ИЗДАТЕЛЬСТВО «НААКАДЕМИЯ НАУК СССР ИНСТИТУТ ВСЕОБЩЕЙ ИСТОРИИ

М. А. БАРГ

КАТЕГОРИИ И МЕТОДЫ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ

УКА» -МОСКВА 1984

ОТ АВТОРА

■■■■.■ . ■-. •'"' ' \ "■ '-' ^ч ■

В марксистском обществознании теория исторического познания разрабатывается двумя дисциплинами — филосо­фией и историей. Соответственно в ней следует различать два ' уровня — философский и исторический. К сожалению, проб­лема разграничения этих уровней в зависимости от познавательных, целей и форм каждой из упомянутых дисциплин, равно как и система понятий, наиболее выпукло отражаю­щих суть этой специфики, остаются до сих пор слабо изученными *. Объяснить это обстоятельство не представляет боль­шого труда. Философский уровень теории обладает богатой традицией, отраженной во всесторонне развитом и продол­жающем нонрорывно обогащаться категориально-понятий­ном аппарате. Между тем базирующийся на нем историче­ский уровень той же теории оказался по существу в поле зре­ния специалистов лишь в последние годы. И как следствие — разработка категориальных форм, присущих предмету исто­рической науки и специфических для исторического познания, приобретает особую актуальность. Предлагаемая вниманию читателей книга — один из воз­можных подходов к решению ;этой задачи. Оказавшись перед необходимостью отбора из всей совокупности категорий лишь некоторых из них, автор отдавал предпочтение категориям, Наименее разработанным и остающимся предметом дискус­сии. Рассмотрение этой проблематики составляет содержание Первой части работы; Во второй ее части представлены теории ряда фундаментальных процессов в истории средних веков Я Первого периода новой истории. Эти, как принято их назы­вать, «частные теории», на наш взгляд, гораздо правомернее Именовать методами, поскольку в практике историографии ими обуславливаются прямо и непосредственно подходы к изучению соответствующих проблем, способы препарирова­ния свидетельств исторических источников. Таким образом, во второй части книги наглядно раскрывается прикладное значение, познавательные возможности, содержащиеся в ка­тегориях, анализируемых в первой ее части.

Передавая на суд читателя эту книгу, автор не может не выразить своей искренней признательности, сотрудникам сектора теоретических проблем Института всеобщей истории АН СССР — первым читателям и. критикам, высказавшим много ценных замечаний и пожеланий: докторам историчес­ких наук Н. А. Ерофееву, Е. П. Черняку, доктору философ­ских наук Г. Г. Водолазову, кандидату философских наук И. А. Желениной..

* Философскую постановку этой проблемы см.: Федосеев П. Н. Некоторые методологические вопросы общественных наук. — Вопросамм философии, 1979, № И.

3

Введение о предмете исторической науки

«Противоречия между общим законом и более разви­тыми конкретными отношениями . . . хотят разрешить не путем, нахождения посредствующих звеньев, а пу­тем прямого подведения конкретного под абстрактное и путем непосредственного приспособления конкрет­ного к абстрактному»

К. Маркс

Марксистский историзм явился величайшим завое­ванием человеческой мысли. Воплощенный в нем переворот в обществознании воссоздал все отрасли последнего — и ис­торическую науку в том числе — на столь же прочном фун­даменте объективного исследования, Которым до той поры обладало лишь одно опытное естествознание. «Хаос и произ­вол, царившие до сих пор во взглядах на историю. . . сме­нились поразительно цельной и стройной научной тео­рией. . .»^г. В результате познавательные цели, являвшиеся до тех пор привилегией наук о природе — открытие законов движения изучаемой действительности, — стали отныне до­ступны и наукам, изучающим мир исторический. При изуче­нии как прошлого, так и настоящего человеческого общества задача теперь заключалась в том, чтобы не «придумывать связи из головы, а . . . открывать их в самих фактах» ². Тот факт, что историческая наука получила, наконец, воз­можность проводить различие между объективным и субъ­ективным, содержанием и формой, сущностью и явлением, и означал подлинное ее рождение.

Очевидно, что там, где единственным материалом науки Становятся простые и очевидные, объективно констатируемые факты, в которых заключены и измеряемое, и масштаб для измерения, отправные пункты и конечные результаты всех ишютов истории, там «деяния человеческие»' лишаются мистических покровов и превращаются в объект науки. «На место субъективизмазма было поставлено (марксизмом. — М. Б.) номерение на социальный процесс, как на естественно-исто-рический процесс, — воззрение, без которого, конечно, и не могло

бы быть общественной науки^{» 3.}

Выработанное К, Марксом и Ф. Энгельсом понятие «об­щественно-экономическая формация» открыло возможность рассматривать общество как целостный и развивающийся организм, подметить «повторяющееся и правильность» (В. И, Ленин) в общественных порядках разных стран. Тем самым историография, изучающая свой предмет преимуще­ственно в границах отдельных стран и народов, впервые по­лучила подлинно научный критерий для периодизации исто­рии и, следовательно, объективное основание для сравни­тельно-исторических и всемирно-исторических построений. Только опираясь на категорию «общественно-экономиче­ская формация», историография могла перейти от простого описания объекта к его исследованию во всех его взаимо­связях и опосредствованиях, т. е. как органической целост­ности"⁴....

Итак вследствие того, что материализм в истории воору­жил историографию самой последовательной, критической, строго научной теорией исторического процесса, она смогла стать наукой объективной, так как, признавая существование идеальных побудительных мотивов человеческой деятель­ности, она, однако, на этом не останавливается, доискиваясь каждом случае, «каковы побудительные мотивы этих побу­дительных" сил»" ' (Ф."Энгельс), наукой опытной — в том смысле, что она в своих обобщениях опирается на базис объек­тивно устанавливаемых фактов, и точной, поскольку, она* ис­ходит в своем, анализе не столько из побуждений отдельных исторических деятелей, хотя бы и самых выдающихся, сколько из' тех побуждений, которые приводят в движение большие массы людей, целые народы, а в рамках народа целые общественные классы ⁶. Иными словами, материализм в истории превратил историографию В подлинную науку в том смысле, что' впервые дал ей"«возможность с естественно-исторической точностью исследовать общественные условия жизни масс»". Наконец, материализм в истории превратил историографию в науку, объясняющую, что именно описывае­мые ею события представляют по существу — цель, достиже­ние которой невозможно без проникновения за завесу собы­тий к их скрытой сущности. Это значит, что марксистский ис­торизм наделил историографию * в рамках предмета, ею изу­чаемого,' теоретической функцией.

