует гораздо более ограниченное число видов речи, характеризуемых устойчивыми сочетаниями признаков (укажем хотя бы, что мимическая речь не бывает дистантной, что направленность “на себя” снимает вообще проблему контактности, что письменная речь не бывает направлена “в воздух” и т. д.). В целом проблема в значительной степени еще остается открытой. Не анализируя ее дальше, остановимся лишь на одном “измерении” и соответственно одной паре форм общения: на противоположности речи диалогической и монологической.

Прекрасное определенно диалога и монолога дал Л.П.Якубинский. Он пишет, что для диалога “будут характерны: сравнительно быстрый обмен речью, когда каждый компонент обмена является репликой и одна реплика в высшей степени обусловлена другой, обмен происходит вне какого-нибудь предварительного обдумывания; компоненты не имеют особой заданности; в построении реплик нет никакой предумышленной связанности, и они в высшей степени кратки. Соответственно этому для крайнего случая монолога будет характерна длительность и обусловленная ею связанность, построенность речевого ряда; односторонний характер высказывания, не рассчитанный на немедленную реплику; наличие заданности, предварительного обдумывания и пр. Но между этими двумя случаями находится ряд промежуточных, центром которых является такой случай, когда диалог становится обменом монологами...”.

Однако это определение не вполне исчерпывающе. Существенными характеристиками диалогической речи можно считать, кроме того, ситуативность и реактивный характер – ответ собеседника в большом числе случаев представляет собой перефразировку, а то и повторение вопроса или замечания:

1.Холодно. – Да, морозец! Ты домой? – Домой, конечно. Ну и что? – Да ничего, и т. д. Вот характерные отрывки из бесед: – После пожара не приходит.– В чем приходить-то? Одна рубашка осталась. – У матери сгорело? – Она с матерью жила, все сгорело... – У вас-то все вытащили? – Основное вытащили.

2. Хорош Гамлет. – Я как раз перед отъездом сюда видел его. – Ты где, в Ленинграде видел его? – Ну, в Москве! – Как ты попал? – Ну, как попал... – А, ты меня еще звал, я помню. – Ну да, конечно, помнишь.

3. Он актер, то есть артист театра. – Какого? – Даже не скажу. – Московского театра? – Московского театра, да.

В сущности, диалогическая речь строится по схеме “стимул – реакция” (и, в частности, в ней отсутствует предварительное программирование). Реплика первого собеседника чаще всего допускает сравнительно небольшое число возможных ответов, во всяком случае по содержанию. “Речевая функция” второго собеседника сводится к выбору наиболее вероятного из этих возможных ответов – в данной ситуации и для данного субъекта (один ответил: Да, морозец! Другой в той же ситуации: Брр!). Лингвистические особенности диалогической речи, и в особенности взаимосвязь реплик – ответов с репликой первого собеседника, в последние годы изучались неоднократно. Что же касается ее психологической и психолингвистической специфики, связанной с ее реактивным по преимуществу характером, то после Якубинского ей занимались в нашей стране, насколько нам известно, только Л.С.Выготский и А.Р.Лурия. Оба этих автора отмечают как важнейшую черту диалога в отличие от монолога “возможность недосказывания, неполного высказывания, ненужности мобилизации всех тех слов, которые должны бы были быть мобилизованы для обнаружения такого же мыслимого комплекса в условиях монологической речи” Интонация, тембр, мимика и т.д, могут даже сводить к минимуму воздействие “прямого” значения словесной реплики и прямо противоречить ему (примеры излишни). Ср. в этой связи замечание Ю.Н.Тынянова, что “...слова могут быть вышибленными из их значения той или иной интонацией”. Во всяком случае, возможна очень большая редукция реплики вплоть до “чистой” апперцепции ее значения на основе анализа ситуации (апперцепции, иногда ошибочной).

Особую проблему составляет первичность одной из рассматриваемых форм общения. Все данные говорят за то, что такой первичной формой является диалогическая речь. Таково, в частности, мнение Л.С.Выготского, Л.В.Щербы и Л.П.Якубинского (с некоторыми оговорками), которым подчеркивает роль автоматизма в диалогической речи и в этой связи ее “естественностъ”. На основании знакомства с особенностями речевой деятельности “первобытных” народов и других соображений это мнение можно поддержать. Из малоизвестных фактов, интересных в этом отношении, приведем едва ли не самый показательный. У индейцев Бразилии принято, чтобы, уходя на охоту или просто по своим делам, человек сообщил об этом каждому ил присутствующих отдельно, сколько бы их ни было, и получил реплику подтверждение: “Иди”. По возвращении опять-таки каждый спрашивает его: “Вернулся?”, и он отвечает утвердительно. Это – обязательный этикет. Естественно, такого рода факты важны лишь как пережиток каких-то более архаичных ступеней в развитии речевого общения, но не отражают эти ступени непосредственно.

