Проблема внутренней речи

Этот вопрос при всей кажущейся простоте действительно скрывает сложнейшее явление: в каком виде в нашей психике существует речь, еще не готовая для произнесения, но могущая стать таковой в следующий момент? Проблема внутренней речи, в значительной мере под влиянием блестящих исследований Л.С.Выготского и А.Н.Соколова, стала актуальной и заострила важные вопросы изучения внутреннего существования речи и разных аспектов внутренней речи. Внутренняя речь формулирует, программирует и завершает наши высказывания,, и в общем виде управляет внутренней и внешней стороной нашего речевого поведения, равно как и нашей молчаливой реакцией на какие-либо сообщения.

Исследования Л.С.Выготского, А.Н.Соколова, Н.И.Жинкина – это один из последних этапов в развитии области знания, истоки которой уходят в античность и средневековье. Именно Л.С.Выготскому удалось четко проследить генезис внутренней речи и определить ее основные сущностные признаки. Как это им весьма убедительно доказано, источником внутренней речи является эгоцентрическая речь ребенка, то есть произносимая (внешняя) речь, обращенная к самому себе. Ее структурные особенности, выражающие отклонения от социальной речи и обусловливающие непонятность для других, усиливаются с возрастом. Они минимальны в 3 года и максимальны в 7 лет. Л.С.Выготский считал, что у эгоцентрической речи все будущее в прошлом, ибо она не развивается вместе с ребенком, а отмирает и замирает, представляя собой скорее инволюционный, чем эволюционный по природе процесс. Однако процесс отмирания эгоцентрической речи сопровождается активнейшим развитием ее структурных особенностей: они проделывают «путь» в противоположном направлении, поднимаясь почти от нуля в 3 года до едва ли не стопроцентной совокупности структурных отличий.

В чем же заключаются эти особенности структуры эгоцентрической речи, которые достигают апогея в момент ее отмирания? По мнению Л.С.Выготского, эта речь обнаруживает не просто тенденцию к сокращению и опусканию слов, не переход к телефонному стилю, но совершенно своеобразную тенденцию к сокращению фразы и предложения, где сохраняется сказуемое и относящиеся к нему части предложения за счет опускания подлежащего и связанных с ним слов. Именно это обстоятельство заставило Л.С.Выготского предположить, что эгоцентрическая речь переходит в итоге в «чистую и абсолютную предикативность как основную синтаксическую форму внутренней речи».

Таким образом, в основе гипотезы Л.С.Выготского оказывается не механический переход к внутренней речи «путем внешнего ослабления звучащей стороны... от речи к шепоту и от шепота к немой речи», а путь «функционального и структурного обособления от внешней речи», переход от нее «к эгоцентрической и от эгоцентрической к внутренней речи».

Именно такой речью – предикативной «немой» эгоцентрической, но все же связанной с языком (словом), и представляют себе внутреннюю речь некоторые современные исследователи. Сколь бы сокращенным ни было словесное выражение во внутренней речи, все же она не перестает быть речью. Внутренняя речь является беззвучной вербализацией. Все случаи неречевого поведения могут быть вербализованы, т.е. переведены в речевое поведение.

Однако для Л.С.Выготского и ряда других исследователей взаимоотношения внутренней речи и языка (слова) представляются гораздо более сложными и неоднозначными. С одной стороны, Л.С.Выготский допускает, что «внутренняя речь есть максимально свернутая, сокращенная стенографическая речь», что она «исключительно предикативна», «полна идиоматизмов», «максимально свернута», обладает «особым синтаксисом», но все же сопоставима с внешней речью; с другой стороны, он подчеркивает противоположность этих двух процессов в соотношении с мыслью. Внешняя речь является процессом превращения мысли в слова, ее материализацией. Внутренняя сторона – обратный по направлению процесс, идущий из вне внутрь, процесс превращения речи в мысль. А далее он еще более полно вскрывает сложные взаимоотношения речи и мысли, мысли и слова: «Внутренняя речь есть все же речь, т. е. мысль, связанная со словом. Но если мысль воплощается в слове во внешней речи, то слово умирает во внутренней речи, рождая мысль. Внутренняя речь есть в значительной мере мышление чистыми смыслами...». В этом высказывании обращает на себя внимание понятие «чистый смысл» (т. е. не связанный со словом), которым и насыщена преимущественно внутренняя речь.