За истекшие со времени открытия К. Марксом и Ф. Эн­гельсом материалистического понимания истории без малого полтора столетия историческая наука накопила огромный фактический материал, настоятельно требующий своего обобщения; разумеется, прежде всего средствами самой моториография. Осознание неотложной важности и вместе о том трудности этой 'задачи обусловило в последние годы пробуждение- в среде; ученых-историков глубокого интереса к вопросам обглеййетодойотиинауки, в особенности методо­логии историй.* ТёмсаШй лишний раз Подтвердилась давно ужо подмеченная в историй науки закономерность: периоды, Характеризующиеся главным образом накоплением факти­ческого Материала, неизбежно сменяются периодами, когда на первый план выдвигается задача его научного осмысления и обобщений. Значение таких преимущественно рефлёктирующвх моментов в развитии каждой науки — и историогра­фия, разумеется, не является в этом смысле исключением — поистине трудно переоценить. Именно тогда, когда наука становится способной взглянуть на себя, на свою практику со стороны, происходит проверка, оттачивание и обогащение ее познаватёльных средств, создаются Предпосылки Для пере­хода вечна качественно новую ступень освоения изучаемой ею действительности-*.

Естественно,^: что периодичность наступления таких мо­ментов, их продолжительность, их результаты в каждой науке обусловленной только ее спецификой, но прежде всего движением общественной практики. Поскольку это относится к исторической науке, то громадные сдвиги, происшедшие в историческом мире в послевоенный' период, дали ей сильный импульс для рефлексии и необходимый для этого материал. НоЛЬ8Я, однако", пройти и мимо другого обстоятельства. Известно, что современные науки развиваются не изолированно, а в системе наук. Это значат, что действительно крупные поз­навательные сдвиги в одном из звеньев системы не могут пройти бесследно для всех остальных ее звеньев. Развернувшаяся в последовательный период научно-техническая революция обус­ловили значительное обогащение категориально-понятий­ного аппарата современного научного мышления в целом.

* Термин «историография» здесь и впредь употребляется в букваль­ном смысле, т. е. в значении «историописание». Необходимость в современных условиях преодолеть «цеховую аамкнутость историографов и оглядеться внимательно по сторонам» — оценить положение вещей хотя, бы в гуманистике в целом — подчер­кивается настоятельно'также и многими западными историками. Так, один из" крупнейшйх^современных историков Франции Ф." Бродель сравнительно^ недавно писал: «Историки нового типа внимательно следят за~всеми науками о человеке. Именно это делает границы исто­рии такими расплывчатыми и интересы историка столь широкими» (Braudel F. Histoire et Sciences Sociales. — Annales. E. S. C, 1968, oct„ p. 727).

Однако особенность взаимодействия марксистской исто­рической науки с системой наук заключается в том, что в плане категориальном оно происходит не только и даже не столько непосредственно, сколько опосредованно, через марксистскую философию — ее мировоззренческое и методологи­ческое основание. Именно поэтому, когда во всей, системе наук наступила полоса активного самопознания, в рамках исторической науки особую актуальность приобрела проблема соотношения философского и исторического уровней позна­ния исторического процесса. От историографии справедливо требуют изучения процесса-развития общества «во всей его конкретности и многообразии»⁷. .Но что же имеется в виду под словом «конкретность»? «Факт» в его единичности и уни­кальности или «факт» в его всеобщности и повторяемости, «факт» на уровне его видимости (т. е. на уровне обыденного сознания) или на уровне скрытой за видимостью сущности? Наконец, является ли .целью исторической науки только «протокольное описание» или также анализ и синтез? Одним словом, должно ли историческое знание прошлого я настоя­щего стремиться к уровню, когда оно может и должно быть выражено в понятиях, графах и т. п. научном аппарате, или ему суждено навсегда .оставаться летописанием, повество­ванием, родом «литературы»..

Поскольку эти же вопросы так или иначе дискутируются и в среде приверженцев идеалистических направлений в сов­ременном историзме, ответы на них с первого Взгляда могут показаться противоположными, однако, анализ их по суще­ству легко убеждает в том, что в действительности они во всех случаях ведут к отрицанию истории как науки. Так, воспреемники методологии неокантианства продолжают от­стаивать традиции идиографизма, «индивизирующего метода», основанного на представлении об абсолютной единичности и неповторимости исторических явлений и событий. На прак­тике, их_: идеалом все еще остается цель историографии, как ее сформулировал более полутора столетий тому назад «отец» немецкого (идеалистического) историзма Леопольд фон Ранке: историк должен просто рассказать, «как, собственно, все происходило» (wie es eigentlich geschehen). (К. Маркс на при­мере метода историописания Ранке и его последователей столь же кратко, сколь и убедительно, вскрыл суть так называемой повествовательной истории, сочетающей нередко боль­шое мастерство портретных характеристик с крайне поверхностным содержанием. Неудивительно, что в прославленных апологетами — за «основательность и мастерство» — трудах Ранке он усмотрел лишь «собрание анекдотов», умение сводить все великие события «к мелочам и пустякам».)⁸

В других же случаях явно выражается неудовольствие гальванизацией традиций Дильтея, Виндельбанда и Рик-иорта, лишающих историографию способности дать обобщающее освещение какой-либо проблемы иди исторического периода ⁹. Типичным в этом смысле является суждение сов­ременного английского историка Р. Барраклоу: историки Л своем абсолютном большинстве мало заботятся о том, чтобы Соотнести свой труд с современными методами научного исследования. Их отношение к своему труду напоминает отношение средневековых ремесленников, полностью удовлетворенных своими изделиями. Более того, они отвергают не только необходимость такого соотнесения, но даже самую его возможность. Они испытывают нескрываемый ужас пе ред одной только угрозой — далеко еще не реальной втор жения научных методов в историческое исследование, так как, по их мнению, история — это дисциплина sui generis, основным инструментом которой является интуиция. Не удивительно, что историки продолжают работать по наитию, вслепую, в результате чего историография находится еще на донаучном уровне, т. е. на уровне, близком к состоянию естествознания в начале прошлого века ¹⁰.

