4. Время истории

Понятие хроноструктуры было введено выше. По­мимо ритма движения истории в содержание этого понятия также вход^ят правленце развития данного процесса «вверх»

или «вниз», длительность циклов ускорения или замедления, их периодичность. Естественно, что на социологическом уровне рассмотрения истории, т. ё. на уровне развертывания общественно-экономической формации во времени, на пер­вый план выступает ее интегральная (или универсальная) Хроноструктура, обусловленная специфическими для дан- ^^ ной формации социологическими законами ее исторического движения. Уже простое сравнение исторической длительно­сти отдельных общественных формаций свидетельствует о том, сколь велико различие хроноструктур каждой из них.

Историческое время у Гегеля — гомогенная непрерыв­ность. История — это однородность времен: все элементы целого современны друг другу, находятся в том же «настоя­щем». В действительной истории, поскольку речь, идет о клас­совых обществах, нет и быть не может гомогенного развития целого. Историческая структура общества, неизбежно вклю­чающая не только формационно необходимые элементы, но и элементу формационно избыточные (элементы, унаследо­ванные от исторически предшествовавших структур и эле­менты разложения сущего, трансформационные, предве­щающие неизбежный переход к новой формации), по самой «сути своей полихронна.

На том же уровне анализа истории становится очевидным, что специфическая хроноструктура свойственна также вос­ходящим и нисходящим- стадиям — как в развитии отдель­ных формаций, так и в плане сравнительной истории различ­ных формаций (длительность периода генезиса, быстрота восхождения и разложения и т. п.). На почве материалисти­ческого историзма нетрудно заключить, что отмеченные различия, являлись прежде всего следствием характера про­изводительных сил и, в целом, экономической структуры обществ соответствующих формаций. Немаловажную роль в^; определении хроноструктуры общественной формации также играли тип и интенсивность вытекавших из природы данной формации взаимодействий как между обществами, принадлежавшими к одной и той же формации, так и между обществами, формационно различавшимися. Так или иначе, именно интегральной хроноструктурой формации — ее эко­номической структурой — задается историческию ритм раз­вертывания всех подсистем в системе «общество». Однако сказанное истинно только в конечном счете. В самом деле, до сих пор 'мы оставались на общесоциологическом уровне анализа хроноструктуры. Если же рассматривать ту же проблему на более конкретном, историческом уровне, то легко убедиться в том, что в рамках интегральной хроно - структуры истории каждой данной формации различные кон­кретно-исторические общества, к ней принадлежавшие, об-• ладали более или менее автономной, индивидуальной хроно-структурой, которая могла существенно отклоняться от интегральной хроноструктуры формации. В итоге совокуп­ность формационно тождественных обществ создает уже целый «спектр» хроноструктур, указывающий на очевидную неравномерность в стадиально тождественных процессах в различных регионах. "• '*'■

Любопытен способ формирования подобных автономных хроноструктур. На историческом уровне анализа хроно-структура истории конкретного общества является средней равнодействующей хроноструктур составляющих Данного общества как системы. В этом ее принципиальное; отличие от интегральной хроноструктуры формации; о которой отнюдь нельзя сказать, что она олицетворяет среднюю равнодей­ствующую хроноструктур, принадлежащих к данной фор­мации геополитических общностей. И это потому, что хро-ноструктура формации складывается преимущественно на уровне социологических законов общества, в то время как хроцоструктура конкретного общества формируется на уровне его собственно исторических закономерностей. Последнее ■■ означает, что обусловленные законами данной формации удельный вес и механизм взаимодействия в историческом процессе отдельных сфер социальности в рамках Истории данной конкретной общности под воздействием привходящих обстоятельств подвергаются значительной модификации (на­пример, роль императорского двора в хроноструктуре исто­рии Византии, роль внешней торговли в исторических судь­бах Венеции, роль папства в исторических судьбах государств средневековой Европы и т. д.), благодаря чему ритмы их истории приобретают определенную «автономность».'"

