Политология ч

71

Политическая власть тесно связана с насилием. И в этом нет ничего удивительного. Изначально политика, как таковая, возникает из необходимости преодоления угрозы насилия со стороны тех сил, которые выступали против становления политической организации общества. Однако указанное противодействие насилию не отменяло самого насилия. Сама рождавшаяся политическая власть для решения проблем безопасности и государственного строительства постепенно приобрела монополию на использование насилия. И эта монополия стала важнейшим инструментом государственного управления. Монополия на физическое насилие, в частности, гарантировала и гарантирует в наши дни уважение гражданами данного государства правил и норм, которые издает политическая власть. Однако было бы неверным утверждать, что насилие является единственным, привилегированным или наиболее эффективным средством политической власти. Как, впрочем, неверно было бы рассматривать насилие в качестве ординарного средства власти.

Исторически наиболее радикальное видение взаимоотношения власти и политики было предложено сторонниками марксистского учения. Они полагали на протяжении длительного времени, что сила, контроль и использование аппарата насилия лежат в основе подчинения людей государству, а поддержание социального и политического порядка в классовом обществе основывается на šизначальномŸ насилии господства и эксплуатации человека человеком.

Для Маркса и его последователей вплоть до последней трети XX столетия государство (политическая власть) рассматривалось не иначе как инструмент насилия одного, правящего класса над другими классами, предназначением которого является преимущественно сила и принуждение. Более того, государство, по убеждению марксистов, является своеобразной šвооруженной рукойŸ правящего класса для поддержания и воспроизводства своего господства, для угнетения во имя своего обогащения всего общества в целом. Относительно небольшая численность правящего класса побуждает его развивать институты насилия (полиция, армия, тюрьмы, право, говоря иначе и более обобщенно, – государство), что обеспечивает подчинение ему всего общества в целом и предохраняет его от возможных бунтов и революций угнетенных классов.

Согласно марксистским представлениям, в экономике коренится динамика истории: в трансформациях самой экономики (при-

72

роды богатства и источников прибыли) и в борьбе антагонистических классов происходят изменения самого общества. Политика, о которой мы ведем речь, зависит от экономических отношений, которые, в свою очередь, отражают сложившуюся и меняющуюся со- циально-классовую структуру общества. Политические изменения (государство, политический режим или право) являются отражением, хотя подчас и с некоторым опозданием, изменений производственных отношений. Так, монархия политически обеспечивает господство земельных собственников (аристократии) в аграрной экономике, а демократия – господство владельцев капитала (буржуазии) в индустриальной экономике.

Политика, обеспечивая господство правящих классов в эксплуататорских обществах, в значительной мере ориентируется на осуществление функции принуждения, которая в XIX в. преимущественно была связана с деятельностью карательных органов в лице полиции и армии. Именно эти два института обеспечивали в те годы сохранение šбуржуазно-демократическогоŸ общественного порядка, осуществляя репрессии против рабочего движения.

В то же время К. Маркс придавал немалое значение идеологии, которая, по его глубокому убеждению, являет собой так называемое ложное сознание, не позволяющее угнетаемым классам осознать свои подлинные интересы и средства их защиты, а также отвлекающее внимание от основных политических проблем и ставок. Конечно, насилие является первостепенным инструментом государства. Но политическая власть не может строиться только при опоре на насилие, принуждение. Она действует не только при помощи силы, но и максимально (насколько возможно) стремится опираться на согласие с властью как можно большего числа людей.

Уже в XIX в. марксисты были убеждены, что революция неизбежна на Старом континенте. Однако это предсказание не было осуществлено. И в последующем, уже в XX в., лучшие умы, из числа марксистов, стремились отыскать причину поражения дела революции в развитых странах Запада. Так, Антонио Грамши (1891– 1937), один из основателей итальянской коммунистической партии, рассматривает государство и его деятельность с двух сторон. С одной стороны, государство, действительно, осуществляет функцию насилия, принуждения, обеспечивая тем самым šгосподствоŸ правящего класса, а с другой – государство последовательно осуществ-

74

По Л. Альтюссеру, насилие и принуждение, социальный и политический порядок, основанные на определенной форме господства, оказываются šоптимальнымиŸ тогда, когда получают идеологическую поддержку, позволяющую, хотя бы частично, экономить на применении силы и обеспечивать поддержку политического порядка гражданами страны, в том числе и теми из них, кто в той или иной мере являются жертвами данного политического порядка. Вывод Л. Альтюссера однозначен: поскольку только силы недостаточно для поддержания господства правящего класса, то этот класс не может прочно удерживать государственную власть, не осуществляя

вобществе своей гегемонии над идеологическими аппаратами государства и внутри них.

