субъекта. Все, что субъект делает, он полностью осознает, и наоборот, если субъект не осознает определенных действий, это доказывает, что он их действительно не совершает. Мы не осознаем воздействия на материальные тела, поскольку нам абсолютно неизвестен способ, каким оно осуществляется, из чего следует, что не мы производим это воздействие. Мы просто «зрители», а не «авторы» всего того, что происходит параллельно с духом и телом.

Когда дух в определенной позиции, которую сопровождают определенные движения тела, и наоборот, когда движения материальных тел вызывают движения духа, желания и движения не являются «реальными причинами», а исполняют обязанности «окказиональных причин», рядом с которыми непосредственно выступает Бог.

Духовное и телесное являются как бы двумя синхронизированными часовыми механизмами, но не изза взаимодействия, а потому, что их постоянно регулирует Бог. Тем не менее, как отмечают многие ученые, Гейлинкс в некоторых работах был достаточно близок к решению, к которому позднее пришел Лейбниц — доктрине «предустановленной гармонии».

336 Метафизические построения

Развивая теорию окказионализма, Гейлинкс не ограничивается объяснением взаимосвязи между духовным и материальным, но интерпретирует также и все «кажущиеся» (видимые) взаимодействия конечных субстанций.

Как видим, Гейлинкс — непосредственный предшественник Спинозы с его заключением о том, что Бог своим разумом производит все идеи, мы же являемся модусами Божественного разума, подобно материальным телам, модусам пространства.

В области этики Гейлинкс также предвосхитил, хоть и в компилятивной форме, некоторые знаменитые идеи Спинозы, особенно о сведении добродетели к разуму, о смирении и покорности пред необходимостью и волей Бога. Целая программа выражена в максиме: Ita est, ergo ita sit! («Так есть, следовательно, да будет так!»).

Мальбранш и развитие окказионализма

Жизнь и сочинения Мальбранша

Николай Мальбранш родился в 1683 г. в Париже, в многодетной семье (у него было одиннадцать братьев и сестер). После учебы в колледже и Сорбонне он в 1660 г. вступил в религиозную конгрегацию Padri dell'Oratorio ("Оратория Иисуса"), в течение нескольких лет изучал Священное Писание и труды блаженного Августина, а в 1664 г. принял сан священника.

Вгод своего рукоположения в сан Мальбранш прочитал посмертное издание работы Декарта «Трактат о человеке» (опубликованный Лафоржем) и был настолько потрясен, что решил посвятить несколько лет систематическому изучению картезианства.

Картезианское разведение духовного и телесного вдохновило Мальбранша: к первому отнесены чистый разум и чистая воля, в то время как все остальные физические и психофизические функции были приписаны телу и объяснены с механистической точки зрения.

В1674__1675 гг. Мальбранш опубликовал работу «О разыскании

истины», посвященную правильному методу исследования, в 1680 г. — «Трактат о Природе и Благодати», а в 1684 г. — «Трактат

Николай Мальбранш 337

о морали».. Изданные в 1688 г. «Беседы о метафизике» представляют собой наиболее ясное изложение философии Мальбранша. Он умер в 1715 году.

Произведения Мальбранша вызвали большой интерес и оживленную полемику. Особенно упорным и жестким его противником показал себя А. Арно, который объявил «Трактат о Природе и Благодати» несовместимым с наставлениями церкви и добился официального осуждения.

Постижение истины и видение вещей в Боге

Когда Мальбранш читал «Трактат о человеке» Декарта, его религиозные убеждения уже полностью сформировались, а философские взгляды сложились под влиянием платонизма и учения св. Августина об истине. Неприязнь к аристотелизму и схоластике сложилась уже во время учебы в коллеже и изучения теологии в Сорбонне.

