Глава IV

ИСТОРИЧЕСКИЙ ФАКТ: СТРУКТУРА, ФОРМА, СОДЕРЖАНИЕ

Кажется, нет другрго требования, столь же настой­чиво повторяемого теоретической социологией, когда заходит речь о познавательных функциях исторической науки, чем требование соблюдения конкретности в отражении много­образия изучаемой ею действительности *. Требование это вполне правомерно, ибо такова действительно специфика исторического знания. Вопрос только в том, что это озна­чает на языке гносеологии и логики науки? Какое знание заслуживает наименования «конкретное»? Равнозначны ли — поскольку речь идет, об историческом знании — понятия «конкретность» и «фактографичяоеть»? Наконец, какой срез (уровень) исторической действительности должен быть изу­чен и каким образом он должен быть воспроизведен в исто­рическом исследовании, чтобы его результаты отвечали ука­занному .требованию, т. е. чтобы объект был представлен «во всей его конкретности»? Таковы вопросы, которые в рам­ках прикладной методики исторической науки связываются в единый узел, известный под названием «исторический факт». Парадоксально, но именно вокруг этого исходного (наи­более древнего) понятия исторической науки, понятия, кото­рое еще недавно казалось столь простым и «самоочевидным», ныне ведется оживленная дискуссия в среде как философов, так и историков нашей страны ^а~⁴. Но, прежде чем обра­титься к сути дискуссии, остановимся кратко на истории вопроса. - ,

1. ПРОБЛЕМА

Если проследить смысловую эволюцию категории «исторический факт» в работах буржуазных методологов за последние сто лет, то нельзя не прийти к выводу," что проис­шедший в этой области переворот по своей глубине сравним только с судьбой категории «материя» в естественных науках на рубеже XIX и XX вв. В самом деле, еще в 60—80-х годах XIX в. в отношении к источникам исторического знания позитивистски ориентированная историография стояла на таких же стихийно-натуралистических позициях, на каких стояло современное ей естествознание в отношений к -источ­никам знания естественнонаучного. Суть вопроса казалась до предела элементарной, не оставлявшей ни тени сомнений. В ту пору буржуазный историзм исходил из убеждения, что предмет исторической науки (так называемый мир историче­ских фактов) — объективная, т, .* е. существующая вне и независимо от познающего субъекта, реальность, так или иначе сохранившаяся и дошедшая до наших дней, хотя и в отраженном виде, 'историческая действительность* Она «запечатлелась» и «отложилась». в первоисточниках бойь-шей частью прямым и непосредственным образом. Иными словами, первоисточники суть хранилища бесчисленных и многообразных, «готовых» для использования историком исторических фактов ⁶. При соблюдении определенного набора в значительной степени формальных правил й про­цедур, в совокупности именуемых внешней и внутренней кри­тикой источника, исторические факты сами по себе'обеспе­чивают возможность воспроизведения историком «действи­тельности» прошедших исторических эпох ^в. Другими словами, в исторических источниках содержится все, что необ­ходимо историку для решения стоящих перед ним познава­тельных задач, от него лишь требуется максимально исклю­чить из исторического построения -свое собственное «я», как носителя «внеисточниковых» знаний.

Из этой, по сути стихийно-натуралистической и одновре­менно объективистской позиции позитивистской историо­графии 60—80-х годов XIX в. 'вытекали следующие гносео­логические выводы:" , ' •

1. Исторический факт, т. е. так или Иначе документи­рованное (засвидетельствованное) событие (к Которому в конечном счете сводятся все проявления исторического бытия), — объективный и единственный источник истори­ческих знаний. Он элементарен (т. е. далее неделим), обо­соблен от других фактов (четко отграничен от них во времени и пространстве), неизменен по своему содержанию (послед­нее отложилось раз и навсегда). Важнейшая задача исто­рика—установить аутентичность факта.

2; Исторические памятники содержат раз и навсегда заданное число исторических фактов. Выдержавшие про­верку на аутентичность сообщения первоисточников — это фрагменты самой исторической действительности, они готовы к перенесению в исторический труд.

3. Исторические факты — это как бы заготовленные самой историей «кирпичики» объективной истины, из которых возводится здание истины в исторической науке. Чем больше

таких «КирйиЧйКов» собрано историком, тем большей явлй^ ется суммарная истинность, т. е. научная ценность его труда. Единственная угроза истине исходит не от источников, не от фактов, а от историка, который может вольно или не­вольно исказить или замутить ясную истину факта. Отсюда требование: насколько это возможно, исключить личность исследователя из исследования, т. е. исключить его убежде­ния и предубеждения, иллюзии, симпатии и антипатии, воображение и страсти. Лучшим является тот историк, который оставляет читателя наедине о фактами. И как вывод: факты говорят сами за себя '. Историческая наука -—наука факта. И так же как факт (в отличие, от теории) ничего не предполагает, историческая наука ничего не «домысливает», не «допускает», не «обобщает» ⁸. Она просто повествует о том, что сообщают заслуживающие доверия источники.

Таковы были конечные выводы, следовавшие из прими-тивно-сенсуалистской трактовки проблемы' исторического факта и — соответственно — исторического знания как непосредственно чувственного знания ⁹. Из этой трактовки вытекала возможность полного отождествления гносеологи -ческой и. логической природы' исторического и естественно­научного знания. Факт истории ц факт естествознания совершенно однородны. Они в равной степени объективны и достоверны, олицетворяя в обоих случаях «последнее неделимое» научной истины *?.

Вместе с тем позитивистская социология XIX в., факти­чески подменявшая познавательные функции истории функ­циями социологии, отнюдь не считалась с фактами как таковыми. В ее спекулятивных построениях историческому факту отводилась роль чисто иллюстративная (вместо кон­структивной его функции в собственно историческом иссле­довании). С другой CTopbtoif позитивистская историогра­фия, наивно рассматривая «мир истории» как мир, восприни­маемый исключительно сквозь призму источника, полностью отождествляла процедуру исторического исследования с естественнонаучным экспериментом и на этой основе строила свои обобщения по образцу эмпирических обобщений (зако­нов) естественнонаучных ^и.

При всех очевидных теоретико-познавательных пороках позитивистская историография в вопросе, нас интересую­щем, отдавала дань объективизму: факты, которыми опери­рует Историческая наука, ею не только не смешивались * с «опытом» познающего субъекта, но прямо противопоста­влялись ему; более того, они объективировались настолько, что по сути отождествлялись с отраженной в них действи дельностью. Другама Словами, позитивистская историо­графия не проводила различий между фактом исторической науки и фактом исторической действительности. Почерпнув последний из первоисточника, историк «прямо и непосред­ственно» переносит его в свое построение, не меняя его места в исторической цепи, не затрагивая его роли и значения в ней. Как бы там ни было, наивно-натуралистические воз­зрения «старого» позитивизма на природу исторического факта питали широко распространенное убеждение в том, что историческая наука по природе добываемого ею знания способна воссоздать и действительно воссоздает объективную картину прошлого человечества ^1й.

Однако именно в Последней трети XIX в., в буржуазном историзме громко заявила о себе тенденция прямо противо­положная. Ее выразителем, оказавшим наибольшее влияние на эволюцию этого историзма в XX в., явился В. ДНльтей ¹³. В системе его воззрений концепция исторического факта получила субъективно-идеалистическое толкование. Факты, которыми оперирует историческая наука, резко отличаются от фактов естественнонаучных: последние суть результаты непосредственного воспроизведения с помощью органов чувств внешней действительности, первые же воспроизводят отнюдь не объективную действительность, а «исторические свиде­тельства», среди которых так называемые протокольные описания очевидцев событий тонут в массе сообщений весьма опосредствованного свойства.

Но если громадное большинство исторических фактов не является результатом непосредственного чувственного знания, а всего лишь «свидетельства» традиций, то роль историка в воспроизведении этих фактов существенно отли­чается от роли естествоиспытателя. Дело в том, что истори­ческая традиция не может (в отличие от «протокольных» описаний очевидцев) прямо и непосредственно воспроиз­водиться историком (хотя бы в силу смещения исторического интереса в иную плоскость). Она требует активного отноше­ния историка, т. е. «критики», «суда», «отбора», словом, оценки материала.

Но всякая оценка, в свою очередь, требует определенных критериев (которые по необходимости должны находиться вне оцениваемого материала), следовательно, историк может почерпнуть их только из сферы внеисточникового знания (абстрактно-философского, религиозно-этического и* т.-п.). Таким образом, обоснованность исторических фактов оказы­вается в жесткой зависимости от обоснованности (объектив­ности) критериев оценки историком своего материала¹⁴.

В результате предпринятая Дильтеем «критика исторического разума» выдвинула на первый план проблему «внутреннего опыта» -г- интуиции историка как решающей предпосылки для уяснения гносеологической и логической природы исто­рического факта. Последний был резко противопоставлен факту естественнонаучному, как факт' сознания — факту чувственно-предметному, как творение «внутреннего опыта»—данному в опыте внешнем причинно-объясни­мому, как интуитивно угадываемое — рационально позна­ваемому ¹⁸. .