Другой французский политический мыслитель П. Бурдье продолжает и развивает приведенную выше схему анализа. Не порывая с пониманием политического порядка как порядка, основанного на насилии, Бурдье обнажает механизмы, при помощи которых это насилие интериоризируется теми, на кого оно направлено, и сбрасывает вуаль с реального насилия, которое является порождением социального господства. Он вводит понятие šсимволического насилияŸ.

Если, вслед за Марксом, П. Бурдье сохраняет представление о том, что социальная реальность является совокупностью силовых отношений между социальными группами, исторически находящимися в отношениях борьбы друг с другом, то он использует и подход М. Вебера к социальной реальности как совокупности отношений сознания, и потому эта реальность имеет символическое измерение. По Бурдье, представления и язык участвуют в построении социальной реальности, даже если они не выражают всей этой реальности.

Согласно Бурдье, нужно, чтобы внешние социальные условия

впредставлениях и даже речах были бы соблюдены с тем, чтобы они имели эффективное влияние на реальность и были бы благоприятными для реальности, предварительно вписанной в головах и институтах. Символическое господство позволяет, по Бурдье, šнатурализировать социальноеŸ, т. е. побуждает его проявляться как естественное и оправданное. В этом случае легитимизируется неравенство (благ, условий, шансов и т. п.), которое структурирует общество, а вместе с ним и неравенство социальных судеб людей. Ле-

75

гитимизация социального, в широком смысле слова, скрывает социальное происхождение неравенства как такового, которое структурирует различные социальные поля общества. Так, побуждая признавать легитимность диплома как свидетельства профессиональной компетенции, люди неизбежно воспринимают как легитимное неравенство социальных и профессиональных судеб, присущих капиталистическому обществу. Тем самым за неравными успехами

вшколе осуществляется своеобразная маскировка социального неравенства культурных и экономических ресурсов, которые предшествуют, как правило, последующим успехам обучения в школе.

Символическое насилие, по П. Бурдье, иногда отождествляют с процессом, нацеленным на то, чтобы šзаставить не знать для того, чтобы заставить признатьŸ: заставить не знать социальные истоки школьного неравенства, чтобы заставить признать его феноменом,

воснове которого лежит компетентность (школьная), в качестве основы господства, которое по своей сути является социальным. Символическое насилие, будучи насилием нефизическим, является не менее реальным. Это так потому, что насилие этой разновидности господства (изначальное неравенство условий и неравенство шансов) является цельным, что дополняется признанием управляемыми легитимности своей позиции, признанием ситуации, в которой они объективно находятся, с точки зрения подчиненности, нормальной или оправданной. И это насилие может быть даже более жестким для человека, чем физическое насилие.

Не составляет труда увидеть, что невозможно объяснить политическую преданность только при помощи силы. В этом вопросе подход П. Бурдье амбивалентен. Это так потому, что, рассматривая символическое насилие пружиной социального господства, он признает, что сила и принуждение (чистое, физическое или ясно выраженное) не являются ни первичным основанием политического порядка, ни проявлением или привилегированным средством политической власти. Неважно, что социальные акторы испытывают заблуждение или просто обманывают себя, принимая ценности и верования, которые учреждает власть и которые увековечивают ее господство. Суть вопроса заключается в том, что, принимая указанные ценности и верования, люди делают это добровольно, что во многом связано с незнанием своих собственных интересов и своей собственной šреальнойŸ ситуации.

77

нымŸ, но šоно никогда не будет легитимнымŸ. Эта неразрывность и даже консубстанциональность власти и легитимности, порывающая радикально с веберовским различением власти и господства, вытекает из подхода восприятия Х. Арендт власти. Власть šникогда не является индивидуальной особенностью; она принадлежит определенной группе и продолжает ей принадлежать так долго, пока эта группа не распадется. Когда мы говорим, что кто-то находится šу властиŸ, мы понимаем, что šтем самым он получил от определенного числа лиц власть действовать от их имениŸ.

Согласно этой концепции, насилие никогда не может основывать власть. Оно может даже ее разрушить. И тем не менее властное отношение является более комплексным. В самом деле. Разгул насилия неизбежно разрушает власть. Более того, когда власть истощается или даже исчезает, возникает насилие. По своей сути власть исключает насилие. Х. Арендт не случайно заметила: šГоворить о ненасильственной власти является тавтологиейŸ. Ненасильственная власть и нелегитимная власть как в принципе, так и на практике взаимно отрицают друг друга. Они šпротивостоят друг другу по самой своей природе; когда одна из них господствует абсолютно, другая исчезает. Насилие проявляется тогда, когда власть испытывает угрозу, но если ему позволять развиваться, оно в конечном счете приведет к исчезновению властиŸ.