Эта же мысль отчасти доказывается экспериментом, описанным Н.И.Жинкиным: испытуемым предлагалось решить некоторую задачу и затем подробно рассказать о ходе размышлений при ее решении. Опыт длился одну-две минуты. Устный отчет испытуемого о решении задачи продолжался не менее 10-15 минут. Ясно, что две минуты, в которые укладывался весь опыт, испытуемый не мог работать путем проговаривания. Код, с помощью которого осуществлялся мыслительный процесс, был менее избыточен, чем натуральный язык. В.Н.Цапкин, анализируя этот код, пришел к мысли, что внутренняя речь опосредована неким аналого-недискретным субстратом. Внутренняя речь способна переводить дискретные элементы языковой информации в непрерывные аналоговые структуры, и наоборот.

Исследователи сделали вывод, что внутренняя речь переводит неосознаваемые смыслы в значение. Поэтому не случайно еще Августин во внутренней речи видел «слово ума» (verbum mentis) в отличие от произносимого (verbum vocis), то есть некую «мысль», существующую «еще до оформления в словах»; не случайно и упоминание А.А.Потебни о мысли, которая «существует до слова».

Внутренняя речь предстает, таким образом, как субстрат мышления «для себя» и соответственно «про себя», как это понимал и Л.С.Выготский. С его точки зрения, значение внутренней речи для всего нашего мышления так важно, что многие психологи даже отождествляют внутреннюю речь и мышление. На первый взгляд такое отождествление «речи почти без слов» и мышления допустимо. Однако гениальная интуиция Л.С.Выготского требовала все же рассмотреть этот феномен – внутреннюю речь – как определенный промежуточный этап между внешней речью и собственно мышлением, как речь, первоначально формирующуюся в языке (эгоцентрическую речь), но в итоге освобожденную от языка.

Следовательно, можно утверждать, что речь на неязыковой основе существует не только в примитивных, довербальных формах, но и в развитом виде как внутренняя речь.

Внутренняя речь понимается как различные виды языковых значений вне процесса реальной коммуникации, как речь непроизносимая, передающая психологическое состояние говорящего, его мысли и чувства, отношение к собеседнику, событию, миру вообще. Для их выражения выбираются слова и структуры предложений. Особенность внутренней речи заключается в том, что говорящему всегда известен предмет речи. Поэтому основной формой внутренней речи является абсолютная предикативность, которая выражается только сказуемыми. Л.С.Выготский отождествлял внутреннюю речь с внутренним говорением. Особенности внутренней речи он выводил из особенностей внешней эгоцентрической речи. Б.Г.Ананьев исследовал механизмы внутренней речи, опираясь на данные патологических расстройств и наблюдая внешнюю речь при афазии. Н.И.Жинкин, А.Н.Соколов в качестве моделей внутренней речи использовали различные виды мыслительной работы, производимой испытуемыми «про себя», молча. Соколов определял внутреннюю речь как беззвучную, мысленную речь, которая возникает в тот момент, когда мы думаем о чем-либо, решаем в уме какие-либо задачи, мысленно составляем планы, припоминаем прочитанные книги и разговоры, молча читаем и пишем. Таким образом, внутренняя речь выступает как трансформация внешней. Б.Ф.Баев применял методику опосредствованной объективации внутренней речи, которая состояла в том, что испытуемых просили вслух решать задачи. П.Я.Гальперин разграничивал два вида внутренней речи. Он отмечал, что непроизносимые вслух речевые фрагменты и по функции, и по механизмам, и по способам выполнения принадлежат к внешней речи «про себя», одну из сокращенных форм которой они и составляют. Внутренней речью в собственном смысле слова может и должен называться тот скрытый речевой процесс, который ни самонаблюдением, ни регистрацией речедвигательных органов уже не открывается. Эта собственно внутренняя речь характеризуется не фрагментарностью и внешней непонятностью, а новым внутренним строением.

По определению А.А.Леонтьева, внутренняя речь есть речевое действие, перенесенное вовнутрь. Внутреннее программирование есть неосознаваемое построение некоторой схемы, на основе которой в дальнейшем порождается речевое высказывание. Т.Н.Ушакова разделяет два вида внутренней речи, имеющих разное функциональное значение. Первый – внутренняя речь в общепринятом понимании – представляет собой свернутый заместитель внешней речи. Второй – этап антиципации, предваряющей формирование внешней речи. Указанные виды внутренней речи обладают общим качеством: это формы речи, не предназначенные для общения, некоммуникативные. Ушакова предполагает, что их назначение – фиксация в нервной системе значимых элементов, используемых в речевых или мыслительных процессах.