Нетрудно убедиться, в какой степени в интерпретации Дильтея оскудел, растворился в субъекте мир исторических фактов по сравнению с позитивистским его истолкованием. В этом, впрочем, не было ничего неожиданного: превращение этого мира в творение «духа» (и соответственно истории — в «науку о духе») было прямым следствием исключения из исторического рассмотрения всего богатства проявлений практической, материальной деятельности общественного индивида, замены объективно-исторической причинно-след­ственной. связи А событий иррационально-психологической мотивацией исследователя *^в.

Если несомненно, что в «методологии общественных наук» Дильтея правомерно усматривать реакцию на наив­ный «натурализм» позитивизма в сфере исторического позна­ния, то в то же время следует признать, что это была реак­ция с позиций субъективного идеализма и иррационализма. В результате факт истории лишился ряда важнейнгих черт: объективной реальности, т. е. первичности, ограниченности от познающего субъекта, содержательной независимости от его «оценки», аутентичности, верифицируемости, повторяе­мости и т. п.¹⁷

Итак, мир истории, с одной стороны, был ограничен и сведен главным образом к фактам духовного мира; с дру­гой — его познание трактовалось с позиций субъективного идеализма и иррационализма. Историческое познание было сведено к интуиции, переживаниям, впечатлениям познаю­щего субъекта, к герменевтике.

Вместе с тем в развернутой Дильтеем критике позити-вистско-рационалистического истолкорания категории исто­рического факта содержалась постановка вопроса о специ­фике Исторического познания: оно отныне уже не могло мириться с «натуралистической» концепцией «исторического факта», столь характерной для представителей сенсуалист-ского эмпиризма. Основная проблема позитивистской методо­логии — как от фактов перейти к обобщениям, т. е. форму лированйю общеисторических законов (что же касается самих фактов, то их «добывание» представлялось - чем-то само собой" разумеющимся), — была теперь в Корне¹ пере­смотрена: как устанавливаются сами исторические факты / (поскольку их приходится вычленять из напластований длительной традиции), насколько историческое прошлое вообще познаваемо, какова структура исторического зна­ния? ¹⁸

В, ВйндеЛьбанд и Г. Риккерт завершили возведение нё-. преодолимого барьера между науками естественными и «науками о Духе» ¹⁹. На смену убеждению, что факт истории— это «сама историческая действительность», пришло сомнение, а вскоре и решительное отрицание познаваемости этой последней^ Отправляясь от постулируемого ими дуализма эмпирической реальности и сферы «ценностей» (долженство­вания), неокантианцы -^представители марбургской й-фрей-бургской школ—отказывали историческим фактам в не­зависимом от исследователя содержании, в объективной истинности ²⁰. Исторические факты, на их взгляд, по сути своей непознаваемы; А поскольку они доступны наблюдению только на уровне явлений, они лишены смысла. В резуль­тате историческими фактами становятся только те из них, которые приобрели «для нас» значение «фактов культуры», что достигается только путем отнесения указанных явлений к «ценностям» ^а. Хотя Риккерт и признавал за «ценностями» абсолютное значение и тем самым как бы утверждал их объективйое, надыстррическое. бытие, тем не менее сама процедура!-«отнесения к^; ценностям» оказывалась насквозь субъективной, В конечном счете творцов исторической дей­ствительности выступал сам историк — носитель ценно­стей ²². Итак, знаменуя вступление идеалистического исто­ризма в полосу кризиса, неокантианство оказалось в бук­вальном смысле последним его словом. При всех субъективно-идеалистических и иррациональных его посылках оно сфор­мулировало ряд важных вопросов логики исторического исследования, и среди них проблему специфики историче­ского факта. Как показал весь последующий опыт XX в., ни одна из пришедших на смену неокантианству «школ» по сути не могла уже вырваться за пределы его решений. Так, когда современный английский историк Э. Карр, в общем далекий от риккертианской методологии, писал, что «вычленение основных, исторических фактов осуществляется не на базе каких-то особых Свойств, присущих этим фактам самим по себе, а на базе априорных решений историка», ' он повторял неокантианскую догму ^аз.

Очевидно, что отрицание объективного содержания исто­рического факта подрывает, самые основы научного позна­ния истории. В результате перенесения центра- тяжести проблемы исторического факта из .сферы объективной дей­ствительности в сферу сознания, творящего конечное (т; е. мир исторических фактов) из хаоса бесконечного, поня­тие «факт истории» было отождествлено с понятием «факт культуры»» т. е^:. с фактом данного исторического видения, перспективы, с фактом, вычленяемым в зависимости от принятой в-данном исследовании системы «значений», «цен­ностей», «культуры» и т..п..В итоге немарксистское историче­ское мышление XX в. оказалось насквозь пронизанным край­ним релятивизмом. В самом деле, если исторический факт оказался лишенным многих из тех свойств, какими его наделяла Позитивистски ориентированная историография XIX в., свойств, позволявших полностью отождествить его с фактом природы (неделимость, ограниченность и т. д.), если абсолютное большинство фактов истории предстало перед исследователем не в своей «чувственной непосред­ственности», а.в;виде, длительной и шаткой исторической тра­диции» наконец, если значение этих фактов, более того — их структура обнаружили жесткую зависимость от «ценност­ной идеи» историка, от данного видения истории, то катего­рия «исторический факт», интерпретируемая как объективно-историческая действительность, объявляется «метафизикой», «неореализмом» и т. п. Но тем самым историческое знание, по мнению релятивистов, больше не может рассматриваться как отражение действительности, как знание, основанное на чем-то объективном, существовавшем до и независимо от познающего субъекта, оно не может больше претендовать на общезначимость и причастность к объективной истине.

Очевидно, что от подобного; скептицизма уже не соста­вляло труда "Перейти на платформу полного отрицания истории как науки, и этот шаг был сделан. В 1926 г. амери­канский социолог и методолог К. Беккер выступил с докла­дом «Что такое исторические факты?», в котором была из­ложена презентистская концепция исторического факта²⁴. Историк изучает действительность, которой уже не суще­ствует.. В отличие от явлений природы эта действительность была однократной и неповторимой. Ее нельзя воспроизвести в «эксперименте», поскольку нет. уже творцов и носителей этой действительности. Что же в таком случае, вопрошал Беккер, изучает историк? Он изучает «следы» былого («факты»), которые сами по себе лишены смысла и значения. И тем и другим их наделяет историк. И как вывод: историче ский факт — не более, чем иллюзия. Он не имеет никакого отношения к истории, ибо свидетельствует не о нрощлом, а о настоящем, о времени историка; по смыслу это то, что Существует ныне, а вовсе не то, что существовало в нрощлом. Одним словом, вся канва так называемых исторических фактов — не что иное, как творение историка. Вне «виде­ния» последнего нет истории²⁶.

На этом пути Беккер не был одинок. Крайний релятивизм в истолковании категории исторического факта стал' модой. ~ Дань ей отдал известный французский историк, один из основателей журнала «Анналы» Л. Февр: «Все это сооружение (т. е. историческая реконструкция факта. — М. В.) раз-' валивается, едва только к нему прикасаются» ^2в. Немецкий методолог К. Хейси видел в историческом факте всего лишь «точку зрения» историка ²⁷. Каждая .эпоха, будет видеть в одном и том же факте нечто совершенно различное, и ни одно из этих суждений не будет обладать большей истин­ностью в сравнении с другим. От каждого суждения нельзя требовать большего, чем внутренней непротиворечивости, во всем же остальном (т. е. содержательно) они равно­правны. Несколькими годами позже его соотечественник Т. Литт из наблюдений над сменой суждений историографии • об одних и тех же фактах, даже в пределах жизни одного поколения, заключил: «Не факты, а предвзятость руководит историком» ^2а. Другими словами, из двух возможных за­ключений: либо в исторической науке нет объекта (или даже радикальнее — подлинным объектом истории является вовсе не прошлое, а современность, субъект), либо историческая перспектива играет в историческом познании неизмеримо более важную роль — в движении знания от одного уровня к другому, чем это имеет место в науках естественных, не­марксистский историзм избрал первое.

Очевидно, что презентизм явился завершающим аккор­дом методологии истории риккертианства. Проблема истины в истории в этой перспективе не имела никакого отношения к изучаемому предмету (в основе своей непознаваемому). Таким образом, в презентистской концепции исторического познания «опыт субъекта» полностью занял место историче­ского объекта — факта. Действительная проблема, подлежа­щая изучению, — не прошлое, а «видение прошлого». Всякая подлинная история, заключал Б. Кроче, всегда субъективна. Она всегда — только «современная, история». По ней право­мернее судить о времени историка, нежели о «времени исто­рии» ²⁹. И как вывод: «История — это то, что делает исто­рик». Таков финал: вместо логики объективного процесса —

логика исторического повествования; вместо содержания исторического процесса — содержание наших вопросов, обращенных к этому прошлому; вместо факта истории — иллюзия, фантом, именуемый историей, вечно ускользаю­щий от нас в своей бесконечности и потому могущий пред­стать только как нечто «кажущееся» тому или другому историку⁸⁰.. История как объект — это то, что соз­дает субъект. «Не существует исторической реальности, которая бы предшествовала науке и которую последняя должна была бы воспроизводить», — вещает современный французский философ-критик Р. Арон ^п. Того же мнения придерживается его единомышленник А. И. Марру: «Исто­рия — результат творческого усилия историка, субъекта познания»⁸². Разумеется, релятивизм представляет лишь одно из направлений современной западной философии истории. Однако его влияние на немарксистское историче­ское мышление гораздо шире круга его явных приверженцев. Итак, современные субъективистские концепции историче­ского факта могут быть суммированы, следующим образом.