Легко заключить, сколь велик удельный вес в формиро­вании хроноструктуры (расхождение ритмов) в рамках на­циональной истории, факторов, которые в отличие от социо­логических именуются историческими. Из сказанного Также следует, что специфическая хроноструктура присуща не только истории каждой: этнополитической общности как целого, но и истории'отдельных сфер социальности в рамках такой общности, т.е. составляющих его как целое. Отклоне­ния «поэлементной» хроноструктуры от интегральной хроно­структуры конкретного общества "как целостности и в этом злучае колеблются в довольно широком диапазоне. Хресто­матийным примером стало сравнение временных циклов 1Кономической истории Италии и хроноструктуры истории

Ряда областей ее культуры в XV—XVl вв. Множество подоб­ного рода примеров можно почерпнуть и из истории других стран. Все они свидетельствуют о том, что каждой сфере со­циальности, т. е. составляющей данной конкретной системы «общество», присущи свой ритм движения, своя критическая точка, т. е. момент полной зрелости, своя периодичность циклов ускорения и замедления процессов и т. д.

Итак, в силу неравномерности исторического развития различных исторических структур каждой всемирно-истори­ческой эпохе. присуща — на каждом- хронологическом ере»-ее — асинхронность стадиальной принадлежности истори­ческих явлений. Иначе говоря, видимая синхрония скры­вает факт действительной разновременности внутриструк-турных процессов. Та же черта характерна для исторических процессов и в рамках локально-исторических эпох. Выяс­нение временной принадлежности структур, скрытых за их формальной принадлежностью к одной и той же «современ­ности», имеет важнейшее познавательное значение. Истори­ческая (стадиальная) многослойность каждого из сравнивае­мых объектов -гг-.нот что крайне слабо,-а чаще всего и вовсе не учитывалось в традиционных сравнительно-исторических методиках.

₍,;_гЙтак, историческое время многомерно, следовательно, хронология не может рассматриваться как простое линейное множество, а представляет в действительности, на каждом данном временном срезе, ряд множеств (в идеале — беско­нечный ряд), которые сосуществуют, но друг друга не про­должают. У каждого из этих множеств свой ритм, свой тип и частота «событий». Иначе говоря, в условиях стихийно складывающегося процесса (точнее, под его покровом);.;хро­нологические даты приобретают различное значение в различ­ных множествах» Очевидно, что когда каждое из таких ста­диально разновременных «множеств» исследуется само по себе (что в отрыве от интегрального времени возможно лишь в ограниченной степени), нельзя упускать из виду, что оно обладает — в этих границах — своим собственным «кодом», -вследствие чего для его описания требуется соответствующий способ расшифровки.

До сих пор нас занимала проблема синхронии (историче­ской и календарной). Обратимся теперь к проблеме диахро­нии. Диахрония (т. е. следование событий во времени) — казалось бы, традиционная тропа «путешествий» историка. Однако л в этом плане история обнаружила многоликость. Так, наряду со временем политической хроники, мимолет­ными, внешне хаотичными, с непредсказуемой периодичногью событиями, глубшшые структуры теХже процессов обна­руживают периодичность в следовании событий, которая варьирует от годичных и десятилетних колебаний до полуве­ковых и вековых циклов; некоторым же процессам присуща еще более длительная периодичность «колебаний» (напри­мер, демографические циклы в Западной Европе X—XIII и XIV-XV вв.) ".

Если мысленно представить — на любом отрезке истории конкретного общества — всю эту совокупность хронострук-тур, то ближе всего она должна напоминать цепи параллельно тянущихся гориых хребтов с беспорядочно разбросанными через каждый из них перевалами. Какую роль в этой слож­ной динамике истории отдельных составляющих общества играют органически присущий каждой из них ритм, с одной стороны, и ускоряющее или, наоборот, тормозящее влияние внешних обстоятельств — с другой, предстоит', разумеется, в каждом случае выяснить. Важно только помнить, что ин­тегральное время и в данном случае задается ритмом движе­ния, господствующего формационного уклада, а также элементами соответствующей этому укладу надстройки. Выпол­няемые интегральной хроноструктурой функции синхрони­зации исторических ритмов внутри данной «системы» (эт-нополитяческой общности) с наибольшей очевидностью обна­руживаются в периоды социальных революций.