Эти и им подобные, более чем справедливые упреки в адрес приверженцев методологии «философии жизни» и неокантиан­ства в западной историографии обычно завершаются ложной надеждой на то, что «спасение» последней заключается в союзе с «социальными науками»¹¹. Беспочвенность подобной на­дежды очевидна: заимствование историографией методик «извне» может быть сколько-нибудь плодотворным лишь при одном непременном условии — ее. научной «самоидентифи-кации», т. е. при ясном представлении о предмете изучения и познавательных целях, что в свою очередь предполагает наличие сколько-нибудь цельного теоретико-методологиче­ского основания— «твердой теории о методе в общественной науке»¹². В действительности же немарксистские школы историографии подобного основания ныне, как и сто лет на­зад, начисто лишены.

Эту специфику буржуазного исторического мышления в свое время четко охарактеризовал В. И. Ленин: «Буржуаз­ные идеологи. . . постоянно перескакивают от одной беспо­мощной крайности к другой», хватаются то за одну сторону, то за другую, возводят односторонность в теорию ¹³.

Объективно познавательная ситуация, существующая в марксистской историографии, в корне отлична от обрисованной, поскольку эта историография обладает цельным, научным мировидением, проверенной всем ходом истории диадектико-материалистической теорией и базирующейся на: ней методологией. Те решения, которые в идеалистически, ориен­тированном историзме выступают как альтернативные, как выбор (или «единичность»;—или-«всеобщность»,, или «кон­кретность» — или, «абстрактность», или «анализ»,или «син­тез»), оказываются в рамках марксистского .историзма сторо­нами единого диалектического процесса объективного хода вещей и его познания.

Все это несомненно так. Тем не менее одно обстоятельство требует объяснения: как это ни парадоксально, в нашей ли­тературе не выработано до сих пор общепринятого определе­ния предмета исторической науки и целей осуществляемого ею познания. В одних случаях от подобного определения мол­чаливо уклоняются, в других случаях ответ дается в терминах, равносильных отказу от него. Откроем 3-е издание боль­шой Советской Энциклопедии (статья «История»): «История — наука, изучающая прошлое человеческого общества во всей его конкретности и многообразии». Это определение харак-тершг первая егочае.твтакова. Что,отделить предмет истории от предмета марксистской -'философии поистине трудно: прошлое человеческого общества изучают обе названные дис­циплины. «Выправить» положение должна вторая часть определения, указывающая на отличие, исторического под­хода к предмету от социологического. Но очевидно, что здесь речь уже идет не о самом предмете (он не бывает сам по себе ни «абстрактным», ни. «конкретным»), а о способе его рас­смотрения, что, естественно;, относится уже не к объекту, а к субъекту.

Намного охотнее, чем историки определяют предмет исторической. науки философы. Однако и они далеки от едино­душия. Так, в труде «Марксистско-ленинская философия»¹⁴ мы читаем, что «историческая наука изучает историю об­щественных Явлений во всей их конкретности, следуя по стопам событий. . ., а марксистская социология. .'. объяс­няет, что они собой представляют по существу (их .общую, и особенную природу), каковы закономерности их развития». Отвлечемся пока от вопроса, в какой мере это определе­ние отражает действительное положение веще! в марксист­ской историографии. Ясно, однако, что оно отказывает истории даже в понимании сути изучаемых ею событий, ограничивает ее видение одной лишь поверхностью явлений и наделяет ее одной лишь функцией «собирательницы» сырого материала. Очевидно, что именовать подобную функцию «наукой» можно лишь в несобственном смысле слова. К тому же в этом опре­делении упор также делается не на предмете изучения как таковом, а на способе такого изучения. Во всяком случае, определения «конкретный» и «многообразный», если и отно­сить их к специфике предмета историографии, оказываются лишь формой его чисто внешнего описания, а вовсе не анали­тическими суждениями о нем: Характерно, что в учебнике под тем же названием, изданном в 1981 г. (с. 184), при сохра­нении логики прежнего определения интересующий нас пред­мет охарактеризован уже в форме более осторожной: «В за­дачу исторической науки входит изучение истории стран и народов в их хронологической последовательности».

Таким образом, и здесь предмет историографии ограничен событийным рядом. Но как же быть с результативной сторо­ной деятельности людей, т. е. с объективно-историческим про­цессом? Как быть, к примеру, с проблемой кризиса античного рабства иди с проблемой генезиса капитализма, при решении которых событийный, хронологический ряд оттесняется на задний план субстратом сущности? В задачу какой науки входит их изучение? Далее, означает ли соблюдение хроно­логической Последовательности только способ внешнего упорядочения материала (что вполне справедливо) или также способ' его объяснения (что привело бы к давно уже отвер­гнутому post hoc ergo propter hoc). Избежать этой опасности можно лишь при одном условий: если экономические катего­рии, которыми историку по необходимости придется в по­добных случаях пользоваться, будут находиться между со­бой в логической, а не исторической последовательности (т. е. сообразно истории их становления). Наконец, в приве­денной формулировке наряду с определением — как мы убе­дились, очень расплывчатым — предмета историографии при­сутствует и указание на способ его изучения, что, как уже было отмечено, к самому предмету отношения не имеет.

Естественно, что при таком истолковании предмета исто­рической науки не только остается в тени, но 'по сути отри­цается какая либо связь между историческим познанием и уровнем сущности познаваемой действительности, или, что тоже, уровнем объективно-исторических закономерностей*.

Хотя и в книге В. Ж. Келле и М. Я. Ковальзона (Теория и исто-рия. М., 1981) также отсутствует определение предмета исторической пауки (впрочем, авторы ведь рассматривают проблемы теории истори­ческого процесса, а не теории его познания), в ней присутствует эле­мент нового поиска такого определения. Во-первых, авторы не сомне­ваются в том, что «задача любой науки — познание объективных за­конов исследуемого предмета», и историография из этого ряда не исклю чается. Во-вторых, можно только одобрить выделение авторами исто­рического знания в особую сферу знания наряду со сферами конкрет­ных общественных наук, изучающих отдельные области или явления общественной жизни (см. с. 4, 8).

