Биомолекула как основа живого вещества

Выше мы говорили, что жизнь и психика характеризуются, внешним образом активностью, являющейся результатом скопления запасной энергии. Нам предстоит теперь ближе разобраться в вопросе о том, чем вообще по существу отличается живое вещество от мертвой материи. В этом отношении необходимо иметь в виду, что в основе всех вообще жизненных процессов лежит обмен веществ или то внутреннее взаимоотношение частиц живого вещества, выражаясь словами атомистической теории, которое уже в своих химических процессах делает даже наипростейший организм самодеятельным, т. е. поддерживающим при благоприятных внешних условиях внутреннее молекулярное равновесие в таком виде, что является возможным постоянное разложение и восстановление вещества, иначе говоря, своеобразное подвижное сцепление его частиц, не только отличное от обыкновенного молекулярного и атомного, но еще и обусловливающее при известных отношениях объема к поверхности, соприкасающейся с питательной средой, избыточное количество восстановительных процессов и приводящее этим путем к росту живого организма, его размножению и развитию отдельных органов.

Новейшая химия, как известно, не открывает даже химической разницы между белком живой протоплазмы и инертным, или мертвым белком, так как предположения некоторых авторов о присутствии в живом белке группы цианистых соединений (Pfluger) и других, что живой белок представляет род альдегида, есть чистые, ни на чем фактическом не основанные предположения.

Очевидно, что все дело здесь заключается не в химической природе самого вещества, а в особой форме крайне подвижного неустойчивого равновесия сложных материальных частиц в виде биомолекул, лежащего везде и всюду в основе жизни и обусловленного энергией.

Это подвижное сцепление и лежит в основе обмена веществ и при определенных отношениях объема к поверхности способно постоянно накоплять в себе энергию путем непрерывных физико-химических превращений. Новый приток энергии идет, с одной стороны, на постоянное обновление ингредиентов, входящих в это сцепление, на увеличение объема всей системы и на массовое и молекулярное движение системы. Последнее в свою очередь лежит в основе раздражительности живого вещества, т. е. способности его к своеобразной двигательной реакции, приводящей к сокращению и сопутствуемой определенным субъективным состоянием.

Из предыдущего ясно, что между живым и мертвым не может быть с внешней стороны такой строгой грани, как может показаться с самого начала, особенно если мы отрешимся от мысли признавать клетку за первичную форму живой особи. В действительности мы имеем все основания полагать, что клетка представляет собой довольно сложный организм и что первичная жизнь должна быть представлена не клеткой, а простым, едва заметным под микроскопом зернышком, или биомолекулой, от которой до клетки современная биология открывает целую восходящую цепь простейших организмов. Тем не менее вместе с возникновением упомянутой сложной подвижной системы сцепления частиц вещества последнее приобретает такие особенности в своих отношениях к окружающей природе, которые обособляют его, как живое неделимое от всего мертвого, безжизненного и инертного.

Эта замкнутая сложная подвижная система сцепления частиц вещества, представляющая по Чермаку вихревое движение и получившая возможность не только при разложении воссоздать самое себя на счет окружающего мертвого материала, но еще расти и размножаться, и представляет собой живое белковое вещество, являющееся в наипростейшем виде в форме первичного зернышка,

Само собой разумеется, что энергия, лежащая в основе упомянутого подвижного сцепления, будучи одним видом общей мировой энергии, подчиняется закону постоянства и вечности энергии и тем самым не выводит живое вещество из подчинения общим законам природы, но расширит наши взгляды на природу мира вообще и в частности на природу живущих в нем организмов.

Живое вещество во всяком случае не есть только химическое соединение, в котором мы находим простые молекулярные сцепления. Здесь дело идет уже о своеобразном сцеплении сложных молекул в форме биомолекул — сцеплении крайне неустойчивом и подвижном, связывающем огромные количества энергии. Если мы примем во внимание, что атомы простых тел по воззрениям многих из современных физиков (В. Томсон, Секки, Крукс и многие другие) не есть неделимые частицы вещества, а представляют собой не что иное, как агрегаты еще более мелких частиц, именуемых электронами, освобождаемыми, например, радиоактивными телами, — агрегаты, связывающие огромные количества энергии, то мы должны прийти к выводу, что вещество в доступном нам мире состоит в постепенной градации усложнения своих основных частиц — в виде электронов, как наиболее простых известных нам элементов, в виде атомов, как элементов простых физических тел, в виде молекул разной сложности и состава, как элементов сложных химических соединений и, наконец, в виде биомолекул, как наиболее простых элементов живого вещества.

В настоящее время, по крайней мере, не может быть сомнения в том, что и простые тела в конце концов представляются сложными.

Напротив того, данные спектроскопии и механики газов говорят решительно в пользу этого взгляда. Очевидно, что сами атомы простых тел суть производные более простой материи, являясь, вероятнее всего, результатом группировки и сочетания частиц того простейшего распространенного везде и всюду вещества, которое известно под названием эфира. Во всяком случае атомы, являясь агрегатами более простых элементов или электронов, представляют собой своего рода меры энергии, находящейся в связанном состоянии.

Составляют ли электроны первоматерию или здесь дело идет также о больших или малых сложных агрегатах? — вопрос, конечно, небезынтересный, но трудный для разрешения. Во всяком случае если мы допустим еще дальнейшее разложение вещества, то оно может быть представляемо, по-видимому, лишь в форме энергии, так как от материи не остается уже никаких принадлежащих ей свойств. Если мы, например, так называемую «эманацию» радиоактивных тел признаем за отделение материальных, быстро движущихся частиц в форме электронов от разлагающихся атомов и уподобим эту эманацию катодным лучам в смысле отклонения и тех и других магнитом, то те же катодные лучи, пропущенные через стекло круксовой трубки, дают, как известно, рентгеновские лучи, уже лишенные этих свойств отклонения магнитов и проникающие через плотные среды.

В последнем случае мы имеем, очевидно, уже одну энергию. Таким образом, в катодных лучах и в явлениях радиоактивности мы находимся на предельной границе вещества в обычном значении этого слова, за которой мы встречаем уже чистую энергию. Здесь мельчайшие частицы вещества в форме электронов несутся в пространство как бы подхваченные энергией. Когда первые будут задержаны в круксовой трубке, тогда остается лучистая энергия рентгеновских лучей, и, вероятно, эта же энергия остается и за отклонением электронов с помощью магнита в радиоактивных лучах.

Мы вообще можем сказать, что материя, лишенная своих основных свойств весомости и притяжения resp. отталкивания, стоит уже на границе того предела, за которым все воображаемое перестает быть материей и представляет собой уже чистую энергию. И действительно, многие авторы конечный анализ материи сводят к энергии. Известно, что Лейбниц, Баскович, Тиндаль, Джоуль, Клозиус и другие в своем анализе представляют материю как собрание бесконечно малых центров действия энергии¹.

Что касается наших воззрений на этот предмет, то мы уже высказывались ранее в пользу того, что вещество и энергия лишь условно обособляются нами друг от друга. В предельных величинах делимости вещества, доступных нашему наблюдению, например в тех электронах, на которые современные нам химия и физика расчленяют атомы тел, мы имеем вещество как бы лишенным некоторых из своих обычных свойств, например весомости. Поэтому энергия является как бы синонимом запредельного расщепления вещества, т. е. уничтожения его основных свойств и той формы, которые ихарактеризуют вещество как нечто, связавшее в себе то или другое количество энергии. Таким образом, основным явлением в природе нужно признать энергию, связанное же состояние энергии и есть не что иное, как вещество.

Не подлежит сомнению, что каждое усложнение основных частиц вещества, начиная от электрона до биомолекулы живого вещества, сопровождается связыванием огромного количества энергии. Уже в атомах простых тел связано необычайно большое количество энергии, притом различное в различных элементах (в тяжеловесных металлах, например, больше, чем в других), как то показывают нам явления радиоактивности в радии и других радиоактивных телах (уране, тории), атомы которых, постоянно разлагаясь на электроны, освобождают колоссальное количество энергии.

Молекулы химических соединений связывают еще больше энергии, так как уже при разложении на простые тела они освобождают большие, хотя и, в зависимости от сложности соединения, неодинаковые количества энергии, которые должны быть присоединены к тому количеству энергии, которое связано в атомах простых тел, входящих в состав сложных химических соединений. Наконец, биомолекулы, образующие живое вещество, благодаря особой сложности своего состава должны связывать еще большие количества энергии по сравнению с обыкновенными молекулами сложных химических соединений. Равным образом и биомолекулы в зависимости от своей сложности должны представлять собой запасы неодинакового количества энергии. В этом отношении биомолекулы мозгового вещества, как состоящие из наиболее сложных белковых соединений, должны связывать непостижимо колоссальные, для нашего ума даже и трудно представляемые, запасы энергии¹.

Есть основание полагать, что когда внутреннее скопление энергии достигает наивысшей степени, то сцепление частиц может быть лишь подвижным, так как сама энергия не может уже с постоянством удерживаться в замкнутой системе и известная доля частиц вещества будет постоянно разлагаться на более простые составные частицы. Освобождающаяся при этом энергия, однако, не выходит из системы, а при существовании подходящего материала вновь строит распадающиеся частицы за счет этого материала, т. е. восстановляет распавшееся вещество, обусловливая таким образом всем известный обмен веществ живой ткани. Таким образом, обмен веществ – это основа всякого живого организма – коренится прежде всего в колоссальных запасах энергии, присущих всякому живому существу.

Гальперин П.Я. Лекции по психологии. – М., 2002. – С. 36-48 (Объективная необходимость психики).

На первой лекции мы определили главную функцию психики как ориентировку на основе образа ситуации. В связи с этим у нас возникает такой вопрос можно ли представить, что мозг как великолепная ЭВМ способен обойтись без образа и без идеальных действий в плане образа, т.е. можно ли обойтись без психики и ее приспособительной роли в поведении? Это очень острый вопрос, потому что есть очень много больших ученых, которые вообще считают, что даже сейчас ЭВМ в значительной мере могут взять на себя обязанности, которые раньше выполнялись человеком, а в будущем — это вообще неизбежный итог развития ЭВМ. Итак, вопрос заключается в следующем: имеется ли объективная необходимость психики? Почему ее нельзя заменить самой утонченной и усложненной, но все-таки материальной деятельностью совершенного мозга? На этот вопрос нельзя ответить простым «да» или «нет». Дело в том, что есть много положений, в которых психика действительно не нужна. Причем, как вы увидите дальше, это касается даже многих случаев поведения животных, очень похожих на поведение, регулируемое психической деятельностью. В этих ситуациях, несмотря на то, что они очень похожи на психически обоснованное поведение, психика не нужна. Но есть другие ситуации, где психика, т. е. ориентировочная деятельность на основе образа, становится обязательным условием успешного поведения. И, следовательно, развитие животных не могло бы пойти дальше очень ограниченной области, если бы в процессе эволюции не был создан особый вспомогательный аппарат ориентировки поведения на основе образа среды этого поведения.

Поэтому наша ближайшая задача состоит в том, чтобы проанализировать эти разные ситуации и выяснить, почему в одном случае не нужно ориентироваться на основе образа, т. е. психика не нужна, а в других случаях она необходима.

Ситуации, где психика не нужна, - это процессы, происходящие внутри тела. Это чрезвычайно сложные процессы, но в ходе эволюции они так приспособились друг к другу, что здесь вмешательство психической регуляции не только не нужно, но если оно происходит, то оказывается по большей части вредным, мешающим. Например, в нормальных условиях сердечная деятельность происходит автоматически, хотя сердце — очень сложный и регулируемый центральной нервной системой аппарат. Но вы знаете, что иногда человек начинает беспокоиться относительно состояния своего сердца, начинает прислушиваться к его деятельности и тем самым вмешивается в эту деятельность. Пытается то задержать, то, наоборот, ускорить или усилить деятельность сердца. Это очень часто приводит к так называемым неврозам сердца. Такое вмешательство возможно не прямо, а окольным путем, через систему условных рефлексов. Оно ведет к функциональному расстройству деятельности сердца сплошь и рядом довольно тяжелому. То же самое бывает с работой желудка, кишечника и даже конечностей. Когда человек опасается, правильно ли сработают его конечности в какой-то ответственной ситуации (например, часто скрипачи и пианисты боятся, что в момент выступления их руки не сумеют в должной степени проявить гибкость, быстроту, мягкость удара и т.д.), возникает невроз, который мешает работе этих органов. Такие люди могут стать великолепными преподавателями, но не могут выступать как исполнители, так как опасение, что руки откажут им во время концерта, приводит к тому, что они действительно отказывают. То же самое бывает и с ногами. Есть целый ряд описанных в невропатологии заболеваний, когда человек перестает ходить только потому, что боится, как бы ноги ему не отказали. Таким образом, вмешательство в автоматическую, слаженную работу внутренних органов тела требуется не всегда и является, как правило, помехой. Это одна область, где психика, безусловно, не нужна.

Но бывают и такие моменты, когда психика нужна, — это когда некие органы расстроены болезнью и субъект должен следить за восстановлением их работы по определенному плану. Это особые случаи, ради которых, конечно, психика не возникла бы, и которые возможны, разумеется, только у человека, ибо только человек может произвольно регулировать работу органов своего тела.

Есть также много форм отношения организма с окружающей средой, которые, как правило, не поддаются психической регуляции.

Такими формами являются дыхание (т. е. газообмен с окружающей средой), теплообмен, водообмен и т. д. В обычных условиях эти физиологические взаимоотношения с внешней средой не нуждаются в психологической регуляции на основе образа среды. Они протекают сами по себе. Но гораздо интереснее формы, которые выглядят как сложное целенаправленное поведение, но которые тоже не нуждаются в психической регуляции. Такие формы есть даже у растений. Есть, например, так называемые насекомоядные растения, т. е. растения, которые выделяют капельки на поверхность листа и тем приманивают насекомых. И когда неосторожное насекомое садится на такую капельку, лист моментально скручивается и превращается, так сказать, в переваривающий желудок. Этот акт выглядит как целенаправленное поведение. Однако здесь не требуется какой-то особой, регулирующей инстанции. Капелька представляет собой клейкую жидкость, и когда насекомое село на лист и потом пытается освободиться, то это лишь усиливает раздражение листа, и он скручивается. Бывает, что иногда насекомому удается вырваться, но чаще такой захват оказывается успешным. Здесь никакой дополнительной регуляции не требуется.

Такие формы жизнедеятельности есть и у животных. Они также напоминают целенаправленное сознательное действие, но при этом не нуждаются в психической регуляции. Например, поведение плюющей змеи. Когда змея увидит свою жертву, то внезапно выплевывает капельку яда на расстояние до 5 метров в глаз своей жертве. Яд моментально всасывается, и жертва погибает. Такое поведение змеи вполне целесообразно, и оно не требует посторонней регуляции, потому что врожденный механизм прицеливания на блестящий глаз жертвы сразу дает точную установку плевательному аппарату, и дальше регулировать ничего не надо. Глаз жертвы сам по себе является таким раздражителем для врожденного аппарата змеи, который в подавляющем большинстве случаев срабатывает в пользу этого хищника.

Есть много других инстинктивных форм поведения, которые могут быть очень сложными и которые производят впечатление разумных, но на самом деле не требуют никакого вмешательства со стороны сознания, активного приспособления и т.д. Очень хороший пример — поведение личинки муравьиного льва. Это поведение не требует вмешательства психики, так как хорошо приспособлено к окружающей среде. Внешние обстоятельства так подогнаны друг к друг), что все делается под влиянием непосредственно полученного раздражения (направление падающих песчинок дает направление выброса без какого-нибудь приспособления).

Очень хороший анализ сложного поведения гораздо более организованных существ (птенцов грача) был произведен в лаборатории академика П. К. Анохина в конце 1940-х годов. Когда к гнезду подлетают родители, то птенцы поднимают голову и раскрывают клюв, а родители кладут в этот клюв принесенную добычу. Было определено, что такое поведение птенцов вызывается тремя факторами: 1) одностороннее обдувание воздухом; 2) покачивание гнезда со стороны, на которую садятся родители; 3) звук «кра», который издают подлетающие птицы.

Эта реакция птенцов вызывается таким механизмом, который не требует дальнейшего приспособления. Родителям же нужно смотреть, куда они кладут пищу.

Итак, во всех случаях, когда психика не нужна, те предметы, в которых нуждается организм, есть налицо и их не нужно искать. Когда мы дышим, мы не думаем, как это делаем. Мы дышим воздухом, который нас окружает. Нам нечего заботиться о том, чтобы добыть этот воздух.

Более того, как правило, эти вещи или какие-нибудь другие, которые одновременно имеются во внешней среде или в самом организме, являются прямыми раздражителями организма. Для дыхания таким раздражителем является не кислород воздуха, а повышенное содержание углекислоты, которое действует как раздражитель определенного нервного центра. Затем, всегда есть готовый механизм для выполнения этой реакции.

Таким образом, резюмируя, можно сказать следующее. Есть вещества, на которые направлена реакция, есть механизмы по захвату этих веществ, есть раздражитель, который пускает в ход этот механизм. И особенно важно то, что соотношение между этим механизмом и веществами, которые он должен захватить, биологическим приспособлением так соотнесены, что реакция или всегда, или в подавляющем большинстве случаев оказывается успешной. Это важное обстоятельство, потому что целые миры растений и микробов живут на основе такого соотношения с внешней средой. Растения, например, нуждаются в солях, воде, солнечной энергии, но все это использует организм: корни его соприкасаются с раствором солей в земле, крона — с солнечными лучами и т. д. И если только организм начинает действовать, он не может промахнуться. А регуляция самой этой деятельности (организм ведь не всегда должен действовать) производится состоянием нужды. Вот, скажем, дыхание у теплокровных животных. Мы же все время дышим, дышим с какими-то интервалами. Чем это регулируется? Уровнем углекислоты в крови. Когда этот уровень повышается, то кровь должна насыщаться кислородом, а когда понижается, то мы не нуждаемся в кислороде и наступает пауза в дыхании.

Итак, механизм потребности, который есть у всех животных существ, регулирует работу или покой захватывающего механизма. Здесь не требуется никакого другого вмешательства. И особенно важно то обстоятельство, что успешность наступившей реакции обеспечивается биологическим приспособлением. Реакция проходит в таких условиях, что если и не каждый раз, то в большинстве случаев она будет успешной (пусть не каждый муравей будет сбит, но их сбивается такое количество, которое достаточно для развития личинок муравьиного льва).

Мы рассмотрели условия, при которых нет необходимости в психической деятельности, т. е. в регуляции поведения на основе ориентировки в поле образов. И как видите, это очень широкая зона. Сюда включаются не только все растения, но даже сложные животные и такие высокоорганизованные организмы, как люди в какой-то части своих взаимоотношений с внешней средой. Но есть и другие ситуации, где психика становится необходимым условием выживания, успешности действий и развития. Чем же характеризуются эти ситуации?

Если взять процесс дыхания, то он, как правило, в нормальных условиях происходит автоматически. Но бывают ситуации, когда автоматического механизма недостаточно. Представьте себе самую простую вещь: много людей находится в закрытом помещении. При использовании большого количества кислорода становится нечем дышать. Что может сделать автоматический механизм? При недостаточном поступлении кислорода он учащает дыхание. Происходит это автоматически. Но это может помочь только до некоторой степени. Вскоре этого становится недостаточно. Что еще может сделать этот автоматический центр при накоплении углекислоты в крови?

Подчиняясь этому усиливающемуся раздражителю, он мог бы все сильнее раздражать этот центр, пока человек, наконец, не застыл бы в судороге вздоха. Здесь необходим другой выход из положения. Нужно открыть окно или выйти из комнаты. Но это уже действия другого рода, а не работа автоматического центра. Чтобы открыть окно, надо посмотреть, как его открыть. То же и в отношении выхода из помещения. Надо сориентироваться в ситуации и найти выход из сложившегося положения, который самим этим положением не подсказывается. Это простой случай. Может быть и ситуация, когда, наоборот, надо задержать дыхание. Скажем, когда вы попадаете в отравленную атмосферу или, например, при кашле: способом оборвать кашель является задержка на выдохе — тогда раздражение от кашля успокаивается. Но это происходит не автоматически, а из осознания того, что этим способом можно исключить дальнейшее раздражение.

Вот самая обычная вещь. Когда вы идете по дороге с хорошим покрытием, то можете разговаривать с попутчиком и не смотреть под ноги. Бокового зрения вам достаточно для автоматической ходьбы. Но если вы выйдете на улицу, где покрытие разворочено, то тут уже не поговоришь, потому что нужно все время смотреть, куда поставить ногу. Это элементарный пример того, что движение можно совершать в одних условиях в значительной мере автоматически, а в других условиях оно требует элементарной, но все-таки регулирующей деятельности. Таких ситуаций очень много, и можно сразу перейти к тому, что характеризует эти ситуации.

Для этих ситуаций существенно то, что нет налицо раздражителей, которые бы сами вызывали нужную реакцию (как это было в первом случае). Даже в таком простом случае, как ходьба по развороченной мостовой, дело обстоит так, что тот камень, на который можно ступить, сам не кричит о себе: «На меня поставьте ногу — я надежный!» Вы можете поставить ногу и рядом, на не вполне надежный камень и т. д. Таким образом, необходимо найти, выделить раздражитель, который бы вызвал нужную реакцию. И здесь возникает такое положение, в которое никогда не попадает растение, а попадает лишь подвижное животное.

Что делает растение, если в непосредственном соприкосновении с ним не оказывается нужных для него условий? Растение, как правило, тогда или замирает (это ежегодно происходит при наступлении у нас зимнего периода, а в жарких странах, наоборот, — засушливого сезона), или погибает. А для активных животных возникает другое положение. Они ищут необходимые и отсутствующие (или, во всяком случае, невыступающие) условия своего поведения и дальнейшей деятельности. Эта необходимость искать то, чего нет в непосредственном соприкосновении, или то, что о себе не заявляет и что нужно выявить, приводит к тому, что подвижность становится фундаментальным свойством большой части животного мира. В свою очередь, подвижность как условие добывания необходимых, но отсутствующих средств существования создает особое положение — изменчивость соотношения между организмом и тем, что он должен найти, или тем, от чего он должен уйти (если это опасность). Таким образом, создается индивидуальная приспособленность этих соотношений, потому что один раз вы можете встретиться с тем, что вам нужно, с одной стороны, в другой раз — с другой стороны, с третьей и т. д. Словом, эти соотношения все время меняются, и, конечно, эта изменчивость тем больше, чем более подвижен объект, с которым мы взаимодействуем.

Например, травоядные. Их объект относительно неподвижен. А, скажем, хищные животные — это охотники на подвижную добычу. Здесь такое соотношение, что не только сам охотник движется, но и добыча. Эти соотношения становятся особенно зыбкими, меняющимися. И в такой изменчивой ситуации возникает парадоксальное положение, которое заключается в том, что объект, с которым должно взаимодействовать активное животное, выступает в общих чертах, а действие по отношению к этому объекту каждый раз должно быть очень прицельным (точным).

Например, волк и овца как его добыча. Для волка любая овца является добычей, а ведь все овцы разные по размеру, окраске и пр. Значит, добыча должна иметь очень недифференцированный образ. Объект должен восприниматься как объект нападения независимо от многих его признаков. Достаточно запаха, чтобы волк шел на овцу, а прыжок волка должен быть строго прицельным, потому что если немного недопрыгнуть или перепрыгнуть, то можно лишиться добычи.

Недавно я читал воспоминания знаменитого полярника Кренкеля, которые были опубликованы в «Новом мире». И там он описывает такую сценку. Белый медведь крадется к нерпе, лапой закрывая свой черный нос. Но когда прыгнул, то промахнулся. «Очевидно, это был молодой медведь», — подчеркивает Кренкель. Нерпа убежала, а медведь вернулся на исходную позицию и еще два раза повторил прицельно свой прыжок, хотя уже никакой нерпы не было. Итак, прыжок должен быть прицельным. Получается тогда следующее расхождение: раздражитель, вызывающий действие, должен быть очень обобщенным, а действие — очень индивидуальным и точным (например, волк реагирует на запах овцы, но запах не помогает ему выполнить прыжок, волк же прыгает не на запах). Необходимо еще учесть следующее. Допустим, имеется не молодой, а опытный хищник с хорошо натренированными механизмами действия. Если он точно повторит то же действие, которое оказалось успешным в прошлой охоте, то сегодня оно может быть и неуспешным, так как ситуация никогда не бывает одинаковой. Ведь всегда нужен точный, индивидуальный расчет прыжка. Зверь должен учитывать, как стоит добыча, потому что нужно прыгать не на хвост овцы, а на шею. Значит, возникает новое обстоятельство, которое нужно учесть: никакой старый опыт, если его просто повторять, не будет достаточным. Следовательно, не только врожденный механизм, но и механизмы, индивидуально приобретенные, оправдавшие себя в прошлый раз, окажутся непригодными, если их без изменений повторять в новых, чуть-чуть изменившихся обстоятельствах. А ведь механизм, который действует внутри тела, может сделать только то, чему он научился. Ничего другого он сделать не может.

Итак, любой уже сложившийся механизм, много раз себя оправдавший, способен повторить только то, что уже было. А то, что было, может оказаться непригодным сейчас, в новых обстоятельствах. Поэтому каждый раз возникает необходимость подгонки имеющегося у животного способа действия к новым обстоятельствам этого действия. Возникает вопрос: как же подогнать те действия, которые были освоены ранее и которые в общем пригодны для данного случая, под индивидуальные условия? Обычно считают, что основной способ — это пробы и ошибки. Их еще называют «слепые пробы и ошибки». Но если бы и в самом деле эти пробы были совершенно слепые и животное выполняло бы их автоматически, не руководствуясь ориентировкой в поле образов, то что бы, собственно, имело место? А было бы вот что. Животное даже при наличии неподвижного объекта повторяло бы эти слепые действия до тех пор,

одно из них случайно не оказалось бы успешным. А если бы и в следующий раз животное повторило это успешное действие, то оно бы ни к чему не привело. Таким образом, самое интересное заключается в том, что если бы эти пробы были действительно слепы, то они бы ни к какому обучению не привели, потому что приобретенное действие один раз оказывается успешным, второй раз — неуспешным. И всё надо начинать сначала: повторять пробы, пока одна из них не окажется успешной.

В действительности же обучение происходит таким образом, что раз от разу количество проб уменьшается и выделяется что-то такое, что можно перенести от одного случая к другому. Значит, само обучение возможно только если эти пробы не являются в строгом смысле слепыми. И в самом деле, то, что называется слепыми пробами, является слепым лишь по отношению к какой-то части условий, но никогда не является слепым по отношению к результату. Обязательным моментом обучения является, по меньшей мере, наличие контроля за результатом, т. е. сличение желаемого, заданного результата и результата, реально полученного. Сличение заданного и фактического есть обязательное условие контроля, повторения, проверки и обучения.

Значит, все пробы и ошибки, если они ведут к прогрессу в поведении, уже предполагают наличие образа поля для контроля за результатам. Без этого ничего бы не было, потому что если вы имеете автоматическую реакцию при меняющихся обстоятельствах, то она просто неудачна. Животное может повторить ее еще как-нибудь иначе, но не прицельно. Это во-первых.

Во-вторых, пробы и ошибки возможны только в том случае, если так называемая цель (обиходное название) остается неизменной и животное может повторять и повторять по отношению к этой цели свои пробы. Значит, это пригодно не для охоты, а для обучения тем действиям, с помощью которых можно добывать объект, потому что большей частью добыча является подвижной и не будет ждать, пока на нее нападут. Кроме этого, пробы уже предполагают наличие поля образов, а следовательно, не могут быть средством, которым может пользоваться животное без психики. Они уже предполагают психику.

Следует также отметить, что бывают ситуации, когда объект неподвижен. Животное может много раз повторять свои попытки, но тем не менее объект остается недостижимым. В данном случае нужно найти новый путь к достижению объекта. Позже мы будем знакомиться с так называемым разумным решением задач животными, и вы увидите, что существует целый класс простых задач, которые, однако, не могут быть решены без выделения новых отношений, пусть очевидных, лежащих на поверхности, но непривычных. Здесь пробы, повторяющие прежние заученные действия, оказываются непригодными.

Есть еще особенно важный класс задач, выступающих часто перед животным, где вообще действия можно и нужно произвести один раз и при этом не откладывая на будущее, настолько, насколько неотложными они являются. Отчасти к такому роду задач относятся действия по нападению на живую подвижную цель, потому что если хищник голоден, так он должен добыть этот объект, но он может сделать бросок только один раз (добыча не будет его ждать, промахнулся — значит, останешься без обеда). Существуют и другие серьезные ситуации, которые тоже требуют неотложного действия, но выполнимого только один раз, например перепрыгивание через расщелину. Допустим, за животным гонится хищник, и для спасения оно должно перепрыгнуть через расщелину. Но это действие животное может совершить только единожды, потому что если оно совершит его неудачно, то погибнет в этой расщелине. То же самое в ситуации ухода от хищника или, наоборот, добывания того, что годится в пищу. Это же самая распространенная жизненная ситуация.-нркно совершить действие, его нельзя не совершить, но его можно совершить фактически только один раз. А вместе с тем, если вы совершите его так, как вы умеете его совершать, как оно сложилось у вас в прошлом опыте, оно может оказаться неудачным. Здесь особенно часто возникает ситуация, когда действие нужно подогнать под конкретные обстоятельства. А как это можно сделать? Ведь этого нельзя сделать не попробовав, потому что, может быть, оно не годится. И только когда вы попробуете это действие, то сможете выяснить, в чем оно не соответствует этим обстоятельствам и какие поправки нужно в него внести, чтобы оно соответствовало данной ситуации. Таким образом создается еще более острая ситуация: чтобы подогнать действие под конкретную ситуацию, его нужно обязательно выполнить, потому что без этого вы не будете знать, какие поправки в него нужно внести. А выполнять это действие физически нельзя! Его можно выполнить только один раз, пробовать здесь не разрешается. И нужно бы сделать пробу, но нельзя ее сделать. Как же действовать? Вот тогда и возникает необходимость в некотором запасном поле, т. е. в таком поле, которое раскрывается не перед субъектом и добычей, а в каком-то «боковом» месте. И вот на таком запасном поле и надо разыгрывать это действие. Запасное поле воспроизводит отношение поля реального действия, и здесь можно разыграть свое действие, не разыгрывая его в ответственном поле: можно сделать пробу, установить, насколько соответствует или не соответствует она сложившейся ситуации, и внести в нее дополнительные поправки.

Практически это означает возникновение необходимости в идеальном поле, которое у животных выступает как поле восприятия. Поле восприятия — это идеальное поле, это поле, которое животное видит, т. е. оно не только реально существует перед ним, но и видимо. Вот это видимое поле и есть идеальное — это поле образов восприятия. В этом поле животное должно примерить взором свое действие, т. е. как бы воспроизвести взором то действие, которое оно когда-то раньше производило, и, воспроизведя его, установить, приходится ли оно на объект или отклоняется от него, а если отклоняется, то в какую сторону, насколько и т. д. Здесь возникает необходимость идеального предварительного примеривания действия в поле восприятия, после чего уже можно с учетом поправок идеального поля выполнять с уверенностью окончательное, фактическое, физическое действие (с необходимой поправкой на это индивидуальное отношение).

Кроме того, такого рода действия нуждаются не только в подобном предварительном примеривании, они нуждаются и в непрерывном контроле за исполнением. Даже машины нуждаются в определенного рода контроле за выполняемыми действиями; такой контроль протекает автоматически на основе сличения с заложенной программой. Тем более нуждаются в контроле действия животных, которые обладают очень большой степенью свободы. Значит, действие не только должно быть начато на основе некоторого плана, но оно должно еще и реализовываться с непрерывным контролем в процессе выполнения. Все это и дает идеальный план, который становится совершенно необходимым для успешности действия в ситуациях второго рода, т. е. в тех, которые требуют однократного и неотложного выполнения, а также сравнения заданного и фактического результатов.

В этих случаях наличие ориентировки на основе образа ситуации действия является необходимым условием успешности этого действия, а следовательно, существования и развития подвижных животных. Если бы этого приспособления не было, то развитие животных могло бы остановиться на очень низком уровне. Как вы увидите дальше, хотя инстинктивные действия животных во многих своих звеньях протекают автоматически, но даже они на отдельных отрезках своего выполнения нуждаются в ориентировке на основе образа. Ну а чем более подвижным становится животное и, следовательно, чем более широкие возможности для его существования и развития открываются, тем настоятельнее становится необходимость приспособления совершаемых действий к условиям их реализации.

Одно из важных положений заключается в том, что возникновение психической регуляции не означает появления новых форм, а, наоборот, означает возможность экономного использования уже наличных форм в очень широкой зоне их применения. Без этого возникло бы такое положение, что животное должно было бы обладать массой ничтожно различающихся самостоятельных действий для каждого конкретного случая, что, конечно, совершенно невозможно, или же развитие животных пошло бы не так, как оно пошло фактически, а по тупиковому пути.

Есть еще одна тонкость, о которой я потом расскажу подробней. Она касается поля образов как запасного поля. Важно еще подчеркнуть следующие два момента.

Во-первых, необходимостью индивидуального приспособления имеющихся уже действий и приобретения новых действий объясняется необходимость психики. Психика как ориентировочная деятельность на основе поля образов становится условием научения новым действиям и гибкого использования их в новых ситуациях. Имейте в виду, что научению подлежат большинство врожденных действий, потому что врожденной, как правило, является только общая схема действий, а приспособление этой общей схемы к ее точному, прицельному, целесообразному выполнению опять требует дополнительного научения. Значит, не только вновь приобретенные, но даже врожденные действия в большей части нуждаются в этом доучивании.

Во-вторых (это уже философская сторона вопроса), если бы не было этого аппарата тонкого индивидуального приспособления к каждому отдельному случаю, то, собственно говоря, строго целесообразное поведение в изменяющейся среде было бы необъяснимо, оно оставалось бы недетерминированным. Поведение животных без учета ориентировочной деятельности не может быть строго причинно понято, потому что никакой приобретенный опыт не может просто применяться в изменившихся условиях. Он должен каждый раз быть подогнан, он должен приспособляться. Если этого не было (т. е. без того, чтобы возник этот дополнительный аппарат приспособления ориентировки на основе образа), нельзя строго причинно объяснить сложное, индивидуально приспособленное поведение животных. Только возникновение психической деятельности с ориентировкой на основе образа устанавливает строго детерминистическое понимание поведения.

И последнее, о чем я вас хотел предупредить. Все, что было сказано, не объясняет, как материя производит психику, как мозг производит психику. Это разъясняет только, в чем состоит объективная необходимость психики. А вопрос о том, каким же образом материя производит новую вещь, новое свойство, остается открытым.

А ведь необходимо понять, как мозг производит психику. Так чья же это задача? Это задача не психологии, а физиологии. А психология может подвести только к условиям, когда это производство психической деятельности становится необходимым, и к некоторым другим, более тонким, близким обстоятельствам, которые уже начинают объяснять и содержание этой работы.

Давыдов В.В. Лекции по общей психологии. – М., 2005. – С. 37-61 (Общая структура психики).

Сразу сделаю оговорку. Так как я сказал «общая структура», то я имею в виду психику как животных, так и человека. Потому что одна из последующих тем будет называться «Различие человеческого сознания и психики животных».

В этой лекции речь пойдет об истоках и общей структуре психики, характерных и для животных, и для человека.

Вопрос о том, какова общая структура психики, является труднейшим и фундаментальнейшим вопросом естествознания и всей науки на протяжении истории человечества.

Вы, наверное, знаете, что то, что мы сейчас называем словом «психика», имеет синоним житейско-художественный — душа. Мы говорим «психика», а раньше называли попросту — «душа». И сейчас мы часто пользуемся этим термином — «душа человека», «человек душевный».

Так вот, что такое душа и зачем она нужна? Лет пятнадцать назад был популярен поэт Булат Окуджава. У него в одном стихотворении было такое интересное выражение: «Что такое душа, человечек задумчивый?» Так Окуджава с присущей ему тонкостью и лиричностью ставил вопрос: если человек задумывается, то он спрашивает у себя, что такое душа?

Никто не знает, что такое душа, что такое психика. Сколько бы мы ни гордились своими полетами в космос, проникновением в тайны атома и искусством создания новых химических веществ, можно сказать, что мы слабы в научном понимании такого предмета, как психика. Хотя человечество бьется над этим вопросом с момента возникновения науки философии.

Существуют десятки теорий, сотни подходов. Каждая теория мнит, что она самая правильная и какой-то подход — самый верный. Но проходит время, и оказывается, что наши предположения несостоятельны.

Как раскрыть общие принципы, функцию того образования, которое мы называем душой, психикой? В этом мы еще бессильны. Такова грандиозная сложность этого явления. Это не значит, что мы бессильны во всем. Нет. Я потом вам покажу, что кое-что мы все-таки знаем (в философии, психологии). Но это знание нам еще не дает раскрытия, фундаментального раскрытия истоков этого явления.

Тонкости изучения психики таковы, что некоторые ученые вообще считают ее непознаваемой. К примеру, в конце прошлого века известный немецкий естествоиспытатель и мыслитель Эрнст Геккель (кстати, автор биоэнергетического закона, с которым вы сталкивались в школьной биологии) написал книгу «Семь загадок мира». К одной из загадок мира, которые, с его точки зрения, неразрешимы, он отнес загадку природы души.

Но мы с вами материалисты и полагаем, что есть трудные области познания, но в принципе познанию доступно все. Поэтому будем считать, что эта загадка со временем будет разгадана. Кем и когда — поживем, увидим. Я думаю, что эта загадка останется надолго и на многие десятилетия переживет нас.

Поэтому, когда в популярных книгах что-то говорят о психике, пользуйтесь известным правилом Козьмы Пруткова: «Не верь глазам своим».

Все это пока несколько ироничное предисловие. Я сейчас попытаюсь в упрощенной форме раскрыть вам один из возможных, один из существующих подходов к тому, что такое психика, как она возникает и какова ее общая структура. Я повторяю: один из возможных, существующих, гипотетических, упрощенных, к сожалению, подходов.

В современной психологии принято полагать, что психика, которую я потом охарактеризую, существует у животных и человека.

В свое время была точка зрения (и подыскивались некоторые факты для ее обоснования), в соответствии с которой психика есть и у растений. Таким образом, психику распространяли на растительный мир.

Основания для этого были. Я приведу вам некоторые факты. Но более широкий объем исследовательской работы показал, что это неправомерно и сейчас общая (относительно общая) точка зрения сводится к тому, что все-таки ту сумму явлений, которую мы связываем с психикой, можно относить лишь к животным и человеку. Растения психикой не обладают.

Каковы же все-таки основания, чтобы утверждать наличие психики у растений, и где та грань, которая отделяет растения от животных по наличию или отсутствию психики?

Большой опыт наблюдения за существами, обладающими психикой, привел людей уже давно к мысли, что наличие психики обнаруживается по своеобразной активности того или иного существа, по возможности сохранения жизни за счет активных действий.

Когда мы говорим, что животное обладает психикой? Когда, будучи голодным, оно не умирает, а идет на охоту. Охота — это активный способ добычи пищи и сохранения своего существования.

Когда мы говорим, что человек обладает сознанием? Когда, вместо того чтобы прозябать, он творит вещи, строит, жарит, печет, производит и обеспечивает себе удовлетворение достаточно широкого круга материальных и духовных потребностей.

В самом широком, описательном, смысле наличие психики обнаруживается в активности живого существа. Когда с этой меркой пытались подходить к растениям, то выяснялось, что некоторые растения обладают довольно высоким уровнем активности. Есть растения, которые как бы расставляют сети в окружающей среде, и если тот или иной живой организм попадает в эти, условно говоря, сети, то растение его поедает. Есть знаменитое растение росянка, которое ловит насекомых. Есть морские растения, которые захватывают и переваривают небольших рыб. Это примеры активности растений.

Описано значительное число активных актов растений. Тот же подсолнечник поворачивает свой диск вслед за движением солнца. Солнце необходимо для деятельности и сохранения растения, и подсолнечник следует за его перемещением. Это активное поведение.

Данные явления хорошо описаны, об этом можно курсы лекций читать. И до сих пор еще идут споры: что это, наличие у растений каких-то элементарных форм психики или нет.

Но все-таки исследователи пришли к выводу, что это имитация активности. Это может быть растительной предпосылкой последующего возникновения настоящей психики, но собственно психикой никакая активность растения не является. Сегодня вы узнаете, по какому признаку можно четко отделить подлинную активность от ее имитации.

С чего же начинается та активность, которую мы связываем с психикой? Здесь нужно обратиться к биологии. Я, конечно, изложу все это в предельно простой форме, мы ведь занимаемся не биологией, а психикой.

Хочу обратить ваше внимание на одно элементарное обстоятельство. Растение находится в непосредственном контакте с условиями своего существования. Для растительной жизни необходимы многие условия, связанные с солнцем, атмосферой, почвой, водной средой. Четыре основных условия: солнце, атмосфера, водная среда, почва.

Но при каких бы хитроумных сочетаниях с этими средами ни находилось растительное тело, можно показать, что в принципе всегда имеется непосредственный контакт тела растения либо со всеми этими средами, либо с одной-двумя из них, имеющими решающее значение для обмена веществ.

Как можно погубить растение? Нужно ликвидировать физический, непосредственный контакт тела растения с одной из необходимых сред. Если условием жизни того или иного растения является использование веществ почвы, то достаточно вырвать растение из почвы, и оно погибнет. Если необходимым условием жизни некоторых растений является переработка солнечной энергии, то достаточно закрыть доступ солнечной энергии к растению, и оно погибнет.

Возможны самые разные варианты. Если условием жизни является непосредственный контакт, а вы его нарушаете, растение гибнет.

Итак, самой общей характеристикой всех животных существ является то, что животные в течение значительных периодов живут без непосредственного контакта с условиями своего существования. Для высокоразвитых животных говорить об этом не приходится. Питательные вещества животные находят, не имея постоянного непосредственного контакта с ними. Если лев сыт, то он играет, лазает по деревьям или спит, но не контактирует с ланью, которая будет ему необходима как пища через некоторое время.

О человеке вообще говорить не приходится. Но в этом-то весь трагизм. Если когда-то по непонятным причинам какой-то тип растениеподобных организмов был оторван от условий своего существования, то какие два выхода были у природы? Первый выход — эти организмы гибнут, так как нарушается важнейшее условие их бытия. А второй выход? Они могли и не погибнуть. Знаете, за счет чего? Возникли и сформировались механизмы соединения тела и необходимых условий существования, механизмы нового способа соединения. Но это особые механизмы, ликвидирующие разрыв организма с условиями существования.

Это и есть начало психики. Психика возникла где-то при переходе от растительного к животному миру, как весьма специфический механизм (слово «механизм» можете поставить в кавычки), который обеспечивает некоторому классу организмов ликвидацию разрыва между их телом и условиями существования, если этот разрыв возник.

Что такое с этой точки зрения психика (в самом общем, предельно абстрактном, поверхностном смысле)? Зачем она существует, какова ее исходная задача?

Можно сказать так: психика в самой своей общей функции всегда позволяет организму, оторванному от необходимых условий своего существования, прийти в единство с этими условиями.

И если вы в эксперименте, искусственным образом, это отделение закрепите, то животное погибнет. Оно попадает в ситуацию растения. Если растение «отсоединить» от условий существования — оно гибнет. Если вы, экспериментируя, посадите животное в клетку (клетка может быть не только вещественная), когда оно сыто, то через некоторое время оно все равно погибнет. Энергетические ресурсы израсходованы, и животное погибло.

Но вне такого эксперимента животное не погибает. Почему? А потому что через некоторое время оно почувствует голод и пойдет на поиски условий своего пропитания. Когда животное, оказавшись в ситуации разрыва с условиями своего существования, ощущает возможность своего небытия, уничтожения, оно делает все, чтобы этот разрыв преодолеть. А по-житейски можно сказать так: найти воду и пищу.

Когда животное испытывает голод и идет на поиск пищи, на охоту, работают механизмы психики. Почему? Потому что они выполняют свою основную функцию — при наличии разрыва организма и условий его существования они обеспечивают их соединение. Не постоянное, конечно, а лишь в тот момент контакта, который необходим для восстановления энергетических ресурсов.

Ну, а когда лев идет на охоту, где у него психика? Ощущение голода и жажды — это психическое явление. Потребность в чем-то. Когда животное начинает рыскать в окрестностях, зачем ему тратить энергию, которая не дает никакого результата? А животное рыщет и порой тратит на это очень много сил. Рысканье, поиск — явление психическое. А когда замечена жертва, поставлена цель — схватить, лев сразу оценивает условия: бежать ли по прямой, забежать ли сбоку, вскочить ли на дерево и ждать, пока жертва подойдет...

Что делает лев? Оценивает ситуацию, взвешивает условия, решает пространственную задачу. Смотрите, сколько психических явлений: потребность, поиск, решение пространственных задач. А если вдруг окажется, что это... носорог! Носорог, который сам нападает, решая свои задачи! Лев отойдет. А что такое «отойти»? Это значит решить задачу на сопоставление сил.

Видите, сколько психических явлений перед вами здесь разыгралось? Но какие бы внешние акты поведения животных вы ни наблюдали (к примеру, в передаче «В мире животных»), вы понимаете: если лев, проснувшись, куда-то пошел, значит, он испытывает голод и жажду. Это явление психическое. Он начинает поиск — явление психическое. Оценивает свои возможности — явление психическое. Учитывает условия достижения цели — явление психическое. Жертва схвачена, цель достигнута! Но лев не все съедает. Кусок он тащит своим детишкам. Следовательно, лев предусматривает свое будущее. Тоже явление психическое.

Вы видели недавно изумительный, потрясающий фильм о белых медведях? Там показано очень интересное поведение и психическая жизнь этих существ, и домашних, и диких.

Психолог, наблюдая за условным львом или за реальным медведем (это как кому удается), спрашивает себя: а как возникают потребности? Как потребности начинают диктовать поиск? Какими стратегиями поиска данное животное обладает? Как оно взвешивает свои физические возможности и таковые же у своих противников? Как данное животное реализует свою потребность в еде и воде? Как ориентируется на будущее? Готовит ли что-нибудь для детишек и как оно это делает? Вот это и есть психологическое изучение животного. Все это можно делать и применительно к человеку.

Лев почувствовал голод... Почти ситуация басни, правда? «Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать...» А вы знаете, возникновение потребности — очень хитрая вещь. Есть еще одна очень жестокая болезнь, и у животных, и у людей. Правда, она встречается редко. В силу некоторых заболеваний и нарушений связей в отдельных участках мозга живой организм, испытывающий объективную нужду в тех или иных веществах, ничего не ищет и погибает. Это значит, что организм в чем-то нуждался, но в потребность, толкающую на поиск, эта нужда не превратилась. Некоторые животные так и погибают. Они могут быть окружены массой благ и гибнут. По разным причинам.

Например, некоторые парно живущие животные в случае гибели одной особи прекращают охотиться и гибнут. Как говорится, «засыхают на корню». Что это значит? А это значит, что по некоторым условиям жизни появились такие механизмы, когда потеря парного отношения приводит к торможению потребности. При этом отсутствует поиск. А потребность, как известно, всегда вызывает поиск.

Известно, что некоторые люди тоже умирают от любви. Все для них становится безразличным. Вы можете завалить их всякими благами, но они постепенно чахнут. Причина та же: объективная нужда блокируется, не превращается в потребность.

Психолога интересует вопрос: каким образом нужда в том или ином оторванном от тела условии существования превращается в потребность, т. е. основание ликвидации разрыва?

Как возникают потребности? Как они начинают организовывать поиск? Как осуществляется поиск? Что такое стратегия поиска? Как животное ориентируется на будущее как условие своего существования? Это все вопросы психологические. Это предмет психологии, это изучение психики.

Итак, если животное оказывается оторванным от условий своего существования (а это перманентное, исходное условие животного существования), то оно не погибает благодаря наличию потребностей, поиска, способности к решению различных задач и ориентации на будущее. Животный организм преодолевает разрыв между своим телом и условиями существования и тем сохраняет свою жизнь.

То что мы называем психикой — это сложнейший механизм преодоления указанного разрыва. Данный механизм обеспечивает жизнь в совершенно, казалось бы, невозможной ситуации: когда нужно сохранить жизнь организма при отсутствии условий существования. Их надо создать или найти. Вот почему психику связывают с активностью и нахождением условий существования.

Теперь, я думаю, вам будет понятна и такая мысль: психика есть такая организация поведения, когда сам организм ищет, находит и создает для себя необходимые условия существования.

У растений есть некоторые формы активности, но они все равно лежат в пределах непосредственного контакта тела с условиями существования. Вот почему у них нет психики. У животных нет непосредственной связи с условиями существования, но есть механизм построения этой связи. У растений есть непосредственная связь с условиями существования, следовательно, нет ни потребностей, ни поиска, ни ориентации на будущее.

Если бы вас спросили: вот вы слушаете курс психологии, а что вам рассказывают про психику? Можно ответить очень просто: что это такое по определению еще не ясно, а вот по наблюдению — это такое проявление жизни, видимое в естественных условиях или на экране, когда животные и люди обнаруживают потребности, ищут предметы их удовлетворения, по ходу дела решают маленькие или большие задачки, а кроме того, еще ориентируются на будущее.

Это психические явления, которые психология и изучает. Правда, еще не умеет делать это хорошо.

Теперь вернемся к тому, что я вам говорил, когда рассказывал о методе описания. Помните, я сказал: планирование, выполнение, коррекция и взаимосвязь действий. Мы вновь пришли к этому. Лев проснулся — потребность — и начинает планировать свою охоту. Кстати, изучение повадок животных показывает, что когда они бредут, то делают это, планируя, зная, где что может быть.

Итак, начинается поиск. А что такое поиск? Это планирование достижения цели. Цель поставлена. Что дальше делает лев? Учитывает конкретно сложившиеся обстоятельства, пространственные и ситуационные, и начинает решать задачу: где удобнее достать, поймать, достичь. Был замысел, а теперь происходит его корректировка. Вдруг оказывается, что не только лев, но и какое-то другое животное ловит ту же добычу. Лев перестраивает свою тактику. Это не выдуманная ситуация. Лев учитывает конкретно сложившиеся обстоятельства.

Значит, когда осуществляется поиск — это планирование. Когда достигается абсолютное выполнение задачи поиска — происходит коррекция. А где же взаимосвязь действий? Да налицо. Если бы не было взаимосвязи действий, то лев съел бы все и себе на будущее не оставил и щенкам ничего не принес. Но лев этого не делает. Поев сам, он тащит остатки пищи в убежище для будущего или отдает детенышам. Что это такое? Это взаимосвязь действий.

Итак, мы пришли к очень важному положению о том, что именно тогда, когда мы себе представим во всем многообразии ситуацию, когда животный организм оказывается оторванным от условий своего существования, то для сохранения жизни включаются механизмы психики как механизмы преодоления этого разрыва. И тогда психика обнаруживается в следующих своих звеньях.

Потребность, вызывающая замысел по ликвидации разрыва. Этот замысел строится как планирование поведения для ликвидации этого разрыва, как поиск того условия существования, которое необходимо, и как стратегия соединения с отсутствующим условием существования. Это первое звено.

Потом начинается развертывание поведения, которое реализует замысел, план, связывается с решением задач в процессе достижения замысла и цели. Это второе звено.

И когда данная цель достигнута, вновь предполагается последующая жизнь, последующие действия, последующие потребности и производится какая-то взаимосвязь совершенного действия с будущими возможными действиями. Это третье звено.

Вот три звена психического в качестве способа преодоления разрыва между организмом и условиями его существования.

Если бы с этой точки зрения спросили: а что является предметом изучения психологии? Я уже говорил об этом, повторю еще раз: потребности, поиск, решение задач по достижению цели, соответствующее плану, и взаимосвязь действий как отношения к будущему.

А что такое психика! Я вам назвал и буду много раз повторять эти звенья. Потребность, план, поиск — решение системы задач (это всегда учет конкретного стечения обстоятельств) — и взаимосвязь действий, всегда предполагающая отношение к будущему.

Проблема сути психики, ее назначения и условий ее происхождения является фундаментальной и пока еще не разрешенной проблемой науки.

О природе психики, о ее конкретных механизмах сведений очень мало.

Экспериментальные работы, работы фундаментально-познавательного характера здесь только начинаются, поэтому много гипотез, соображений, теорий, но остается непонятным, где психика начинается, с какого момента, зачем она возникла.

То, что я вам говорил, — это один из возможных подходов, но данный подход оправдан тем, что он общего порядка. Подход направляющего характера, не показывающий конкретных закономерностей возникновения и функционирования психики в ее исходных, всеобщих, начальных формах.

Но все-таки: а что значит психика?! У термина «психика» есть ряд синонимов: сознание, мышление, душа. В различных контекстах, от религиозных до художественных и научных, в разных планах используются все эти термины-синонимы. Но я хотел бы различить основные сферы их приложения.

В философском плане, во всеобщем, в самом распространенно-объемном эти термины используются в одинаковой значимости. Философ может сказать «природа сознания», и тут же — «природа души», «природа мышления». То есть речь идет о неком духовно-идеальном явлении вообще, которое можно обозначить всеми этими терминами. Здесь не различаются ни ступени, ни формы, речь идет о принципиальном явлении, идеально-духовном. Оно может быть обозначено рядоположенно: психика, сознание, мышление. Это в философских традициях.

А вот в психологии дается более четкое деление.

Психика — это такая форма жизнедеятельности, которая присуща животным и человеку, без подразделений качественного характера. Психика вообще.

Можно сказать: психика животного, психика человека. Но вместо термина «психика человека» можно употребить термин «сознание». С этой точки зрения нельзя сказать: «сознание животного». Психика — животных. Но сознание — человека. Термин «сознание человека» лишь конкретизирует психику человека.

И наконец, термин «мышление» в психологии употребляется совсем узко. Для философа вообще сознание человека является мышлением, потому что мышление есть высшая форма сознания. А психология под мышлением понимает особый процесс в отличие, например, от памяти и внимания, воли, характера.

В литературе публицистично-общефилософской вы можете встретить термины, которые я вам перечислил как рядоположенные. А вот в психологии их так употреблять нельзя.

Психика, как уже говорилось, — это явление, присущее животному и человеку, сознание качественно характеризует именно психику человека, а мышление есть особый психический процесс, отличающийся от других психических процессов. Мышление, к примеру, отличается от других особенностей психики человека — памяти, внимания. И вместе с тем мышление есть форма проявления нашего человеческого сознания.

Зачем же нужна психика? Если она возникла и у животных, и у человека, следовательно, ее надо искать где-то на грани между растительным и животным миром. Я вам сформулировал одну из гипотез, что тайну происхождения психики нужно в последующем искать только в изучении различия между растительным и животным образом жизни.

Растение, как бы оно высокоразвито ни было, всю систему своих органических нужд реализует через прямой контакт между своим телом и условиями его существования. Этот контакт либо вообще никогда не нарушается, либо нарушается на очень короткое время. Стоит растение как тело оторвать от условий его существования, дающих ему минеральные ресурсы, как растение погибает.

Парадоксальность и таинственность животного образа жизни состоит в том, что животное по своей телесной организации таково, что не имеет прямого контакта либо со всеми, либо со многими условиями своего органического существования, тело животного свободно. Животное передвигается, оно может не быть в какой-то момент в той точке, где находятся условия существования, и сравнительно долго может быть от них оторвано. Казалось бы, оно должно погибнуть. Ан нет! В отличие от растений животные, не имеющие прямого контакта тела со значительными условиями своего существования, не погибают. Почему? Животное обладает поведением как такой формой жизнедеятельности, которая позволяет ему преодолеть этот разрыв. Преодоление разрыва между условиями существования и телом, требующим органических ресурсов, — это и есть поведение.

В чем функция поведения животных как проявления образа его жизни? Основная функция поведения — это преодоление разрыва между условиями органического существования и телом. Функция поведения ясна. А при чем тут психика? Психика и есть тот механизм, тот управляющий аппарат, который позволяет осуществить поведение как способ преодоления указанного разрыва. Поэтому можно сказать: психика — это механизм осуществления поведения. Почему? Поведение — это реальные перемещения животного. Размахивание лапами, принюхивание, борьба — все это поведение, обнаруживающееся в телесных движениях. Поведение всегда есть преодоление разрыва между телом и условиями существования, ликвидация препятствий на пути к этому. А психика — все то, что позволяет осуществить поведение.

При всей таинственности психики в ней вместе с тем много понятного.

1. Будет ли осуществляться поведение, если есть только тело, требующее органических ресурсов? Нет. Почему? Чтобы осуществить поведение, надо двигаться. Надо преодолевать разрыв. Вот поэтому нужда должна превратиться в потребность, в побудителя поведения.

Забегая несколько вперед (я вам буду специально читать лекцию о фундаментальном понятии психологии — о потребности), скажу следующее.

Хорошо известно, что если животное идет на охоту и остается без добычи, оно не погибнет. Почему? А зачем же оно шло на охоту? Потому что потребность начинает побуждать к поведению не тогда, когда наступает прямая нужда в органических ресурсах, а когда тело еще питается за счет внутренних ресурсов, но уже испытывается возможность их недостатка.

Потребность — это такая нужда, которая толкает к поведению до того, когда полностью истощились ресурсы организма. Она как бы предусматривает необходимость насыщения.

Помните знаменитую басню Крылова о стрекозе и муравье. Стрекоза не имела потребностей в том смысле, что она не предусматривала будущего. А муравей трудился на это будущее. Но это лишь художественно-аллегорическое выражение принципиальной особенности наших потребностей.

Значит, потребности нужны? Но вот началось поведение. Что дальше нужно?

Необходим план поведения. Если вы начнете суетиться под влиянием потребности туда-сюда, то ничего не получите. Нужно спланировать свое поведение, соотнести этот план с фактическими условиями достижения цели. Поэтому в поведении всегда присутствует его планирование. И особая работа по планированию.

2. Если животное, и мы в том числе, планируем, то знаем, что, столкнувшись с конкретным препятствием, обстоятельством, должны скорректировать план. Поэтому есть важнейшее звено психики — корректировка намеченного плана.

3. Потребность, вообще, сама уже есть предусмотрение будущего. Надо найти жертву, прежде чем животному захочется по-настоящему есть, когда оно уже не может голодать, когда наступает смерть. Надо заранее это предусмотреть.

Образ поведения многих животных связан с заготавливанием продуктов (белка, например, прячет орехи на зиму). Все уже рассчитано на будущее.

Но есть в поведении животных (и человека также) более частные моменты, когда некоторые виды деятельности сами по себе смысла не имеют. Я вам говорил о белых медведях, которые, не съев жертву полностью, закапывают ее в снег. Для чего? Нужно данное действие связать с последующими, т. е. опять предусмотреть будущее.

Если свести психику к одной характеристике, то я бы сказал так (думаю, вы поймете основания для такого суждения): психика обеспечивает поведение как преодоление разрыва между телом и условиями его существования за счет того, что позволяет животному относиться к будущему.

Потребность в отношении к будущему есть? Есть! Планирование отношения к будущему есть? Есть! Взаимосвязь действий есть отношение к будущему? Есть!

Поэтому можно (конечно, без раскрытия механизмов, природы, закономерностей) исходя из повседневных наблюдений за жизнью животных и людей сказать: общая функция психики, обеспечивающей поведение, состоит в том, что для животных и человека выступает такая реальность, как будущее (и организация жизнедеятельности и поведения по отношению к будущему).

В этом тайна психики. Знаете, почему? Всё в природе: и космос, и звезды, и наша Земля, и все процессы существуют в настоящем по причинам, идущим от прошлого.

Животное и человек — это явления природы, для которых впервые выступает такая действительность, как будущее (т. е. действительность того, чего еще нет). Животное и человек каждый момент живут в настоящем, опираясь на опыт прошлого. Но организовать свое поведение они могут только в своем отношении к будущему.

В организме еще есть сила, он может двадцать дней голодать, и животное может выдержать двадцать дней без пищи (без воды меньше), но оно уже идет на охоту. Что такое охота, когда организм еще ничего не требует? Вы скажете: про запас. Так это и есть отношение к будущему! Прежде чем совершить обгон своей жертвы, хищник должен спланировать свои действия, предположить, как она будет двигаться. Идти наперерез или гнаться? Постоянные хитрости. Что такое хитрости, план? Отношение к будущему.

Когда милая кошечка, подбегая к одной стороне трубы, вместо того чтобы засунуть в нее морду и стоять, наблюдая за хвостиком мышки, забегает вперед, к другому концу трубы, когда мышки там еще нет, она знает, что мышка там будет!

Что это такое? Это отношение к будущему, это план. Кошечка уже спланировала и ждет осуществления своего замысла. Если, конечно, мышка не перехитрит кошку. Но сама хитрость уже предполагает планирование. Это отношение к будущему.

Когда обезьяна смотрит на бананы и не может их достать, а потом вдруг хватает две палки и в течение нескольких минут их соединяет. Зачем она соединяет палки? Полная бессмыслица! Вы скажете: да, но она потом... «Потом» — это отношение к будущему.

Вся психика укладывается в две основные идеи. Во-первых, психика — регулятор поведения, и, во-вторых, она связана с отношением человека к будущему, к ориентации на то, что возможно и нужно в будущем, как спланировать будущее, как его реализовать.

Кошечка не поймает мышки, и, в конце концов, умрет, если не будет планировать возможность и предусматривать траектории движения мышки.

Смотрите, какой парадокс. Что значит бегать? Это значит предусмотреть возможность того, чего нет, но что может случиться.

Вообще, нужно спросить (извините, это уже чисто моральное отступление): в чем обнаруживается наша глупость? В том, что мы поступаем на основании фактического положения вещей, не предусматривая, как оно может измениться. Дурак отличается от умного тем, что он всегда исходит из наличного положения вещей. А надо исходить из возможного будущего. Это житейское правило. Но это суть психики.

Гениальный ученый, философ, непревзойденный образец ума, великий мыслитель античного мира, энциклопедист Аристотель первым в истории европейской науки написал книгу о психике. Его трактат так и называется «О душе». Вот как он определил душу: «Душа есть функция тела, состоящая в предусмотрении возможности того, что имеет возможность быть осуществленным». Гениально сформулировано. Итак, душа — это функция нашего тела. Конечно, тела! Кому еще душа нужна, в аристотельском и в нашем понимании. Так ведет себя тело! Все тело! Двигается, перемещается, страдает, радуется наше тело.

Что же это за функция — душа? Смотрите, как интересно сказал Аристотель: «Предусматривающая возможность того, что имеет возможность быть осуществленным».

Вы вышли из дома. В чем ваша функция, функция вашего тела как психическая функция? Вы прикидываете, какие же возможности у меня есть для перемещения из точки А в точку Б? Вы предусматриваете эти возможности.

Дальше у Аристотеля еще одна гениальная идея: предусмотрение возможности того, что имеет возможность быть осуществленным.

Возможностей-то много, рассуждать можно так: если я очень спешу и у меня есть деньги, сяду в такси, если ни того ни сего — можно проехать в трамвае, а если погода хорошая и я не спешу, я эту возможность реализую через приятную прогулку. То есть вы выходите, предусматриваете спектр возможностей, а потом в своем плане исходите из той возможности, которая может быть осуществленной.

Вся психическая жизнь и животных, и человека на разных уровнях, в разных формах состоит в том, что мы всегда перемещаем свое тело или относимся к своему телу с точки зрения возможностей и средств их реализации.

Что такое неудача? Это неправильный выбор спектра возможностей и неправильный выбор той возможности из спектра, которая могла быть осуществлена. Ошибка, неудача, промах.

Интересная вещь. Идут тучи по небу. Вот сейчас пойдет дождь. Налетел ветер, тучи развеяны, дождя нет. Можно было сказать так: тучи промахнулись. Тучи потерпели неудачу.

Вы скажете: «Да что вы! Это естественное сцепление событий, когда тучи плыли, вовсе не предусматривая необходимости дождя. Ну исчезла вещь!»

В этом случае нельзя говорить об ошибке, промахе, нереализации возможности. А про человека говорим: промах, неудача. Почему? Потому что человек заранее планирует свою деятельность. Неосуществимость плана есть промах, ошибка, неудача.

Можно дать еще одну характеристику психики. Психика есть возможность предвидения. Психика есть возможность и умение предвидеть. Психика как регулятор поведения есть предвидение. Есть планирование. У растений этой функции нет, у животных и человека она имеется. Без предвидения, без планирования нельзя осуществить поведение, т. е. соединить свое тело с необходимыми условиями существования. Всё. Круг замкнулся.

Кстати, если вы внимательно прочтете известную вам в общем и целом статью Ф. Энгельса «Роль труда в процессе превращения обезьяны в человека» («Диалектика природы»), то вы обнаружите, что Ф.Энгельс, когда говорит о своеобразии поведения животных и человека, то выделяет фундаментальную особенность образа их жизни — способность к активности, планированию и предусматриванию. Прогресс этой функции есть прогресс животных и человека.

Что такое прогресс в поведении животных? Это развитие механизма предусматривания. Что такое прогресс в развитии сознания человека? Это развитие средств предусматривания.

Я сформулировал суть психики. Что такое исследование психики? Я вам рассказывал о методах психологии и исследовании процесса решения задач. Я уже говорил, что психолог начинается с того, что он ставит человека в ситуацию задачи и выясняет, какие качества испытуемого он при этом обнаруживает. Теперь я могу уточнить: психолог всегда ставит перед своими испытуемыми такие задачи, которые позволяют испытуемому продемонстрировать свое умение предвидеть и планировать, выяснять возможности, а потом корректировать меру их выполнения.

Что такое мудрость как высшее проявление человеческого сознания? Мудрый человек отличается от немудрого тем, что он далеко, как говорят, видит, далеко смотрит. Он проигрывает то, что есть сейчас, в будущем плане.

Все дело в том, что предусмотреть общую возможность и спектр возможностей — это одно. Научное предвидение указывает лишь в общей форме аспекты будущего. Эта способность у нас есть. При помощи науки она становится широко распространенной, но в определенных пределах и в общем виде. Этого достаточно для руководства.

Дальше, логически углубляя эту способность человека к усмотрению возможностей будущего, доводя ее до предельной конкретности, мы переходим в область мистики.

Абсолютно угадать и предвидеть будущее нельзя. Абсолютно. Но можно развить в себе исключительно высокую способность ориентации на будущее, когда по отношению к другим людям некоторые люди могут предусмотреть будущее других людей более полно, более точно, более определенно, чем остальные. Это уже мера развития способностей и нет никакой мистики. Повторяю, мистика начинается тогда, когда более или менее развитую у отдельных людей способность абсолютизируют.

Многие сказки, поверья, фантазии основаны на том, что люди верят в ту исходную, фундаментальную способность человека к предвидению будущего и по-разному ее оценивают, по-разному ее развивают.

Мы с вами как материалисты думаем следующим образом. Да, способность предвидения есть. Это внутренняя, конституирующая черта психики и сознания, но она имеет свои пределы (и по точности, и по определенности, и по конкретности). Пределы эти широки, поэтому можно находить людей с точной ориентацией на будущее. Вам могут предсказать такое, что вам поначалу кажется мистическим, но тот человек, действительно, может предсказать, у него эта способность развита лучше, чем у вас.

Я остановился на этом столь подробно потому, что здесь имеют место три особенности.

Первая — это фундаментальное признание того, что мы как люди обладаем грандиозными возможностями в области предвидения будущего. Мы все в этом живем (от младенца до старца). Младенец предусматривает, как бы ему выпросить у родителей игрушку, а мы с вами все время предусматриваем, что с нами случится, а что нет.

Это принципиальная постановка вопроса о том, что психика и сознание есть отношение человека к будущему.

Вторая. Есть разные ступени предусматривания, предвидения будущего. Задача науки психологии (кстати, далеко не решенная) — изучить разные формы ориентации на будущее, разные уровни, разную меру проникновения в будущее, т.е. объяснить многие события, которые нам кажутся удивительными, но которые коренятся в возможности нашей психики.

И третья — это то, что чрезмерно высокая оценка этой способности, своеобразная спекуляция на возможности проникновения в будущее, чрезмерная конкретизация предусматривания будущего на определенной грани переходит в мистику. Но эта грань очень подвижная, установить ее сложно, порой человек все-таки точно предусматривает будущее, но через некоторое время он превращается в гадателя.

Что такое мистика? Мистика — это уверенность в том, что при относительно малом запасе знаний о настоящем можно абсолютно точно и конкретно предусмотреть будущее.

Научное предвидение свидетельствует, что для точного предвидения есть основания, но при огромном количестве конкретных сведений, при знании условий развития явлений и при определенной доле вероятности.

Кстати, если кто и будет интересоваться описательной психологией, то у нас есть две книги француза Реми Шовена. Это довольно известные книги: «От пчелы до гориллы» (в популярной книге описаны основные этапы эволюции животного мира с точки зрения организации поведения и особенностей психики) и «Поведение животных». В этих книгах в основном представлены

описательные моменты, характеризующие разные уровни поведения разных типов животных, но читать их интересно.

Вот теперь, когда я довольно подробно объяснил вам, зачем нужна психика, какова ее основная жизненная функция и как она ее выполняет (за счет ориентации на будущее), теперь, надеясь на то, что вы понимаете, каково общее строение психики, я попробую обрисовать эту общую структуру.

Эта структура существует у животных и у человека. Вы поймете из следующей лекции, в чем своеобразие психики человека по сравнению с животными.

Первое, что необходимо всякому существу, обладающему психикой, — это иметь какие-то нужды (см. рис. ниже).

Если бы у нас было все, то зачем нам было бы действовать. Итак, в чем-то мы всегда нуждаемся.

Но как я вам уже говорил, сама нужда еще ничего не делает. Иванушка-дурачок во всем нуждался, но занимался чем угодно, кроме того, чтобы удовлетворять свои нужды. Нужда должна превратиться в потребность. Поэтому второе в структуре психики — это потребность.

Почему я включил нужду в потребность? Потребность включает в себя нужду и опирается на нее.

Правда, есть точка зрения, по которой нужду не следует относить к психологическим механизмам, но поскольку психологический механизм превращения нужды в потребность есть, я так и нарисовал.

Существует механизм реализации потребности. Потребность должна повести к постановке цели. Есть особый процесс превращения потребности в цель.

Субъект поставил себе цель: чтобы удовлетворить потребность, надо достигнуть того-то. А в каких условиях? Следовательно, есть оценка условий (помните, я вам говорил: включение цели в условия), есть задача. Поэтому потребность ведет к постановке задачи.

Понятно, почему цель внутри? Задача — это ориентация на цель в определенных условиях.

Вы поставили себе какую-то задачу. Или животное поставило, к примеру, задачу поймать мышку! А что дальше? Надо же запланировать способ ее решения. Вам нужно достигнуть цели, но прежде следует осуществить планирование достижения цели. Поэтому следующее звено, замыкающееся на достижении цели, — это планирование решения задачи. Оно покрывает и потребность, потому что если бы не было потребности, нечего было и планировать!

Вместе с тем потребность ведет к цели и постановке задачи. Значит, планирование решения задачи относится к достижению цели. Следовательно, это особое звено.

Вы запланировали решить задачу. Тогда вы начинаете выполнять соответствующие действия, но постоянно их корректируя. Возникает звено «коррекция действий» (коррекция решения задачи).

Цель — план — коррекция. Но никогда не бывает так, что данная цель завершает жизнь. Вам нужно при достижении определенной цели создать предпосылки для будущего действия. Помните, я вам говорил, что важнейшая характеристика поведения состоит в связи действий.

Здесь могут возникнуть новая потребность и новая цель, но обязательно есть особая деятельность — связь действий. Здесь могут возникнуть новая потребность, новая цель, новое планирование, новые задачи и т.д. (на рисунке — это пласты).

Но смысл этого нового звена заключается в том, что на этом жизнь не кончается — все идет вперед, и нужно совершённое увязывать с будущим. Вот я и нарисую на этих пластах последовательную линию поведения.

Итак, как вы видите, основными структурными компонентами поведения и регуляцией его психики являются: нужда, превращающаяся в потребность; по потребности ставится цель; цель соотносится с условиями и возникает задача; планируется ее решение; происходит коррекция; цель достигается и тут же происходит постановка новых задач, начинается взаимосвязь действий.

Есть еще одна возможность кратко представить эту схему.

Первое. Что главное в психике? Нужда, потребность, цель, постановка задачи. Это ядро. Это первая цепь звеньев.

Второе. Планирование решения задачи, которое в психологии иногда называют ориентировочным звеном деятельности и поведения. Это есть ориентация в том, как решать задачу. В процессе выполнения задачи происходит коррекция решения. Это называют исполнительным звеном. Сначала вы планируете и лишь ориентируетесь в том, что может произойти, а потом уже выполняете и корректируете решение.

Иногда для простоты говорят: любое поведение в единстве со своими психологическими механизмами имеет три основных звена: потребность, цель, задачу — ориентировочное звено — исполнительное звено.

Вот вам структурные элементы психики.

Если вас спросят: ну хорошо, а вот когда мы наблюдаем за поведением животных и человека, какие мы там компоненты выделяем? Вы можете сказать точно: систему нужд, систему потребностей, возникновение цели и задач, планирование, корректировку в процессе выполнения и переход к последующим действиям.

А теперь смотрите, какие интересные вопросы возникают. Рассматривая структуру психики, мы лишь разобрались в предмете. Наблюдения за животными и людьми показывают, что есть такая структура. Сейчас вы поймете, в чем трудность нашей науки.

Нужда предполагает Превращение ее в потребность. Но элементарная больничная практика показывает, что есть болезни, когда нужды есть, а потребности не возникают. Следовательно, есть процесс превращения и есть нарушение этого процесса.

Имеется потребность — вам нужно поставить цель, оценить условия, выявить эти условия, поставить перед собой задачу, следовательно, есть процесс целеполагания, соотнесение цели с условиями, т.е. процесс постановки задачи.

Поставлена задача, далее идет процесс планирования. Спланировав, вы начинаете корректировать. А потом, когда закончили одно действие, переходите к другому.

Всюду на стыках есть свои процессы. Животные обладают какими-то, неизвестными нам пока, механизмами превращения своих нужд в потребности, процессами целеполагания, постановки задач, планирования, коррекции и объединения действий.

Чем занимается психология? Она изучает процессы превращения нужд в потребности, процессы целеполагания, процессы увязывания цели с условиями, т.е. постановку задачи, процессы планирования, процессы коррекции выполнения задачи и процессы связи действий по решению следующих задач. Вот вам области нашей дисциплины.

Иногда учитель говорит: «А Иванов, сколько у меня историю ни учит, не хочет ею заниматься».

Я расшифрую психологический смысл такого утверждения: «Вы считаете, что у Иванова есть нужда в вашей истории? Ну хорошо, нужда, может быть, и есть, хотя это еще нужно установить. Но она явно не превратилась в потребность. И вот, прежде чем учить Иванова истории, надо этот процесс осуществить».

Прежде всего необходимо создать нужду. Если нужда в хлебе у него есть и без вас, то духовные нужды — это вещь очень сложная.

Кардинальнейшая ошибка всего процесса формального обучения и воспитания состоит в том, что обычно полагают, будто очень просто превратить нужду в потребность. А она самая сложная. Почему сложная? Потому что лежит в основе всего.

Иногда можно услышать: человек хороший, но нерешительный, трусливый, несамостоятельный, робкий. Что это значит? Потребность человек имеет, но цели, соответствующей потребности, выбрать не может. Он не в состоянии оценить условия, поставить перед собой задачу. Такой человек всегда принимает задачу от другого.

Кстати, систематическое принятие задачи от другого ведет к увяданию потребности. Порой говорят: а ученики не желают того-то делать. Они этим не интересуются. Правильно. А если вы им все разжевываете, все учебные задачи им ставите, способы решения даете, то у них не будет потребности. Потребность развивается только в том случае, если она сочетается с механизмом целеполагания. У субъекта, у меня, а не у вас вместо меня.

Вообще, надо сказать, что современная система обучения в принципе подрывает потребность в знаниях. Она низводит до слишком низкого уровня самостоятельность в целеполагании при наличии познавательной потребности. Это сложный процесс. Если у маленького ребенка или у взрослого возникает потребность в чем-то, то она только тогда развивается, когда и цели для удовлетворения этой потребности человек ставит сам.

Он сам должен приобрести механизм целеполагания. В большинстве случаев люди пытаются ставить перед юными поколениями цели. Это верно, но в каком плане? Надо указать общее направление, а не цель. Цель-то должна быть выбрана самостоятельно.

Но можно иметь прекрасные цели и не уметь планировать, можно уметь планировать, но не уметь корректировать. Здесь целостная система процессов.

Вот узлы, основные категории психической деятельности. Возникает следующий вопрос: как на всем этом найти блок и процесс?

Я вернусь к тому, с чего начинал. Мы знаем, что такое восприятие, мышление, характер, воля, память, внимание. Психология изучает все эти психические явления. Пользуясь данной схемой, все можно расположить в своих блоках.

В центральной зоне, в центральном блоке — нужда, потребность, цель — лежат такие психические явления, как (я их перечисляю и немного расшифровываю) потребности, чувства, личность.

Потребности — понятно. Почему чувства? А все дело в том, как вы позже убедитесь, когда я вам буду читать соответствующую лекцию, что в заштрихованном узле — превращении потребности в цель — всегда лежит процесс чувствования, переживания (см. рис. на с. 52).

Я вам сейчас кратко сформулирую, в чем назначение чувств. У вас возникла потребность. Вы видите, какие есть условия для ее удовлетворения. Чувства ваши всегда говорят: а целесообразно ли вам действовать или условий для действия нет? Целесообразно ли?

Вот это ситуация чувства. Когда хотение есть, потребность есть, но чувство вам говорит о том, что по общей ситуации дело не выполнено. И формулировать цели незачем. Или, наоборот, все выполнимо и в этой ситуации нужно ставить конкретные цели. Чувства, эмоции есть тот пласт нашей жизни, который является важнейшим механизмом и условием превращения потребностей в цели.

Вообще говоря, целеустремленный человек — это страстный человек. Но, как вы знаете, недостаток есть продолжение достоинства. Чрезмерно страстный, чрезмерно целеустремленный человек — это уже больной человек. На нашем языке, психологическом и психиатрическом, это параноик. У него столь застойные чувства и столь застойные потребности, что независимо от условий, выполнимости или невыполнимости цели он бьет в одну точку, все остальное для него отходит на задний план. Это чрезмерная ориентация на одно и то же. Но так как одно и то же в разных жизненных ситуациях неосуществимо, то все это как компенсация из реальной деятельности переносится в вербальный план.

Итак, здесь лежит пласт — потребности, чувства, цели. А что лежит в верхней части?

Здесь располагается вся система познавательных процессов. Почему? Вам нужно поставить задачу, следовательно, выяснить условия. Эти условия надо видеть, наблюдать, запоминать. И потому в данную систему входят: восприятие, внимание, память, мышление.

Для чего нам нужно восприятие? Чтобы знать, в каких условиях мы действуем.

Зачем нам необходима память? Чтобы соотнести прошлый опыт с настоящим положением вещей.

Для чего нам нужно внимание? Для того чтобы разобраться в деле.

Зачем нам мышление? Чтобы поставить задачу и спланировать ход ее решения.

Поэтому в верхней зоне применительно к постановке задач и выработке плана решения лежит система познавательных процессов. Я вам их перечислил: восприятие, память, внимание, мышление.

А что здесь лежит? Здесь лежит воля. Вы можете спланировать, но у вас масса препятствий, множество неожиданных обстоятельств.

И вот напряженность цели при столкновении с препятствиями и неожиданными обстоятельствами, предлагающая коррекцию плана и преодоление трудностей, требует волевого поведения, т.е. устойчивости сохранения цели и возможности коррекции плана и способов действия при всех возможных неожиданных ситуациях и препятствиях.

Здесь присутствует не познание, а осуществление, воление.

А что же у нас на стыке между целью, планированием, коррекцией и волей. Коррекция есть форма проявления воли. А здесь личность! Почему?

Если возникла потребность и вы умеете поставить перед собой цель, спланировать и довести дело до конца, а потом за этим относительным концом увидеть следующее действие, то вы и есть подлинная личность. Это самодеятельный субъект. В чем его самодеятельность? В сохранении потребностей, в развитых чувствах, позволяющих ставить цели, в способности правильно определять задачи и составлять план решения, в наличии воли к достижению целей при данном плане и его коррекции, а также при видении нового плана деятельности.

Когда все это вместе, вы видите перед собой личность. А когда вы не видите личности?

Представьте себе, что у человека есть потребность, но он не знает, как ее реализовать. У него бледные чувства, страстей нет. Он не ставит себе цель, а спрашивает у другого, что ему делать дальше, к чему стремиться. Ему поставили цели, а он думает, где бы взять «костыли», для того чтобы найти план решения. А потом возникает тысяча и одно препятствие, план сменяется планом, а дела нет.

Возможно, человек даже закончил маленькое дело, но не видит перспективы. Кого вы видите перед собой? He-личность! Или человека, не достигшего степени целостной личности.

Есть блестящий литературный пример — Обломов. Если вы тщательно прочитаете роман, то увидите, что по всем этим звеньям он «хромает»: или цели не может поставить, или создает план, но осуществить не может. Это человек, которого воспитали как не-личность.

Рядом с ним действует другой человек — Штольц. Он, конечно, личность! Другое дело, какая. Но психологически этот герой обладает всеми характеристиками личности.

Личность — это субъект, который может превратить свои нужды в потребность, потребность благодаря своим развитым страстям конкретизировать в целях, поставленные им самим цели соотнести с условиями, т.е. поставить жизненные задачи, спланировать их решение, наметить пункты коррекции и довести дело до конца, т. е. обладать волей и осуществить переход от одних деяний к другим в целостной их системе.

Это личность. И в каждом из этих пунктов нас ждут разные опасности. Что такое хорошая, развитая личность? Это тот, кто умеет все эти опасности преодолеть.

Каждый из нас как субъект психической жизни может обладать отдельными блоками. Обладать всем в целом — это и значит быть субъектом как личностью. Автоматически не получается, чтобы все это у нас развивалось, чтобы мы умели эти процессы и осуществить, и взаимно связать между собой.

Вот почему я бы сказал так: на уровне человека психика и сознание есть личность.

Личность реализует все эти процессы. Высокоразвитая целостная личность — это субъект, который может реализовать всю данную структуру по отношению к целям, которые объективно возникают в конкретных социальных условиях.

Есть условия в исторической жизни, когда не нужны личности, когда выгодно иметь людей с разорванными звеньями этой структуры.

Трагизм истории состоит в том, что некие элитарные социальные группы лишают людей возможности самостоятельно ставить цели и задачи и планировать их решение. Все это отдается «чужому дяде».

У другого человека есть одно звено структуры, но нет остальных, к примеру, воления, соединения слова и дела, плана и дела. Все звенья мобильно связаны, но лишь в целостной личности они функционируют в своей полноте, эти связи осуществляются самим человеком в полном комплекте.

И теперь вы видите, что автоматически личности не возникает, эту целостность надо получить. А некоторые социальные условия мешают созданию этой целостности.

Подлинно сильная личность всегда соотносит цель и условия. И если условия неадекватны, то «не рвет пупок». У нее есть всегда коррекция, не одно воление.

Вот вам структура наших объектов. Чем же занимается психология как наука? Что является ее объектом? Я сейчас имею в виду только человека. Хотя у животных все составляющие этой схемы есть, за исключением личности.

Психология занимается изучением того, что такое личность и как она осуществляется. Психология есть рассмотрение того, как осуществляется личность через возникновение потребностей, функционирование чувств, страстей, эмоций, возникновение целей, постановку задач, осуществление планирования, коррекции и воления, через достижение своих целей.

Если мне важно понять, как человек ставит задачи и планирует их решение, я изучаю познавательные процессы.

Если мне нужно узнать, как личность достигает цели при наличии плана, обходя препятствия и преграды, я изучаю волю.

Если я хочу понять, каким образом человек пришел к постановке задачи, то нужно изучить механизм превращения потребности в цели, т. е. процесс чувств.

Если я хочу разобраться, как человек двигается от одной цели к другой, увязывает действия между собой, я должен изучить, как одна цель влечет за собой другую и как человек переходит от цели к цели.

Все это определяет его личностное начало. Этим мы и закончим рассмотрение вопроса об общей природе психики, ее функциях, структуре и основных назначениях отдельных компонентов.

Кстати, иногда задают вопрос: что главное — чувства или мышление? Вопрос с точки зрения психологии — дурацкий! Почему?

Как вы видите, по структуре и то и другое необходимо. Если вы не обладаете развитыми чувствами, то вы не можете обладать и целеполаганием. Но если вы со своими хорошо развитыми чувствами целеполагаете, но не можете правильно поставить задачу и спланировать решение, если мышление слабое, то у вас будет масса целей, но без разумного их достижения.

Перед нами сейчас встают два вопроса.

Первый: что же такое сознание как специфически человеческая психика? Чем психика человека отличается от психики животных?

Вопрос о том, чем психика человека отличается от психики животных, по сути, есть вопрос о том, что такое сознание. Как синоним психики человека.

И второй вопрос: если общая структура психики, выявленная нами, в своих собственных блоках характерна и для животных, и для человека, то все-таки чем эта схема у человека отличается от структуры психики, имеющейся у животных?

Ранее мы установили, что у них общего. Теперь нам нужно обсудить различия.

Можно было бы прочитать несколько лекций о том, как развивается психика у животных, от насекомых до обезьян. Помните, я вам назвал книгу Р. Шовена «От пчелы до гориллы»?

Но, к сожалению, у нас мало времени. Поэтому интереснейшую, грандиознейшую область, охватывающую возникновение и развитие психики от первых животных до человека, мы в лекциях не затрагиваем.

Для специалистов вроде нас с вами, имеющих дело с людьми, в принципе это и не очень важно, хотя очень интересно.

Возникает вопрос: в чем своеобразие сознания, психики человека?

Надо сказать, что природа сознания, человеческой психики может быть раскрыта на научной основе, и в этом нас все более и более убеждает история развития нашей науки, только на основе марксистской методологии.

О человеке, его сознании в истории культуры имеется множество идей. От ранних китайско-индусских текстов до античной литературы все время поднимался вопрос: в чем секрет и природа человеческого сознания?

Но К. Маркс и Ф. Энгельс, сконцентрировав основные достижения мировой мысли в этой области, сделали ряд открытий, которые позволяют нам сейчас сказать так: основы учения о природе сознания созданы, и вместе с тем их надо развивать, конкретизировать и уточнять.

Что же это за основы? Первое положение марксистского учения о природе человека и его сознания может быть сформулировано так: человек есть существо общественное. Мы настолько привыкли к этому тезису (нас воспитали в этой идее), что он нам кажется сам собой разумеющимся. Но это далеко не сама собой разумеющаяся вещь, если задаться вопросом: а что такое «общественное»?

Надо иметь в виду учение К. Маркса о двух смыслах понятия «человек». Человек — это и индивид, и общество. Слово «человек» относимо и к Ивану, и к Петру, и ко всем людям вместе.

Между прочим, в художественной форме это четко выражено в пьесе М. Горького «На дне» в реплике Сатина, когда он говорит: «Человек — это я, ты, это Мы!». - И вот без этого двойного отнесения понятия «человек» мы с вами не существуем. Человек — это все вместе, и вместе с тем человек — это один. Вы скажете: противоречие! Правильно, противоречие.

Иван — это человек. Но Иван и не человек. Потому что он как Иван является Иваном лишь постольку, поскольку существует род человеческий. Нет рода — нет Ивана. И наоборот, реально существует род, человечество. Но если бы человечество не состояло из Иванов, то его бы не было.

Поэтому человек — это и противоречивое, и нерасторжимое единство индивида и рода. Род немыслим без индивида, а индивид — без рода. Индивид существует через род, а род реализуется через индивидов.

Вот такое противоречие, такое явление, когда индивидуальность выражается через родовое, а родовое через индивидуальность, и означает, что человек есть существо общественное.

Предположим, вы желаете что-то выявить в индивиде. Вы анализируете Петра. Но вы ничего не поймете в Петре, если вы одновременно не охарактеризуете Петра как члена общества, члена коллектива, определенной группы.

Сказать о Петре как о самом себе нельзя. Петр есть лишь некоторая физическая и геометрическая единица, обладающая некоторыми органическими особенностями, — вот и все, что вы можете сказать индивидуально о Петре.

Если вы о Петре хотите сказать как о человеке, то вы должны обязательно сказать, кто он такой как член общества. Вам следует охарактеризовать ту общественную ситуацию, в которой Петр живет. Например, можно сказать о Петре: это человек смелый. Но что такое смелость? Это общественная характеристика. Смелость в чем? А смелый в чем-то — это уже характеристика общественной группы. Что в данном обществе принимается за смелость? А что за трусость?

Вы говорите: Петр правдив. Это уже характеристика общественной группы. Что такое правда? И почему вдруг быть правдивым — это достоинство? Вы скажете: ну как же! Ведь в данном обществе и т.д. Вот уже характеристика Петра сразу превратилась в характеристику общества.

Вы говорите: Петр умен. Ум вообще есть общественная характеристика. Сам Петр о себе всегда думает, что он умен. Но вы знаете, что, увы, это часто не так. С чьей же точки зрения? Конечно, не с точки зрения Петра, а того коллектива, в котором он действует.

Вы говорите: Петр отзывчивый. Сугубо общественная характеристика! И т.д. и т.п.

Вы можете какие-то психологические характеристики относить к Петру правильно. Но когда вы начинаете выяснять, что это за характеристики (отзывчивость, ум, смелость, правдивость), вы сразу же переходите к выявлению отношений, нравов, порядков и правил поведения в данной общественной группе. Нельзя говорить о правдивости Петра, не поняв, что такое правда в отношениях.

Вы не можете охарактеризовать ум Петра, если не спросите себя, а что в данной общественной группе считается умом.

И наоборот, вы можете сказать: в данном обществе действуют такие-то моральные установки. Правильно. Но они же не в самом обществе действуют. Они же действуют через Петра, Ивана, Марью. И давая общественные характеристики морали, вы должны затем показать, как они проявляются в конкретном поведении Петра, Ивана, Марьи.

Индивид и общество не могут быть определены друг без друга. Они выражают одно через другое. Вот это и есть смысл тезиса, что человек есть существо общественное.

7. Возникновение и эволюционное развитие психики

в филогенезе

Леонтьев А.Н. Эволюция психики. – М., Воронеж, 1999. – С. 163-213 (Развитие психики и животных. 1. Стадия элементарной сенсорной психики (с. 163-183); 2. Стадия перцептивной психики (с. 183-191); 3. Стадия интеллекта (с. 192-203); 4. Общая характеристика психики животных (с. 203-213)).

ОЧЕРК РАЗВИТИЯ ПСИХИКИ

I Развитие психики животных

1 Стадия элементарной сенсорной психики

Возникновение чувствительности живых организмов связано с усложнением их жизнедеятельности. Это усложнение заключается в том, что выделяются процессы внешней деятельности, опосредствующие отношения организмов к тем свойствам среды, от которых зависит сохранение и развитие их жизни. Выделение этих процессов обусловлено появлением раздражимости к воздействиям, которые выполняют сигнальную функцию. Так возникает способность отражения организмами воздействий окружающей действительности в их объективных связях и отношениях — психическое отражение.

Развитие этих форм психического отражения совершается вместе с усложнением строения организмов и в зависимости от развития той деятельности, вместе с которой они возникают. Поэтому их научный анализ невозможен иначе, как на основе рассмотрения самой деятельности животных.

Что же представляет собой та деятельность животных, с которой связана простейшая форма их психики? Ее главная особенность заключается в том, что она побуждается тем или иным воздействующим на животное свойством, на которое она вместе с тем направлена, но которое не совпадает с теми свойствами, от которых непосредственно зависит жизнь данного животного. Она определяется, следовательно, не самими по себе данными воздействующими свойствами среды, но этими свойствами в их соотношении с другими свойствами.

Так, например, известно, что, как только насекомое попадает в паутину, паук немедленно направляется к нему и начинает опутывать его своей нитью. Что же именно вызывает эту деятельность паука и на что она направлена? Для того чтобы решить это, нужно исключить один за другим различные моменты, которые, возможно, воздействуют на паука. Путем такого рода опытов удалось установить, что то, что побуждает деятельность паука и на что она направлена, есть вибрация, которую производят крылья насекомого, передающаяся по паутина. Как только вибрация крыльев насекомого прекращается, паук перестает двигаться к своей жертве. Достаточно, однако, чтобы насекомое снова начало вибрировать, как паук вновь устремляется к нему и вновь опутывает его паутиной. Действительно ли, однако, вибрация и есть то, что вызывает деятельность паука, и вместе с тем то, на что она направлена? Это показывает следующий опыт. К паутине прикасаются звучащим камертоном. В ответ на это паук устремляется к камертону, взбирается на его ножки, опутывает их паутиной и пытается нанести удар своими конечностями — челюстями (Е. Рабо). Значит, дело здесь именно в факте вибрации: ведь, кроме свойства вибрировать, между камертоном и насекомым, попавшим в паутину, нет ничего общего.

Почему же деятельность паука связана именно с воздействующей на него вибрацией, которая сама по себе, конечно, не играет никакой роли в его жизни? Потому, что в нормальных условиях воздействие вибрации находится в определенной связи, в определенном устойчивом отношении к питательному веществу насекомого, попадающего в паутину. Мы будем называть такое отношение воздействующего свойства к удовлетворению одной из его биологических потребностей биологическим смыслом данного воздействия. Пользуясь этим термином, мы можем сказать, что деятельность паука направлена на вибрирующее тело в силу того, что вибрация приобрела для него в ходе видового развития смысл пищи.

Биологический смысл тех или иных воздействий не является постоянным для животного, но, наоборот, изменяется и развивается в процессе его деятельности в зависимости от объективных связей соответствующих свойств среды.

Если, например, проголодавшуюся жабу сначала систематически кормить червями, а потом положить перед ней обыкновенную спичку и круглый кусочек мха, то жаба набрасывается на спичку, имеющую, как и черви, удлиненную форму, но не трогает мха; удлиненная форма приобрела для нее биологический смысл пищи. Если, наоборот, мы предварительно будем кормить жабу пауками, то она, не реагируя на спичку, будет набрасываться на кусочек мха, сходный по форме с пауком; смысл пищи теперь приобрела для нее круглая форма предметов.

Необходимо отметить, что смысловые связи, возникающие в деятельности животных, представляют собой условные связи, имеющие особый и, можно даже сказать, чрезвычайный характер. Они резко отличаются от тех условных связей, которые образуют механизм самого поведения, т. е. связей, с помощью которых поведение осуществляется.

Когда животное, видя пищу, движется к ней, т. е. когда мы имеем дело со смысловой связью «вид пищи — пища», то эта связь возникает и изменяется совсем иначе, чем те связи, которые возникают у него, например, в процессе образования навыка обхода преграды, стоящей на его пути (связь «преграда — обходное движение»).

Связи первого рода образуются, как показывают исследования, весьма быстро, «с хода», и столь же быстро разрушаются; для этого достаточно одного-двух сочетаний.

Связи второго рода возникают и угасают, наоборот, медленно, постепенно. Например, цыплята начинают избирательно клевать рубленный яичный желток уже после однократного успеха; двухдневному цыпленку достаточно одной-двух попыток клюнуть вместо желтка кусочек горькой апельсиновой корки, чтобы его пищевое поведение на желток угасло (Морган и др.). С другой стороны, выработка у цыплят вполне удовлетворительного приспособления клевательных движений к внешним условиям, в которых им дается пища, требует многих десятков проб.

Изучая формирование навыков у жаб, Бойтендейк (1930) в одной из серий своих экспериментов давал этим животным таких насекомых, вещество которых вызывало у них резко отрицательную биологическую реакцию. Достаточно было одного единственного опыта, чтобы жаба в течение многих часов после этого отказывалась от попыток съесть такое же или даже другое насекомое, напоминающее его своим видом. В других экспериментах он отгораживал от жабы добычу (дождевого червя) стеклом; при таких условиях, несмотря на то что она всякий раз наталкивалась на стекло, жаба, наоборот, обнаруживала большое упорство; она делала множество попыток, прежде чем ее реакция угасала. Даже усиление момента «наказания» (отрицательного подкрепления) не вызывает в таких случаях прекращения движений. В опытах Аббо лягушка продолжала набрасываться на добычу, окруженную иглами, в продолжение 72 часов, пока кожа ее верхней челюсти не была серьезно изранена. Биологическое значение различия в скорости образования связей того и другого рода совершенно понятно, если принять во внимание условия жизни вида. «Если,— говорит Бойтендейк, — жаба во время своей вечерней охоты приблизится к муравейнику и схватит ядовитого муравья, то быстрое образование связи предохранит ее от поглощения других таких же насекомых, вредных благодаря кислоте, которой они обладают. Наоборот, когда жаба пытается схватить дождевого червя, но это ей не удается, то повторение попыток в обычных условиях может помочь ей все же завладеть пищей».

Другая черта смысловых связей — это как бы «двусторонний» их характер, который выражается в том, что в результате образования такой связи не только воздействие данного раздражителя начинает вызывать определенную реакцию, определенное поведение, но и соответствующая потребность теперь как бы «узнает себя» в данном предмете-раздражителе, конкретизируется в нем и вызывает активное поисковое поведение по отношению к нему.

Своеобразие этих смысловых связей подчеркивалось уже Ч. Дарвином, который цитирует, например, следующие наблюдения: «Гораздо легче искусственно вскормить теленка или ребенка в том случае, если он никогда не получал материнской груди, чем тогда, если он хоть раз получил ее. Личинки, питавшиеся некоторое время каким-либо растением, скорее умрут, чем станут есть другое, которое было бы вполне приемлемым, если бы они привыкли питаться им с самого начала».

В классических работах И. П. Павлова и его сотрудников также было показано образование этих «быстрых» смысловых связей (в ранней работе И. С. Цитовича, а затем в опытах И. О. Нарбутовича и др.), хотя их особая роль в поведении и не была специально подчеркнута.

Отражение животными среды находится в единстве с их деятельностью. Это значит, что, хотя существует различие между ними, они вместе с тем неотделимы друг от друга. Это значит, далее, что существуют взаимопереходы между ними. Эти взаимопереходы заключаются в том, что, с одной стороны, всякое отражение формируется в процессе деятельности животного; таким образом, то, будет ли отражаться и насколько точно будет отражаться в ощущениях животных воздействующее на него свойство предмета, определяется тем, связано ли реально животное в процессе приспособления к среде, в своей деятельности с данным предметом и как именно оно с ним связано. С другой стороны, всякая деятельность животного, опосредствованная ощущаемыми им воздействиями, совершается в соответствии с тем, как отражается данное воздействие в ощущениях животного. Понятно, что основным в этом сложном единстве отражения и деятельности является деятельность животного, практически связывающая его с объективной деятельностью; вторичным, производным оказывается психическое отражение воздействующих свойств этой действительности.

Деятельность животных на самой ранней, первой стадии развития психики характеризуется тем, что она отвечает тому или иному отдельному воздействующему свойству (или совокупности отдельных свойств) в силу существенной связи данного свойства с теми воздействиями, от которых зависит осуществление основных биологических функций животных. Соответственно отражение действительности, связанное с таким строением деятельности, имеет форму чувствительности к отдельным воздействующим свойствам (или совокупности свойств), форму элементарного ощущения. Эту стадию в развитии психики мы будем называть стадией элементарной сенсорной психики.

Стадия элементарной сенсорной психики охватывает собой длинный ряд животных. Возможно, что элементарной чувствительностью обладают даже некоторые высшие инфузории.

Еще гораздо более уверенно мы можем утверждать это в отношении таких животных, как некоторые черви, ракообразные, насекомые, и, разумеется, в отношении всех позвоночных животных.

У червей изменчивость поведения в связи с устанавливающимися новыми связями была показана многими исследователями. Например, как показали опыты Копеледа и Броуна (1934), кольчатый червь или вовсе не реагирует на прикосновение к нему стеклянной палочкой, или реагирует отрицательно. Если, однако, прикосновение палочки связать с кормлением, то реакция этого червя меняется: теперь прикосновение вызывает у него положительно движение к пище.

У ракообразных изменения этого рода могут приобретать более сложный характер. Например, если слегка механически раздражать абдоменальную часть рака-отшельника, когда он находится в раковине, то, как показали опыты Тен-Кате-Кациева (1934), это вызывает у него некоторое движение. Если же раздражение продолжается, то животное покидает раковину и удаляется.

Сам по себе этот факт малоинтересен; интересно дальнейшее изменение поведения рака. Оказывается, что если систематически повторять эксперименты, то поведение животного становится иным. Теперь животное уже при первом прикосновении вынимает абдомен из раковины, но никуда не отходит от нее и почти тотчас, же занимает прежнее положение. Прикосновение приобрело для него теперь совсем другой смысл — оно стало сигналом к выниманию абдомена из раковины.

Понятно, что материальную основу развития деятельности и чувствительности животных составляет развитие их анатомической организации. Тот общий путь изменений организмов, с которыми связано развитие в пределах стадии элементарной сенсорной психики, заключается, с одной стороны, в том, что органы чувствительности животных, стоящих на этой стадии развития, все более дифференцируются и их число Увеличивается; соответственно дифференцируются и их ощущения. Например, у низших животных клеточки, возбудимые по отношению к свету, рассеяны по всей поверхности тела так, что эти животные могут обладать лишь весьма диффузной светочувствительностью.

Затем, впервые у червей, светочувствительные клетки стягиваются к головному концу тела (рис. 18, А) и, концентрируясь,

приобретают форму пластинок (В); эти органы дают возможность уже достаточно точной ориентации в направлении к свету. Наконец, на еще более высокой ступени развития (моллюски) в результате выгибания этих пластинок возникает внутренняя сферическая светочувствительная полость, действующая как «камера-люцида» (С), которая позволяет воспринимать движения предметов.

С другой стороны, развиваются и органы движения, органы внешней деятельности животных. Их развитие происходит особенно заметно в связи с двумя следующими главными изменениями: с одной стороны, в связи с переходом к жизни в условиях наземной среды, а с другой стороны, у гидробионтов (животных, живущих в водной среде) — в связи с переходом к активному преследованию добычи.

Вместе с развитием органов чувствительности и органов движения развивается также и орган связи и координации процессов — нервная система.

Первоначально нервная система представляет собой простую сеть, волокна которой, идущие в различных направлениях, соединяют заложенные на поверхности чувствительные клетки непосредственно с сократительной тканью животного. Этот тип нервной системы у современных видов не представлен. У медуз нервная сеть, идущая от чувствительных клеток, связана с мышечной тканью уже через посредство двигательных нервных клеток.

По такой сетевидной нервной системе возбуждение передается диффузно, образующие ее нервные волокна обладают двусторонней проводимостью, тормозные процессы, видимо, отсутствуют. Дальнейший шаг в развитии нервной системы выражается в выделении нейронов, образующих центральные ганглии (нервные узлы). По одной линии эволюции — у иглокожих животных — нервные ганглии образуют окологлоточное кольцо с отходящими от него нервными стволами. Это уже такой нервный центр, который позволяет осуществляться относительно очень сложно согласованным движениям, как например движения открывания морскими звездами двустворчатых раковин. По двум другим большим линиям эволюции (от первичных червей к ракообразным и паукам; от первичных червей — к насекомым) происходит образование более массивного переднего (головного) ганглия, который подчиняет себе работу нижележащих нервных ганглиев.

Возникновение этого типа нервной системы обусловлено выделением наряду с другими органами чувств ведущего органа, который становится, таким образом, главным органом, посредствующим жизнедеятельность организма.

Эволюция такой узловой нервной системы идет в направлении все большей ее дифференциации, что связано с сегментированием тела животного.

Изменение деятельности внутри этой стадии развития заключается во все большем ее усложнении, происходящем вместе с развитием органов восприятия, действия и нервной системы животных. Однако как общий тип строения деятельности, так и общий тип отражения среды на всем протяжении этой стадии резко не меняются. Деятельность побуждается и регулируется отражением ряда отдельных свойств; восприятие действительности никогда, следовательно не является восприятием целостных вещей. При этом у более низкоорганизованных животных (например, у червей) деятельность побуждается всегда воздействием одного какого-нибудь свойства, так что, например, характерной особенностью поисков пищи является у них то, что они всегда производятся, как указывает В. Вагнер, «при посредстве какого-либо одного органа чувств, без содействия других органов чувств: осязания, реже обоняния и зрения, но всегда только одного из них».

Усложнение деятельности в пределах этого общего ее типа происходит в двух главных направлениях. Одно из них наиболее ярко выражено по линии эволюции, ведущей от червей к насекомым и паукообразным. Оно проявляется в том, что деятельность животных приобретает характер иногда весьма длинных цепей, состоящих из большого числа реакций, отвечающих на отдельные последовательные воздействия. Ярким примером такой деятельности может служить часто приводимое описание поведения личинки, называемой муравьиным львом.

Муравьиный лев зарывается в песок, причем, как, только он настолько углубится в него, что песчинки начинают касаться поверхности его головы, это вызывает у него толчкообразное отгибание головы, вместе с передней, частью туловища назад, отбрасывающее песчинки вверх. В результате в песке образуется воронка правильной формы, в центре, которой выступает голова муравьиного льва. Когда в такую воронку попадает муравей, то он неизбежно скатывает вниз несколько песчинок. Падая на голову муравьиного льва, они вызывают у него описанные «метательные» рефлексы. Часть отбрасываемых песчинок попадает в муравья, который скатывается вместе с осыпающимся песком на дно воронки. Теперь, как только муравей коснется челюстей муравьиного льва, они захлопываются, и жертва подвергается высасыванию (по Дофлейну, упрощено).

Механизмом такой деятельности является механизм элементарных рефлексов — врожденных, безусловных и условных.

Деятельность такого типа особенно характерна для насекомых, у которых она достигает наиболее высоких ступеней своего развития. Эта линия усложнения деятельности не является прогрессивной, не ведет к дальнейшим качественным ее изменениям.

Другое направление, по которому идет усложнение деятельности и чувствительности, является, наоборот, прогрессивным. Оно приводит к изменению самого строения деятельности, а на этой основе — и к возникновению новой формы отражения внешней среды, характеризующей уже более высокую, вторую стадию в развитии психики животных — стадию перцептивной (воспринимающей) психики. Это прогрессивное направление усложнения деятельности связано с прогрессивной же линией биологической эволюции (от червеобразных к первичным хордовым и далее к позвоночным животным).

Усложнение деятельности и чувствительности животных выражается здесь в том, что их поведение управляется сочетанием многих одновременных воздействий. Примеры такого поведения можно взять из поведения рыб. Именно у этих животных с особенной отчетливостью наблюдается резкое противоречие между уже относительно весьма сложным содержанием процессов деятельности и высоким развитием отдельных функций, с одной стороны, и еще примитивным общим ее строением — с другой.

Обратимся снова к специальным опытам.