1. Историческая наука не кумулятивна, т. е. не при­бавляет «знания к знанию», потому что лишена реального объекта (прошлое скрыто от нас. и недоступно познанию); ее объект творим субъектом. Так называемый исторический факт — творение историка, меняющееся вместе с измене­нием «исторического видения», точки зрения исследователя. Вот почему говорить о развитии исторической науки бес­смысленно, поскольку новое «видение» просто отбрасывает старое как ненужный, хлам. Историческое знание, рассма­триваемое во времени, — это непрерывная смена различных ретроспектив, каждая из которых в равной мере относи­тельна и будет .неизбежно заменена новой ^8S. Вот почему истории без конца перечеркиваются и каждой эпохой пи­шутся заново.

2. Важнейшие факты прошлого —факты духовные —' полностью непознаваемы. Мы, например, никогда не узнаем, какие мысли одолевали Цезаря, прежде чем он решился перейти Рубикон. Все, что доступно историку, — это лишь внешнее событие, механическое действие, не больше. Смысл же истории заключен в первом, а не во втором.

Следовательно, теория отражения к наукам о духе не применима. Историку остается либо улавливать смысл факта путем «сопереживания», т. е. в конечном итоге прибегая к собственному опыту, либо рационально конструировать его из того же опыта. В обоих случаях воспроизведение прошлого будет только «типом интерпретации», т. е. напол йенйём истории смыслом, имеющим отношение не к прошлому, а "к настоящему. Но если это так, заключает Э. Калл о,если формирование «аппарата фактов» полностью зависит от системы ценностей, разделяемой историком, то непопятно, как может историческая наука претендовать на постижение действительности. Было бы во всех отношениях благоразум­нее для нее сознательно ограничиться релятивизмом,^исклю­чающим метафизическую онтологию ?⁴.; ^? :■

2. некоторые логические посылки

анализа понятия :: «исторический факт»;

Нетрудно убедиться, что вопрос о природе истори­ческого факта есть лишь преобразованная форма основного вопроса философии «об отношении мышления к бытию. И-то обстоятельство, что современный буржуазный историзм решает, его с позиций субъективного идеализма, агности-Цйзма-и релятивизма, ярче всего подтверждает, насколько был прав В. Й. Ленин, когда в,полемике против носителей этих воззрений еще в начале нашего века писая: •«. . . поло-Жить релятивизм в основу теории познания, значит неиз­бежно осудить себя . . . на абсолютный скептицизм; агно­стицизм и софистику. ., ,»³f. И это потому, что релятивизм — не только признание" относительности наших знаний, но и отрицание какой бы то ни было объективной истины;, т. е. независимо от человечества существующей мёркй или мо*-: делр? к которым приближается наше относительное позна-

.Вместе с тей дискуссия о гносеологической и логической природе исторического факта обнаружила и объективные трудности, с которыми связано решение проблемы. Одна из них — недифференцированность^терминологии, приводящая к. постоянному смешению понятий. К категории «историче­ский факт» прибегают для обозначения явлений, событий и т. п. объективно-исторического процесса (т. е. «факта» объективной действительности) и сообщения источника (т. е. «факта»* так или иначе отраженного), и, наконец, сообщения (свидетельства), выдержавшего испытание на аутентичность, воспринятого историком и тем самым ставшего фактом исто­рической науки. Отсюда"в значительной степени расхожде­ния среди историков-марксистов по вопросу, нас интере­сующему (ибо нет ни малейшего сомнения в том, что авторы различных определений стоят на прочных материалисти­ческих позициях). Так, когда мы читаем определение:

«Исторический факт как зафиксированное на основе источни­ков событие прошлого представляет собой диалектическое единство объективного и субъективного, имеющего месТо как в самой исторической действительности, так и в отра­жающем его познании» ³⁷, то остается только догадываться, о каком факте идет речь, поскольку здесь произошло смеше­ние трех указанных выше смысловых аспектов анализируе­мого понятия. Прежде всего, если имеются в виду факты как объективно-историческая реальность, существовавшая до и независимо'от познающего их субъекта (историка), то возни­кает вопрос: все ли факты этой реальности представляют «единство объективного и субъективного»? Как, к примеру, быть с такими отношениями, фактами, которые складываются помимо воли и сознания человека; как быть со структурами, которые вообще оставались неосознанными современниками и открываются нередко только косвенным образом современ­ным исследователям? ³⁸ Как быть с фактами естественно-' историческими, имевшими огромные социальные послед­ствия («великий голод» 1.315—1317 гг., эпидемия чумы в XIV в.. и т. д.)? - "&■ '■■.■"..' ^•'•'-'.^:г-\*⁵;." ''

Далее, то обстоятельство, что в определение историче­ского факта вводится упоминание «источников», свидетель­ствует о том, что вся проблема переводится в другую пло­скость. В самом деле, вместо факта (объективно-историче­ской реальности) представляют «факт», отраженный в источ­нике. Но в таком случае перед нами совершенно иной аспект проблемы, поскольку хорошо известно, что. в источнике историческая действительность только отражается, притом сплошь и рядом отражается косвенно, деформируется, отра­жается избирательно, фрагментарно, т. е. перед нами уже не сама действительность, а в лучшем случае ее более или менее адекватное отражение. Найонец, в» анализируемом определений исторического факта присутствует и третий смысл, а именно — «факт исторической науки». Это следует из фразы: «Исторический факт как зафиксированное на основе источников событие прошлого. . .». Кем зафиксирован­ное? Разумеется, историком! Но в таком случае речь уже идет не столько о констатации факта, сколько о его содер­жательной стороне, его освещении, истолковании, включении в систему связей, от которых зависит его значение. Ясно, что определить все это многообразие фактов как единство объек­тивного и субъективного крайне неточно.

Итак, недостаточная дифференцированность понятий — основная помеха на пути к плодотворному обсуждению вопросов, связанных с их истолкованием. В. И. Ленин по стоявно различал факты объективной. действительное^ (исходный материал общественной науки) и факты науки (результат их познания) ³⁹.> Это принципиальное различие, естественно, затуманивается, когда пытаются в одно опре­деление включить не только отражаемое и отражение, но и суть самого процесса отражения.

Приведенный пример лишний раз свидетельствует об актуальности рассматриваемой проблемы. Но, прежде чем приступить к рассмотрению вопроса по существу, необхо­димо условиться о следующем. Факт истории мы будем впредь именовать «историческим фактом»; факт, фиксированный в историческом первоисточнике, — «сообщением источника»; наконец, «сообщение источника», научно верифицированное, осмысленное историком и тем самым ставшее фактом науки, мы будем называть «научно-историческим фактом».

Итак, признание исторического факта объективной реаль­ностью, *не зависимой от познающего его субъекта, т. е. первичным, и научно-исторического факта — вторичным, его отражением, результатом процесса познания, есть.не что иное, как материалистическое решение основного вопроса философии в области историзма. Определяющее свойство исторического факта — «фрагмента» исторической действи­тельности—заключается в его хронологической завершен­ности и онтологической неисчерпаемости. Определяющее двойство научно-исторического факта заключено в его познавательной незавершенности, в содержательной измен­чивости, кумулятивности, способности к бесконечному обо­гащению и развитию вместе с расширением исторической перспективы и прогрессом исторической науки ⁴⁰.

Понятие «исторический факт» выражает, на первый взгляд, строгую единичность и отграничениесть (простран­ственно-временную и содержательную). В реальном истори­ческом процессе он предстает как момент непрерывности, узел сложной сети взаимосвязей.

На событийном уровне явлений исторические факты суть однопорядковые, однородные вехи. На уровне сущности очевидно, что сложность, емкость, объективное значение таких событий столь же разнородны, как необозримы грани общественной жизни. Из этого неизбежно следует, что было бы ошибочно считать историческим фактом только исторически значимое (по оценке современников, не говоря уже о последующих историках). Ибо вновь возникает вопрос об определении исторически, социально и культурно значи­мого? Мысли и заботы Наполеона и мысли и заботы остав­шегося безвестным плотника в предместье Парижа, «дела»

Наполеона и повседневная жизнь того же плотника — собы­тия равноважные в контекстах определенных срезов исто­рии. Более того, для социальной истории, истории народа — второе куда важнее первого. Если бы человеческая любо- • знательность сохранила нам подробные сведения о буднях хотя бы одного парижского плотника — современника На­полеона, вместо того чтобы обессмертить создателя импе­рии, историческая наука как наука оказалась бы в выигрыше. Итак, историческими фактами потенциально (в идеале) являются все социально значимые события, все многообраз­ные явления общественной жизни, вся бесконечность мира социального, обозначаемая как историческая действитель­ность, независимо от шкалы значений и параметров данного явления, события, как поразившие воображение современ­ников, так и прошедшие для них незамеченными. Следует лишний раз подчеркнуть, что неисчерпаемость истории заключена в ней самой, а вовсе не привносится в нее познаю­щим субъектом. Разумеется, историческая перспектива, исторический опыт (ход истории) расширяет и историческую ретроспективу, позволяет сменяющим друг друга поколе­ниям историков подмечать в прошлом все новые, ранее не выявленные стороны, связи, регулярности и т. п. Очевидно, что смысл подобного обогащения исторического видения только затемняется (более того, извращается), если его истолковывают с помощью понятий «проецирование совре­менности на прошлое».