* Обратим внимание, что в этом контексте слова «строго научный анализ» прямо и непосредственно относятся к исторической науке, ибо речь в нем идет о выявлении того, «что отличает одну капиталистическую страну от другой», а, как известно, это достижимо лишь сред­ствами исторической науки {Ленин В. И. Полн, собр. соч„ Т. i, с. 137),

А значит, остается без ответа самый фундаментальный воп­рос: включается ли в" познавательную функцию ^исторической науки изучение истории как закономерного/процесса и, следовательно, открытие и изучение его закономерностей? В этой связи весьма характерна следующая формулировка: «исторический материализм, исследуя, историческую действи­тельность, раскрывает законы развития общества."⁴ Истори­ческая наука переносит центр тяжести на исследования кон­кретного проявления (этих законов,- М. В.). Ее задачей является изображение (?1) исторической действительности»¹⁵. В этом пассаже любопытно многое, однако важно было бы узнать: должна ли историческая наука при этом интересо­ваться вопросом: чем обусловлена «специфика проявлений» действия? общих законов в различных Странах и различные периоды их истории, в каком диапазоне они колеблются от страны к стране, не свидетельствуют ли эти колебания сами по себе о наличии определенных пространственно-времен­ных закономерностей, управляющих подобными колебаниями в социологически тождественных процессах? Иначе говоря, не является ли само своеобразие течения указанных процес­сов в различных ареалах.( закономерно обусловленным и тем самым требующим от призванного «изобразить» его историка открытия и формулирования сути этой обусловленности, или оно должно выступать просто как «факт», не требующий объяс­нения. Нетрудно в итоге заметить, что все эти недоумения проистекают по сути из-за отсутствия ясности в самом ис­ходном вопросе: на каком уровне постижения исторической действительности становится возможным ее научное «изобра­жение»?

Хорошо известно, что К. Маркс самым решительным об­разом противопоставлял изучение вещей на уровне види­мости (или, что то же, здравого смысла) и их научное пости­жжение. Так, в одном из писем Л. Кугельману мы читаем: «Фактически. он (вульгарный экономист. —Щ. Б.) кичится тем, что твердо придерживается видимости и принимает ее за нечто последнее. К чему же тогда вообще наука?»¹⁶. В. И. Ленин не менее отчетливо противопоставлял «описание» общественных явлений и их «строго научный анализ» *.

Таким образом, мы сталкиваемся с явным недоразумением: н одной стороны, всеми признается в качестве несомненного факт, что открытие материалистического понимания истории но в целом не только социологию, но и историографию на уровень науки, а с другой стороны, исторической науке отказы­вают в функции осуществлять строго научный анализ реги­стрируемых ею явлений, т. е. изучать их на уровне сущности, закона.

Но если с позиции марксистского историзма нет ни малей­шего сомнения в том, что историческая наука призвана изу­чать свой предмет на уровне сущности, то в чем заключается трудность в определении самого предмета исторической науки?

По нашему мнению, она заключается прежде всего в двух, к сожалению, все еще до конца не преодоленных предубежде­ниях: во-первых, над нами довлеет инерция многовековой традиции истории как жанра литературного (belles lettres). Ра­зумеется, в интересующем нас плане важно не то, что мно­гие историки были в прошлом и являются в настоящем лите­ратурно одаренными людьми, владеющими искусством живо­писания (обстоятельство немаловажное с точки зрения задач популяризации научно-исторических знаний); в Контексте же теоретико-познавательном важно то, какую историю при этом воссоздавали в прошлом и воссоздают в настоящем. Иными словами, в определении предмета исторической науки, которое столь укоренилось в исторических и философских трудах, концептуализируется, скорее всего, то, чем историки веками преимущественно занимались, но только не то, чем они должны заниматься в рамках современной системы наук вообще и на почве марксистского историзма в особенности.

Для того, чтобы не осталось сомнений относительно того, какова в действительности, по мысли основоположников материалистического .историзма, познавательная функция историографии, приведем следующее суждение В. И. Ленина об историографических работах К. Маркса — таких, как «Классовая борьба во Франции» и «Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта». «В ряде исторических сочинений, — пи­сал В. И. Ленин, — Маркс дал блестящие и глубокие об­разцы материалистической историографии. . .». Он анализирует «сложную сеть общественных отношений и переходных ступеней от одного класса к другому, от прошлого к буду­щему. . . для учета всей равнодействующей исторического развития»¹⁷.

Итак, от историка, стоящего на ночве материадазма, тре­буется не только «следовать по стопам событий», да-и анали­зировать «сложную сеть общественных отношение», не только «изучать события в их хронологическом порядке», но и выяв­лять, открывать «всю равнодействующую истафйчеСкого раз вития». Но что же иное может означать дадшое требование, как не открытие закономерностей этого раШития^; Заметим, * что на сей раз это требование направлено Не в адрес-соцйо-, ' лога, а в адрес историка. О каких закономерностях здесь идет речь, в чем заключается их специфика, на каком срезе - действительности их только и.мо>йй6 Обнаружить, — мы по-нытаемся ответить ниже.

, Второе предубеждение, мешающее нам обнаружить пред­мет исторической науки, заключается в том, что многие фило­софы, равно как и историки,iBce еиф полагают, что достаточно историку усвоить Веборщйе законы общественЩгб развития, т. е./законьг^ открываемые и изучаемые марксистской фило софией, и он тем самым уже будет способен изображать дей ствительность «во всей ее конкретности». Иными словами, речь идет о том, что для такого познания можпо прямо ж не посредственно использовать социологический инструмента­рий. Отвлечемся пока от того факта,' что при такой постановке вопроса отрицается существование в обществе каких-либо иных, - исторических закономерностей, помимо всеобщих и общих законов социологического уровня его познания. По путаемся ' выяснить другое: в чем заключался смысл всем хорошо известных и неоднократно повторявшихся осново положниками' марксизма-ленинизма предупреждений про тив того, чтобы рассматривать общие положения теории в ка честве «готового к применению трафарета», ибо в таком слу чае без ответа остался бы вопрос: какпм образом можно иметь «правильное попимание истории in abstracto» и в то же Время «искажать ее in concreto» (Ф. Энгельс)? Об этой опасности Кг-Маркс и Ф: Энгельс предупреждали еще в «Немецкой идеологии». «В отличие от философии, — читаем мы, — эти абстракции (в историографии. — М. Б.) отнюдь не дают рецепта или схемы. . . Наоборот, трудности только тогда и начинаются, когда приступают к рассмотрению и упорядоче нию материала»¹⁸. Обращает на себя внимание тот факт, что до сих пор никем еще не была предпринята попытка нроана-

* В том, что термин «равнодействующая» в данном контексте означает не что иное как закономерность, нас убеждает его употребле­ние Ф. Энгельсом в таком же точно смысле. См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 37, с. 395: «. . .из этого перекрещивания выходит одна равнодействующая. . .». Проанализировать., какие трудности имеются здесь в виду, в чем они заключаются и каковы пути их научного преодоления?