Такой предстает перед исследователем хроноструктура истории главным образом с точки зрения отношений «быст­рее — медленнее». Попытаемся теперь взглянуть на нее о иной позиции, а именно с позиции отношений следования времен: «настоящее — прошедшее — будущее». Хорошо известно, что социальные объекты являются классическим воплощением объектов исторических: их возникновение и исчезновение происходит, образно выражаясь, на виду историй, т. е. так или иначе фиксируется в исторической памяти. Однако между возникновением и исчезновением этих объектов простира­ется обширное Поле их существования. В понятии «существо­вание» выражено диалектическое единство двух сторон: пре­бывания и изменения, преемственности и прерывности вре­мени. На уровне исторического содержания этих сторон пребывание означает структурное и функциональное тож­дество данного, изменение же фиксирует количественные и качественные сдвиги'в том и другом. Очевидно, что момент пребывания эмпирически, т. е. наиболее близким образом, выражен в модусе «настоящего»; момент движения — в двух предельных модусах времени. Отвлечемся пока от того факта, что история не знает абстрактного, т. е, чистого, пребывания,

оо

а только лишь конкретное, т. е. включающее момент движе­ния и изменения (впрочем, так же, как она не знает «чистых» изменений, ибо изменяется только пребывающее). Если мы теперь попытаемся ответить на вопрос, как будет выглядеть временная структура общества (данного конкретного обще­ства) с точки зрения следования времен, то окажется, во-первых, что подобный анализ становится возможным только путем одномоментной фиксации данного состояния сйетемы «общество» (чтобы взглянуть на нее в мгновение «неподвиж­ности»), во-вторых, анализ станет возможным только после предварительного ответа на вопрос, какой из трех модусов времени будет служить точкой отсчета; наконец, в-третьих, какая составляющая система выступит в качестве олицетво­рения указанной точки. Из того, что было сказано Выше, следует, что в качестве искомой Точки правомернее всего принять модус «настоящего», а его воплощением — в рамках истории конкретного общества — может выступить только господствующий формационный уклад. Сопоставив с ним всё другие уклады и составляющие надстройки данного общества как целостности, нетрудно будет убедиться, что временная структура этого общества, рассматриваемая с по­зиции отношений следования времен («раньше» — «позже») столь же сложна и гетерогенна, как и с точки зрения соот­ношений ритма движения. Итак, в силу неравномерности развития отдельных внутрисистемных элементов —• на каж­дом хронологическом срезе — истории общества присуща асинхронность стадиальной принадлежности исторических явлений, процессов, отношений. Иначе говоря, видимая син­хрония скрывает факт действительной разновременности внутрисистемной истории *.

В итоге не будет преувеличением утверждать, что каждое историческое исследование есть по сути своей исследование проблемы, обычно остающейся несформулированной и тем самым неосознанной, — проблемы исторического времени, т. е. «внутреннего времени» изучаемой действительности. В этой связи очевидно, что выяснение стадиальной много­слойное™ структур, скрытой за щитом их формальной син­хронности, имеет важное познавательное значение.

Категория времени тесно связана с понятием изменения. Изменение, чтобы быть обнаруженным, требует сохранения идентичности изменяющегося." Пребывание. отождествляется С;настоящим. Настоящее есть не что иное, как диалектиче­ское единство моментов длительности (пребывания) И йзме-. нений. Настоящее — это динамический центр исторического времени, его движущее начало. С одной стороны, настоящее разъединяет полярные модусы времени—будущее и про­шедшее, с другой стороны, «примиряет» их и соединяет, " это — мост между ними. Прошедшее и будущее «встреча­ются» в настоящем, выступают его составляющими: Что же остается на долю настоящего? — Переработка, отбор и си­стематизация опыта прошлого с точки зрения изменившихся условий и предстоящих задач, т. е. процесс Для каждого настоящего сугубо творческий, поскольку ориентиром для него служит именно его будущее. Различие Дйбтанцйй, которые отделяют каждый из полярных модусов от настоя­щего (роль традиций в социальной динамике), объективно . определяет, какой из них. будет функционировать в качестве ориентира в указанном процессе! В средние века, например, в силу замедленности процесса развития, «прошлому* до «настоящего» было очень близко, «будущее» же отстояло от «настоящего» очень далеко. В результате история протекала при явном преобладании традиционной ментальности совре­менников. В наши дни, наоборот,- течение истерического вре-мейй, ускорились нас*олько; 'что «будущее» предстает чрез­вычайно близкий; «прошлое» же,-Ваоборот, весьма далеким. Отсюда — орйентироваШость текущего процесса на будущее, В средние века исторически значащими были лишь моменты, Вбоходивщие к прошлому, коренившиеся в традиции, чер­павшие в ней свой смысл и жизненную силу^ В наши дни ис­торически значащими являются моменты революционных перемен во имя будущего, моменты, «пришедшие» из гряду­щего и ориентированные на него. В средние века единствен­ной реальностью было настоящее, протекавшее под знаком прошедшего; в наши дни такой же реальностью* является настоящее, протекающее под знаком будущего *.