Когда мы говорим, что политическая власть предполагает наличие определенного согласия с ней людей, это означает что любой политический центр располагает хотя бы минимальной легитимностью и в нем сосредоточивается, говоря словами М. Вебера, вовсе не власть, а авторитет или господство. Источники этого авторитета, пружины добровольного подчинения одного или нескольких индивидов тому или иному властвующему лицу различны, но все они вытекают из тех качеств, признающихся как имеющиеся, которыми обладает лицо, осуществляющее властные функции. Эти качества могут определяться позицией властвующего лица в определенной социальной группе или в обществе в целом. В таком случае на передний план в подчинении выдвигаются признание главой определенной системы ценностей. Так, подчинение Папе Римскому в меньшей степени определяется личностью понтифика. На переднем плане находится его преданность религиозным догмам, ценно-

79

следует, что šправоŸ на управление тех, кто правит, и согласие управляемых с этим правлением строятся на традициях, утвердившихся в данном обществе. Сами же эти традиции соответствуют системе ценностей и религиозным или магическим верованиям. Это придает тому, кто правит в данном обществе, чувство собственного достоинства и даже священный характер. Не удивительно, что членов группы или сообщества объединяет с его главой личная преданность. В итоге члены данной группы, где утвердилось традиционное господство, подчиняются непосредственно главе этой группы. А его приказы или регламенты признаются легитимными в том случае, когда они соответствуют традициям.

Типичным примером традиционного господства является наследственная монархия. Как наследник, монарх уважает традицию и подчиняется ей. И это уважение традиции является в то же время уважением институциональных связей, порождающих политические обязательства.

Традиционное политическое господство по мере исторического развития получает и этатическое выражение. Это означает, что наряду с обычаями, традициями действуют и политические институты. Политические институты работают под непосредственным руководством главы государства. Работники этих институтов рекрутируются, как правило, из числа членов семьи, клана или племени политического руководителя государства, или из числа его клиентелы. Получается так, что работники административного управленческого органа (политических институтов), подчиняясь только главе государства, становятся, по сути дела, его рабами. Они выполняют двойную функцию: административную и функцию прислуги. В случае, когда административное и военное руководство отсутствует, рассматриваемый тип господства превращается в форму геронтократии или патриархальности. При появлении административного и военного персонала традиционное господство чаще всего приобретает форму патримониализма или šпатримониального государстваŸ, примером чего может быть феодальная монархия в Западной Европе в IX–XIII веках.

Традиционная легитимность в современных условиях повсеместно отступает. В быстро изменяющемся мире возрастает роль и значение феномена обновления, в том числе и в вопросах политического управления. Но это вовсе не означает, что такая легитимность

80

утратила свою эффективность. Длительная привычка к оправданию традиционной формы правления создает эффект ее справедливости и законности, что придает власти высокую стабильность и устойчивость.

►Легально-рациональное господство основывается šна вере в легитимность регламентов и права отдавать приказы теми, кто призван осуществлять господство этими средствамиŸ.

В отличие от ситуации, присущей традиционному господству, šчлены группы, подчиняясь обладателю власти, подчиняются не его персоне, а обезличенным правилам; в итоге они подчиняются ему только в границах объективной, рационально определенной компетенции, так называемым фиксированным регламентамŸ.

Легально-рациональная (демократическая) легитимность основывается на вере в справедливость тех рациональных и демократических процедур, на основе которых формируется система власти. В основе этого типа властвования лежит целенаправленное действие, типической фигурой которого является чиновник, который в своей деятельности подчиняется строгим правилам, называемым легальными.

В основе легитимности власти и добровольного подчинения ей граждан страны лежит соответствие закону способов передачи власти и назначения руководителей, а также принятие властью решений на основе закона. Данная форма политического господства предполагает подчинение граждан власти на основе уважения рационально определенной и уважаемой членами данного общества процедуры властвования.

Таким образом, рациональный тип легитимности имеет, по сути дела, нормативную основу. Люди здесь подчиняются строгим правилам, законам, процедурам и сформированным на их основе политическим структурам и институтам. Ключевой институт легального господства – бюро (оффис), при помощи которых осуществляется руководство обществом. И потому этот тип властвования нередко называют бюрократическим. Бюрократическую администрацию отличает, по Веберу, то, что господство в ней осуществляется как функция знания. И потому процесс властвования является специфически рациональным и строится на рациональных ценностях.