это же предупреждение К. Маркс повторил в • письме и родакцшо «Отечественных записок» (ноябрь .1877): «.,- . .ни­когда нельзя достичь этйго понимания; (т. е. особенностей моторичоской эволюции "отдельных народов, — М. Б.), ноль-вуяоь универсальной отмочкой:в.виде какой-нибудь общей историко-философской 'т^шнтшцетщ добродетель кото­рой состоит,в ее надыс^ричности»ⁱ⁹." Й это легко понять: поскольку история как наука имеет^l свой собственный предмет изучения, отличный от предмета социолого-философского изучения истории, как и только ей присущие познавательные цели, постольку историк может плодотворно претворять в своей исследовательской практике общие положения философ­ского уровня теории лишь при условии их категориальной кон­кретизации, т. е. переводя их на язык понятий, соответствую­щих историческому уровню познания действительности. Вот почему общими положениями теории историк не .может поль­зоваться — "сей час же "(.Ф. Энгельс), как только они усвоены. Вывод, кдаоруйЗнапрдщивается, очевиден: для того, чтобы необходимая теоретйчёск'ая и логическая конкретизация общих положений материалистического понимания истории стала реальностью, историческая наука должна обладать собственным уровнем, теории, т. е. уровнем категориального знания, соответствующим ее познавательной функции. Пред­полагать, что соотношение между историческим материализмом и исторической наукой заключается в том, что сфере чистой теории противостоит чисто эмпирическое' летописание, зна­чит объективно не только отрицать историю как науку, но ж принижать теоретико-нознавательную функцию философ­ской теории. О том, что материализм в истории прямо предпо­лагает наличие в историографии, в Сфере создаваемого ею исторического знания, соответствующего специфике пред­мета субстрата категориального знания, ярче всего свиде­тельствует ключевая- категория марксистского историзма — «общественно-экономическая формация».

Среди советских ученых наметились два плодотворных направления изучения теории формаций: 1) системное, или теоретико-социологичесное, раскрывающее общие законы функционирования и развития общества как такового, и 2) ис­торическое, сосредоточивающееся преимущественно на проб­леме периодизации всемирно-исторического процесса. К со­жалению, в ходе теоретико-социологического исследования иногда„забывают, что сама система имеет собственную исто­рическую .грань. Поскольку в подобных случаях «история затемняет логику», постольку абстрактно-логический анализ категории «формация» побуждает «освободиться"| от эмпи рики. Такой подход имеет тенденцию к превращению в чисто операциональный анализ, при котором рассматриваемая как теория оказывается тисто логической.; С другой стороны, историки, в первую очередь обращающиеся к понятию «об* щественно-экономическая формация», проявляют мало инте­реса к «системной» стороне проблемы. они слишком поглощены выяснением вопроса о мере, объясняющей способности (приложимости) теоретико-социологического определения понятия «формация» к тем или иным конкретно-историческим формам процесса. При этом, однако, они забывают предвари тельно выяснить содержание самого понятия «приложимость», или, иными словами, выяснить, в чем заключается различие между теоретико-социологическим и конкретно-историческим уровнями познания исторической действительности, между мысленно-конкретным и эмпирически-конкретным, в конечном счете между научной абстракцией и реальностью, от, которой она отвлечена.

Так или иначе возможности использования историзма, заключенного в категории «формация» для историков, как и для философов, не вполне реализуются. Между тем исходные критерии определения формапионной принадлежности каждого данного исторически изучаемого общества не лежат на поверхности. Без предварительного теоретического анализа исторического содержания категории «формация» всякое внешнее «примеривание» теоретических абстракций к конкретно-историческим условиям данного региона и данной эпохи неизбежно превращается в накладывание «некоего трафарета» на живую действительность. Для философа в ка тегории «формация» выражен внутренний принцип - «чистый» закон движения общества на данной стадии его разви тия. Поскольку же «чистый» закон в истории, как правило, не модифицируется, то для историка в этой категории резюмируется диалектический процесс взаимодействия в рамках каждой данной этнополитической общности сосуществующих общественно-экономических укладов на базе уклада, воплощающего ведущее системное социальное противоречие в движений данной общности.

Оно воплощает высшее содержательное единство, скрытое за внешним многообразием общественных форм. Это и есть та всеобщность в каждом конкретном обществе на каждом его временнбм срезе, которую следует открывать в сложной сети противоречивых связей. Нередко еще встречающиеся попытки выразить формационную принадлежность путем отождествлений ведухцего, формационногд уклада с Количест­венно преобладающим укладом есть не что иное как подмена качественного определения системной связи количественным его определением.