На данной стадии анализа времени истории необходимо сделать" несколько замечаний, касающихся периодизации истории.

Выше уже отмечалось, насколько тёсйо с проблемой исто­рического времени связана проблема периодизации истории. В самом деле, что такое периодизация в истории, если не попытка с помощью объективного^ ее содержания обозначить границы данной завершенной стадиальной длительности предмета исследования, т. е. попытка вычленить отрезок (точнее — область) времени «внутреннего», содержание ко­торого образует определенную историческую целостность, смысловое единство на фоне непрерывного следования. Общие очертания подобной длительности образуют период, эпоху, фазу (стадию) процесса. Очевидно, что смена подоб­ных значащих единиц в истории есть процесс объективный. Трудность их выявления проистекает из необходимости-найти системообразующий момент (событие, тенденцию процесса и т. п.), составляющий «полюс притяжения» для внешне разрозненных явлений. Каждая попытка подобного разгра­ничения смысловых, значащих целостностей в едином потоке истории должна, по- крайней мере, отвечать трем требо­ваниям:

1) она должна основываться на четком различении между различной мерой обобщающей «силы» подобных единиц, т. е. между основаниями членения. К примеру, не подстав­лять «период» в отдельно взятой стране на место «периода» в истории данного общества как целостности и т. п.;

2) она должна опираться на ясное представление, что явление, послужившее «историческим» основанием для такой периодизации, не исчерпывает всех тенденций в данной области, т. е., что речь идет лишь о наиболее характерной, ведущей, неодолимой тенденции периода, а не о единствен­ной тенденции;

3) она-должна учитывать, что в потоке исторического вре­мени объективно возможно вычленение различных, но параллельно протекающих циклов различной временной дли­тельности и что, следовательно, в рамках каждой вычленен­ной содержательной «единицы» процесса возможно суще­ствование подпериодов и, наоборот, что данная «единица» почти всегда включена в более обширную временную цело- . стность, т. е. фазу, обладающую гораздо большей длитель­ностью. Так или иначе, во всех таких случаях речь идет о ка­чественной стороне исторического времени, объективно со­здающего различия (разграничения) в едином и непрерыв­ном потоке. Границы длительности этого «качества» (когда

и где начинается переход к новому качеству) не всегда ясны. Границы размываются потоком времени, поэтому в познава­тельном отношении наибольшее значение имеют области, Лежащие поближе к «центру», К «ядру», явления, которое послужило основой для вычленения данной «смысловой единицы» истории.

5. ВРЕМЯ ИСТОРИКА

Как уже отмечалось, историческое время — это • единство двух аспектов движения общества во времени — квантитативного и квалитативного (т.. е. формального и со­держательного). Первый выражен в терминах следования, второй — в терминах длительности, в которой воплощен материальный элемент времени. Задача историка заключа­ется в воспроизведении времени. Однако время, подобно ' уму, познаваемо только опосредованно — через его прояв­ления, в частности через язык культуры в Широком смысле этого слова.

Известно, что специфическая особенность исторического познания заключается в том, что познающий субъект не остается в этом процессе «нейтральным агентом». Происходит же это потому, что он, как общественный индивид, неиз­бежно является носителем ментальности своего времени (в классовых обществах на первый план выдвигаются идео-< логические и ценностные установки определенных социаль­ных групп и классов). В результате историк, изучающий бо­лее или менее отдаленное прошлое, оказывается перед проб­лемой «языка культуры». Как индивид, включенный в систему культуры своего времени, он мыслит и выражает осмысленное в категориях принципиально иных в сравнении с «языком культуры» изучаемого исторического прошлого.