Разнородность сфер общественной жизни диктует необ­ходимость соответствующей классификации исторических фактов. Так, различают факты экономические, социальные, политические и т. п. Цены на пшеницу 8 октября такого-то года в Амьене — столь же важный по значимости факт в-истории экономической, как уличный бунт в Париже в та­ком-то году в истории социальной или смена правящей династии— в истории политической. Внутри совокупности исторических фактов, относящихся к каждой из указанных сфер общественной жизни, необходимы дальнейшие подразде­ления (к примеру, факты экономической истории могут быть подразделены на: а) факты аграрной истории, б) "факты промышленной истории, в) факты истории транспорта, торговли и финансов, 7) факты демографические и т.д.). Как уже₄отмечалось, одним из постулатов неокантианской методологии ^чистории являлось признание неповторимости, «уникальности» исторических фактов (событий, явлений и т, п.). Это достигалось, во-первых, сознательным ограни­чением поля зрения историка сферой духовной жизни об щества, а во-вторых, столь же сознательным игнорирова­нием всей сферы материальной жизни, и прежде всего произ­водственных, общественных отношений, единственно дающих возможность подметить повторяемость в истории различных народов ^а.

. Сосредоточение внимания на фактах событийного ряда и забвение их «генетической связи» с общественными струк­турами (отрыв исторических событий от общественных связей, их породивших, равно как и «свершений» историче­ских деятелей от общественных условий их деятельности)⁴² — это проявление вопиющего антиисторизма в подходе к объекту исторического познания. Еще К. Маркс заметил, Что за так называемым «рассмотрением» истории с точки зрения лич­ности нередко скрывается стремление «просмотреть» (zu tibersehen) именно те различия, в которых воплощены обще­ственные отношения. Общество —-не сумма индивидов, оно выражает совокупность связей и отношений (fieziehungen, VerhaJtniss'e), в которых индивиды находятся друг к другу. Если утверждать: с точки зрения общества не существует рабов и граждан, а есть просто люди, то очевидно, что в ка­честве таковых они находятся вне общества. Выть рабом и быть гражданином — это общественные установления (Bestiramungen), отношения людей А и В. Человек А как , таковой не раб. Раб он в обществе и через общество ⁴³.

Абсолютизируя специфику «исторического объекта», неокантианство сознательно смешивало факт как эмпириче­скую и созерцательную единичность и факт как историче­скую связь, процесс, необходимость, чем выхолащивалась сама суть этой специфики: определяющий характер обще­ственных связей в формировании социально+йсторичесКого объекта. Другими словами, с диалектйко-материалистиче-сКой точки зрения, единичность исторического факта на уровне эмпирического наблюдения является не большим препятствием на пути к выявлению общего и закономерного, чем едийичность предметов, явлений, событий в природе. Доискиваться специфики «исторического объекта» с этой стороны — значит не прояснять, а мистифицировать вопрос. Несомненно, однако, что на уровне эмпирического наблю­дения необходимо различать факты уникальные (изобретение книгопечатания, убийство Генриха IV и т. п.) и факты массовые, статистические (движение цен, народонаселения, стачечное движение и т. .д.).

Наконец, в зависимости от времени, на протяжении кото­рого событие длится, различают: события моментальные (происшествия), события, циклически повторяющиеся (перио-

дические) , и события- большей или меньшей длительности во времени (циклические процессы). Именно разнохарактер­ность событий с точки зрения их временнбй протяженности подводит нас вплотную к вопросу о внутренней структуре исторического факта. Для наглядности сопоставим три собы­тия, взятые Из сферы* борьбы классов:; 1) акт индивидуаль­ного протеста, 2), народное восстание, 3) социальная рево^ люция. Очевидно, что первый акт — результат индивидуаль­ного действия — правомерно назвать простым, в отличие от двух других — результатов маисовых действий, которые в сравнении с «им являются сложными (при огромном раз­личии в степени сложности каждого из них). При более внимательном сопоставлении этих примеров окажется, ^то в дальнейшем анализе нуждается само понятие «сложность». Прежде всего, очевидно, что простых событий в истории нет. Мера же их сложности обусловлена числом связей, факторов, участвующих в формировании событий. Далее, событие может быть более или менее сложным в зависимости от: а) его протяженности в пространстве „и времени, б) числа связей, входящих в состав события, т. е. числа взаимодей­ствующих и перекрещивающихся в нем факторов — про­цессов, сфер общественной жизни, которыми эти действия и . были обусловлены, порождены.

Следовательно, сама объективная историческая действи­тельность отливается в факты — «узлы» различной сложно­сти, протяженности, йШелонированности в глубину «объема» выкристаллизовавшихся в, них пластов социальности. Несмотря на размытость всех границ в «развивающихся объектах», сложносоставные факты, события имеют доста­точно определенные границы во времени и пространстве и получают не менее четкую локализацию в истории обще­ства, Во всяком случае, на уровне «событийном» даже такие сложнейшие факты, Как войны и революций, более или менее четко ограничены во времени и пространстве *⁴. Однако днализ структуры исторического факта на этом остано­виться не может.

Хорошо известно, что исторический процесс дуалисти-нен, так как он протекает в двух сферах, хотя и соотнося­щихся одна с другой определенным образом, однако отнюдь не совпадающих: в сфере объективного его развертывания, именуемой объективной действительностью,, и в сфере отра­жающего его сознания, предстающего как общественное сознание, которое по необходимости более или менее субъек­тивно. Учет этой двойственности приводит к различению «объективных фактов», воплощающих общественное движе йиб как бстёСтвенноибтоРический процесс, подчиняющийся законам, не только не зависящим от воли, сознания и на­мерений людей, а напротив, определяющих их волю, сознание и намерения, и «фактов сознания» (идеологических, со­циально-психологических и т.п.). «Другими словами,— подчеркивал В. И. Ленин, — исходным пунктом для нее (критики. — М. Б.) может служить никак не идея, но только внешнее, объективное явление. Критика должна состоять в том, чтобы сравнить и сопоставить данный факт не с идеей, э с другим фактом»⁴⁵. Как следует' из данного' положения, в качестве фактов материалистическая критика вообще признает лишь объективные явления (события естественно-исторического ряда), складывающиеся «помимо воли и сознания» человека (отсюда и противопоставление факта и идеи). Объективный анализ истории возможно осуще­ствить, опираясь лишь на. «факты» этого ряда ^4в. ■•

До сих пор мы рассматривали Проблему классификации исторических фактов с точки зрения структуры — сферы их формирования. Однако нет сомнения, что в рамках указанной фундаментальной и конечной противоположности факт-собы­тие предстает как общий результат (среднее равнодействую­щее) бесконечного количества перекрещивающихся сил, включающих в различных пропорциях, с одной стороны, элементы естественно-исторической необходимости, и с дру­гой -- элементы сознательного выбора целей, решений. Ф. Энгельс в письме И. Блоху (21-^22 сентября 1890 г.) Подчеркивал: «Таким образом, имеется бесконечное коли­чество перекрещивающихся сил ... и из этого перекрещива­ния выходит одна равнодействующая — историческое со-. бытие» ⁴⁷. Поскольку речь идет о гражданской истории как таковой, то очевидно, что ядро ее предметной области со­ставляют именно подобные факты — узлы, точки перекре­щивания разнородных сил, действующих в рамках и на Почве конечной (материальной) обусловленности.

Из изложенного следует, что классификация историче­ских фактов по «генетической» принадлежности (факты истории производительных сил, факты экономической исто­рии, факты политической истории и т, п.) вовсе не означает, что их познавательные возможности ограничиваются только указанными пределами. В действительности одни и те же исторические факты проливают свет на различные стороны жизни общества прошлого. Задача только в том, чтобы на­учиться читать их «зашифрованные» значения. Например, структура средневековых торговых компаний является не только фактом истории торговли, но и сообщит специалистам

многое об истории средневековых финансов, историй транс­порта, истории семьи и семейного быта и др. История кре­дита — важное свидетельство по истории гражданского и канонического права; История уголовного процесса — факт не только истории права, но и истории социально-историче­ской психологии, этики и др.

Если более чем «ординарные» события в познавательном отношении оказываются стоЛь многосторонними, то легко представить, сколь всеобъемлющими являются с этой точки зрения такие события, как массовые движения, революции, какой запас разнороднейшей информации в них заключен для историка. ■ * .