Вё^ьМа поучителен анализ категории «общественно-эко­номическая формация», данный В. И. Лениным. Первая и несомненно наиболее примечательная особенность этого ана­лиза заключается в применении принципа историзма при рас­смотрении не только содержательной стороны этой категории, но и ее генезиса. Марксизму, отмечал В. И. Ленин, чужд догматический способ изложения, не опирающийся на изо­бражение койкретного процесса. «Не будем верить тому, — писал он, — что ортодоксия.. позволяет заслонять исто­рические вопросы абстрактными схемами»²⁰. В. И. Ленин неоднократно подчеркивал определяющую роль фундамента исторического знания в формировании и обосновании кате­гории «формация». Так, в ответ на попытки субъективных социологов изобразить теорию К. Маркса системой Спеку­лятивной, умозрительной конструкцией, привнесенной в ис­торию извне, В.-Й: Ленин подчеркивал ее подлинно научное, историческое Происхождение. Хотя мысль о том, что произ­водственные отношения людей являются основными, обуслов­ливающими все остальные общественные связи, была выска­зана К. Марксом еще в 40-е годы XIX в., тем не менее вплоть до создания «Капитала» она оставалась только выработан­ной на основе материалистической переработки всего истори­ческого и историософского знания человечества гениальной гипотезой. На основании гигантской массы данных (которые Маркс изучал не менее 25 лет) он открыл закон функциони­рования капиталистической формации и ее развития. «Теперь— со времени появления «Капитала» — материалистическое понимание истории уже не гипотеза, а научно доказанное положениение»²¹

Итак, решающая" роль в фундировании учения об обще­ственно-экономической формации принадлежала не материа­листической переработке гегелевской концепции всемирно-исторического процесса, а политико-экономическому исследованию Марксом конкретной общественной формации в ее реально-историческом функционировании и разверты­вании. Вместо бессодержательных рассуждений «об обществе вообще и прогрессе вообще» К. Маркс «дал научный анализ одного общества и одного прогресса — капиталистического» -*, Однако нет ли противоречия между настойчивым подчеркиванием с одной стороны, исторической определенности эпохи,; обобщенной в категории «общественно-экономическая формация», и с другой стороны, яостгояцвытушфвцщ щ ^вййобщёе, научно-познавательное значение этрй^катйрррии ^и изучении, всех исторических ЭПОХ? |/ «"УД-,-,;;

"--' Противоречие здесь только видимое' — ве$h зависит.VVPT ' содержания, вкладываемого в определение «всеобщее». Ч^ожно ' рассматривать формацию как исторически вголне определен­ную структуру, как. выражение ЬпеЦифй^ёсКЙо^ тояькр, ей ::/:). присущего закона функционирования я^Ш^ш^щ^&~р^ком Г случае слово, «всеобщее» можетозйаййть .дашь Щ,-*щ4'kia материале-Англии, страны классич|ск6г# развития к.ацйа-лйзма, К. Маркс открыл закон двйж1ййй капиталистической формации-в целом. Он действ^т" во всех без исключения буржуазных обществах, несмотр'я на исторические, особёй-ндс,тй каждого из.них. В этой св^аи В. И. Ленин писал: «Теория претендует только на объяснение одной капйта-

■ диетической общественной организации и никакой другой» ²³. ТеД "самым указание "на исторические Границы материала, на котором была столь блестяще подтверждена категория «формация», подчеркивало принципиальную разницу между Марксовой концепцией формации и любыми попытками субъ-ек*нвйдго^ «койструирования» действительности на манер «идеальных тиной» М. Вебера, отличающихся, помимо всего прочего, вневременным, надысторическим характеров*.

• Напротив, категория «обществбнно-эйбномй^ская- форма-

- цйя» строжайщам образом фундирована исторически, в рё-

зультатб чего она применительно к различным социально-'

■ историческиморганизмам оказывается отвлеченной от вполне конкретных общественных йтйОШений, при этом в ней схва­чена невидимая сторона этих,/последнизс) т., е. не внешнее подобие форм, а их скрытая, имман©й*най оут^ В этом смыёле научная абстракция реальней, истиннее внешних процйлений этой сути, сплошь й рядом её затШй^ющйХ; Познавательная ценность ее в том и состоит, что, отражаясь в ;ней, разнородные по видимости формы действительности предстают как, содержательно _г тождественные, однородные п'б 'йр^оущему Им принципу движения. Именно поэтому толвкЬ'с ирмрщъю предметных абстракций и возможно научное "освоение конкретной предметности мира историй.

Будучи абстрактным выражением "исторйчаского опыта человечества, категории марксистской социологии сохра­няют свое методологическое значение только в тесной связи '. _______ • i -

•* Известно, что в поиске составляющих «идеального типа» иссле­дователь-абсолютно не связан рамками какой-либо определенной исто-риЧес|«рй эпохи.

ft историей **, Как и категории каждой науки, они отлича­ются по объему И уровню абстракции. Однако, что не менее важно, но что реже отмечается, при любом уровне всеобщ­ности эти категории всегда сохраняют, в них всегда при­сутствует, наряду с философским и историческиц аспект. Эта особенность с особой силой была подчеркнута К. Марк­сом: «. . .абстрактные категории, несмотря на то, что они — именно благодаря своей абстрактности-— имеют, силу для всех эпох, в самой определенности этой абстракции предста­вляют собой в такой же мере продукт исторических условий и обладают полной значимостью только Для этих условий и внутри их» ²⁵. Забвение этой истины приводит к забвению исторического происхождения (исторического аспекта) социо­логических категорий. Плохое усвоение ее историками имеет своим следствием убеждение, что само по себе усвоение об­щих положений материалистического понимания истории открывает прямо и непосредственно путь к пониманию всех сложностей исторического процесса.

Бели же Под словом «всеобщее» иметь в виду диалектико-матерйалйстичеекий подход к общественным явлениям, то Марксово учение об общественно-экономических формациях должно рассматриваться, как подчеркивал В. И. Ленин, как научная теория социально-исторического процесса в це­лом, т; е. как подлинно научное основание для членения все­мирной истории. «Если применение материализма, г— писал он, — к анализу и объяснению одной общественной форма­ции дало такие блестящие результаты, то совершенно есте­ственно . . . что необходимость такого метода распростра­няется и на остальные общественные формации, хотя бы и не подвергшиеся специальному фактическому изучению и детальному анализу» ^г\ Иными словами, жизненность, науч­ная эффективность метода в обществознании, как и в науках о природе, должна быть засвидетельствована в ходе фактиче­ского изучения действительности его результатами. Этим был дан поучительный ответ тем критикам категории «обще­ственная формация», которые по неведению или умышленно -по сей день продолжают усматривать в историческом методе К. Маркса всего лишь «предписание догмы»²⁷. Научное значение, неоднократно подчеркивал о. И. Ленин, имеет лишь то, что пригодно для объяснения фактов.