Трудность задачи историка связана с тем, что, принад­лежа к типу культуры одного времени, он должен попытаться проникнуть в стиль мышления и поведения людей другой культуры — таково предварительное условие самой возмож­ности общения человека настоящего времени с представи­телями прошедших времен. Иными словами, он должен выразить другое время в его реалиях, передавая его на языке понятий своего собственного времени.

Известно, сколь иллюзорными оказались позитивистские надежды на возможность элиминировать из исторического познания познающего субъекта — историка, носителя «вне-источникового знания». С другой стороны, и объект историче­ского изучения опосредствован главным образом письменными источниками, которые в свою очередь отмечены мировоззрен­ческими и ценностными установками их создателей. И все же критическое отношение к свидетельствам источников оказа-

лось в общем делом более легким в срйюнеНйи С опасностью искаженного их истолкования историком. Дело в том, что историческое время — не только объект исторического зна­ния, но и его инструмент. Историческое время — неразло­жимое единство его модусов: настоящего, прошлого и буду­щего. Настоящее —■ это перекресток, на котором историче­ское прошлое встречается с историческим будущим. Следует подчеркнуть, что эта встреча, хотя и в различной степени, важна для всех его «участников»: историческое прошлое живо только в той мере, в какой оно живет в настоящем; в свою очередь, только опираясь на историческое прошлое, настоящее строит будущее; наконец, вне настоящего нет бу­дущего. Таким образом, в историческом настоящем происхо­дит содержательный «диалог» исторических времен. Неуди­вительно, что историческое познание черпает в живом опыте настоящего «реактивы», необходимые для осмысления про­исшедшего в прошлом и для прогнозирования зримого бу­дущего.

Нетрудно заметить, что исторический процесс и истори­ческое познание имеют внешне различную временную на­правленность: процесс устремлен из настоящего в будущее, познание, как и календарное время, устремлено из настоя­щего в прошлое. В действительности, несмотря на эту разно-направленность движения живого процесса и движения ис­торической мысли, сравниваемые процессы в одинаковой мере открыты в направлении будущего. И это потому, что сам «перекресток», на котором встречаются исторические времена, т. е. настоящее, тоже подвижен: поскольку поток времени уносит кая^дое настоящее в прошлое, «перекресток» постоянно переносится в будущее, становящееся с той же неотвратимостью настоящим.

Для исторического познания прошедшее как бы сущест­вует в двояком" смысле: во-первых, постольку, поскольку оно сохраняет значение в настоящем, т. е. в состоянии его объяснить (прошлое содержательно незавершенное — прош­лое настоящего), и, во-вторых, поскольку эта реальность существовала сама по себе безотносительно, т. е. как некогда «настоящее», обладавшее собственным содержанием и зна­чением (это в равной мере относится и к прошлому завер­шенному, т. е. способному объяснить современность, только опосредствованно). Однако как реальность, содержание кото­рой задается объективно, прошлое «закрыто» только отно­сительно (каждое настоящее становится прошлым), истори­ческое прошлое для человечества никогда не потеряет смысла, ибо в той или иной форме оно пребывает в настоящем, через которое, всегда будет прохоДитъ СВязь прошлого с будущим. Однако вследствие того,, что историк по необходимости от­талкивается от «своего» настоящего в познании прошедшего, ОН незаметно для себя нарушает онтологический порядок исторического времени, ибо отталкивается от времени более позднего в познании времен более ранних. Иными словами, зная конечные результаты «событий», он восходит в своем исследовании к цепи неизвестных ему причин. В результате онтологический порядок времени в историографии оказы­вается конструированным порядком, а историческое время — познавательно — конструированным временем, Итак, между прошедшим и настоящим в истории существует двойная связь: онтологическая, идущая от настоящего, которое прошло, к текущему настоящему, и познавательная, идущая в обратном направлении. И в обоих случаях — исторически и историографически — прошлое существует благодаря те­кущему настоящему и через настоящее. Из-сказанного не­трудно заключить, что онтологически и познавательно в центре исторического времени находится модус настоящего. Сознает это историк или не сознает, в настоящем заключена его познавательная призма. Непрерывное превращение бу­дущего в настоящее и -тем самым расширение временного горизонта истории имеет своим результатом неизбежную мо­дификацию познавательной призмы историка. Каждое новое настоящее открывает новые проблемы, новые стороны в воп­росах, казавшихся в прежнем настоящем (ставшим теперь уже прошедшим) решенными. Очевидно, что даже при неиз­менности числа и объема источников исторической информа­ции историческое знание столь же неисчерпаемо, как исто­рическое время, ' - ; >'■

