Историческая эволюция враждебности к гомосексуальности

Ограничения понятия гомофобия, упомянутые до сих пор, обсуждаются в других местах (в дополнение к уже цитированной работе см. Adam, 1998; Fyfe, 1983; Herek, 1984, 1991; Logan, 1996; Nungesser, 1983; Plummer, 1981). Две другие проблемы также требуют обсуждения. Во-первых, несмотря на то, что гомофобия является слишком узким понятием в своей характеристике притеснения как, в конечном счете, продукта индивидуального страха, она одновременно слишком размыта в своем применении. В настоящее время она используется для охвата феномена, который квалифицируется от частных мыслей и чувств людей до политики и действий правительств, корпораций и организованной религии. Тот факт, что гомофобия используется настолько широко, сам по себе является указанием на потребность в более тонкой теоретической основе для того, чтобы выделить ее среди многих феноменов, к которым она применяется, потребность, которую я обсуждаю ниже.

Во-вторых, в рамках социально-психологической сферы, гомофобия лучше подходит модели сексуальности, воплощенной в начале гей-движения, чем современным политикам сексуальных меньшинств. Гомофобия появились в духе времени нового освободительного гей-движения и важными способами имплицитно отражает позицию движения о том, что граница между гетеросексуальностью и гомосексуальностью произвольная и искусственная. Но в последнюю четверть века геи и лесбиянки в США широко воспринимались как квази-этнические меньшинства, а в политическом активизме доминировала реформистская парадигма гражданского права. Эта эволюция, я думаю, имеет важное значение для понимания враждебности гетеросексуалов к гомосексуальности. С появлением группы меньшинства и гражданско-правовой парадигмы, у гетеросексуалов теперь есть возможность определять свои личные идентичности с точки зрения их политических и религиозных позиций в отношении прав геев без того, чтобы ставить под сомнение собственную сексуальность. Таким образом, ужесточение границ между гомосексуальностью и гетеросексуальностью позволило гетеросексуалам сформировать установки к геям и лесбиянкам на основе внешнего статуса последней группы. Следствием этих изменений является то, что такие установки могут быть поняты с точки зрения межгрупповых конфликтов, а не интрапсихических конфликтов. Я кратко детализирую это наблюдение в последующих параграфах.

Книга Джорджа Вейнберга была опубликована лишь три года спустя после беспорядков 1969 года в Стоунволле. Гомосексуальность все еще официально классифицировалась как психическое заболевание, и почти во всех штатах США были законы против содомии. Геи и, в меньшей степени, лесбиянки основывали свой активизм на принципах освободительного гей-движения. Помимо продвижения мнения о том, что «гей - это хорошо (Gay is Good)», освободители стремились радикально преобразовать общество для того, чтобы бисексуальность, кому-либо присущая, могла бы получить выражение (Altman, 1971; Epstein, 1999). В широко цитируемом эссе об освобождении геев, например, утверждается, что:

причина того, что столь мало из нас [геев] - бисексуалы, состоит в том, что общество распустило такую большую вонь о гомосексуальности, что мы вынуждены считать себя либо натуралами, либо не натуралами .... Геи начнут возбуждаться на женщин, когда ... это то, что мы делаем, потому что хотим, а не потому, что мы должны .... Мы будем геями, пока все не забудут, что это проблема. Тогда мы начнем быть полноценными людьми. (Wittman, 1970/1972, p. 159)

В другом месте тот же автор сравнил сексуальность с игрой на скрипке и отметил, что «возможно то, что мы назвали сексуальной «ориентацией», вероятно, просто означает, что мы научились хорошо играть определенные виды музыки, и до сих пор не переключились на другую музыку (Wittman, 1970/1972, p. 165).

На индивидуальном уровне освободительная концепция поощряла мнение о том, что враждебное отношение к гомосексуальности тесно связано со страхом гетеросексуального человека и ненавистью к его или ее собственным подавленным гомосексуальным чувствам. Снова цитируя Уитмана (1970/1972): «Эксклюзивная гетеросексуальность облажалась; это страх перед людьми того же пола, это анти-гомосексуально, и переполнено разочарованиями» (с. 159). Гомофобия легко отдала себя взаймы предположению, что антигеевская враждебность основывалась на отказе от собственных естественных гомоэротических желаний, и от нее можно «излечиться», приняв ранее репрессированные аспекты собственной сексуальности и гендерной идентичности. Поэтому, Уитман завершил свое эссе 1970-го года призывом: «Освободи гомосексуала в каждом» (стр. 171).¹⁰