В связи с тем, что вопрос о соотношении теории и эмпи­рики, общих понятий и «источникового знания» остается и в наши "дни одним из дискутируемых вопросов в рамках марксистского историзма ²⁸, остановимся на нем подробнее История исторической науки убедительно свидетельствует о том, сколь велика была во все времена и остается в историо­графии роль мировоззренческих установок в формировании представлений о предмете, целях его изучения и в значи­тельной степени исследовательских подходов в этой сфере знания, одним словом, сколь велика мера его отягощенности , «внеисточниковым знанием».

Исторические истины почти всегда осложнены философ­скими, политическими, психологическими наслоениями. В этой области исследователь не может оставаться нейтраль­ным. Но этого мало, совершенно исключительная роль мировоззренческих посылок диктуется еще и спецификой предмета. Как указывал К. Маркс, поскольку в социально-исторических исследованиях нельзя пользоваться ни/микро­скопом, ни химическими реактивами; то и другое должна заменить сила абстракции ²⁹, Сила абстракции в историче­ской науке зависит-прежде всего от ее вооруженности подлинно научной теорией исторического процесса и выте­кающей из нее методологией *. Материализм в истории (разумеется, не вульгаризированный на манер пресловутого «экономического фактора») и развитая на его почве система социологических, категории представляются тем арсеналом Исходных аналитических средств, без которых в целом или частично, открыто или стыдливо уже практически не обхо­дится ни один думающий историк наших дней ³⁰. В этом — убедительное свидетельство правоты ленинских слов о том, ч*о без такого фундамента история как науке (равно как ' и научная. социология) невозможна* "

Однако история как наука невозможна и в другом слу­чае — при забвении различий между понятием о вещи и действительностью той же вещи, т. е. в случае отождествле­ния научной абстракции и действительности, от которой она отвлечена'. Против подобного (нередко и ныне встречаю­щегося) заблуждения основоположники марксизма-лени­низма выступали столь же решительно, как и против какого-либо принижения познавательной роли научных (предмет­ных) абстракций в социально-историческом познании. «С одной стороны, — писал Ф. Энгельс К. Шмидту 1 ноября 1891 г., — Конкретное развитие, как оно происходит в дей-

* Вероятно, не найдется уже ни одной области научного иссле­дования за пределами обществознания, где можно было бы услышать в наши дни утвержденин, подобные следующему: все теории в равной мере хороши, лишь бы ни одна из них не претендовала на истинность за счет другой. В историографии это еще возможно. ствительности, и, с другой стороны, абстрактная конструк­ция» ³¹. Для того, чтобы получить всеобщее значение социо­логического уровня, теория должна быть свободна от эле­мента случайного, преходящего, ибо только в этом случае в ней может быть выражена имманентная сущность дан­ного объекта, выявлен закон его движения как таковой. В результате — понятие не есть прямо и непосредственно действительность, а действительность не есть прямо и не­посредственно понятие этой действительности ³²,

Казалось бы, все ясно. Однако почему же в историографи­ческой практике наших дней эта истина все еще нередко забывается? Иначе, к примеру, формационная принадлеж­ность древнеримского общества не проверялась бы следую­щим образом: Ни в один из периодов римской истории рабы не составляли большинство среди производителей матери­альных благ. Свободные непосредственные производители (собственники или наемные работники) намного превосхо­дили рабов по численности. Отсюда вывод: античный Рим не знал рабовладельческой формации ³³.

Деред нами весьма распространенный и поэтому харак­терный факт: многообразие действительности приводит в растерянность историка, вооруженного на/чной абстрак­цией, призванной ее разъяснить. В чем причина этого и множества подобных фактов? Предварительный ответ может быть только таков: по-видимому, в самой абстракции фило­софского уровня историку зримо не дан (хотя имплицитно присутствует) способ выявления среди мозаики явлений именно того, которое единственно могло бы выявить вну­треннюю связь между ними, «выстроить» их в содержательно преемственный (исторический) ряд от высшего к низшему, от полюса формационного (системного) к неформационному И т...п. и тем самым привести к качественному (а не количе­ственному) определению целого. В приведенном примере определения доискивались при помощи простейшего силло­гизма: большая посылка отождествляет категорию формации с исторически абсолютно преобладающим в обществе хозяй-~ ственным укладом; малая посылка фиксирует «показания источников», а вывод сам собой напрашивается. При этом нет сомнений, что историк, пользующийся подобной методой конкретизации социологической категории, хорошо знает, что «чистых формаций» никогда в истории не бывало, что формации всегда представляли большую или меньшую сово­купность самых различных хозяйственных укладов, среди которых лишь один (и отнюдь не во всех случаях преобла ДАЮЩИЙ) являлся носителем формационного (системного) - отношения. , " ■"''"-■. .-■ >. <-

:" Однако напрасно мы в таких процедурах стали бы усма­тривать субъективную слабость историка. Здесь существует _;; объективная трудность. В Чем она заключается? Абстракция, отмечал В. И. Ленин, «проста и одноцветйа¹». Кто остается в плену у абстракций, тот лишает себя возможности пойять чрезвычайно сложную и многоцветную;'действительность. История вообще — всегда богаче, содержательнее, разно­образнее, живее, «хитрее» любой, даже самой изощренной абстракции. Следовательно, пытаться в ней (т. е. в абстрак­ции) прямо и непосредственно «вычитать» это разнообразие, найти указание на диапазон его «разброса» или, наоборот, • пытаться его механически уложить да общее понятие — заня­тие совершенно бесполезное.- Именно поэтому.В. И.: Ленин столь беспощадно высмеял такую методу строить общее определение, при которой в него- стремятся внести все богатство единичного, все частные признаки предмета, т. е. строить определение как простое перечисление и рядо-' положение эмпирически наблюдаемых частностей. В. И. Ле­нин назвал подобную методу попыткой загородить деревь­ями лес— элементарным нейонйманйеМ,'что такое .наука ³⁴. • Наоборот, чем общее понятие богаче определениями, т. е. со-, Держательно, чем око предметнее, тем меньше в нем присут*-ствуют «зримые признаки» не только единичного, но и осо­бенного, тем глубине в нем постигнута сущность всеоб­щего.

Сущность всеобщего —это вычлененная силой абстрак­ции сфера чистого закона данного объема. Однако, с точки зрения исторического уровня освоения последнего, это — абстракция, никогда в жизни полностью не реализуемая. «Разве феодализм, — спрашивал Ф. Энгельс, — когда-либо соответствовал своему понятию?»³⁵ В. И. Ленин в свою очередь подчеркивал: чистого капитализма, переходящего в чистый:социализм,¹ нигде в'мире нет и быть не может, а есть что-то среднее ^зв.