Кажущаяся неразрешимость противоречия между «пле­нением» историка его собственным настоящим, из "которого ему не дано вырваться, и преследуемой им целью: познать прошлое по возможности в доступных реалиях, как они ви­делись его современникам, породила, как известно, на почве идеалистически ориентированной историографии двойную опасность — релятивистскую и сциентистскую. В первом случае уничтожается расстояние между текущим и истекшим историческими временами, во втором ■*- между ними возво­дятся абсолютно непреодолимые барьеры. Первая из ука­занных опасностей превращает историографию в тривиаль­ное занятие, вторая — делает ее невозможной *.

В противовес этому настоящее (современность) для исто­рика, стоящего на почве диалектико-материалистического историзма, не только не служит помехой к достижению им объективной истины в процессе изучения исторического прош­лого, но при соблюдении требований научно-критического исследования оказывается решающим условием его подлинно научного познания. Ведь последнее возможно лишь при одном непременном условии: если историческое прошлое познано в его неповторимых жизненных формах!, притом как в объек­тивных, так и субъективных их проекциях (последнее озна­чает отражение первых в менталитете носителей этрго прош­лого), а суть познанного выражена в терминах йауки на­стоящего (современности историка). Достижение подобной познавательной цели возможно лишь в процессе длительного и продуманного историком (олицетворяющем настоящее) диалога с прошлым, диалога, который ему по необходимости приходится вести на языке культуры прошлого, однако по вопросам, интересующим науку настоящего, которая, есте­ственно, потребует перевода услышанного на свой собствен­ный язык. Очевидно, что, даже отвлекаясь от меры овладе­ния историком языком культуры интересующего его прош­лого, сама фрагментарность сохранившихся свидетельств о нем (оставляющая многие вопросы в ходе диалога без от­вета) неизбежно превращает «услышанное» в толкование, а историописание — в современную историку мысленную реконструкцию предмета изучения.

Сам по себе факт накопления историографией огромного фонда позитивного, остающегося неизменным и преемствен­ным от одного поколения ученых к другому, свидетельствует о первостепенной важности фактора «современность историка» в продвижении историографии по пути к научной (объектив­ной) истине. Таким образом, познавательно, призма «настоя­щего» — единственно возможный способ научной историо­графии. И не только в силу того, что историк не может исклю­чить себя как интерпретатора дошедшей к нам исторической информации, но и объективно, поскольку как воспреемник прошлого, настоящее относится к нему как «вершина» исто-* рического времени (опыта), как стадиально высшее к стади­ально низшему, как познавательный ключ к истории прош­лого. Итак, научный анализ исторических форм идет путем, противоположным по отношению к направлению действитель­ного развития, исходит из готовых результатов процесса развития, т. е. из настоящего этих форм. Предмет, как он нам дан теперь, в настоящем, — ключ к тайнам его прошлого. И это потому, что современность — не только полюс истории, но и звено в ее цепи. ..* Разумеется, в познавательную цель историка входит по­нимание каждой данной эпохи в полном соответствии с ее представлениями о собственной сущности, но это'— лишь начало пути исследователя. Свести Познавательную цель только к этому началу значило бы отказаться от анализа объективных оснований специфики данной эпохи, от научно-критической сути исторического познания и тем самым, ока­заться в плену у заблуждений эпохи, ее субъективности. С другой стороны, если миновать указанный отрезок пути, то тем самым будет закрыт путь к «диалогу» с изучаемой дей­ствительностью. Если бы историческая эпоха была способна адекватно раскрыть свои подлинные основания и сущность, историография вылилась бы в род археографии. Точно так же, если бы более поздняя эпоха попыталась без «помощи», без «диалога» с предшествующей эпохой уразуметь объективную суть, то такая историография свелась бы только к приписы­ванию более ранней эпохе того, как более поздняя эпоха понимает себя самое. Нечто подобное и случилось с историо­графией Просвещения.