Известно, что еще св. Августин и Плотин понимали взаимосвязь между материальным и духовным началами отличным от Аристотеля образом, придя к некоторым выводам дуалистического толка. Естественно, знакомство с картезианским спиритуализмом воодушевило Мальбранша. Аристотелевское учение, трактовавшее духовное начало как «форму» и «энтелехию» материального, казалось Мальбраншу чем-то вроде языческого пережитка, поддерживаемого схоластами, в то время как дуалистическое картезианское противостояние res cogitans и res extensa представлялось ему намного более современным и прекрасно согласующимся с христианским спиритуализмом. Не существует ни «вегетативной», ни «восприимчивой», «сенситивной» души, потому что функции духовного начала сводятся к мышлению и воле, а тело (материальное начало) обладает только протяженностью. Итак, в этом вопросе Мальбранш, безусловно, идет дальше Декарта: он не только отрицает наличие у тел

Д. Антисери и Дж. Реале. Западная философия от истоков до наших дней. От Возрождения до Канта - С- Петербург, «Пневма», 2002, 880 с, с ил.

«скрытых свойств» (затем окончательно отброшенных новой наукой), но ставит под сомнение механическую ударную силу тел.

Тела не воздействуют на духовное начало, равно как и духовное не воздействует на материальное. Но как тогда объяснить познание и возможность постичь истину? Каждая душа изолирована как от других душ, так и от физического мира. Как можно выйти из этой изоляции, которая может показаться действительно абсолютной?

338 Метафизические построения

Решение Мальбранша навеяно учением св. Августина (которого, в свою очередь, вдохновил неоплатонизм, с целым рядом изменений: душа, отделенная от всего прочего, имеет прямую и непосредственную связь с Богом, следовательно, познает все посредством Бога.

Мальбранш позаимствовал у Декарта убеждение, согласно которому то, что мы познаем, — только идея (содержимое ума), однако одновременно он придает такой идее онтологическую весомость, полностью отсутствующую у Декарта и копирующую платонический метафизический экземпляризм.

Мы познаем только идеи, доступные нашему разуму сами по себе, в то время как предметы остаются невидимыми для духа, ибо они не могут ни воздействовать на него, ни предстать пред ним. Все вещи, которые мы видим, являются идеями и только идеями.

Не стоит возражать, что мы чувствуем сопротивление, давление тел и тому подобное; на самом деле сопротивление, удар, давление и т. п. являются не чем иным, как ощущениями и идеями.

Вот один из отрывков из «Разысканий», ставший знаменитым: «Мы воспринимаем предметы, находящиеся вне нас. Мы видим солнце, звезды и бесчисленное множество вещей вне нас, но невозможно, чтобы душа выходила из тела и отправлялась, так сказать, на прогулку по небесам поглазеть на эти тела. Она не видит их самих по себе: непосредственный объект наблюдения, например, не солнце, а нечто, теснейшим образом связанное с нашей душой, это то, что я называю «идеей». Следовательно, под этим словом я понимаю не что иное, как непосредственно объект или нечто наиболее близкое духу, когда он воспринимает какой-либо объект».

Но откуда у нас появляются идеи? Как Мальбранш приходит к окончательному решению проблемы видения идеи в Боге?

Философ действует методом исключения логически возможных решений таким образом, чтобы оставить место для единственно верного.

В частности, он отмечает следующее:

1.Идеи не могут возникать так, как думали перипатетики и схоласты, т. е. посредством сложной игры «импрессивных» и «экспрессивных элементов», «действующего» и «воспринимающего разума» (Мальбранш возвращается к избитому толкованию этих доктрин, которые в подобной интерпретации выглядели искаженными по срав-

Николай Мальбранш 339

нению с первоначальными, а следовательно, их легко можно отбросить).

2.Идеи также не могут происходить из потенции души. Если бы это было так, она стала бы создательницей духовного (идей), что противоречит всякой очевидности и поэтому неприемлемо.

3.Не выдерживает критики также и решение о врожденности идей, потому что, вопреки здравому смыслу, оно уподобляет душу вместилищу бесконечного количества идей.

4.Нельзя также утверждать (как Арно), что душа может извлекать идеи из материального мира, обладая совершенством по преимуществу, ибо иначе следовало бы по аналогии утверждать то же самое по отношению ко всему остальному, поскольку душа может познать все реальное; и, в силу последовательности, пришлось бы заключить, что душа обладает совершенствами всего реально существующего (а это, очевидно, недоказуемо).