Из этого следует, что научно-историческое исследование', направленное на познание «того, что есть»' (В. И. Ленин), осуществляется на уровне абстракции, отражающей суб­страт сущности особенного. Это тот уровень действитель­ности всеобщих законов - развития общества, на котором они необходимо трансформируются в закономерности соб­ственно исторические. Различие между этими уровнями В. И. Ленин иллюстрирует на примере политэкономии

Капи'гализьщ^^Теория^капитала предполагает, ч!'о рабочий получает 'йЬлнуЬ:*сто;имостсь своец .рабочей силы. Это идеал капитализма',' ;й!)/^ТВюдь не его действительность. Теория рента ■ предполагает,*. чТо ; все Земледельческое ₄ население ца$щв; раскололось ' на землевладельцев,^ капиталистов в &а&мШ&' рабочих. Это-— идеал кдциталйЗма, но отнюдь не его действйтёльйость»;³1. ... •".'..■ ..-.-.., •_ \

Однако" все дело в'уом, Что даже действительность «иде.ала» никогда не вырзгупает йак^ универсально-ирторическОе тож-дествЪ, .поскольку для этойо. потребовалось бы «равенство щ&ШХ, 'условий». Поскольку же равенство прочих^условий далеко не всегда имеет место в действительности, постольку на первый плай исторического исследования выдвигается задача выяснения и объяснения генезиса и взаимосвязей каждого данного стечения обстоятельств, которыми, об­условливается форма и мера реализации всеобщего в инди­видуальном, т. е. искомый уровень сущности особенного. В. И. Ленин, как. известно, -различал абстракции по уровню схваченной в Них сущности. Уровень сущности, доступный историческому позйанию'соДйаЯьной⁰ Действительности, как уя{б-отйб^ало*сь, тяготеет, воплощен логически в особенном. Для исторической науки, опирающейся на марксистскую философию как на свой мировоззренческий и методологиче­ский фундамент, это означает уровень внутриформационной типологии; Ключевое понятие этого уровня — внутри-формационШй. регион ³⁸. Понятием, производным от него, является формационный стадиальный регион. В этих.кате­гориях схвачены закономерности формирования и функцио­нирования исторически особенного в процессе всемирной истории. И именно их познание составляет смысл и суть научных занятий историей. Помимо. исторической науки эти закономерности (вряд ли кто-либо станет отрицать прак­тическую,-; 'а. ;'следовательнОу и теоретическую важность йоЩаййя &тих Нбследних) ни одна другая общественная наука не изучает и изучать не способна. Ими определяется в конечном счете место и функция исторического знания в системе марксистского обществоведения.

Суммируя сказанное, уже нетрудно теоретически опре­делить предмет исторической науки. Историческая наука изучает закономерности пространственно-временного раз­вертывания всемирно-исторического процесса, или, что то?же_х закономерности всемирно-исторического развития челове­чества как равнодействующих внутриформацйонных и меж-формациОнных взаимодействий этнополитических общно­стей, являющихся носителями своеобразия этого развития, Очевидно, 4i'o уровень сущности осо^енногр; (внут_:рй-формационные разновидности) представляет ту спецйфиче-Йсую форму всеобщего (всемирно-исторического), которая

. раскрывается в понятии "собственно историческая законо­мерность. Естественно _Л что с точки зрения: философии по­следняя — лишь форма проявления общесоцйологических законов, но столь же правомерно с тдчки^" имения йстдрйй-Графии рассматривать ее как опредёлеййуйэ '4&6%ъ$щ&-

_: ' цию, т. е. как собственно исторй^ёскук)- закономерность, В первом случае закономерности, открываемые историче­ской наукой, воплощают лишь меру отклонения течения региональных процессов от их абстрактного закона, во втором случае в них представлена историческая действитель­ность* реальность этого закона, которая отнюдь не задана историку до исследования, некоторую ел едуё#, каждый раз открывать в ходе кропотливого анализа материала источ-.нак6вПодведём некоторые итоги. Если нет сомнений в том, что история как наука включает специфический для нее уровень теоретического знания, то из этого следует, что нет для нее в настоящее время задачи более актуальной, чем необхо­димость, опираясь на марксистскую философию, разра­ботать соответствующую этому уровню систему категори­ального знания, находящуюся на «полпути» между общими законами и категориями исторического материализма, с од­ной стороны, и исследовательской методикой историка — с другой. Не перекинув этого моста, трудно добиться дей­ствительного синтеза общетеоретических посылок и «опыт­ного» знания в данной области. Для того чтобы марксист­ская философия могла выполнить свою методологическую функцию,, ее понятия должны обладать достаточной мерой абстрактной всеобщности. Исторической же науке для вы­полнения специфической для нее познавательной функции необходимы помимо того и категории, производные от первых и, следовательно, более близкие к горизонту исторического видения. ■ -

У марксистской социологии и историографии оДин и тот же объект;.изучения — глобальная история челове­чества. Это значит, что историческая наука может рассмат­риваться как «частная наука» sui generis, поскольку она изучает не какой-либо отдельно взятый период истории, не какую-либо отдельную сторону социальности, а все сферы функционирования и развития общества в их взаимо­связи й взаимообусловленности. Единртвенная возможность

разграничения предметной области социологии и истории заключается в разграничении уровня сущности, на котором она изучается каждой из указанных дисциплин. «Так как процесс мышления, — писал К. Маркс Л. Кугельману 11 июля 18б8 г., — сам вырастает из известных условий, сам является естестеенним процессом, то действительно по­стигающее мышление может быть лишь одним и тем же, от­личаясь только по степени. . . Все остальное — вздор» ³ . Общественная формация и отдельная ее стадия являются для социологии нижней границей осмысления ею реально текущего исторического процесса. Для исторической науки внутриформационный регион (и его" отдельная стадия) яв­ляется полем исследования, нижней границей которого в свою очередь выступает этнополитическая общность, верхней же его границей оказывается всемирно-исторический процесс как воплощение собственно исторических закономерностей движениями смены данной общественно-экономической фор­мации.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

КАТЕГОРИИ