Проспер мериме

Почти параллельно с деятельностью Стендаля и Бальзака про­текало творчество своеобразного писателя Проспера Мериме (1803—1870).

Выходец из семьи художников, скептик и атеист, равнодушный к политической борьбе своего времени, блестящий эрудит, занимав­ший в течение двадцати лет (с 1834 года) пост главного инспек­тора исторических памятников Франции, Мериме любил выдавать себя за литературного дилетанта и тщательно скрывал от посто­ронних глаз упорный труд взыскательного писателя.

Он выступил в литературе в середине 1820-х годов в русле романтизма, однако с самого начала занимал особую позицию, иронически относился ко многим положениям романтической эсте­тики и пародировал ее в самый момент возникновения. Ближе

¹ В одной из бесед с французским литератором П. Буайе Л. Толстой гово­рил о Стендале: «Я обязан ему более, чем кто-либо: я обязан ему тем, что понял войну. Перечитайте в «Пармской обители» рассказ о битве при Ватерлоо. Кто до него так описал войну, то есть такой, какой она бывает на самом деле? Помните, как Фабриций едет по полю, абсолютно ничего не понимая/ и как ловко гусары снимают его с коня, с его прекрасного «генеральского коня». Впоследствии на Кавказе мой брат, ставший офицером раньше меня, подтвер­ждал правдивость этих описаний Стендаля... Вскоре в Крыму я получил полную возможность убедиться во всем этом собственными глазами. Но, повторяю, во всем том, что я знаю о войне, мой первый учитель — Стендаль» (Л. Н. Тол­стой в воспоминаниях современников. М., 1978, т. 2, с. 268—269).

Горький также приводил по памяти схожее высказывание Л.. Толстого с од­ним весьма важным добавлением: «Если бы я не читал «Пармскую шартрезу» Стендаля, я не сумел бы написать- военные сцены в «Войне и мире» (Горь­кий М. Собр. соч. в 30-ти томах. М., 1953, т. 24, с. 140; ср.: т. 30, с. 92). Существо этой толстовской мысли, впрочем, неоднократно оспаривалось. См., в частности: Троицкий Ю. «Война и мир» и западноевропейский истори­ческий роман.— В сб.. Творчество Л. Н. Толстого. М., 1959, с. 187—189.

² См.: Мериме П. Разоблаченный Стендаль. Пб., 1924; Бальзак О. Этюд о Бейле.— Собр. соч. в 15-ти томах. М., 1955, т. 15; 3 о л я Э. Стендаль.— Собр. соч. в 26-ти томах. М., 1966, т. 25, Манн Г. Стендаль.— Соч. в 8-ми томах. М., 1958, т. 8; Цвейг С. Стендаль. — Собр. соч. в 7-ми томах. М., 1963, т. 6; Э р е н б у р г И. Уроки Стендаля. Французские тетради.— Собр. соч. в 9-ти томах. М., 1965, т. 6; Арагон Л. Свет Стендаля. — Собр. соч. в 11-ти томах. М., 1961, т. 10.

³ Горький М. Предисловие к книге А. Виноградова «Три цвета вре­мени».— Собр. соч. в 30-ти томах. М., 1953, т. 26, с. 221.

185всего Мериме стоял к Стендалю, своему старшему другу и литературному учителю. Именно к Стендалю восходит пристрастие Мериме к сильным, энергичным характерам, интерес к душевной жизнь человека, ясный и суховатый стиль, без риторических прикрас романтической приподнятости, лаконизм описаний. Но Мериме не свойственно широкое эпическое дыхание Стендаля и масштабность его социально-исторических обобщений; недаром вершиной его зрелого творчества стали новеллы, созданные в 1830—1840 годах. Первое произведение Мериме «Театр Клары Гасуль» (1825) — цикл вольных по форме драм, напоминавших об испанской драма­тургии эпохи Возрождения и бесстрашно ломавших каноны клас­сицизма,— было связано с литературной мистификацией: Мериме выдал эти драмы за французский перевод сочинений некоей испанской актрисы и даже предварил книгу ее биографией и портре­том (изображавшим самого писателя в женском испанском наряде). В драмах стремительно развивалось действие, бушевали «испанс­кие» страсти, царила театральная условность и нередко сознательно нарушалась художественная иллюзия. Во всем этом было столько же дани романтизму, сколько и иронии по отношению к нему, не говоря уже об оглядке на цензуру, поскольку в «Театре Клары Гасуль» с дерзкой насмешкой изображались власти и католическое духовенство, весьма могущественное в период Реставрации.

Второе произведение Мериме «Гусли» (1827) — сборник народ­ных песен Хорватии, Боснии и Герцеговины, выдаваемых за подлинные, но в действительности сочиненных самим Мериме,— явилось новой мистификацией. Иронизируя над романтическим принципом «местного колорита», автор, однако, так глубоко про­ник в дух народного творчества, что ввел в заблуждение даже Мицкевича и Пушкина, которые поверили, что это подлинные народные песни. Пушкин восхищался творением Мериме и перело­жил некоторые баллады «Гуслей» на русский язык в стихах (они вошли в «Песни западных славян»).

Исторический роман. В конце 1820-х годов Мериме, как и романтики, обратился к историческому жанру, создав драму в духе шекспировских хроник о событиях крестьянской войны во Франции XIV века «Жакерия» (1828) и небольшой роман «Хро­ника царствования Карла IX» (1829), действие которого приуро­чено к XVI веку. Как и другие авторы, Мериме испытал влияние Вальтера Скотта прежде всего в выборе эпохи больших социальных потрясений, а также в понимании связи характеров и судеб людей с национальной историей. В его романе исторические события (религиозные войны во Франции между католиками и гугенотами, резня в Варфоломеевскую ночь, осада крепости Ла Рошель — оплота гугенотов) оказывают решающее воздействие на жизнь героев, братьев Мержи, один из которых погибает от руки другого, на любовную историю младшего брата, Бернара, и придворной красавицы Дианы де Тюржи, очутившихся во враждующих лагерях.

Однако исторические события, так же как и фигуры реальных исторических лиц, у Мериме отодвинуты на задний план; персо-

186

нажи романа не являются носителями исторических или "(как У Гюго) нравственных сил. Здесь Мериме расходится с романтиками. Скептицизм мешает ему видеть в истории поступательное движе­ние, события не предстают у него в свете исторической перспек­тивы; у него другая задача: правдиво показать частную жизнь людей прошлого, создать «подлинную картину нравов и характеров данной эпохи» (как сказано в предисловии), опираясь на «анек­доты», то есть на документальные свидетельства современников, запечатлевшие в выразительных деталях облик людей и жизнь минувших веков.

Мериме иронизирует над воспринятыми французскими авто­рами от Вальтера Скотта подробными описаниями, над их роковыми героями. Но главное, Мериме отказывается судить о поступках людей XVI века с точки зрения понятий XIX века, поскольку, по его убеждению, мораль исторически меняется; он стремится вывести характеры и поведение своих персонажей из особенностей той эпохи, к которой они принадлежат. Так, он рисует драмати­ческую судьбу мыслящего человека эпохи Жоржа де Мержи. Атеист, поклонник Рабле, Жорж, несмотря на равнодушие к вопро­сам веры, не может существовать вне борющихся партий; он пере­ходит из гугенотства в католичество, и этот шаг, граничащий с политическим ренегатством, нравственно предопределяет его гибель.

Новеллы. К началу 1830-х годов Мериме окончательно опреде­лился как новеллист. Мастерское построение сюжета, яркие пласти­ческие характеры, тонкий психологизм, лаконизм, изящная су­хость рисунка — все это снискало Мериме выдающееся место в истории мировой новеллы. Полтора десятка произведений этого жанра, созданных Мериме, тематически можно разделить на «со­временные» и «экзотические».

Захваченный общим для французского искусства поворотом к современности на рубеже 1830-х годов, Мериме изображает ее с позиций реализма. Но в отличие от Стендаля и Бальзака он остает­ся в стороне от коренных социально-исторических конфликтов времени, его занимает прежде всего отдельная личность, ее нрав­ственно-психологический облик. Современные новеллы Мериме тяготеют к жанру великосветской повести. С тонкой наблюдатель­ностью отмечает он в светском обществе отсутствие энергии, душев­ную опустошенность, мелочность интересов, неустойчивые харак­теры. Всякое искреннее чувство, душевная самостоятельность вы­глядят в этой среде как отклонение от нормы и обречены на гибель. Так, ничтожная светская сплетня губит героя «Этрусской вазы» (1830), на свое несчастье умеющего глубоко любить. В новелле «Двойная ошибка» (1833), заслужившей высокую оценку Пушкина, гибнет героиня, Жюли де Шаверни, обманутая в своем смутном стремлении к подлинной любви. Ее избранник, дипломат Дарси, на первый взгляд обладающий всеми атрибутами загадочного бай­ронического героя, развенчивается на протяжении новеллы; он оказывается расчетливым эгоистом и циником, который совершенно не понял душевного порыва Жюли и вскоре после ее смерти выгод

187

но женился. Самая значительная новелла этой группы — «Арсена Гийо» (1841). Дочь народа Арсена Гийо, доведенная нищетой и отчаянием до положения уличной женщины, но возвышенная своею любовью к человеку из общества, становится жертвой ханжества дамы-благотворительницы госпожи де Пьен. С тонкой, но злой иронией показывает Мериме, как, прикрывая благочестием самую обыкновенную ревность, госпожа де Пьен под видом заботы о душе Арсены отравляет последние часы несчастной женщины. Нравст­венное превосходство женщины из народа над светской дамой, возмущение лицемерием буржуазной морали с большой силой выступают в этой новелле, несмотря на холодно-сдержанный тон повествования.

Буржуазный мир претит Мериме; но социальный скепсис, оторванность от передовой мысли и народно-освободительных дви­жений времени закрывали для него реальную историческую альтернативу буржуазному обществу. Он. продолжал, как это делали романтики, искать энергичные характеры, яркие страсти, цельные натуры вне буржуазной повседневности, в мало затронутых цивилизацией «экзотических» странах — в Испании, Италии, на Корсике.

Однако «экзотические» новеллы Мериме могут быть так на­званы лишь условно; романтическую экзотику он переосмысляет с позиций реализма. Необычайные характеры и нравы обусловлены у него особенностями общественной среды, в которой они сло­жились. И с этой именно точки зрения, а не как романтический местный колорит интересует его своеобразие пейзажа, одежды, обычаев, запечатленных в его новеллах.

Мериме далек от романтической идеализации дикости. Он по­казывает жестокость, невежество своих экзотических героев; но, как и в историческом романе, он отказывается судить о них, исходя из норм буржуазной морали. Так, в одной из ранних новелл «Маттео Фальконе» (1829) убийство корсиканским крестьянином десятилетнего сына, который выдал солдатам попросившего убежи­ще беглеца, изображается не как из ряда вон выходящее событие, а как поступок, естественный для местных понятий о чести. Отсюда нарочито прозаическая интонация повествования. Так же точно в другой корсиканской новелле — «Коломба» (1840), рисующей перипетии вендетты (родовой кровной мести), неистовая героиня — носительница народного миропонимания — силой и цельностью своей натуры выгодно отличается от своего цивилизованного брата и худосочной английской барышни.

Экзотические герои привлекают Мериме прежде всего своим свободолюбием. Так, в новелле «Таманго» (1829) дикий негри­тянский царек, продающий белым работорговцам своих подданных, сам попав в неволю, поднимается до истинного величия, когда возглавляет негритянский бунт на невольничьем корабле. С обыч­ной иронией, из-под которой прорывается негодование, рисует Мериме цивилизованного работорговца Леду, чья бесчеловечность превосходит первобытную жестокость дикарей.

188

В знаменитой «Кармен» (1845), которую прославила одноимен­ная опера Жоржа Бизе (1875), изображены два сильных народных характера: баскский крестьянин Хосе, вся жизнь которого сломана захватившей его могучей страстью, и цыганка Кармен — веролом­ная, жестокая, лживая, но обворожительная своею внутренней не­зависимостью и свободой чувств. «Хосе, ты требуешь от меня невозможного,— говорит она под угрозой кинжала.— Я тебя боль­ше не люблю... Как мой ром, ты вправе убить свою роми; но Кармен будет всегда свободна».

В «Кармен» особенно наглядна полемика Мериме с романти­ками. Он избегает трафаретной живописности в изображении Испании. В Севилье он рисует не мавританские дворцы, а табачную фабрику, солдатскую казарму; по испанским дорогам бродят не столько разбойники, сколько мирные крестьяне; придорожная вента (ночлежка) кишит клопами; в шайке контрабандистов царит алчность и нет~ чувства товарищества. Но с удивительным мастерством Мериме отбирает скупые детали быта и пейзажа, которые объясняют, возникновение таких характеров, как Кармен и Хосе. Той же цели «снятия» романтических эффектов служит и композиция новеллы: она начинается рассуждением ученого-рассказчика на историческую тему и завершается не смертью геро­ев, а трактатом, на целую главку, о языке и обычаях испанских цыган.

Предвосхищая эстетику французского реализма второй поло­вины XIX века, Мериме стремился в своих новеллах к объек­тивности, избегал лиризма, прятал авторское «я» — это важная особенность его стиля.

А. В. Луначарский назвал Мериме «великим графиком слова». «Мериме вооружен,— писал он,— холодной, как лед, и прозрач­ной, как лед, алмазной иглой. Это его стилистический инстру­мент, его «стиль»¹.

После 1848 года Мериме почти перестал писать; политиче­ская индифферентность, побудившая его принять звание сена­тора от Наполеона III, привела к оскудению его художественно­го творчества. Однако он был одним из первых, кто ощутил на­чало кризисных явлений в духовной культуре буржуазного Запа­да; в этом причина его глубокого увлечения в последние два­дцать лет жизни русской литературой. Изучив русский язык, Мериме - занялся переводом русских писателей. Он переводит А. С. Пушкина («Пиковая дама», «Выстрел», «Цыганы» — про_г зой); Н. В. Гоголя («Ревизор»), М. Ю. Лермонтова («Мцыри» — прозаический перевод в сотрудничестве с И. С. Тургеневым), И. С. Тургенева («Призраки», «Петушков» и др.); пишет статьи о русской литературе и русской истории XVII века, изучает восстание Степана Разина и Пугачева.

Эта деятельность Мериме сыграла выдающуюся роль в разви­тии русско-французских культурных связей.

¹ Луначарский А. В. Собр. соч. в 8-ми томах. М., 1965, т. 6, с. 56.

189