Док № 2. Великий князь александр михайлович об александре III

К счастью для России, Император Александр III обладал всеми качествами крупного администратора. Убежденный сторонник здоровой национальной политики, поклонник дисциплины, на­строенный к тому же весьма скептически... (он) считал, что боль­шинство русских бедствий происходило от неуместного либера­лизма нашего чиновничества и от исключительного свойства рус­ской дипломатии поддаваться всяким иностранным влияниям...

Многое подлежало коренному изменению: методы управления, взгляды, сами сановники, дипломаты и пр. <...> Граф Лорис-Меликов и другие министры были уволены в отставку, а их заменили люди дела, взятые не из придворной среды, что вызвало немедленно возмущение в петербургских аристократических салонах.

«Наступили дни "черной реакции"», — уверяли безутешные сто­ронники либеральных реформ, но биографии новых министров, казалось бы, опровергали это предвзятое мнение. ...Профессор Вышнеградский — министр финансов — пользовался широкой известностью за свои оригинальные экономические теории. Ему удалось привести в блестящее состояние финансы Империи и не­мало содействовать повышению промышленности страны. Заслу­женный герой русско-турецкой войны генерал Ванновский был назначен военным министром. Адмирал Шестаков, высланный Александром II за границу за беспощадную критику нашего воен­ного флота, был вызван в Петербург и назначен морским мини­стром. Новый министр внутренних дел граф Толстой был первым русским администратором, сознававшим, что забота о благосостоя­нии сельского населения России должна быть первой задачей госу­дарственной власти. С.Ю. Витте, бывший скромным чиновником Управления Юго-Западных железных дорог, обязан был своей го­ловокружительной карьерой дальнозоркости Императора Алек­сандра III, который, назначив его товарищем министра, сразу же признал его талант.

Назначение Гирса, тонко воспитанного, но лишенного всякой инициативы человека, на пост министра иностранных дел вызвало немалое удивление как в России, так и за границей. Но Александр III только усмехался. Охотнее всего он предпочел бы быть самолично русским министром иностранных дел, но так как он нуждался в под­ставном лице, то выбор его пал на послушного чиновника, который должен был следовать намеченному им, Монархом, пути, смягчая резкие выражения русского Царя изысканным стилем дипломати­ческих нот. Последующие годы доказали и несомненный ум Гирса. Ни один «международный властитель дум и сердец», ни один «ку­мир европейских столиц» не мог смутить Гирса в его точном испол­нении приказаний Императора. И, таким образом, впервые после вековых ошибок Россия нашла свою ярко выраженную националь­ную политику по отношению к иностранным державам. <...>

Мы обязаны Британскому правительству тем, что Александр III очень скоро выказал всю твердость своей внешней политики. Под влиянием Англии, которая со страхом взирала на рост русского влияния в Туркестане, афганцы заняли русскую территорию по со­седству с крепостью Кушкою. Командир военного округа телеграфировал Государю, испрашивая инструкций. «Выгнать и проучить как следует», — был лаконический ответ... Афганцы по­стыдно бежали...

Британский посол получил предписание выразить в С.-Петер­бурге резкий протест и потребовать извинений.

— Мы этого не сделаем, — сказал Император Александр III и наградил генерала Комарова, начальника пограничного отряда, орденом Св. Георгия 3-й степени. — Я не допущу ничьего посяга­тельства на нашу территорию, — заявил Государь. Гире задрожал.

— Ваше Величество, это может вызвать вооруженное столкнове­ние с Англией.

— Хотя бы и так, — ответил Император.

Новая угрожающая нота пришла из Англии. В ответ на нее Царь отдал приказ о мобилизации Балтийского флота. Это распоряже­ние было актом высшей храбрости, ибо британский военный флот превышал наши морские вооруженные силы, по крайней мере, в пять раз. Прошло две недели. Лондон примолк, а затем предложил обра­зовать комиссию для рассмотрения русско-афганского инцидента. <...> Молодой русский Монарх оказался лицом, с которым прихо­дилось серьезно считаться Европе.

Виновницей второго инцидента оказалась Австрия. <...> На боль­шом обеде в Зимнем дворце, сидя за столом напротив Царя, австрий­ский посол начал обсуждать докучливый балканский вопрос. Царь делал вид, что не замечает его раздраженного тона. Посол разгоря­чился и даже намекнул на возможность, что Австрия мобилизует два или три корпуса. Не изменяя своего полунасмешливого выра­жения, Император Александр III взял вилку, согнул ее петлей и бро­сил по направлению к прибору австрийского дипломата. «Вот, что я сделаю с вашими двумя или тремя мобилизованными корпусами», — спокойно сказал Царь.

— Во всем свете у нас только два верных союзника, — любил он говорить своим министрам, — наша армия и флот. Все остальные при первой возможности сами ополчатся против нас. Это мнение Александр III выразил однажды в очень откровенной форме на обе­де, данном в честь прибывшего в Россию князя Николая Черногор­ского, в присутствии всего дипломатического корпуса. Подняв бокал за здоровье своего гостя, Александр III провозгласил следующий тост: «Я пью за здоровье моего друга, князя Николая Черногорско­го, единого искреннего и верного союзника России вне ее терри­тории».

Присутствовавший Гирс открыл рот от изумления; дипломаты побледнели. Лондонский «Тайме» писал на другое утро «об удиви­тельной речи, произнесенной русским Императором, идущей враз­рез со всеми традициями в сношениях между дружественными дер­жавами».

Он жаждал мира... Горький опыт XIX века научил Царя, что каж­дый раз, когда Россия принимала участие в борьбе каких-либо европейских коалиций, ей приходилось впоследствии лишь горько об этом сожалеть. <...> Всегда готовый принять вызов, Александр III, однако, при каждом удобном случае давал понять, что интересуется только тем, что касалось благосостояния 130 миллионов населения России. <...>

Трагедия России заключалась в том, что такому волевому чело­веку было суждено умереть в возрасте сорока девяти лет.

Великий князь Александр Михайлович. Книга воспоминаний.

М., 1991. С. 53-58; 144-145.