Обратимся к измерению истории «будущим». Как уже неод­нократно подчеркивалось, онтологически будущее имеет реальное существование в одной из граней настоящего, в про­тивном случае будущее было бы закрыто для настоящего непроницаемой пеленой, история была бы необратимо ослеп­лена.. С этой точки зрения будущее является одним из изме­рений настоящего. Познавательно будущее — по определе­нию — является лишь объектом предвидения. Также как реальность будущего заключена в настоящем, в нем же нахо­дятся основания для предвидения будущего. Таким образом, как носитель нового опыта, предвосхищающего будущее, на­стоящее позволяет историографии взять на себя функцию исторического прогнозирования. Однако подобно тому как пониманию настоящего доступнее всего ближайшее прошлое и труднее всего дается его отрезок «с противоположного Конца» (отдаленное будущее), будущее прозревается в настоящем, только поскольку в последнем уже кое-что существует из бу­дущего до его наступления. Однако будущее «с противополож­ного конца»,является объектом уже не историографического прогнозирования, а только социологического.

с ■-. До сих пор речь дала, о будущем,как объекте исторического познания. Однако измерениеистории будущим выполняет в научной историографии еще, одну функцию, которую трудно Переоценить,Известно, чтоисторическое настоящее ц чистом виде существует лишь в абстракции, в действительности же оно выступает либо как «будущее' в настоящем», либо как «продалое в щсг6кще^>щ Поскольку речь идет о познании, все зависит от ориентации «зрецияисторика». Если историк живет в согласии со своим временем,: е^о зрение сфокусиро­вано на настоящем будущего, на формирующемся будущем в настоящем ⁴⁹. Итак» истинно современным является лишь тотистррик, который, в изучении прошлого не теряет из виду а) историческую перспективу своего времени и б) историче­скую перспективу изучаемой им действительности. Ориента­ция историка на объективно-историческую, т, е. ведущую, тенденцию двух_; модусов настоящего (своего собственного и изучаемого-им объекта), позволяет ему не терять из виду истори­ческую перспективу, оставаться актуальным в своих иссле­дованиях, углубляясь ив самое отдаленное прошлое. Нетрудно заметить, что подлинное научно-историческое по­знание только внешним образом, только по материалу при­надлежит прошлому, что оно всегда ориентировано на дви­жение истории в будущее.

_; Это и значит для,историка занимать активную позицию в процессе познания. Из сказанного следует, что специфиче­ский для историка сцособ служения настоящему путем углуб­ления в прошлое це,только не. умаляет ценности результатов этого служения, для настоящего, а, наоборот, удовлетворяет один нежизненно важных запросов современности — ее по­требность в самопознании,, т. е. в.ориентации в потоке исто­рии. Вне.связи с научно-познанным историческим прошлым современность невежественна, фуйкционально беспомощна в настоящем и слепа в будущем.

■Подведем некоторые итоги. Историческое время — это форма существования и движения мира истории, поэтому оно представляет для историка животрепещущий и непреходящий интерес. По отношению к календарному времени это соци­ально рпредмеченное время, «внутреннее», содержательное время истории. Календарное время позволяет упорядочить событф?,в порядке их. следования одно за другим (событие может произойти рапьще другого иЛи позднее его). Но это время нам ничего не* сообщает об историческом существе процессов „и ритмах .изменений, которые проявляются на по­верхности в виде «событий». Положение «события», фиксиро­ванного в календарном времени, необратимо и постоянно. Однако еще более существенную роль играет Другая форма фиксирования «события» — во времени историческом: каж­дое событие может быть настоящий, прошедшим или буду­щим. Очевидно, что различия второго рода намного важнее: дело не только в том, что «событие», планируемое на буду­щее, реализуясь с течением времени, становится настоящим, а затем отодвигается в прошлое, но ив том, что По своему содержанию «событие» (революционное), происшедшее в на­стоящем, может содержательно принадлежать будущему, Но оно может также принадлежать и Прошлому. В перспек­тиве исторического времени, исторический процесс -*- это ди­намическая совокупность различных хроноструктур. По сути _ч полихронно каждое отдельное историческое событие, которое отдельными своими сторонами может принадлежать .(вхо* дить) в различные хронологические ряды. Отсюда трудность пользования историческим временем в историографической практике, которая объясняется Необходимостью корректного описания структуры данного события (в соответствии с его внутренней полихронностью) при соблюдении порядка сле­дования по шкале календарного времени *.