Примерно в то же время лейсбийские феминистки сделали анализ, который имеет важные точки пересечения с взглядом на освобождение геев. Быть лесбиянкой, утверждали они, не просто вопрос сексуальной или романтической привлекательности. Скорее всего, это включало отказ от обязательной гетеросексуальности общества, которая была частью патриархальной системы, поработившей женщин. Все женщины могут быть лесбиянками, независимо от их сексуальных чувств (Rich, 1980; see also Epstein, 1999; Seidman, 1993). В то время как процесс освобождения геев сочетал в себе психологические и политические измерения (e.g., Altman, 1971), лесбийский феминизм в основном уделял внимание политическим аспектам. Действительно, некоторые лесбийские феминистки явно отвергали идею о гомофобии, утверждая, что она низвела проблему социального гнета до психологического конструкта (Kitzinger, 1987, 1996). Несмотря на многие другие различия, процесс освобождения геев и лесбийский феминизм рассматривали границу между гетеросексуальностью и гомосексуальностью как культурную конструкцию и ставили общей целью ее уничтожение. Для борьбы с гомофобией (или гетеросексизмом, более распространенный термин среди лесбийских феминисток) требуется коренное изменение индивидуального и коллективного сознания относительно сексуальности и гендера. К концу 1970-х годов освобождение геев и сепаратистский лесбийский феминизм во многом уступили место реформистской, основанной на идентичности политике, которая остается доминирующей в двадцать первом веке. Вместо ликвидации сексуальных категорий или стремления освободить гомосексуальный потенциал в каждом, более поздний подход воспринимает мужчин-геев и лесбиянок скорее как обобщенную более или менее фиксированную и четко определяемую группу меньшинства. Основной задачей активистов стало обеспечение защиты гражданских прав для этой группы (Epstein, 1999; Seidman, 1993). Сегодня квир-теоретики и активисты бросают прямой вызов действительному существованию и необходимости сексуальных и гендерных категорий, а некоторые эмпирические исследования показывают, что гетеросексуальность и гомосексуальность не всегда аккуратно разделимы, и не являются взаимоисключающими категориями (e.g., Diamond, 2003). Тем не менее, современная борьба за отсутствие дискриминации на рабочем месте, родительские права и юридическое признание однополых пар по-прежнему во многом базируется на примере группы меньшинства.

Точка зрения, что геи и лесбиянки составляют четко определяемую квази-этническую группу, предполагает принципиально иное понимание антигеевской враждебности, отличающееся от того, что предоставляется перспективой освобождения геев. «В рамках освободительной парадигмы психологическую «гомофобию» неизбежно следует понимать как отказ от собственных гомоэротических желаний, это конфликт «я против себя». Для изменения требуется противостояние с собственной сексуальностью (Herek, 1985, p. 137). В противоположность этому, в рамках политики этнической группы гомофобия лучше всего понимается как отказ от членов внешней группы (по аналогии с расизмом и антисемитизмом). Конфликт «мы против них». Для изменения требуется бросить вызов реакциям гетеросексуального человека на и заблуждениям о «них» (геи, лесбиянки и сексуальные меньшинства в целом), но не законности категорий.

Примерно в то время, когда парадигма группы меньшинства вытесняла освободительную точку зрения, консервативные оппоненты, враждебные к политическим целям сообщества геев и лесбиянок, становились все более организованными. Крестовый поход 1977 года Аниты Брайант в Дейд Каунти, Флорида, и Инициативная кампания Бриггса в 1978 году в Калифорнии были важными вехами для движения, основанном на идентификации. Эти столкновения, за которыми во многих местах последовали интенсивные политические баталии между про- и антигеевскими силами, отметили появление консервативного Христианского Права (Christian Right) как мощной антигеевской силы. (Они также послужили сигналом о начале широкой легализации вопроса о правах геев среди гетеросексуальных либералов, но мое внимание здесь уделяется антигеевским установкам). Со временем, геи и гей-сообщество заменят коммунизм в качестве излюбленной мишени для атаки со стороны американских религиозных и политических консерваторов (Diamond, 1995; Herman, 1997). Параллель между антикоммунистической и антигеевской идеологиями важна с точки зрения психологии. Обе предлагают человеку, который их придерживается, средства для подтверждения его или ее внутригрупповой принадлежности, и особое представление о себе как хорошем и добродетельным. По мере усиления демонизации геев Христианским Правом в 1990-х годов, будучи «рожденным заново» Христианин стал для многих американцев, которые приняли его, идентичностью, которая несет в себе глубокую антипатию к гомосексуалам. Эта антипатия основывалась в основном на приверженности социальной идентичности, коренящейся в преданности политическим и религиозным движениям.

Многие фигуры Христианского Права, чья риторика и действия часто обозначаются гомофобными, оспаривали применение термина по отношению к ним. Уильям Даннемейр, один из сильнейших представителей зарождающегося движения в Конгрессе, однажды возразил, что слово гомофобия «подтверждает, что те, кто выступают против так называемой нормализации гомосексуального поведения, движимы страхом, а не моральными или религиозными принципами» (Dannemeyer, 1989, с. 129, курсив в оригинале). С 1990 года растет популярность рефрена от Христианского Права и других антигеевских активистов о том, что они не «гомофобные, а просто выражают свои религиозные убеждения, и их права должны уважаться (e.g., Reed, 1996).

В некотором смысле в их протестах есть некоторое достоинство. Их осуждение гомосексуальности может иметь мало общего с личным страхом и много общего с их религиозными ценностями и сильной идентификацией с антигеевскими организациями. Навешивание на них ярлыка «гомофобные» скрывает истинные источники их враждебности. Таким образом, эволюция антигеевской идеологии и понимание обществом гомосексуальности высвечивает проблемы, связанные с терминологией, которая буквально объясняет враждебность по отношению к сексуальным меньшинствам, как, в конечном счете, вытекающей из страха. Гомофобия, как она есть, основанная на индивидуалистической и психодинамической точках зрения, не может адекватно описать современную антигеевскую антипатию, которая находится на службе у самооценки, укоренившейся в религиозных и политических убеждениях. Вейнберг не мог предвидеть эти развития, когда опубликовал «Общество и здоровый гомосексуал». Понимание современной вражды и угнетения по признаку сексуальной ориентации, однако, требует, чтобы мы отдавали себе отчет в том, как антигеевская враждебность изменилась за последние 30 лет, и что мы создаем новые рамки для описания, объяснения и изменения ее.