В констатации разномасштабности (степени сложности) исторических фактов, в том, что различные факты несут различную (в отношении общества как целого).содержатель­ную информацию, отразилась одна из примечательных осо­бенностей современных представлений об историческом факте В сравнении с представлениями старого позитивизма, пол­ностью .игнорировавшего проблему структуры историче­ского факта и в силу этого уподоблявшего его факту есте­ственнонаучному. Не следует только приписывать указан­ную специфику природы исторического факта незнающему субъекту, его ^программе», «видению» и т. д. Исследователь­ские гипотезы, концепции властны только над суждениями о фактах, которые могут быть более широкими и узкими, но не властны над объективным содержанием фактов истории как таковых. Гипотезы подлинно научные могут привести к углублению понимания старых, давно известных фактов или к открытию новых исторических фактов, ранее не заме­ченных; гипотезы субъективистского толка могут до край­ности обеднять, извращать факты или даже привести к «испа­рению» таковых, если они почему-либо оказываются «неудоб­ными^-. " ■--■ ' %>-.■•''■■ • Итак, не от видения историка зависит феномен содержа­тельной разномасштабности, структурной сложности исто­рических фактов. Важная особенность исторических фактов заключается в том, что они предстают перед исследователем в двух формах: 1) в форме адекватных явлений, т. е. прояв­лений сущности, и 2) в форме видимости, кажимости, иллю­зии (такова, например, вещная форма общественных отношений при капитализме, равно как «исключительно» личност­ная форма этих отношений при феодализме и т. п.). Следо­вательно, факты кажимости, или мир «превращенных реаль­ностей», есть тот барьер, который исследователю предстоит каждый раз преодолеть для того, чтобы постичь сущность Скрытых за ним вещей. Причем, видимость, в свою очередь, i также выступает в двух формах: 1) объективной, когда са­мим ходом процесса отношения «переворачиваются», при­нимают «фантастическую форму», и 2) субъективной, когда общественные отношения, явления, события воспринима­ются «перевернутыми». »•_

Главную трудность в понимании «превращенных форм» составляет,объективный характер многих из них. Так, пони-, мание сущности товарного фетишизма еще не .устраняет самого фетишизма как объективного экономического факта. Другими словами, в данном случае общественные отноше­ния между людьми кажутся именно тем, чем они являются на самом деле ⁴⁸. Объективный характер видимости подчер­кивает и,В. И. Ленин, конспектируя гегелевскую «Науку логики». «Не та ли мысль, — пишет он, — что объективна и кажимость, ибо в ней есть одна из сторон объектив-н.ого мира? Не только Wesen, но и Schern объективны. Различие субъективного от объективного есть, НО И ОНО ИМЕЕТ СВОИ ГРАНИЦЫ»*⁹.

В этой «мистической», «второй реальности», как известно, земля-приносит ренту, капитал — прибыль и- т. д. Обще­ственная форма труда противостоит его носителю как свой­ство продукта. Мистификации, «овеществления», институ-ционализация кайшмрсти — все это свидетельства ее объек­тивного существования,, -Поучительна параллель между то­варным и религиозным фетишизмом: человек принимает за реальные существа фантастические образы, наделяя их -жизненными чертами. Однако насколько различна их генети­ческая природа! К. Маркс раскрыл суть этих фактов «второй реальности» на примере триединой формулы (земля *** зе­мельная рента, капитал п— процент, труд -~ заработная плата). В этой формуле мнимые источники богатства; кото­рыми общество располагает, представлены таким образом, что полностью затемняют действительный и единственный источник этого богатства, т. е. форму прибавочной стои­мости, специфически характеризующую капиталистический способ производства, — она благополучно устранена. Это имеет место потому, что члены этой формулы, принадлежа­щие к самым различным и несопоставимым сферам, оп'редег ленным образом соподчинены в едином общественном орга­низме, даны как рядоположенные, в результате чего сопо­ставляется нечто, относящееся друг- к другу, по выражению К. Маркса, «примерно так же, как нотариальные пошлины, свекла и музыка» ^во. Капитал — это не вещь, а общественное производственное отношение определенной исторической

*чя

формации, мистическая общественная форма одного из фак­торов исторически сложившегося процесса производства. Рядом с ним поставлена земля, неорганическая природа как таковая. Наконец, третьим членом триединства высту­пает некая абстракция — труд, лишенный всякой обще­ственной определенности, взятый отвлеченно, как выражение и утверждение жизни как таковой.

В такой превращенной форме дело представляется самим агентам производства, захваченным капиталистическим от­ношением. Капитал, земельная собственность и труд пред­стают перед нами в качестве трех первичных источников богатства, из которых происходят три различные составные части ежегодно производимой стоимости ^и.

\ Но, как подчеркивает К. Маркс, дело не просто в том, что так кажется обыденному сознанию, а в той специфике капи­талистического способа производства, котораяч приводит к «оборачиванию» действительности, мистификации объек­тивного. х<Уже при рассмотрении простейших категорий капиталистического способа производства . . . —подчерки­вает К. Маркс, — мы указали на мистифицирующий харак­тер, превращающий общественные отношения . . .в свойства самих этих вещей (товар), и, что еще ярче, превращающий само производственное отношение в вещь (деньги)»^62-63.

Однако «заколдованный и извращенный мир» — мир мистификаций сути общественных отношений — характерен не Только для капиталистического способа производства. Разве феодальные производственные отношения, весь фео­дальный строй в целом не «перевернут» - в восприятии его современниками (и последующими историками), неизвращен, прикрыт, мистифицирован юридическими формами в такой мере, что суть его самим его агентам кажется не способом общественного производства, а «способом управления», не специфическими отношениями собственности, а личностной связью, отношением человека к человеку, т. е. той юридиче­ской формой, в которую сущность задрапирована?! Разве феодальная собственность на землю не представлена в этой «превращенной форме» как держание, долевое участие в феодальной ренте, как вознаграждение за службу, при­надлежность к господствующему классу, как вассалитет и т. д.?!,

Наконец, разве «личностное отношение» не представлено настолько лишенным экономического содержания, т. е. на­столько абстрактно-всеобщим (в этом обществе все зави­симы — и крестьяне, и их господа, и попы и т. д.), что обна­ружить, классовые водоразделы можно только с большим трудом или вообще невозможно?! Немало мистификаций, имеющих объективное объяснение, можно найти ив обществе классической древности. ^; . ■ j

К сожалению, этот слой «фактов», мистифицирующих действительность классового общества, полностью выпадает из поля зрения при анализе проблемы «исторический факт». Тем самым все другие факты вместо содержательной эшело-нированности в глубину — от явления к сущности и от мистифицирующих «превращенных» форм к действитель­ному отношению — превращаются в однопорядковые, пло­скостные знаки действительности.

Итак, «исторический факт» — это «узел», «фрагмент», «связь» объективной реальности (т. е. история как res gestae), независимый в своем бытии и значении от познающего их субъекта, истинный-фундамент исторического знания, отправной пункт, действительность научной общественной теории. Материалистическое понимание истории, подчерки­вали К. Маркс й Ф. Энгельс, открыло «действительную основу истории»⁸⁴. Объективно-исторический фундамент со­циального познания неустанно подчеркивал В. И. Ленин. «Марксизм, — писал он, — не основывается ни на чем дру­гом, кроме как на фактах. . . истории и действительности»⁶⁶. В другой связи Ленин подчеркивает необходимость исходить из точных и бесспорных фактов ⁶⁶. Отсюда его требование систематически и глубоко изучать факты действительности, поскольку только точно и бесспорно доказанные, научно установленные факты могут служить посылкой научной тео­рии и политики.

3. НАУЧНО-ИСТОРИЧЕСКИЙ ФАКТ

, В диалектике процесса исторического познания тео-

рия марксизма признает безоговорочно примат действи­тельности, т. е. исторических фактов. Однако в науку исто­рические факты включаются, переносятся не механически. За исключением формальных данных (даты, «протокольные» свидетельства) исторические факты, прежде чем стать фак­тами науки, должны быть отобраны, верифицированы и раскрыты содержательно. Но тем самым мы сталкиваемся с субъективным аспектом интересующей нас категории, т. е. с задачей охарактеризовать специфику научно-историче­ского познания. Факт исторической науки есть вторичное, т. е. более или менее адекватное отражение в познании исторического факта, фрагмента объективной реальности прошлого. И в этом смысле научно-исторический факх

тождествен факту естественноисторическому» Однако если исторический факт 'как объективная реальность ничем в принципе не отличается от источника знаний естественно­научных (он в.таКой же мере противостоит субъекту как пер­вичное^-не зависимое от него начало), то это отнюдь нб зна-читфйто процесс исторического познания абсолютно тожде-с^1йГ процессу познания- естественнонаучного. Начать б'"гого, что* поскольку речь идет^об обществах прошлого* историческое событие не наблюдаемо и не воспроизводимо юзнающим субъектом (правда* в ряде областей естествозна­ния— геологии, космогонии, палеонтологии — мы вталки­ваемся с аналогичной ситуацией, однако с тем отличием,-ЭДо непосредственному наблюдению здесь доступны Непосред­ственные результаты «событий»; история общества лишёна и этой возможности, довольствуясь лишь «сообщениями» о та­ковых).

Итак, между истбрйком и историческим фактомнах-одится исторический источник, «запечатлевший» в той или иной форме прошедшее, событие. К примеру, в ряде областей современного естествознания" между изучаемым явлением^ и ирслсдопато^ём "находется прибор, * без которого «д^ййное гййданйёг нельзя наблюдать. Но это лишь внешняя аналогия. Прибор^ регистрирует, 'фиксирует или* другим способом обнаруживает «живое» явление природы, кроме'того,^{1 ;}он создается в соответствии с программой исследования, его отражательная способность зависит от исследователи (уровня -исследовательской техники). Наконец, эксперимент может быть повторение желанию исследователя. Исторические же источники «составлены» современниками события по «соб­ственной программе»," более того, нередко «составители» сознательно задавались целью, ввести цотомков в заблуже-ние. В лучшем, случае в них представлены моментальные снимки действительности, которые при любом их качеотве неповторимы. Помимо всего прочего, в исторических источ­никах факты различных порядков запечатлелись в совер­шенно неодинаковой пропорции, несэразмерных масштабах, деформирующих и фрагментирующих объективную реаль­ность, многие стороны действительности в них вообще не нашли отражения. Выяснение того, что в действительности сообщает данный источник, в какой мере и в какой форме в'«сообщении» присутствует подлинный факт, что и как дефор­мировано в к<$акте» самим способом его фиксации (знаковая система), местом и временем фиксации, наконец авторами «сообщения» ⁶⁷ — словом, проблема соотношения: а) сказан­ного с тем, что они желали сказать; б) содержания и значе ная, rt одна из ведущих в источниковедении, В этом принци­пиальное различие между опосредованием..действительности историческим источником, с одной стороны, и естественно­научным прибором ■— С ДРУГОЙ. .. ... ,-* :"

Итак, историческая наука имеет дело не со всем много­образием изучаемой действительности,; ей доступны только отражения больших или меньших ее фрагментов. Далее, поскольку историк сталкивается с отраженной действитель­ностью, с различной степенью рпбсредов&ния. ее,, упроще­нием всей проблемы научно-исторического; факта, является бытующее йнение, будто сама действительность представ­лена, «говорит» в источнике'. Известно, что историк должен применить, образно выражаясь, массу реактивов, чтобы очистить отражение действительности от всевозможных за­темняющих его наслоений, yi множество процедур, чтобы каким-то (косвенным) . образом'- восполнить;, упущенные -звенья. -■- -•■; /ч..< ■■:.■■}; ^; '■'■' "-

Фрагментарность исторических источников — по вине их составителей и хранителей, по вине уничтожавшего их вре­меня — опосредованная передача многих сторон былого, способ их фиксации в источнике — все это придает особое значение научной абстракции в процессе установления научно-исторических фактов ⁶⁸. Чистый индуктивизм в исто­рическом исследовании столь же бесплоден, как-и чистая абстракция ^&\ Роль общесоциологической теории—«пред-знания» исследователя ~ в процессе вычленения научно-исторических фактов огромна, она ^-конечное определяющее в процессе осмысления документированной основы, исто­рического построения. Однако между общей теорией и эмпи­рическим фактом существует область «перевода» содержа­ния последнего с языка единичного на язык особенного — этой специфической формы обобщения в исторической Науке. Выступая вначале в качестве проблемной гипотезы, концеп­ция «по поводу» в столкновении со свидетельствами источ­ника постепенно верифицируется, видоизменяется, превра­щаясь в теоретическое основание исторического построе­ния. Этим основанием и определено в конечном счете место отдельных документированных фактов в общем построении истории данного периода, процесса, в системе доказательств. Следовательно, научно-историческим фактом _ч надо считать не свидетельство, почерпнутое из источника и «переписан' ное», перенесенное в исторический труд, а только факт, поставленный в надлежащую связь. Иными словами, научно-исторический факт — это концептуализированный факт, т. е. факт, высвеченный изнутри исторической теорией. И в этом

смысло факт исторической науки той же гносеологической „ и логической природы, что и факт естественнонаучный. Известно, что еще не так давно различие между двумя указан­ными рядами фактов усматривали суммарно в следующем: 4) исторические факты не наблюдаемы, факты физические наблюдаемы; . ,,

* ■:.'. 2) исторические факты не воспроизводимы эксперимен­тально и потому неверифицируемы; факты, изучаемые науками о природе, экспериментально воспроизводимы;

3) исторические факты слишком отрывочны и избира­тельны (в особенности для древних периодов истории), а потому недостаточны для проявления закономерностей; в естествознании число фактов практически не ограничено. Следовательно, проявление устойчивых зависимостей не встречает препятствий; ^__

4) исторические факты отягощены оценочными сужде­ниями, само их появление в качестве исторических «фактов» зависит в конечном счете от системы отсчета, концептуальных схем и и T..-H. их. создателей,- Естественнонаучные факты свободны от'подобной отягощенности, независимы от субъек­тивных элементов, форм сознания.

Перечень противопоставлений можно было бы продол­жить, но и этих достаточно для того, чтобы разобраться в их существе и основаниях.

В этих противоположностях исторических и естественно­научных фактов, несомненно, отразилась присущая каждому из этих рядов специфика, но отразилась настолько гипертро­фированно (как с точки зрения современного состояния этой проблемы в самом естествознании, так и с точки зрения научного обществознания), что полностью противоречит господствующей тенденции в современной системе .наук.

Начать с ненаблюдаемости исторических фактов и наблю­даемости фактов физических. Прежде всего, ^известно, что факты современной истории наблюдаемы непосредственно, что же касается фактов прошлого, то они действительно не наблюдаемы — в смысле непосредственного наблюдения. Как уже отмечалось, они наблюдаемы опосредованно, через исторические источники, которые можно охарактеризо­вать — в рамках больших периодов времени — как более или менее беспрерывную серию разнородных (разноплановых) и «моментальных» снимков, на которых зафиксирована гро­мадная, практически неисчерпаемая (хотя и фрагментарная) информация о различных сторонах функционирования и раз­вития данного общества, по крайней мере с момента его вступления в цивилизацию*. С другой стороны,' и в есте­ствознании ныне интенсивно развивается ряд научных дисциплин (физика элементарных частиц, астрофизика и др.), в которых объект (т. е. данный род явлений, фактов) можно наблюдать только опосредованно., т. е. через показания при­боров (вычерченных ими кривых, моментальных снимков и т. д.) ^в0. Если бы историки и, к примеру, физики обсудили эту проблему не порознь, а «за круглым столом», то нетрудно было бы заключить, что этого противопоставления (по^гкрай­ней мере, с точки зрения некоторых областей современного естествознания) больше не существует.

Примерно так же обстоит дело с противопоставлением -науки истории и естествознания с точки зрения «воспроиз­водимости» фактов. Историк, действительно, - лишен воз­можности воспроизвести экспериментально «факты истории» той или,иной страны, в;.тот яли иной: период. Однако И гео­логи, как известно, также «ел силах воспроизвести огромное чисуго ^фактов» своей науки; равным образом и эволюцион­ная, биология, к примеру, не может наблюдать процесс происхождения современных видов (в частности, превра­щение обезьяны в человека). Однако на вооружении такого рода;.дисциплин имеется два метода, заменяющие им отсут­ствующую лабораторию. Один из них ■— метод теоретиче­ский — сила научной абстракции, позволяющая проникнуть вскрытые от нас и'наглядно не воспроизводимые [роцессы. Второй метод известен в исторической науке под названием метода историко-сравнительного. G его Помощью Н -большей степени расширяется поле исторического наблюдения; благо­даря чему процессы — стадиально-тождественные и последо­вательные, наблюдаемые в различных ареалах, — могут взаимно разъяснять и дополнять друг друга: а) могут быть найдены недостающие звенья процесса, б), могут быть вос­становлены эволюционные ряды.

Таким образом, для историографии подлинно научной «невоспроизводимость» исторических фактов не является ббльпшм препятствием на пути достижения объективной истины, чем для области естествознания, чьи факты отли­чаются той же особенностью.

Подлинная специфика научно^исторйческого факта в сравнении с фактом естественнонаучным отражена в чет­вертом противопоставлении. Однако суть ее была полностью

Извращена, неокантианством ⁶¹. Отрицая историю как науку об объективных законах исторического развития, Риккерт и его многочисленные последователи стремились истолковать ее как науку факта. Однако в методологии истории риккер-тяахства «факт» есть категория, насквозь субъективная и эфемерная, поскольку фактическая ткань науки истории рассматривается ь качестве определенной системы культур­ных ценностей. Тем не менее именно такой «факт», абсолют­ный в свой единичности и несопоставимости, объявлялся венцом творения историка, целью и сутью истории как науки. В марксистском историзме «научно-исторический факт», рассматриваемый как фундамент исторического знания^ не является^ однако,; самоцелью науки^ хотя ему отводится куда более почетное место в ирторическом повествовании в сравнении с ролью факта в естественнонаучном знании. Фундаментальное значение научно-исторического факта ^—-заключается в том, что он является отражением исчезнувшей и невосстанавливаемой реальйости^в то время как факты естественнонаучные/ как правило, избавлены от подобной «заместительной» роли. Отсюда особая, ни с Чем не сравни­мая; ценность научно-исторических фактов. \ "Далее, как уже отмечалось, на событийном уровне исто­рические факты однократны и неповторимы, однако на уровне общественной структуры область повторяющегося громадна^. Что же касается фактов природы, то они не только повторяются, но могут быть неоднократно воспроизводимы в опытах. И тем не менее научное значение фактов в сопо­ставляемых отраслях знания тождественно. Различия дают о себе знать только на стадии построения теории. Для естествоиспытателя факт на этой стадии — только опора^ основание, строительные леса -для получения ₍, конечного вывода. После признания такого вывода научные факты сами но себе теряют значение, леса убираются — они ме-Щают построению «чистой теории». Иной представляется роль факта в историческом научном знании: здесь исследо­ватель вынужден двигаться к теории при максимальном, сохранении «чувственной»^ фактической ткани прогпяого, сам факт здесь должен выступить воплощением внутренней логики истории, формой проявления ее закономерностей. Итак, для историка факт науки — это в одно и то же время и ocHOBaHnej и само воплощение научного знания. Именно поэтому историк так дорожит каяодым аутентичным истори­ческим фактом. Чем их больше приведено в связь и систему, тем вероятнее не только его конечный вывод, но и возмож­ность приблизиться к сущности явлений и процессов, В: этой связи мы должны рассмотреть вопрос о ценностной (временной) отягощенности научно-исторического факта. j 'Выше уже отмечалось, что на пути исследования «действи- \ Тельной истории» («как это, собственно, было») стоят три заслона, три типа селективности (избирательности): 1) селек­тивность фактов в момент их «регистрации», т. е. при «фор­мировании» исторических источников; 2) селективность, ! произведенная временем (вторжением' «живой>- истории» в историю, отложившуюся в архивах); 3) селективность фак- . тов в ходе исторического исследования* ,

I Об объективных предпосылках ценностной отягощенности . исторических источников уже говорилось выше. Укажем * здесь на некоторые формы ее проявления в источниках. j

Ценностная отягощенность документированных фактов ска- I залась прежде всего в соотношении в" них фактов, принадле- t жавших к различным сферам общественной Жизни (мате- I риальному производству* к примеру, с одной стороны,—и военным кампаниям — с другой). Это соотношение пред- j ставляет почти зеркальное отражение иерархии ценностей | в сознании «составителей», скажем, летописей и т. д. Далее, |

та же отягощенность обусловливает необходимость в сооб­щениях источников различать по крайней мере два плана: к 1) мир, каким он представлялся их сознанию (внешнее, | явное); 2) мйр^каким он выступал на уровне их подсознания j; (внутреннее, сказанное ненамеренно, не входившее в расчет, | фиксированное в другой знакдвой 'системе — на языке обы- j¹ чая, этических норм и т. п.). В первом случае очевидно, что «сообщения» будут идеологически отягощены «ценностями» I данного общественного слоя (сословная, классовая дринад- £ лежность «составителей» источников), во втором же случае — ценностями культур антропологического характера (этнос, | традиция и т. п.). «Идеологические ценности» определяли % по преимуществу то, что составители письменных источников ,:| видели вокруг себя. Во втором случае решалось, как они § выражали увиденное. \.

Так решается вопрос о селективности, фактов в момент их регистрации. Опуская как элемент, хотя и печальной, |

но все же случайности «отбор», произведенный в источниках временем, перейдем к вопросу о селективности фактов в ходе \

исторического исследования.

Известно, что с целью преодоления «субъективного ви­дения» у «создателей» исторических источников историческая наука приводит в действие столетиями накоплявшийся ар­сенал средств, именуемых «внешней и внутренней критикой | источника». Однако проблема объективности исторического

исследования этим не исчерпывается. Она стоит не менее, если не более, остро и в процессе современного исторического исследования. Ссылаясь на разнохарактерность обществен­ного сознания, реакций, поведения, ценностной ориентации людей "в различные эпохи, представители современного реля­тивизма в историческом познании «обосновывают» принци­пиальную невозможность адекватного исторического позна­ния. Поскольку-де эпохи говорят на различных; языках, в ко­торых не только одни и те же понятия имеют совёрпгенно раз­личное значение, но различен весь строй понятий, постольку историку предстоит выбор: либо. ПоЛнортыо «изъять '_себя» из интеллектуальной среды Своего времени и попытаться «сопережить» реалии интересующей нас^: эпохи- (что равно­сильно отказу от рационалистических форм познания), либо, признав принципиальную непознаваемость прошлого, созда- ^ вать заведомо субъективные, отмеченные печатью своего времени построения на «исторические Темы», что и преобла­дает на практике в так называемой исторической социо­логии. - ' - ■ Однако То, что релятивизм сводит к Проблеме значения "tf! языка, в действительности является проблемой критерия объективности в историческом исследовании, по отношению к которой все другие проблемы, в том числе и «разноязычия времен», имеют подчиненное,,далеко Не столь роковое значе­ние.

В этом в конечном итоге заключается гносеологическая суть споров вокруг понятия «исторический факт».

Каким образом, при каких условиях историк может прийти к адекватному знанию объекта? Откуда мы знаем, что та или иная реконструкция исторического прошлого имеет объективный характер, т. е. более или менее верно воссоздает объект как функционирующую и развивающуюся систему?' Известно, что в общефилософском плане на эти вопросы исчерпывающе ответила только диалектико-материа-листическая теория познания, в которой в равной мере пре­одолены как созерцательность в истолковании процесса познания" вульгарным материализмом, так и агностицизм и субъективизм «критической философии» в истолковании источников и содержания знания.

"• Что же касается специфического историко-Познаватель-ного аспекта марксистско-ленинской теории отражения, то для его выяснения мы сосредоточим внимание на следую­щих вопросах:

4) соотношение научно-исторического факта и факта исто­рического; %\.РЖ^Ъ определения: «научное знание»,в еоЦЙМЬНО-'ИСто-ричяском контексте; *. -•^:' .- -->*» "...

; 3) научно-исторический факт как диалектическое единство -объективного и субъективного; ;•*(

г 4) исторический опыт как критерий, истйннгрсти истори­ческих знаний. -— - -с' - .•;>:.■

Известно, что в рамках марксистской ^методологии исто­рии противоположение «научногиетбЩЧескогр, факта» и «факта истории» обнаруживает ъЩтр&щкж^Ь^^ЩШосШД.⁰-ванную) связь.«копии» л «ориЕинал,&»_ь^о^т]Р^^^Я^ истори­ческой действительности и самой действительности. Но это ^значит, что между.указанными полярными категориями су­ществуют, .; с одной стороны, принципиальные различия, а с другой ;—не менее важное сходство. ,-Если иметь в виду первое, ТО; очевидно^ :A*o^^^^k;p^H^Teste.j действительной истории и.«факт» в-системе,знаний различаются как первич­ное и вторичное,^объективное и. субъективное, как объект и субъект, и, помимо этого, по месту и времени «происшест­вия», месту и времени их «регистрации» в Источнике, с одной стороны, и месту и времени их научного воспроизведения •*- j С другой. В первом случае «факт» (если отвлечься от «кор­рекции» его со стороны источника) регулируется законами, управляющими объективной действительностыо, во втором случае ^законами 'научного познания* Наконец бн» разли­чаются по объему «содержания». «Для материалиста,— подчеркивал В. И.'Лёнин^г-мир богач⁶, живее,: разнооб­разнее, чем он кажется» ^в2. -Что же касается сходства, то речь должна идти прежде всего о содержательно*! (фактическом) сходстве, иными словами, об адекватности отражения одного другим,->т. е^ об объективной истине. Объективная истина — это, как известно, не обозначение тождества знания и дейст- j

вителъности, а указание на большее или меньшее соответ­ствие,; приближение, «совпадение» первого со вторым. .

Таким образом, и в историческом познании речь идет о мысленном, Научном воспроизведении исторической дейст­вительности (4 НЭ Р действительности как таковой), т. е, не о тождестве объекта и его мысленной копии. Самое боль­шее, к чему может стремиться исследователь,, стоящий на материалистических пбзициях, заключается в максимальном приближении мысленной картины к действительности (при том, что они никогда'Не совпадут). В этом и состоит про­гресс познания вообще |и исторического познания в част­ности. ^щ

Объективная истина, следовательно, никак не зависит от субъекта, от человечества ^вз, т. е. отражение сознанием

Шакш№йрШ?Ш'Цё?й исторического бытия есть определяю­щая чер^а;?Суть^:научно-истбриче&кого факта.

Очечйднй) что в рамках методологии истории речь не идет уже о/'Признании объективной истины как таковой, а о том, возмоШнй ; ЙИ объективно-истинное" историческое > знание,' а если возможно, то_;'какими средствами и путями оно Дости­гается? Как уже отмечалось., этот огромной важности вопрос' не только" для науки, но)и-деш общества в целом практически не существует для современного позитивистского (аналити­ческого) историзма. Дли увёго -Тйстинность исторического знания воплощена в логической непротиворечивости «языка» историка, В нем нет ничего, независимого от познающего субъекта. Лишенный критерия объективной истины, этот историзм объявляет саму категорию объективной "ИстиныV-— «метафизикой», «спекуляцией» и т. д.^МгвБ"-

Против подобных проявлений агностицизма и субъекти­визма в свое время выстудил Bv й. Лениа в борьбе с «оте­чественными» ,эмпйриокрИТИКами^ «Имела -ли земля ту исто­рию, KoTopa/gизлагается в геологии? ; :.-Неужели от этого волоса позаолитёльно увертываться. . .?». И далее, включая Ь'ЩШ зфдишя жгормю человечества, В. И. Ленин по сути ПрвТоряет тот же вопрос по отношению к истории как пред­мету историографии: «Неужели знание истории земли и исто­рии человечества «не имеет реального значения»? Ведь это просто напыщенный вздор. . .»^вв. Марксизм решает вопрос о суверенном значений познания в принципе одинаково в при­менении к исторической науке и к естествознанию, хотя, и подчеркивает более труд шй путь достижения этой суве­ренности в первом случа в сравнении со) вторым.