Таким образом, остается только заключить, что мы познаем все вещи в Боге (мир идей), а наши души (духовная материя) связаны с Богом как местом нахождения всеобщего духа.

Разумеется, это не значит, что мы познаем Бога в Его абсолютной сущности, а означает лишь следующее: все, что мы познаем, мы познаем в Боге, однако во всей полноте и совершенстве Он не дан никому.

Вот вывод Мальбранша: «Необходима глубокая вера в Бога как отца света, Который просвещает всех, без Него самые простые истины были бы непонятны, а сверкающее солнце даже не было бы видно; именно это убеждение привело меня к открытию истины, кажущейся парадоксом: идеи, представляющие творения, являются не чем иным, как знаками совершенств Бога».

А вот отрывок из «Бесед», воспроизводящий воображаемый диалог между Аристом и Теодором, первый из которых выдвигает различного рода возражения, а второй выражает мысли Мальбранша.

Apucm. Теодор, я сдаюсь... мое восприятие протяженности — часть меня самого: это модификация моего духа, ведь именно я воспринимаю эту протяженность. Но протяжение, воспринимаемое мною, не является модификацией моей души, ибо я прекрасно понимаю, когда думаю о бесконечных пространствах, круге, квадрате, кубе, либо когда я смотрю на эту комнату или обращаю взгляд на небо, — что вижу вовсе не себя. Воспроизведение

340 Метафизические построения

протяженности — мое, но протяженность и образы, которые я обнаружил, — не мои. Значит, это

одна из модификаций моего духа; однако протяженность, которую я вижу, существует без меня, потому что вы все можете наблюдать ее без меня.

Д. Антисери и Дж. Реале. Западная философия от истоков до наших дней. От Возрождения до Канта - С- Петербург, «Пневма», 2002, 880 с, с ил.

Теодор. Можно не боясь добавить и самого Бога, потому что... именно в Нем мы видим протяженность, только во всеобщем разуме, освещающем все умы. <...> Да, Арист, Бог в себе самом видит протяженность, Он — архетип материи, из которой состоит мир и где обитают наши тела; и именно в Нем мы видим протяженность, ибо Он души обитают именно во всеобщем разуме, в этой интеллигибельной субстанции, вмещающей в себя идеи всех наших истин, как всеобщие законы единства нашего ума с этим высшим Разумом, так и природные законы единства души с телом. Но если мы всё видим в Боге, то откуда можем знать, существуют ли тела, соответствующие нашим идеям? Предположим, Бог заставит все исчезнуть, оставив лишь наши идеи, но для нас все равно ничего бы не изменилось, мир продолжит развиваться по-прежнему. Как, в таком случае, можно решить эту проблему? У Мальбранша нет сомнений: мы убеждены в существовании тел благодаря Откровению.

«Откровение» надо понимать в присущем метафизике окказионализма смысле, и Мальбранш выбирает это слово сознательно, с провокационной целью, как хорошо видно из следующей выдержки.

Арист. Нужно ли Откровение для того, чтобы узнать, что мы обладаем телом: если нас уколют, чувствуем боль.

Теодор. Да. верно, мы это чувствуем. Но ощущение боли, получаемое нами, как раз и представляет собой вид «Откровения». Вас поражает это выражение, но я им пользуюсь именно потому, что вы вечно забываете: сам Бог производит в вашей душе все разнообразие ощущений в случае изменений, происходящих в нашем теле по общему закону единства обоих начал, составляющих человека. <...> Не предмет, колющий нам руку, несет боль через отверстие, проделанное в теле, и отнюдь не душа вырабатывает в себе это неприятное ощущение, ибо она страдает от боли себе вопреки. Это Сам Бог посредством ощущения открывает нам все происходящее внутри и вне нас. Прошу вас припомнить, о чем я столько раз уже говорил. <... > Нет иного способа,

Николай Мальбранш 341

кроме Откровения, который мог бы уверить нас в том, что Бог пожелал создать тела. Однако допустим, вы больше не сомневаетесь, что, хотя идеи сами по себе и невидимы, они не могут не воздействовать на наш дух, а сам наш дух, по закону единства души и тела, может их познать только посредством представляющих их идей и ощутить не иначе как через свойства или ощущения, которые ими вызваны.