В противоположность диалогической речи, монологическая является относительно развернутым видом речи. Это означает, что в ней мы сравнительно мало используем неречевую информацию, получаемую нами и нашим собеседником из ситуации разговора. Вместо того чтобы указать на предмет, мы в монологической речи вынуждены в большинстве случаев упомянуть о нем, назвать его, а если наши слушатели не сталкивались с ним ранее, то и описать его. Далее, монологическая речь является в большой степени активным и произвольным видом речи. Монологическая речь не “течет” сама по себе: чтобы осуществить ее, говорящий обычно должен иметь какое-то содержание, лежащее вне ситуации говорения (плюс, конечно, намерение его выразить), и уметь в порядке произвольного акта построить на основе этого внеситуативного и внеречевого содержания свое высказывание или последовательность высказываний. Наконец, монологическая речь является весьма организованным видом речи. Это означает, что не только каждое отдельное высказывание или предложение говорящий заранее планирует или программирует; он программирует и весь “монолог” как целое.

Иногда этот план монолога сохраняется “в уме”, а иногда, как говорят, “экстериоризуруется”, т.е. облекается в языковую форму и заносится на бумагу в виде плана или конспекта будущего высказывания. Эта сторона монологической речи исследована крайне недостаточно.

Перечисленные особенности монологической речи показывают, что она требует специального речевого воспитания. Все мы хорошо знаем, как трудно бывает маленькому ребенку или взрослому, но малокультурному и малограмотному человеку говорить произвольно и развернуто; одной из функций, выполняемых школьным курсом грамматики родного языка, и является формирование умений, связанных с произвольностью и развернутости речи. Что же касается ее организованности, то связанные с ней речевые умения формируются только на основе систематической ораторской или педагогической практики. При этом организованность речи совершенно не обязательно приобретается лишь в результате многолетнего практического опыта: последовательно переходя от менее трудных к более трудным речевым задачам, от большей к меньшей внешней “опоре” высказываний, можно в относительно краткий срок активно сформировать у себя соответствующую систему умений. Эту задачу раньше выполняла риторика, ныне, к сожалению, забытая.

Письменной монологической речи свойственны те же характеристики, что устной, но в большей мере. Письменная речь более развернута, чем даже устная монологическая; это вызвано, в частности, тем, что она заведомо предполагает отсутствие “обратной связи” от собеседника. Кроме того, в письменной речи не могут быть использованы в принципе такие дополнительные речевые средства, как интонация, мимика и т. д. Отсюда гораздо большая структурная сложность письменной речи по сравнению с устной. Особенно существенно, что письменная речь наиболее произвольна: здесь мы можем производить не просто выбор и приспособление, а последовательный сознательный перебор и сознательную оценку речевых средств, возможных не только в данной “точке” высказывания, но уже пройденных”, возвращаясь к ним, что в устной речи невозможно.

Можно видеть, что в письменной речи обычно в известной мере “участвует” внутренняя речь, в которой мы более или менее развернуто “проговариваем“ то, что собираемся написать. Мера этой развернутости бывает разной в зависимости от уровня речевых умений у данного человека – например, малограмотный человек вслух диктует себе (это, конечно, крайний случай).

Заметим в заключение, что в письменной монологической речи значительно легче, чем в устной, осуществить организацию высказывания. Поэтому обучение организованной речи легче начинать с письменной речи.

В заключение упомянем о третьем из возможных функциональных подходов к различным разновидностям речи, а именно о подходе стилистическом. По-видимому, возможны различные трактовки понятия функционального стиля. Но, во всяком случае, то, что четко выделяет стилистический аспект из других видов функциональной дифференциации речевой деятельности, – это обращенность “назад”. Если функционально-целевая дифференциация (по формам речи) предполагает своего рода забегание вперед, учет будущего, ориентацию на цель высказывания; если дифференциация по формам общения учитывает прежде всего наличные, сиюминутные обстоятельства, то функционально-стилистическая имеет дело с традиционным выбором и реализацией.

Человек говорит так, как принято говорить на данную тему, с данным собеседником и в данной ситуации, и именно в этом – ключ к стилистическому многообразию речевых форм.