«Дюринг, — писал В. И. Ленин, -—направо, налево, по сложцейшим; aofljp,oca,_fj;,^

науки в частности, бросал словами: последняя, окончатель-ная.,?вёдная* истина» . Между тем путь к объективной истине в исторической науке намного труднее и сложнее, чем в естест­вознании. Прежде всего на этом пути она сталкивается с двумя только Для нее специфическими проблемами, выте­кающими из того исходного момента, что в истории действуют люди, наделенные волей и сознанием ⁶⁸. 'В этой связи возни­кает проблема различения субъективной цели и объектив­ного содержания результатов человеческих действий. Но этого мало. В отличие от естествознания историческое иссле­дование на пути к объективной истине сталкивается с пробле­мой позиций самбго исследователя, «отягощенной» его при­надлежностью к исторически определенному,обществу, опре­деленной классовой среде, определенным философским школам и т. д., словом, Невозможностью беспартийной, «свобод­ной от идеологии», внеклассовой, «общечеловеческой» исто-рической науки. Поскольку о первых двух проблемах было уже сказано выше, а о третьей р_ечь еще впереди, мы ограни­чимся следующим замечанием. Д_Ля того чтобы историческое мышление было истинным, для того чтобы его содержание было не субъективным, а объектшщщ,, оно должно опираться на критерии общественно-исторйнеской -практики ^в9.

В «1езисах о Фейербахе» К. Маркс писал: «Вопрос о том, обладает ли человеческое мыщ_Ление предметной истин- -ностью, - вовсе не вопрос теории, _а практический вопросе ⁷⁰. 1очка зрения жизни, практики должна быть первой и основ­ной^ точкой зрения теории познания, - подчеркивал ?' \^Я^^{а в связи с} ^рвым тезисом К. Маркса о Фейер­бахе Историческая практика (включая практику, исследо­вателя) превращает противостоящие друг другу⁴ субъект и объект в диалектическое.,едйнстй6₍ реализуемое.в процессе познания. Иными словами, в нем и заключается сущность принципа объективности рассмотрения предмета. Для исто­рика этот принцип раскрывается в следующем:

а) рассмотрение истории общества как движения во вре­мени системы связей, ее составляющих, обусловленное ко­нечной материальной детерминацией ее функционирования и развития. Понятие,-сведенное на почву экономической действительности, получаем объективное содержание;

6J рассмотрение истории общества сточки зрения борьбы классов, т. е. решающего социального антагонизма («неудов­летворительность» объективизма - _{в Т0М) что} анализ не до­ходит до конца, до ядра, основы явления - классового со­держания отношений ⁷²); «...

в) принцип партийности науки, _т. _е. ее способность стоять на точке зрения того общественного класса,'объективно-историческое положение которого открывает - в данную историческую эпоху - путь для самой последовательной, революционно-критической позиции в историческом исследо­вании. Принцип партийности в марксистской историографии поэтому является выражением.гарантии объективности исто­рического познания. «Там, где историку приходится изобра­жать борьбу противоположных общественных сил, - отме­тил Плеханов, - он неизбежно' будет сочувствовать той или другой . . . В этом отношении он будет субъективен. . . Но такой субъективизм не помешает ему быть совершенно объективным историком. Если только он не станет искажать те реалйше экономические отношения, на почве которых выросли борющиеся общественные силы» ⁷³.

Именно поэто,му марксизм первый открыто декларировал свою партийность, что является в данном случае синонимом научной объективности. Известно, что никто последователь­нее 'BvJx.-.' Ленина не защищал принцип партийности в общест­венной науке, но вместе с тем никто более неумолимо, чем он, не требовал исторической правды: «Надо писать о-абсолют-ной точностью то, что есть» ⁷⁴; «не признавать того, что есть — нельзя: оно само заставит себя признать»⁷⁵;}

г) наконец, принцип целостности познания. По определе­нию В. И. Ленина, объективность рассмотрения означает не примеры, не отступления, а вещь саму в себе ^7в. ,

Известно, как нетерпимо относился В. И. Ленин к люби^-телям «игры а примеры», произвольного" «выхватывания» «отдельных фактиков». «Факты, — писал он, — если взять их в их целом, в их связи . . . безусловно доказательная вещь. Фактики, если они берутся вне целого . . . если они отры­вочны и произвольны, являются . . . только игрушкой. . .» ⁷⁷. Таким образом, требование В. И. Ленина строить на фунда­менте, состоящем из_: точных, бесспорных «фактов, следует понимать не как простую сумму единичных' фактов, а как ■целостность, возникающую только при условии, что событие освещают, опираясь на всю совокупность необходимых от­ношений ⁷⁸.

В этом и заключен смысл ленинского положения: для того чтобы теоретический анализ был подлинно научным, он дол­жен быть «основан не на абстрактной спекуляции, а на точ­ном изучении того, что в действительности происходило в историческом развитии человечества» ⁷⁹.

Однако признание социально-исторической практики критерием объективной истины не означает его абсолютиза­цию. Как и всякое явление действительности и отражаю­щего ее- соананйя^ общественная практика несет на себе пе­чать времени. Вместе с поступательным развитием общества она постепенно поднимается на качественно новые истори­ческие ступени.

Но это значит, что опирающееся на этот критерий истори­ческое познание; обеспечивающее в принципе воспроизведе­ние объективно истинной картины прошлого человечества — в каждую данную эпоху, — дает лишь приближённо и огра­ниченно верную картину действительности.

Объективная основа непрерывного процесса расширения исторического видения заключена в неисчерпаемом богатстве исторического факта, в безграничности его сторон и связей и, следовательно, пределов его познания. То же обстоятель­ство, что каждая эпоха в соответствии со своими запросами «подсказывает* исследователю новые факты, и. взаимосвязи фактов, ни в коей мере не может служить аргументом в пользу релятивизма и субъективизма в историческом познании. .В этом отношении историческое познание ничем не огглича-.ёТся от естественнонаучного, оно столь же актуально, ку­мулятивно; истинное в исторической науке в такой же мере ' «накапливается», как и истинное в естествознании. Больше ; тйго, смена исторических перспектив является лишь убеди­тельным свидетельством неисчерпаемости исторического j факта. Именно Поэтому движение познания- к .абсолютной истине — это бесконечный процесс смены неполного, одно-. ' стороннего, неглубокого и ограниченного знания знанием более полным, многосторонним и глубоким ⁸⁰_:, Рост глубины научного освоения действительности— таковй суть про­гресса и истории как науки. ,, • - • , . -

Отсюда следует, что историк, сталкиваясь с проблемой истинности, неибезжно '.обнаруживает -бяожную структуру _г. научно-исторического факта, отражающую диалектику по­нятия и предмета, субъективного и объективного, истины и заблуждения. Как уже отмечалось, роль понятийного аппарата в историческом исследовании громадна. Именно этим объясняется -противоречивость процесса исторического познания, знающего и временное застывание понятий в срав­нении с историографической практикой, и моменты опереже­ния ими последней. Совершенствование господствующих Понятий; их постоянная «сверка» с практикой исследования и его результатами.— таков путь проникновения в сущност­ные слои исторических эпох. • i' ■'■".■-':..■ -..■

_;В заключение нам осталось ответить: на вопрос: означает ли меняющаяся во времени картина прошлого человечества «переписывание историй каждым поколением», т. е. что исто­рическое исследование непоправимо конъюнктурно, субъ­ективно,-служит временным запросам, или в этом факте отра­жена лишь специфика взаимодействия общественной прак­тики" данного времени и представлений исторической науки? Известно, что картина мира постепенно меняется не только в ее историческом преломлений. Все науки* в том числе и физика, и космогония, и биология, постепенно пересматри­вают не только детали этой картины, но и всю ее целиком. Однако никому не приходит в голову рассматривать подоб­ные «революции» и пересмотры как свидетельство субъектив­ности этих наук, их неспособности давать объективные зна­ния о предмете. Но почему же в Таком случае пересмотры в¹ исторической науке истолковывались - именно указанным образом? ⁸¹ ' -

В этом, на наш взгляд, повинны два обстоятельства. Во-первых, обстоятельство объективное: общественное раз­витие происходит Несравненно быстрее,,^ч1ш: развитие эле­ментов, прйрбды, следовательно, -практика в этой области доставляет аргументы Для пересмотра научных картин объ­екта исследования гораздо быстрее, чаще, нежели это имеет место в науках о природе. Поэтому роль исторической пер­спективы в историческом познании должна рассматриваться как фактор усиления объективности знания. Второе обстоя­тельство субъективное. Историография, поскольку она раз­вивается в условиях борьбы антагонистических общественных классов, осознанно или неосознанно неизбежно отяг-щается «интересами», «ценностями» временного, конъюнктур­ного характера ⁸². В таких случаях, когда это диктуется интересами власть имущих, историческая проблематика служит целям сугубо^антиисторическим. ^Историография марксистская, открыто7]признающая свою партийность, по самой сути призвана к подлинно научному, объективному освещению йрторичесКрго .опыта народов. На этой почве пересмотр точек зрений- может иметь лйщь^общенаучные Основания. ЗПЙ' " •'

Итак, если сравнительно™быстро меняетея"наше истори­ческое видение, если прошлое неустанно поворачивается к нам все новыми сторонами, то это только значит, что расши­рился и углубился наш собственный исторический опыт. Поскольку число фактов-событий, представленных в истори­ческих источниках, сравнительно ограничено, а число фактов-граней, связей бесконечно, то именно в выявлении новых, ранее ""неизвестных сторон, связей, сцеплений, переходов и будет главным образом состоять прогресс исторического

ЗНаНИЯ