Очевидно, что не следует смешивать структуру объек­тивно-исторического времени с «историческим временем» в плане познавательном, каким оно предстает в исторических Трудах. В последнем случае историческое время — всегда нечто «изъятое» из последовательной связи, отрывистое, время, в значительной степени «сконструированное». Й не только потому, что история' в действительности — это множество бесконечное, которое в историческом познании необходимо предстает как счётное, т. е. конечное, множество. Выше было отмечено, что 'за представлением об одной ин­тегральной «линейной» хронологии в действительности скры­вается"— в рамках одной И той же сферы историй — поли-хрония, множество различных исторических времен, вопло­щавшихся в различиях ритма исторического развития раз­личных составляющих общества как целого. Иначе говоря, речь идет о линейных множествах, которые сосуществуют бок о бок и взаимодействуют в рамках интегральной, фор-мационной хронологии данного целого (точно так же, как совокупность локальных историй составляет линейное мно­жество в рамках интегральной хронологий¹ всемирной исто­рии). У каждого из этих множеств свой ритм, свой тип ча­стоты событий, своя периодичность. Иначе говоря, Даты при­обретают различное значение в различных множествах.

«Расхождение времен» исторических между различными этноцолитическими общностями и внутри них, наблюдаю­щееся на протяжении всей истории цивилизации, есть резуль­тат различий в ритме исторической эволюции различных ре­гионов. Поскольку всемирно-историческое время воплощено в восходящей формации (а в ее рамках — «предельным регио­ном»), поскольку наряду с ней существует еще и формация нисхОдящая, постольку создается — в плане синхронии — довольно сложный спектр исторических времен, олицетворя­ющий меру расхождения между временем всемирно-историче­ским и временами локально-историческими, воплощенными в общественном строе целого ряда исторических общностей, принадлежащих к изжившим себя формациям. Иначе говоря, локально-историческое время (или «региональное, время») в этих общностях должно значительно отставать от всемирно-исторического времени. Это следствие не только того неоспо­римого факта, что с момента возникновения классового об­щества в мире всегда сосуществовали две или более обществен­ные формации, но и в известной мере неравномерности раз­вития регионов внутри одной и той же формации. Многолй-кость, создаваемая Синхронией параллельно текущих, но совершенно различных по стадиальной принадлежности регио­нально-исторических времен и олицетворяющая многообра­зие стадиальных уровней исторической эволюции народов, — результат полихронии всемирной истории. Наконец, поли-хронен и'Процесс исторического познания (настоящее познает прошлое), что делает необходимым и вместе с тем затрудняет «диалог» между носителями столь различного исторического опыта.

Предпосылки, открывающие возможность «диалога», слу­жат: онтологически — связь, идущая от прошлого к настоя­щему, и познавательно — основанная на первой связь, иду­щая в обратном направлении. Таким образом, в обоих слу­чаях — исторически и историографически — прошедшее и будущее существуют благодаря настоящему и через настоя­щие, т. е. фокус исторического времени приходится на модус настоящего. С точки зрения историографической в нем за­ключены-два значения: 1) в качестве воспреемника прошлого настоящее относится к нему как «вершина исторического времени» (опыта) и тем самым как познавательный ключ к', прошлому; 2) оно есть воплощение суммы накопленного опыта и/ тем самым — основание для исторического прогно­зирования. Если истории суждено войти в семью современных наук без всяких скидок, то ей неизбежно придется взять на себя в какой-то степени и эту функцию.

: