31.Модернизация как культурный проект

Дискуссия о модернизации России и выборе между её политическим и технологическим аспектами оставляет в стороне вопрос о культуре. Как следствие – под модернизацией понимается всё, что угодно, только не массовое развитие искусства определять себя, быть архитекторами собственных жизненных планов, отвечать за действия и помыслы.

Модернизация как процесс культурной революции заключается в способности быть субъектом, отождествлять сознание и деятельность. И только представление об обществе как безличной машинерии позволяет оставлять вопрос о субъекте в стороне.

Для русской культуры характерен монументализм коллективного Сверх Я, находящий выражение в мифологии «таинственной русской души». Помимо того, что эта мифология представляет собой атрибут, равноценный туземным обычаям и промыслам, она ещё и играет роль ширмы, позволяющей скрыть и одновременно узаконить любое действие. «Русская душа» выступает протезом субъектности. Однако как протез руки не заменяет руку, так и протез субъектности не заменят субъектность.

Другая проблема – сведение творческой свободы к обладанию идентичностью, а идентичности к сумме атрибутов наподобие доспехов, приравняло творческую свободу к месту в иерархии. Это значит, идентичность и свобода оказываются привилегиями. При этом индивидуальность оказалась приравнена к «форматности». И у нас, и в определённой степени на Западе, это стало сегодня культурной приметой прихода неофеодализма, который устанавливает взаимосвязь между статусом и потенциалом индивидуального самовыражения. Неофеодальное состояние культуры сделало культурные различия родом статусной амуниции, необходимой для демонстрации превосходства.

Медиа занялись производством «самой формы общения», установив постмодернистский коммунизм информирования, в котором потребитель информационного продукта выступает аватаром самого этого продукта (пародируя свои существованием платоновский мир идей). Индивидуальное право на создание воображаемых форм оказалось ограничено недопустимостью дилетантизма в отношении воображения. Это ограничение компенсируется потребительским изобилием сошедших с конвейера надежд, примеров, объектов любви/ненависти, которые созданы профессионалами медиаиндустрии.

Нулевые не только в России, но и в мире окончательно подвели черту под драматическим театром и кинематографом, выражавшим принцип соединения социальных ролей и судеб. Реакцией на это стал расцвет телевизионных ток-шоу, в которых герои избираются по принципу соответствия индивидуальных черт литературно-художественному амплуа. Телевидение вообще достигло апогея в главной своей функции – делать людей зрителями собственной жизни. При этом «зрители собственной жизни» оказались отчуждены как от собственного воображаемого (со всеми его кодами и «архетипами»), так и от процесса воображения. Вначале кино, а потом телевидение и реклама превратили творческое воображение людей в непосредственный предмет искусства (и одновременно в его главный рабочий инструмент). Это оказалось неожиданным решением старой проблемы социального идеала, с которым после эпохи Просвещения ассоциировалась возможность перемен.

Вернуть людям право на воображение, демократизировать культуру и процесс инкультурации – главная культурно-политическая задача модернизации (если модернизация не является лозунгом, нацеленным на укрепление авторитарной власти).

Россия не сможет состояться как свободное и солидарное общество, если она не создаст свою гражданскую культуру, базирующуюся равном доступе к ресурсам творческого воображения. Это не вопрос «ценностей», о которых любит рассуждать старомосковская интеллигенция. Это вопрос институтов и механизмов культуры, которые касаются всего общества, поскольку именно они дают возможность сделать его свободным и солидарным.