Анализ рассказа «Матренин двор»

Этот рассказ лучше всего может повествовать нам о жизни Солженицына в Мезиновке. О его будних днях и о жизни с хозяйкой дома.

Летом 1956 года, после ссылки Александр Исаевич из пыльной горячей пустыни возвращался наугад – просто в Россию. Как писал, он в самом начале, ни в одной точке родины никто его не ждал и не звал, потому, что задержался с возвратом годиков на десять. Ему хотелось уйти в среднюю полосу- без жары, с лиственным рокотом леса, хотелось затесаться и затеряться в самой нутряной России – если такая где-то была, жила.

На удивление, Солженицын хотел заниматься учительством где-нибудь в деревне, подальше от железной дороги, хотя обычно все просились в город, да покрупней. Он так скучал по родине, что даже от одного названия «Высокое поле» у него веселела душа.

Вскоре он поселился в деревне Тальново, которая находилась недалеко от торфоразработки, у шестидесятилетней Матрёны Васильевны Захаровой- главная героиня рассказа «Матренин двор». Как пишет автор: «Милей этого места мне не приглянулось во всей деревне…» , «Но я уже видел, что жребий мой был –поселиться в этой темноватой избе с тусклым зеркалом, в которое совсем нельзя было смотреться, с двумя яркими рублёвыми плакатами о книжной торговле и об урожае, повешенными на стене для красоты. Здесь было тем не менее хорошо, что по бедности Матрёна не держала радио, а по одиночеству не с кем было ей разговаривать.»

Образ её избы является одним из главных образов рассказа. Он тесно связан с образом героини. Можно провести параллели между этими двумя образами - Матреной и избой. Уже в названии они слиты воедино. На протяжении всего рассказа автор показывает жизнь этих двух образов. Избу героини и вещи, находящиеся в ней, нельзя назвать предметами. Все они живые. Изба наполнена особенными воздухом, светом и атмосферой. Матрену, несмотря на всю ее энергичность, постепенно разил "черный недуг", о котором ничего не могли сказать доктора. Как болезнь Матрены медленно поражала ее, так и червоточина разрушала избу изнутри. Эти два существа, дом и Матрена, погибают от старости, а возможно и от порчи. На горницу "легло проклятье с тех пор, как руки Фаддея ухватились ее ломать".

Сам дом был сделан давно и добротно, на большую семью, а теперь там одиноко жила Матрёна. Просторная изба и особенно лучшая приоконная её часть была установлена по табуреткам и лавкам – горшками и кадками с фикусами. Они заполнили одиночество хозяйки безмолвной, но живой толпой. Кроме Матрены и Александра Исаевича или в избе ещё: кошка, мыши и тараканы, которые, как и фикусы, создают атмосферу жизни в избе. Они заполняют, то образовавшееся одиночество. По ночам, когда Матрёна уже спала, а постоялец занимался за столом- редкое быстрое шуршание мышей под обоями покрывалась слитным, единым, непрерывным, как далёкий шум океана, шорохом тараканов за перегородкой. Шуршание их – была их жизнь.

Судьба Матрёны, о которой она не сразу, не считая её интересной для «культурного» человека, иногда по вечерам рассказывает постояльцу, завораживает и в то же время ошеломляет его. Он видит в её судьбе особый смысл, которого не замечают односельчане и родственники Матрёны. Муж пропал без вести в начале войны. Он любил Матрёну и не бил её, как деревенские мужья своих жён. Но едва ли сама Матрёна любила его. Она должна была выйти замуж за старшего брата мужа — Фаддея. Однако тот ушёл на фронт в первую мировую войну и пропал. Матрёна ждала его, но в конце концов по настоянию семьи Фаддея вышла замуж за младшего брата — Ефима. И вот внезапно вернулся Фаддей, бывший в венгерском плену. По его словам, он не зарубил топором Матрёну и её мужа только потому, что Ефим — брат ему. Фаддей так любил Матрёну, что новую невесту себе подыскал с тем же именем. «Вторая Матрена» родила Фаддею шестерых детей, а вот у «первой Матрены» все дети от Ефима (тоже шестеро) умирали, не прожив и трёх месяцев. Вся деревня решила, что Матрёна — «порченая», и она сама поверила в это. Тогда она взяла на воспитание дочку «второй Матрены» — Киру, воспитывала её десять лет, пока та не вышла замуж и не уехала в посёлок Черусти.

“Страдая от недугов и чая (ожидая) недалекую смерть, тогда же объявила Матрена свою волю: отдельный сруб горницы... после смерти ее отдать в наследство Кире.

Вставала хозяйка в четыре-пять утра. Она включала лампочку за кухонной перегородкой и тихо, вежливо, стараясь не шуметь, топила русскую печь, ходила доить грязно-белую кривоногую козу, которая была её единственной ценностью, по воду ходила и варила в трёх чугунках: один себе, один- постояльцу, один –козе. Козе она выбирала из подполья самую мелкую картошку, себе- мелкую, а Александру Исаевичу – с куриное яйцо. Огород её давно не удобряли и всегда засаживаемый картошкой, картошкой и картошкой - крупной не давал. Постояльцу давала, что получше.

Он же с самого утра, услышав за перегородкой сдержанный шумок, всякий раз размеренно говорил:

- Доброе утро, Матрён Васильевна!

И всегда одни и те же доброжелательные слова раздавались ему из за перегородки. Они начинались каким-то низким тёплым мурчанием, как у бабушках в сказках:

-М-м-мм… так же и вам!

И немного погодя:

-А завтрак вас приспе-ел.

Что на завтрак догадаться было легко: картовь необлупленная, или суп картонный (так говорили в деревне), или каша ячневая. Плохое время было, жили бедно, другой крупы не купить в Торфопродукте, да и ячневую-то с бою – как самой дешёвой её откармливали свиней. Не всегда было посолено, как надо, часто пригорало, а после еды налёт на нёбе , деснах и вызывало изжогу. Не Матренина в том была вина: не было в Торфопродукте и масла, маргарин нарасхват, а свободно только жир комбинированный. Да и русская печь неудобна для стряпни. Но Солженицын покорно всё съедал ему наваренное, терпеливо откладывал в сторону, если попадалось что неурядное: волос ли, кусочек торфа, тараканья ножка. Не хватало духу упрекнуть Матрену. Она его сама же предупреждала: «Не умемши, не варёмши – как утрафишь?» А позже простодушно, глядя блёкло-голубыми глазами, спрашивала: - Ну, а к ужоткому (вечеру) что вам приготовить?

Блёкло-голубой цвет глаз, как отражение её характера. Матрёна искренний и добрый человек. А её лучезарна улыбка, обезоружившая автора, говорит о её открытости и доброжелательности. Солженицын написал, что ему дорога была эта улыбка её кругловатого лица, которую, заработав наконец на фотоаппарат, он тщательно пытался уловить. Александр Исаевич любил фотографировать. Матрёна Васильевна, увидев на себе холодный глаз фотоаппарата, принимала выражение или натянутое, или повышенное. Только один раз он запечатлел, как она улыбалась чему-то, глядя в окошко на улицу. Если посмотреть на фотографию, то можно увидеть добрую улыбку, говорящую о чистосердечном, доступном окружающим человеке. Наверное в этот момент она вспомнила что-то приятное и задумалась.

Матрёна была трудолюбивым и всем помогала. Автор даже заметил, что у неё было верное средство вернуть себе доброе расположение духа – работа. За свою работу ничего взамен, ни единой копей не взяла. Её помощь от чистого сердца, а значит с пользой. А главное, что от её помощи была хоть какая-то помощь. Ведь можно помогать без какого-либо результата, просто так, чтобы показаться..

Ещё небольшие, но важные для раскрытия характера героини, эпизоды, как просьба жены председателя помочь колхозу, просьба соседки докопать картошку. И во всех эпизодах Матрёну просят чем-нибудь помочь, что-нибудь сделать. А она не отказывается, помогает, даже если больна. Сама Матрена однажды сказала: «Ах, Игнатич, и крупная ж картошка у неё (у соседки)! В охотку копала, уходить с участка не хотелось…»

Но – от трудов праведных не наживёшь палат каменных. Солженицын дает нам ощутить горькую мудрость этой пословицы. Матрёна «год за годом, многие годы, ниоткуда не зарабатывала <…> ни рубля. Потому что пенсии её не платили. Родные помогали мало. А в колхозе она работала не за деньги – за палочки. За палочки трудодней в замусоленной книжке учётчика». Это безденежье напрямую сопряжено с их житейской неприхотливостью. Как я уже говорила, богатство Матренено – грязно белая коза, колченогая кошка да фикусы; рацион питания – картовь необлупленная, суп картонный или каша ячневая.

Однажды Матрёна сказала:

- Теперича я зуб наложила, Игнатич, знаю, где брать, - говорит она о торфе. – Ну и местечко, любота одна!

- Да Матрёна Васильевна, разве моего торфа не хватит? Машина целая.

- Фу-у! твоего торфу! Ещё столько, да ещё столько, - тогда, бывает, хватит. Тут как зима закрутит, да дуель в окна, как не столько топишь, сколько выдувает. Летось мы торфу натаскали сколища! Я ли бы и теперь три машины не натаскала? Так вот ловят. Уж одну бабу нашу по судам тягают.

Государство не продавало торфу жителям, а только везли – начальству, да кто при начальстве, да по машине – учителям, врачам, рабочим завода. Председатель ходил по селу и говорил о чём угодно, кроме топлива.

Приходилось бабам собираться по пять, по десять, чтобы смелее, и тянули торф у треста. Ходили днём. Матрёна рассказывает, что как лошадей не стало, так чего на себе не припрёшь, того и в дому нету. Спина у неё никогда не заживает. Зимой салазки на себе, летом вязанки на себе. Ходили бабы в день – не по разу. В хорошие дни Матрена приносила по шесть мешков.

Тяжко было народу, государство создавало благоприятные условия только начальству. Председатель новый, недавний, присланный из города, первым делом обрезал всем инвалидам огороды. Пятнадцать соток песочка оставил Матрёне, а десять соток и пустовало за забором. Впрочем, и за пятнадцать соток потягивал колхоз её. Когда рук не хватало, жена председателя приходила к ней. Она входила в избу и , даже не здороваясь, строго смотрела на хозяйку дома и говорила, что надо будет помочь колхозу, надо будет ехать навоз вывозить. И вилы свои брать. По окончанию работы и «спасибо» не скажут.

Ещё суета большая выпала Матрёне, когда подходила её очередь кормить козьих пастухов: одного – здоровенного, немоглухого, и второго – мальчишку с постоянной слюнявой цыгаркой в зубах. Очередь эта была в полтора месяца раз, но вгоняла Матрёну в большой расход. Шла она в сельпо и покупала им еду, какую сама не ела. Дорого слишком. Как оказалось, хозяйки выкладывались друг перед другом, стараясь накормить пастухов получше.

Жизнь Матрёны отличалась от других, похожи они были в образе жизни: вставали рано; выходили все вместе на работу, потихоньку воровали торф, сложенный для просушки; питались одной картошкой; в домах не было радио, а электричество казалось чудом. Различия: Матрёна выходила на работу, даже если болела; не “сводила счёты” и не обсуждала, “кто вышел, а кто не вышел”; не могла отказать, когда кто-то просил помочь в сельскохозяйственных работах: выкопать картошку, вспахать на себе огород; за работу не брала денег; кормила пастухов продуктами, каких не ела сама; не досаждала никому расспросами; не сплетничала; вырастила чужую девочку; горницу отдала приёмной дочери. После смерти все отзывы о ней были неодобрительны: за обзаводом не гналась, и не бережная; и даже поросёнка не держала; и, глупая, помогала чужим людям бесплатно; не гналась за нарядами, не скопила имущества к смерти; о сердечности и простоте Матрёны золовка “говорила с презрительным сожалением”.

Пока Матрёна была жива, односельчане, вовсю пользуясь её бескорыстием, не забывали напомнить и о своей способности быть благодарными: «Не берет она денег. Уж по неволе ей вопрятаешь». Однако, зная прижимистость тальновских, можно предположить, сколько там щедрые соседи ей «вопрятывали». Даже в слово «добро» она вкладывала совсем иное понятие, нежели жители Тальнова. Потому и отзывы о Матрёне, произносимые на поминках как итог её земного пути, неодобрительны.

Можно найти и то, что сближает и отличает Матрёну и Игнатича.

Сходства:

• Одиночество.

• Умение жить под одной крышей и ладить с незнакомыми людьми. (“Комнаты мы не делили; Изба Матрёны; нам же с ней в ту осень и зиму вполне была хороша; Мы их (тараканов) травили; Я со всем свыкся, что было в избе у Матрёны; Так привыкли Матрёна ко мне, а я к ней, и жили мы запросто.)

• Умение жить скромно, не унывать и спасаться от трудностей и грустных мыслей работой. (Жизнь научила меня не в еде находить смысл повседневного существования. У неё было верное средство вернуть себе доброе расположение духа — работа.)

• Вежливость и деликатность. (Матрёна “не досаждала никакими расспросами”, Игнатич “тоже не бередил её прошлого.)

• Бережное отношение к старине, почитание прошлого. (Игнатич хотел “сфотографировать кого-нибудь за старинным ткацким станом, Матрёну привлекало «изобразить себя в старине»”.)

• Матрёна и Игнатич близки своим отношением к жизни. (Оба были людьми искренними, не умели лукавить. Игнатич в сцене прощания с покойницей хорошо видит корысть, стяжательство её родственников, не считающих себя виноватыми в смерти Матрёны и желающих поскорее завладеть её двором.)

Различия:

• Социальное положение и жизненные испытания. (Он учитель, бывший зэк, исколесивший по этапам страну. Она крестьянка, которая никогда не уезжала из своей деревни далеко.)

• Мировосприятие. (Он живёт умом, получил образование. Она полуграмотна, но живёт сердцем, своей верной интуицией.)

• Он городской житель, она живёт по законам деревни. (Когда Матрёна уже спала, я занимался за столом; Матрёна вставала в четыре- пять утра; Я спал долго; По бедности Матрёна не держала радио”, но затем стала “повнимательней слушать и моё радио)

• Игнатич может иногда подумать о себе, для Матрёны это невозможно. (Во время погрузки брёвен Игнатич упрекнул Матрёну, что она надела его телогрейку, а она только сказала: “Прости, Игнатич”.)

• Матрёна сразу поняла своего квартиранта и оградила его от любопытных соседок, а Игнатич, слушая неодобрительные отзывы на поминках, пишет: Выплыл передо мной образ Матрёны, какой я не понимал её; Все мы жили рядом с ней и не поняли, что есть она тот самый праведник)

Я считаю, что в Матрене изображён образ русской женщины. Женская краткость и доброта, долготерпение, сила и святость – глубочайшие, сокровенные основы самой русской духовности. Кстати будет вспомнить и об особом почитании на Руси образа –Богородицы. И это не случайно исстрадавшийся герой ищет успокоения у крестьянской России-Матери, и привести его в деревню может только женщина. А.И.Солженицына считают продолжателем традиций Н. А. Некрасова в изображении русского женского характера. Некрасовская Матрена - олицетворение нелегкой женской доли. Она обладает естественностью, простотой, человечностью, ей присущи смирение и терпение. В. Распутин создает образы русских женщин, носительниц нравственных ценностей народа. Им присуще чувство огромной ответственности за все происходящее с ними и вокруг них. Для них неприемлем индивидуализм,пренебрежение такими ценностями, как Дом, труд, могилы предков, продолжение рода. Писатель верит в духовное здоровье русского народа.

Несмотря на нелёгкую жизнь зиме она всё же наладилась. Как никогда. Стали-таки платить ей рублей восемьдесят пенсии. И ещё сто она получала от постояльца. Некоторые из соседок стали даже завидовать: « Фу-у! Теперь Матрене и умирать не надо! Больше денег ей, старой, и девать некуда.» Другие же возражали, что государство – оно минутное, сегодня дало, а завтра отымет. Купила она себе валенки и славное пальто сшила. Спокойней ей стало. Прошёл так декабрь, прошёл январь – за два месяца не посетила ей болезнь. А раньше Матрёна валилась и сутки- двое лежала пластом, не жалуясь и почти не шевелясь. В таки дни Маша, её близкая подруга, с самых молодых годков, приходила обихаживать козу да топить печь. Сама хозяйка не пила, не ела и ничего не просила. Вызвать врача из поселкового медпункта было в Тальино вдиво, как-то неприлично перед соседями – мол, барыня. Даже здесь видно благородство Матрёны Васильевны.

Стала она теперь в гости ходить в подруге её, семечки пощелкать. К себе гостей не звала, уважая занятия Игнатича. А однажды на крещение постоялец познакомился с её родными сестрами, звавшими Матрену как старшую – лёлька или нянька. Автор сделал предположение: эти сестры опасались, что их нянька будет просить помощи, так как до этого дня мало было слышно о них.

Матрёна Васильевна была верующим человеком. Сколько автор ни жил у неё – никогда не видел её молящейся, ни чтоб она хоть раз перекрестилась. А любое дело она начинала «с Богом!» и Игнатичу всякий раз «с Богом!» говорила, когда он шёл в школу. Он же думал, что может быть она и молилась, но не показно, стесняясь его или боясь притеснить.

Был святой угол в чистой избе, и иконка Николая Угодника в кухонке. Во время всенощной и с утра по праздникам зажигала Матрёна лампадку. Однажды Вернулась она из церкви печальная. Мальчишки созоровали, взяли её котелок. Всегда у неё бывала святая вода, а на этот год не стало.

Позже Солженицын говорит про Матрёну: «Только грехов у неё было меньше, чем у её колченогой кошки. Та – мышей душила…» Этими словами он говорит нам, что считает её праведницей.

Что такое праведничество? И какого человека можно назвать праведником?

Вера в Бога, любовь к людям, добро, милосердие, бескорыстие, умение прощать, смирение, совестливость, жалость ко всему живому, умение радоваться жизни, труд как возможность вернуть доброе расположение духа, терпение, естественность в поведении, непритязательность, неприхотливость, выносливость- это и есть праведничество. Человек обратный праведнику – грешник. Человек, которым правит зло, недоброжелательство, труд на себя и работа спустя рукава на общество, равнодушие, зависть, жадность, стяжательство — “добро” в значении имущество, злопамятность, эгоизм.

Что прежде всего подвигает русского человека на праведничество? Христианская вера. Заповеди Божии регулируют его поведение, взаимоотношения с людьми, обусловливают его мирочувствование, миропонимание.

Сторонники Солженицына убеждают, что Матрёна была старательным воцерковлённым усердным человеком: она достаточно твёрдо соблюдает традиции и правила жизни воцерковлённого человека (домашние иконы, так как церковь за “5 вёрст. Всякое дело она начинала «с Богом». А причина скрытности Матрёны в том, что в годы советской власти приучали верующих таиться. Вера — дело личное, не терпящее шума.

Автор делает праведничество естественным образом жизни героини. Вместе с тем Матрёна не типический образ, она не похожа на других “тальновских баб”, живущих материальными интересами. Она из тех праведников, которых так трудно найти.

Увидеть в простой деревенской старушке великую душу, увидеть праведницу мог только Солженицын: и дело не только в его образованности, тонкой интеллигентной проницательности, сколько в его духовном родстве с Матрёной.

Ещё один очень интересный момент, как Матрена слушает музыку по радио. В этом эпизоде запечатлена глубокая связь Матрёны с поколениями её предков, для которых музыкально-речевая культура во все времена была важной и неотъемлемой частью их образа жизни. Свою душу Матрёна распахивает, когда слушает музыку Михаила Глинки. Именно эта музыка пробудила в ней чувства и она не смогла удержать эмоции, выпустив слезу. В музыке, подобно молитве, совершается таинство соприкосновения с Богом.

Речь Матрены — это речь крестьянской женщины из глубинки. “Не умемши, не варёмши — как утрафишь”, — предупреждала она квартиранта.

На завтрак готовилась “картофь необлупленная” (картошка в мундире, неочищенная) или “суп картонный (так выговаривали все в деревне)”. Надо полагать, “суп картофельный”. А ещё в речи героини встречаются слова: “к ужоткому”, то есть к вечеру (прост.); “летось” — в прошлом году; “бывалоча” — бывало, раньше; “пособить” — помочь; “иззаботилась” — устала от забот, приставка из- придаёт значение многократности действия, слово образовано по модели “избегалась”, “испереживалась”. Очень интересно в речи героини слово “дуель”. Оно образовано наложением двух слов: “дует” и “метель”. Коня Матрёна называет “стиховым”, буйным, трудно поддающимся обузданию. Видимо, от слов “стихия, стихийный”. Героиня боялась “молоньи”. Это просторечное слово, употребляемое деревенскими людьми. Владимирский диалект (“яканье”) нашёл отражение в словах мятель, семячки. Игнатьич порой сам стилизует речь под деревенскую: “ветер выдувал печное грево”, то есть тепло; тараканов менело”, то есть становилось меньше. Даже речь главной героини показывает нам её простоту.

Постепенно привыкла Матрена к постояльцу, а он к ней. Жили они запросто, не докучая друг другу расспросами.

Однажды, вернувшись из школы, Игнатич застал в избе высокого черного старика, лицо которого сплошь заросло черной бородой. Во всём облике старика Александру Исаевичу показалось многознание и достойность. Это оказался Фаддей Миронович, он пришел просить за своего нерадивого сына, Григорьева Антона, ученика восьмого “г” класса. Вечером Матрена Васильевна рассказала, что в молодости чуть не вышла замуж за него.

Он сватался первым, раньше Ефима. Ей было девятнадцать, а ему двадцать три года. Но грянула германская война, Фаддея забрали на фронт. Три года Матрена ждала его, но не было ни одной весточки. Минули революции, стал свататься Ефим. Они на Петров день (12 июля) поженились, а на Покров (14 октября) “вернулся Фаддей из венгерского плена”. Если бы не брат, убил бы он их обоих. А позже говорил: “буду имечко твое искать”, привел в новую избу “вторую Матрену”. Часто бил свою жену, и она часто бегала жаловаться к нашей героине. А казалось бы, о чем Фаддею жалеть, родила ему жена шестерых детей, все выжили. Матрены Васильевны же дети умирали, не дожив до трех месяцев “порция (порча) во мне!” — убежденно говорила она. Шли годы, в 1941 году не взяли на фронт Фаддея из-за слепоты, а Ефим ушел и пропал без вести. Выпросила Матрена Васильевна у “второй Матрены” младшую дочь Киру и десять лет растила ее, выдала замуж за машиниста в Черусти. “Страдая от недугов и чая (ожидая) недалекую смерть, тогда же объявила праведница свою волю: отдельный сруб горницы... после смерти ее отдать в наследство Кире. О самой избе она ничего не сказала. Еще три ее сестры метили получить эту избу. Вскоре после этого задушевного откровения приехала из Черустей Кира, забеспокоился старик Фаддей. Оказалось, что молодым в Черустях предлагают участок земли для строительства дома, тут и понадобилась горница Матрены. Он и загорелся захватить этот участок в Черустях. Зачастил к Матрене, требуя обещанную горницу. Она не спала две ночи, нелегко ей было решиться “ломать ту крышу, под которой прожила сорок лет, для Матрены было это — конец ее жизни всей”. Как, я уже говорила дом тесно связан с образом героини. Это ей внутренний мир, а отделяя горницу, вырывается кусочек из самого сердца Матрёны.

Но все же в один из февральских дней явился Фаддей со своими пятью сыновьями, “и застучали пять топоров”. За это время очень сдала Матрена.

Особенно было тяжело, что пришли её сестры, все дружно обругали её дурой за то, что горницу отдала, сказали, что видеть ей больше не хотят, - и ушли. Очень страшно услышать от родных и любимых тобою людей такие слова. Ещё один кусочек из сердца вырвали из её сердца. Сделалось ещё больнее. И в те же дни и кошка колченогая сбрела со двора – и пропала. Одно к одному. Ещё пришибло Матрёну. Как будто чёрная полоса началась в её жизни, после того благополучного начала зимы.

Наконец ставшую дорогу прихватило морозом. Наступил солнечный день, и повеселело на душе. Матрёне приснилось что-то доброе под тот день. Узнав, что Игнатич хочет кого-нибудь сфотографировать за старинным ткацким станом, застенчиво ухмельнулась и сказала, что как горницу отправит, так он её и сфотографирует. Но не успела…

Уже вечером тракторные сани были нагружены брёвнами. Фаддей и зять-машинист боялись, что трактору не утянуть двух саней, а трактористу не хотелось делать две ходки. Матрёна бегала среди мужчин, суетилась, помогала. И тут Игнатич заметил, что она в его телогрейке, рукава уже испачкала, и с неудовольствием сказал ей об этом. Телогрейка была ему памятью, она грела его в тяжелые годы. Она же попросила прощения, сняла и повесила сушиться.

Водитель не успевал сделать их за ночь, а к утру трактор должен стоять в гараже. огрузив горницу, мужики сели за стол, но ненадолго — темнота заставляла спешить. Вслед за мужчинами выскочила и Матрена, сетуя, что одного трактора мало: «И что было двух не срядить? Один бы трактор занемог — другой подтянул. А теперь чего будет — Богу весть!»

Матрена не возвратилась ни через час, ни через четыре. А в час ночи в избу постучались и вошли четверо в шинелях железнодорожников. Пришедшие спрашивали, не пили ли перед отъездом рабочие и тракторист? Постоялец сказал что ничего не было, а как только они ушла кинулся всё убирать. Чтоб если снова вернуться, никаких следов не нашли. Вскоре прибежала Маша, подруга Матрены, стала рассказывать о случившемся:

Трактор с первыми санями перевалил через переезд, а вторые самодельные застряли, так как лопнул трос, тянувший их, пытался вытянуть вторые сани, тракторист и сын Фаддея ладили трос, Матрена взялась им помогать. Машинист следил, чтобы с Черустей поезд не нагрянул. А тут задом подавали маневровый паровоз без огней, он и смял всех троих, “трактор изувечили, сани в щепы, рельсы вздыбили, и паровозы оба набок”.Паровоза не слышали, работал трактор. Машинисты уцелели и сразу кинулись скорый тормозить, едва успели. Свидетели разбежались. Муж Киры едва не повесился — из петли вынули: из-за него тетя погибла и брат жены, потом пошел сдаваться властям. А его впору не в тюрьму, а в психушку сажать.

Нет Матрёны. Убит родной человек. И в день последний он укорил её за телогрейку…

А ведь действительно, люди злятся на близких им людей, ругаются с ними, а потом не спешат помириться, попросить прощения. И не боятся, что могут в любой момент потерять этого человека. и тогда уже никогда не успеют всё исправить. А может быть если бы мы были рядом, то ничего и не случилось. Надо учиться прощать людям всё, все люди могут ошибиться. У Матрены кусок сердца отнимают, а Игнатич ругал её.

Маша попросила у постояльца вязаночку серую, которую хозяйка избы завещала Таньке, и с надежной посмотрела на неё в полутьме. Это была её полувековая подруга, единственная, кто искренне любил Матрёну в этой деревне…

Даже мыши почувствовали горечь этого дома. Ии овладело какое-то безумие, они ходили по стенам ходенём, и почти зримыми волнами перекатывались зелёные обои над мышиными спинами. Всю ночь они бегали, как будто Матрёна невидимо металась и прощалась тут, с избой своей. Всё почувствует потерю такого светлого человека. Добро людей не останется незамеченным. Может его не все увидят, но близкие и родные люди после смерти человека будут помнить о нём только хорошее.

Ложась спать, Игнатич вспоминает слова Фаддея: «Если б только не брат мой родной – порубал бы я вас обоих.» Действительно… Сорок лет пролежала его угроза в углу, как старый тесак, - а ударила-таки… И Ефим пропал, скорее всего уже умер давно, теперь и Матрёна слегла.

Как-то у самой себя нахожу тяжесть душе. Такой светлый, добрый человек умирает. Ведь и постояльцу стала родной. В её лице село многое потеряло. Ничего в деревне не происходило без Матрёны. Копать нужно, так Матрёну зовут, колхозу помочь, опять её зовут. Судьба не дала ей собственных детей, которые помнили бы её до конца их дней, но Кире она была мама, хоть родила и не она ей. Матрёна её воспитала, а воспитание самое сложное. Лев Николаевич толсто сказал, что чтобы воспитывать кого-то, нужно начать с себя. Воспитывать других мы можем только через себя. Если это понять, то упраздняется вопрос о воспитании и остается другой: как надо жить? Матрена жила сложной, но честной жизнью. Её совесть чиста. А можно предположить, что Кира стала таким же светлым человеком. Из всех плодов наилучшее приносит хорошее воспитание. Если бы, люди воспитывали себя, то не было бы сейчас такой безнравственности, а наоборот мир становился лучше.

На рассвете пришли ее три сестры, захватили имущество, заперли сундук, плакали, укоряя Матрену, что погибла, разрешив ломать горницу, их не послушав. Древняя старуха, подойдя к гробу, строго произнесла: «Две загадки в мире есть: как родился — не помню, как умру — не знаю».

Человек не помнит ни начало своего жизненного пути, ни конец. Оно так и лучше. Если человек узнает, как он умрёт, или просто узнает когда, в какой миг, а какой час, жить станет мучительно трудно. Знать и ждать этот конец. Нужно жить, и не терять времени просто так, ведь в любой момент тоненькая ниточка жизни может оборваться, а мы ничего так и не успели. Ждём чего-то, каких-то лучших времён, и не живем по настоящему. Нужно самим пытаться приблизить это лучшее время. И наверное глупо тратить свои дня на то, чтобы продлить их. Лучше потратить отпущенное нам время на саму жизнь. А ведь ещё нужно оставить о себе хоть какую-то память. И Матрёну будут помнить многие. Думаю, что теперь, когда я буду проезжать мимо железной дороги, вспомню эту праведницу.

Наутро хоронили погибших на переезде. Если начинался плач, все женщины, хотя бы зашли они в избу из пустого любопытства, - все обязательно подплакивали от двери и от стен, как бы аккомпанировали хором. А мужчины стояли молча навытяжку, сняв шапки.

Самый же плач вели родственницы. Автор заметил в плаче холодно-продуманный, искони-заведённый порядок. Те, кто подале, подходили к гробу ненадолго и у самого нроба причитали негромко. Те, кто считал себя покойнице роднее, начинали плач ещё с порога, а достигнув гроба, наклонялись голосить над самым лицом усопшей. Мелодия была самодеятельная у каждой плакательщицы. И свои собственные излогались мысли и чувства. Как оказалось, этот плач над покойной не просто есть плая, а своего рода политика. То есть это наигранно и лживо.

Три сестры из подкладки пальто выпотрошили двести похоронных рублей, приходящим всем втолковывали, что они одни были Матрене близкие. И над гробом плакали так:

- Ах, нянькя-нянькя! Ах, лёька-лёлька! И ты ж наша единственная! И жила бы ты тихо-мирно! И мы бы тебя всегда приласкали! А погубила тебя твоя горница! А доконала тебя, заклятая! И зачем ты ее ломала? И зачем ты нас не послушала?

Так плачи сестер были обвинительные плачи против мужниной родни: не надо было понуждать Матрену горницу ломать. (А подспудный смысл был: горницу-ту вы взять-взяли, избы же самой мы вам не дадим!)

Мужнина родня - Матренины золовки, сестры Ефима и Фаддея, и еще племянницы разные приходили и плакали так:

- Ах, тётанька-тётанька! И как же ты себя не берегла! И, наверно, теперь они на нас обиделись! И родимая ж ты наша, и вина вся твоя! И горница тут ни при чем. И зачем же пошла ты туда, где смерть тебя стерегла? И никто тебя туда не звал! И как ты умерла - не думала! И что же ты нас не слушалась?...

(И изо всех этих причитаний выпирал ответ: в смерти ее мы не виноваты, а насчет избы еще поговорим!)

Судя по этим всем плачам, родственники пришли вещи Матрёнины делить, а не прощаться с нею.

Кира же ходила невменяемая от гроба приемной матери к гробу брата, а муж ожидает суда. И совсем не обрядно – простым рыданием плакала злосчастная приёмная дочь. В один день она потеряла сразу двух родных человек – брата и приёмную мать. Так ещё и за мужа опасалась, за разум его. Его собирались судить.

Фаддей же в ночью с субботы на воскресенье перенес с его оставшимися сыновьями горницу. Потом хоронить стали.

На поминках поели, и стали шутки шутить, забыв по какому поводу собрались. Я считаю, что смеяться на поминках – это аморально. И только несчастная приемная дочь, выросшая в этих стенах, ушла за перегородку и там плакала. Действительно, воспитание очень важно для человека.

Когда умираю не близки люди, а просто знакомые люди часто забывают их хорошие поступки и качества. Все отзывы ее о Матрене были неодобрительны:

и нечистоплотная она была; и за обзаводом не гналась; и не бережная; и даже поросенка не держала, выкармливать почему-то не любила; и, глупая, помогала чужим людям бесплатно (и самый повод вспомнить Матрену выпал - некого было дозвать огород вспахать на себе сохою).

И даже о сердечности и простоте Матрены, которые золовка за ней признавала, она говорила с презрительным сожалением.

И только тут - из этих неодобрительных отзывов золовки - выплыл передо мною образ Матрены, какой я не понимал ее, даже живя с нею бок о бок.

В самом деле! - ведь поросенок-то в каждой избе! А у нее не было. Что может быть легче - выкармливать жадного поросенка, ничего в мире не признающего, кроме еды! Трижды в день варить ему, жить для него - и потом зарезать и иметь сало.

А она не имела...

Не гналась за обзаводом... Не выбивалась, чтобы купить вещи и потом беречь их больше своей жизни.

Не гналась за нарядами. За одеждой, приукрашивающей уродов и злодеев.

Не понятая и брошенная даже мужем своим, схоронившая шесть детей, но не нрав свой общительный, чужая сестрам, золовкам, смешная, по-глупому работающая на других бесплатно, - она не скопила имущества к смерти. Грязно-белая коза, колченогая кошка, фикусы...

Никем не понятая и не оцененная, она была тем самым праведником, без которого не стоит село.

Постепенно рассказчик понимает, что именно на таких, как Матрёна, отдающих себя другим без остатка, и держится ещё вся деревня и вся русская земля.

Но едва ли его радует это открытие. Если Россия держится только на самоотверженных старухах, что же будет с ней дальше?