Многими авторами изучался вопрос о значащих элементах внутренней речи. Л.С.Выготский считал, что основную особенность внутренней речи составляет предикативность, поскольку для внутренней речи предмет мысли не нуждается в названии – он всегда известен. Согласно Л.С.Выготскому, предикативность возможна и во внешней устной речи при условии известности предмета высказывания. Семантика внутренней речи основывается на различии между смыслом слова и его значением. Смысл слова представляет собой совокупность всех психологических фактов, возникающих в нашем сознании благодаря слову. Он всегда оказывается динамическим, текучим, сложным образованием, которое имеет несколько зон различной устойчивости. «Значение есть только одна из зон того смысла, который приобретает слово в контексте какой-либо речи и притом зона наиболее устойчивая, унифицированная и точная». Семантика внутренней речи имеет следующие особенности:

• преобладание смысла над значением во внутренней речи «доведено до своего математического предела и представлено в абсолютной форме»;

• «во внутренней речи осуществляется агглютинация («слипание») слов для выражения сложных понятий и смыслов»;

• слово внутренней речи гораздо более нагружено смыслом, чем во внешней речи, оно является «концентрированным сгустком смысла».

Б.Г.Ананьев считал, что логико-синтаксический строй внутренней речи может быть как предикативным, так и субстантивным. Предикативность речи обнаруживается при сенсорной афазии, субстантивность – при моторной афазии. По мнению Ананьева, сенсорная афазия связана с распадом «подлежащных форм», что является причиной нарушения понимания речи. Предикативные формы связаны с деятельностью говорения и потому нарушаются у моторного афазика.

Ананьев различал три фазы в процессе развертывания внутренней речи:

1. установку на объективизацию, обозначение (наречение) осознаваемого;

2. процесс внутреннего наречения, в котором присутствуют субстантивные и предикативные структуры;

3. «указательное определение места нареченной мысли в суждении и умозаключении». В этой фазе выступают вспомогательные пространственные определения (здесь, там, тут). Она завершает процесс внутренней речи.

Другие исследователи, занимающиеся внутренней речью (Б.Ф.Баев), кроме предиката и субъекта называют еще одну форму внутренней речи – указательные местоимения. Б.Ф.Баев считает, что слова этот, это, эти часто сопровождают деятельность мысленного выделения частей объекта и установления связей между ними. А.А.Леонтьев основными компонентами внутренней речи называет субъект, предикат и объект. Он полагает, что программа складывается из смысловых «вех», т. е. включает в себя корреляты отдельных, особенно важных для высказывания компонентов.

Концепция Н.И.Жинкина занимает особое место в ряду воззрений на внутреннюю речь. Он считает, что во внутренней речи могут использоваться не только словесные элементы. Слова способны заменяться другими сигналами, среди которых могут быть наглядные схемы, образы и другие простые сигналы, заменяющие слова. Замена полного слова простым сигналом не может быть нормализована, и поэтому код внутренней речи субъективен. Формирование такого кода происходит вместе с общим развитием речи ребенка. Младшие школьники обнаруживают недостаточное развитие кода внутренней речи. Они с трудом переходят от прослушанного текста к эквивалентному, переданному «своими словами», т. е. прошедшему через внутренний код; также с трудом могут они выразить свои мысли в связном контексте, т. е. перейти от внутреннего кода к словам,

Особого внимания по вопросу о значащих компонентах антиципирующего речевого этапа заслуживает точка зрения Т.Н.Ушаковой. Ее теория опирается на два основных факта. Первый состоит в том, что базовые второсигнальные элементы взаимосвязаны, образуя «вербальную сеть», и возбуждение одного из компонентов вызывает разлитый, диффузный эффект. Второй факт заключается в том, что словесные раздражители, обладая общими корневыми или аффиксальными структурными элементами, анализируются и делятся на составные части мозгом. В результате обобщающей и классифицирующей работы нервной системы создается система второсигнальных структур, соответствующая морфемной системе языка. При этом образуются своего рода локальные «вербальные сети», аналогичные парадигмам слов. Ушакова полагает, что на этапе антиципации происходит активизация генерализованных второсигнальных структур «вербальных сетей», фиксирующих, в частности, парадигматические структуры. В момент подготовки будущей фразы еще не выделяются функциональные структуры, соответствующие конкретным грамматическим формам: прздикату, субъекту или объекту. Данный этап досинтаксичен. Функционирование генерализованных второсигнальных структур на этапе антиципации обнаруживается, например, в том обстоятельстве, что люди могут, как правило, выразить одну и ту же мысль различными средствами: объект высказывания можно обозначить некоторым словом, его синонимом, антонимом; наименование объекта можно употребить в различных синтаксических формах. О функционировании генерализованных второсигнальных структур во внутренней речи говорит также тот факт, что в процессе словотворчества ребенок образует неологизмы независимо от конкретной формы исходного слова на основе широких обобщений.

Семантические поля, «вербальные сети» – это системы межсловесных связей. Они осуществляют функцию связывания словесных раздражителей. Возбуждение одного из элементов «вербальной сети» влечет за собой передачу возбуждения на другие связанные с ним словесные структуры. В результате возникает относительно широко генерализованная активация «вербальной сети» Основанием для генерализации, обобщения служит повторение одних и тех же элементов в различных словесных раздражителях. В тех случаях, когда первоначально генерализованные условно-рефлекторные реакции получают подкрепление, они закрепляются и воспроизводятся стабильно. Генерализованность активности «вербальной сети» находит выражение в особенностях внутренней речи. Ушакова отмечает, что «воспринимая и понимая речь, люди обычно не запоминают конкретно использованных слов, а сохраняют лишь общий смысл услышанного. При намерении воспроизвести услышанную речь используются семантически близкие слова: синонимы, антонимы, одновидовые, обобщающие и т.п. Этот факт свидетельствует о том, что фиксация смысла сообщения, видимо, осуществляется в нервной сети путем активации широких структур «вербальной сети». Ярким примером такого генерализованного функционирования «вербальной сети» при фиксации смысла сообщения является рассказ А.П.Чехова «Лошадиная фамилия».

Важной особенностью систем межсловесных связей является их способность к различного рода экстренным перестройкам под влиянием словесных воздействий. Объяснение механизма такой способности к самоорганизации дается в концепции динамических временных связей Е.И.Бойко.

Свойство «вербальной сети» приходить в состояние генерализованной активации находит свое проявление во многих психических процессах, связанных с называнием, использованием словесных обозначений (ложное узнавание при восприятии, семантические ошибки при запоминании словесного материала, сильные эмоциональные реакции, вызванные психическими травмами). Связи в «вербальной сети» могут быть не только словесно-словесными, но и словесно-образными, что создает возможность включения образных элементов во внутреннюю речь.

Способом выражения внутренней речи являются ряды односоставных предложений в функции предиката, благодаря которым достигается высокая степень предикативности текста. Особая роль принадлежит номинативным и инфинитивным предложениям как смысловым эквивалентам двусоставных предложений. Номинативные предложения ориентируют текст на точку зрения говорящего, позицию наблюдателя, дают образ непосредственного восприятия, представляют мысль как бы в сгущенном виде (Л.С.Выготский), передают адресату основную информацию. Например, в лирических стихотворениях эти предложения могут иметь бытийное значение, вводить в поле внутреннего мира героя, обозначать события и т д. Например: «Москва. Огни. И улицы-колодцы, высоких комнат свет, уют и плен. И добрые монгольские уродцы средь пестрых книг и шелковистых стен»; «Синий туман. Снеговое раздолье. Тонкий лимонный лунный свет. Сердцу приятно с тихою болью что-нибудь вспомнить из ранних лет» (С.Есенин). Эти предложения представляют собой нечленимый предикат и выражают характерную для внутренней речи мысль в «сгущенном» виде, усиливая ассоциативные связи слова.

Инфинитивные предложения имеют модальное значение: «Чего же мне еще теперь придумать? О чем теперь еще мне написать?» (С.Есенин). Они могут сообщать о предстоящем, иметь значение характеризации: «А жизнь прекрасна, черт возьми! Вставать не около восьми, а в пять, и оттолкнуть кровать, как лодку, и, смеясь, вплывать в рассвет...» (Г.Регистан). Номинативные и инфинитивные предложения имеют широкий круг ассоциативных связей, поэтому им свойственна контекстуальная многозначность. Они моделируют внутреннюю речь и повышают степень предикативности текста.