В отдельном аквариуме, в котором живут два молодых американских сомика, устанавливается поперечная перегородка, не доходящая до одной из его стенок, так что между ее концом и этой стенкой остается свободный проход. Перегородка сделана из белой марли, натянутой на рамку.

Когда рыбы (обычно державшиеся вместе) находились в определенной, всегда одной и той же стороне аквариума, то с противоположной его стороны на дно опускали кусочек мяса. Побуждаемые распространяющимся запахом мяса рыбы, скользя у самого дна, направлялись прямо к нему. При этом они наталкивались на марлевую перегородку; приблизившись к ней на расстояние нескольких миллиметров, они на мгновение останавливались, как бы рассматривая ее, и далее плыли вдоль перегородки, поворачивая то в одну, то в другую сторону, пока, наконец, случайно не оказывались перед боковым проходом, через который они и проникали дальше, в ту часть аквариума, где находилось мясо.

Наблюдаемая деятельность рыб протекает, таким образом, в связи с двумя основными воздействиями. Она побуждается запахом мяса и развертывается в направлении этого главного, доминирующего воздействия; с другой стороны, рыбы замечают (зрительно) преграду, в результате чего их движение в направлении распространяющегося запаха приобретает сложный, зигзагообразный характер. Здесь нет, однако, простой цепи движений: сначала реакция на натянутую марлю, потом реакция на запах. Нет и простого сложения влияний обоих этих воздействий, вызывающего движение по равнодействующей. Это — сложно координированная деятельность, в которой объективно можно выделить двоякое содержание. Во-первых, определенную направленность деятельности, приводящую к соответствующему результату; это содержание возникает под влиянием запаха, имеющего для животного биологический смысл пищи. Во-вторых, собственно обходные движения; это содержание деятельности связано с определенным воздействием (преграда), но данное воздействие отлично от воздействия запаха пищи; оно не может самостоятельно побудить деятельность животного; сама по себе марля не вызывает у рыб никакой реакции. Это второе воздействие связано не с предметом, который побуждает деятельность и на который она направлена, но с теми условиями, в которых дан этот предмет. Таково объективное различие обоих этих воздействий и их объективное соотношение. Отражается ли, однако, это объективное их соотношение в деятельности исследуемых рыб? Выступает ли оно и для рыбы также раздельно: одно — как связанное с предметом, с тем, что побуждает деятельность; второе — как относящееся к условиям деятельности, вообще — как другое?

Чтобы ответить на этот вопрос, продолжим эксперимент.

По мере повторения опытов с кормлением рыб в условиях преграды на их пути к пище происходит как бы постепенное «обтаивание» лишних движений, так что в конце концов рыбы с самого начала направляются прямо к проходу между марлевой перегородкой и стенкой аквариума, а затем к пище (рис. 23, Б).

Перейдем теперь ко второй части эксперимента. Для этого, перед тем как кормить рыб, снимем перегородку. Хотя перегородка стояла достаточно близко от начального пункта движения рыб, так что, несмотря на свое относительно мало совершенное зрение, они все же не могли не заметить ее отсутствия, рыбы тем не менее полностью повторяют обходный путь, т. е. движутся так, как это требовалось бы, если перегородка была бы на месте (рис. 23, В). В дальнейшем путь рыб, конечно, выпрямляется, как это показано на рис. 23, Г, но это происходит лишь постепенно (А. В. Запорожец и И.Г. Диманштейн).

Итак, воздействие, определявшее обходное движение, прочно связывается у исследованных рыб с воздействием самой пищи, с ее запахом. Значит, оно уже с самого начала воспринималось рыбами наряду и слитно с запахом пищи, а не как входящее в другой «узел» взаимосвязанных свойств, т. е. как свойство другой вещи.

Таким образом, в результате постепенного усложнения деятельности и чувствительности животных мы наблюдаем возникновение развернутого несоответствия, противоречия в их поведении. В деятельности рыб (и, по-видимому, некоторых других позвоночных) уже выделяется такое содержание, которое объективно отвечает воздействующим условиям; для самого же животного это содержание связывается с теми воздействиями, по отношению к которым направлена их деятельность в целом. Иначе говоря, деятельность животных фактически определяется воздействием уже со стороны отдельных вещей (пища, преграда), в то время как отражение действительности остается у них отражением совокупности отдельных ее свойств.

В ходе дальнейшей эволюции это несоответствие разрешается путем изменения ведущей формы отражения и дальнейшей перестройки общего типа деятельности животных; совершается переход к новой, более высокой стадии развития отражения.

Прежде, однако, чем начать рассмотрение этой новой стадии, мы должны будем остановиться еще на одном специальном вопросе, возникающем в связи с общей проблемой изменчивости деятельности и чувствительности животных.

Это — вопрос о так называемом инстинктивном, т. е. врожденном, безусловнорефлекторном поведении и о поведении, изменяющемся под влиянием внешних условий существования животного, под влиянием его индивидуального опыта.

В психологии большим распространением пользовались взгляды, связывающие последовательные ступени в развитии психики с этими различными механизмами приспособления животных к среде. Так, низшую ступень в развитии психики представляет собой с этой точки зрения поведение, в основе которого лежат так называемые тропизмы, или инстинкты, животных; более же высокую ступень развития образует индивидуально изменяющееся поведение, поведение, строящееся на основе условных рефлексов.

Эти взгляды опираются на тот бесспорный факт, что чем выше поднимаемся мы по лестнице биологического развития, тем все более совершенным делается приспособление животных к изменчивости среды, тем динамичнее становится их деятельность, тем легче происходит «научение» животных. Однако то конкретное понимание процесса развития деятельности животных, которое выдвигается сторонниками указанной точки зрения, является крайне упрощенным и по существу неверным.

Прежде всего, ничем не обоснованным является противопоставление друг другу в качестве различных генетических ступеней поведения, унаследованного и якобы не изменяющегося под влиянием внешних воздействий, и поведения, складывающегося в процессе индивидуального развития животного, в процессе его индивидуального приспособления. «Индивидуальное приспособление, — говорит И. П. Павлов,— существует на всем протяжении животного мира».

Противопоставление врожденного и индивидуально-приспосабливающегося поведения возникло, с одной стороны, из неправильного сведения механизмов деятельности животных к ее врожденным механизмам, а с другой стороны, из старинного идеалистического понимания термина «инстинкт».

Простейшим видом врожденного поведения считают обычно тропизмы. Теория тропизмов применительно к животным была разработана Ж. Лёбом. Тропизм, по Лёбу, — это вынужденное автоматическое движение, обусловленное неодинаковостью физико-химических процессов в симметричных частях организма вследствие односторонности падающих на него воздействий.

Примером такого вынужденного и неизменно происходящего движения может служить прорастание корней растения, которые всегда направляются книзу, в какое бы положение мы не ставили растение. Сходные явления можно наблюдать также и у животных, однако из этого не следует, что деятельность этих животных сводится к механизму тропизмов и. что она не является пластичной, изменяющейся под влиянием опыта.

Так, например, известно, что большинство дафний обладают положительным фототропизмом, т. е. что они совершают вынужденные движения по направлению к свету. Однако, как показывают специальные опыты Г. Блееса и советских авторов (А. И. Леонтьев и Ф. И. Басин), поведение дафний отнюдь не похоже на «поведение» корней растений.

Эти опыты были поставлены следующим образом.

Был взят небольшой плоский аквариум, освещающийся только с одной стороны. В середине аквариума была укреплена изогнутая под прямым углом стеклянная трубка так, что одно из ее колен шло горизонтально под водой, а другое колено поднималось вертикально, выходя своим концом над поверхностью воды (рис. 24).

В начале опытов горизонтальное колено было направлено к освещенной стенке аквариума, т. е. навстречу к источнику света (положение, изображенное на рис. 24).

Дафнию брали пипеткой и помещали в трубку; она быстро опускалась по ее вертикальной части к точке изгиба и начинала двигаться уже по горизонтальному ее колену, направленному к свету. Выйдя затем из трубки, она далее свободно подплывала к освещенной стенке аквариума. Ее поведение, таким образом, оставалось строго подчиненным направлению действия света,

В следующих опытах трубка поворачивалась на 45° в сторону от линии распространения света (положение на рис. 24, обозначенное пунктиром).

В этих условиях дафния по-прежнему выходила из трубки, хотя и более медленно.

Этот факт также легко объяснить с точки зрения теории тропизмов. Можно предположить, что мы имеем здесь сложение двух направляющих: влияния света и влияния преграждающей прямое движение стенки трубки, повернутой теперь несколько в сторону. Сложение этих двух направляющих и находит свое выражение в замедленном движении дафнии через трубку. Однако повторение этих опытов показало, что прохождение дафнии по трубке происходит все скорее, пока, наконец, ее скорость не приближается к времени, требуемому для прохождения трубки, обращенной прямо к свету. Следовательно, у дафнии наблюдается известное упражнение, т. е. ее поведение постепенно приспосабливается к данным условиям.

В следующих опытах трубка была повернута на 90°, затем на 130° и, наконец, на 180°. При всех этих положениях трубки дафния также постепенно научалась достаточно быстро выходить из нее, хотя в последних двух случаях ей приходилось двигаться уже от света — в сторону, противоположную знаку ее тропизма.

Этот факт может тоже показаться на первый взгляд не противоречащим «вынужденности» фототропизма дафнии; можно предположить, что под влиянием каких-то неизвестных нам условий положительный фототропизм дафний превратился в фототропизм отрицательный. Такое предположение, однако, опровергается тем, что после выхода из трубки дафнии снова направляются к свету.

Итак, как это вытекает из приведенных фактов, поведение дафний вовсе не сводится к машияообразным, вынужденным движениям — тропизмам. Тропизмы животных — это не элементы механического в целом поведения, а механизмы элементарных процессов поведения, поведения всегда пластичного и способного перестраиваться в соответствии с изменяющимися условиями среды.

Другое понятие, с которым связано в психологии представление о врожденном, строго фиксированном поведении животах — это понятие инстинкта. Существуют различные взгляды на то, что такое инстинкт. Наибольшим распространением пользуется понимание инстинктивного поведения как поведения наследственного и не требующего никакого научения, которое совершается под влиянием определенных раздражителей и раз навсегда определенным образом, совершенно одинаково у всех представителей данного вида животных. Оно является поэтому «слепым», не учитывающим особенностей внешних условий жизни отдельного животного и способным изменяться только в длительном процессе биологической эволюции. Такого понимания инстинкта придерживался, например, известный естествоиспытатель Фабр.

Действительно, у большинства более высоко развитых животных мы можем достаточно четко выделить, с одной стороны, такие процессы, которые являются проявлением сложившегося в истории вида, наследственно закрепленного поведения (например, врожденное «умение» некоторых насекомых строить соты), а с другой стороны — такие процессы поведения, которые возникают в ходе «научения» животных (например, пчелы научаются правильно выбирать кормушки с сиропом, отмеченные изображением определенной фигуры).

Однако, как показывают данные многочисленных исследований, даже на низших ступенях развития животных противопоставление видового и индивидуально вырабатываемого поведения невозможно. Поведение животных — это, конечно, и видовое поведение, но оно является вместе с тем весьма пластичным.

Итак, строго фиксированное инстинктивное поведение вовсе не составляет начальную ступень в развитии деятельности животных. Это — во-первых.

Во-вторых, и на более высоких ступенях развития деятельности животных не существует такого инстинктивного поведения, которое не изменялось бы под влиянием индивидуальных условий жизни животного. Значит, строго говоря, поведения, раз навсегда фиксированного, идущего только по готовому шаблону, заложенному наперед в самом животном, вообще не существует. Представление о таком поведении животных является продуктом недостаточно углубленного анализа фактов. Вот пример одного из экспериментов, проведенного Фабром, который затем был уточнен.

Чтобы показать, что инстинктивное поведение отвечает только строго определенным условиям жизни данного вида и не способно приспосабливаться к новым, необычным условиям, Фабр поставил следующий опыт с одиночно живущими пчелами. Эти пчелы при своем первом выходе из гнезда прогрызают прочную массу, которой оно запечатано.

Одну группу гнезд Фабр закрыл бумагой так, что она непосредственно прилегала к самому гнезду, а другую группу гнезд он закрыл сделанным из такой же точно бумаги конусом, стенки которого несколько отстояли от гнезда. Оказалось, что пчелы, которые вывелись в первой группе гнезд, прогрызли закрывающую их стенку гнезда, а вместе с ней и бумагу и вышли на свободу. Пчелы же, которые вывелись из гнезд второй группы, также прогрызли прочную стенку гнезда, но прогрызть затем стенку бумажного конуса, отделенную от гнезда некоторым пространством, они не могли и оказались, таким образом, обреченными на гибель. Из этого эксперимента Фабр делал тот вывод, что насекомое может лишь несколько продолжить инстинктивный акт прогрызания при выходе из гнезда, но возобновить его в связи с обнаружившейся второй преградой оно не в состоянии, как бы ничтожна ни была эта преграда, т. е. что инстинктивное поведение может выполняться только по заранее выработанной шаблонной последовательности, совершенно слепо.

Этот эксперимент Фабра, однако, неубедителен. Поведение пчел в созданных Фабром условиях было недостаточно им проанализировано. В дальнейшем было выяснено, что во втором случае пчелы оказываются в ловушке не потому, что они не могут приспособить своего поведения ко второй, необычной в нормальных условиях существования, преграде (вторая бумажная стенка вокруг гнезда), а просто потому, что в силу устройства своих челюстей они не в состоянии захватить гладкую поверхность бумаги, хотя и пытаются это сделать. Другие опыты показали, что, если против выхода из гнезда поместить стеклянную трубку, закрытую с противоположного конца глиной, то насекомое, после того как оно прогрызло стенку гнезда, проходит вдоль трубки и, натолкнувшись на вторую преграду (пробку из глины), прогрызает ее. Следовательно, акт прогрызания у пчел может, в случае надобности, возобновляться, и, значит, их инстинктивное поведение не является полностью подчиненным заранее предустановленной последовательности составляющих его актов.

Таким образом, детальное изучение видового врожденного поведения (у одиночных ос, пауков, раков, рыб и других животных) показывает, что оно отнюдь не состоит из неизменяющихся, наследственно закрепленных цепей движений, отдельные звенья которых автоматически следуют друг за другом, но что каждое из этих звеньев вызывается определенными чувственными сигналами, вследствие чего поведение в целом всегда регулируется данными наличными условиями и может значительно видоизменяться.

Еще более очевидным является тот факт, что и так называемое индивидуальное поведение животных в свою очередь всегда формируется на основе видового, инстинктивного поведения и иначе возникнуть не может. Значит, подобно тому, как не существует поведения, полностью осуществляемого врожденными, не изменяющимися под влиянием внешних воздействий движениями, так не существует и никаких навыков или условных рефлексов, не зависящих от врожденных моментов. Поэтому оба эти вида поведения отнюдь не должны противопоставляться друг другу. Можно утверждать лишь, что у одних животных большую роль играют врожденные механизмы, а у других — механизмы индивидуального опыта. Но и это различие не отражает действительной стадиальности развития психики в животном мире. Оно скорее указывает на особенности, характеризующие разные линии эволюции животных. Так, например, врожденное поведение наиболее ясно проявляется у насекомых, которые, как известно, располагаются по одной из боковых ветвей эволюции.

Итак, различие в типе механизмов, осуществляющих приспособление животных к изменениям среды, не может служить единственным критерием развития их психики. Существенным является не только то, каким преимущественно путем изменяется деятельность животных, но прежде всего то, каково само ее содержание и внутреннее строение и каковы те формы отражения действительности, которые с ней закономерно связаны.