А наука? Разве в этом случае она не теряет всякую объективную основу?

Напротив, отвечает Мальбранш. Наука, безусловно, получает преимущества в изучении математических отношений и связей феноменов благодаря новой метафизике. Феноменальные связи суть идейные связи, они отображают совершенную упорядоченность, с которой идеи соединены между собой. Наука, вместо того чтобы пытаться понять невозможные действия и взаимодействия между вещами, должна постигать смысл Божественных связей.

Отношения между душой и телом

Выше мы уже сказали, что Мальбранш не только отвергает традиционное понимание души как формы тела, но и, безусловно, развивает и усугубляет дуализм Декарта. Между душой и телом нет метафизического единства, следовательно, нет и взаимодействия. Душа мыслит свое тело, и она теснейшим образом связана с Богом. Любые действия души на тело в реальности представляют собой окказиональные причины, т. е. указывают на участие Бога.

То же самое можно сказать о пресловутых «воздействиях» тела на душу. Выдержки из «Бесед» очень наглядно иллюстрируют философию Мальбранша:

Между двумя составляющими нас субстанциями нет необходимой связи. Свойства тела не могут своей силой изменять свойства духа. Однако модальности определенной части мозга, которую я вам не уточню, всегда повторяют модальности или ощущения души, и это происходит лишь вследствие законов единства этих двух субстанций, точнее говоря, вследствие постоянной и всегда действительной воли Творца нашего. Нет никакой причинной связи между телом и духом, равно как нет ее между духом и телом: более того, нет никакой причинной

342 Метафизические построения

связи одного тела с другим и одной души с другой. <...> Не спрашивайте меня, Арист, почему Бог желает соединять души с телами. Это — факт, но Его главные причины до сих пор не известны философии и, возможно, даже религия их не объясняет.

Но подумайте внимательно над заключительным ответом Теодора Аристу:

Таким образом, Арист, вы не можете сами пошевелить рукой, изменить позу, положение, привычку, сделать людям добро или причинить зло, внести во вселенную хоть малейшее изменение. Вот вы существуете в мире, совершенно бессильный, недвижный, как скала, тупой, как чурбан. Какое преимущество вы получите от этого воображаемого единства вашей души с телом, такого тесного, чтобы поддерживать контакт со всеми, кто вас окружает? Ни пошевелить пальцем, ни произнести даже слог; увы, если Бог не придет к вам на помощь, вы будете делать лишь тщетные усилия и замышлять бессильные желания; так подумайте немного, знаете ли вы, что надо сделать, чтобы произнести имя вашего лучшего друга или согнуть и разогнуть пальцы? <...> Значит, несмотря на

Д. Антисери и Дж. Реале. Западная философия от истоков до наших дней. От Возрождения до Канта - С- Петербург, «Пневма», 2002, 880 с, с ил.

единство души и тела, с таким удовольствием воображаемое, вы будете неподвижным и мертвым, если Бог не захочет согласовать Свое желание с вашим, Свою всегда действенную волю с вашей всегда бессильной. Вот вам, дорогой Арист, решение загадки. Дело в том, что создания напрямую соединены с Богом и зависят существенным образом непосредственно от него; поскольку они все одинаково бессильны, то абсолютно независимы одни от других. Конечно, можно сказать, что они соединены между собой и зависят друг от друга: согласен, но только надо бы оговорить, что это случается лишь как следствие неизменной и всегда действенной воли Создателя, только вследствие общих законов, установленных Богом. Его воля действенна и неизменна; вот откуда ко мне приходит любая сила и любая способность. Он захотел, чтобы у меня были определенные ощущения, определенные эмоции, когда в моем мозгу отпечатываются определенные впечатления, определенные потрясения. Он желает неустанно, чтобы свойства души и тела были взаимными: вот единство и естественная зависимость обеих частей, из которых мы состоим. Взаимное чередование наших свойств опирается на нерушимое основание Божественных законов, которые своей дей-

Никопай Мальбранш 343

ствительностью сообщают силу как моему, так и любому другому телу, законов, которые своим постоянством и неизменностью соединяют меня с моим телом, моими друзьями, моим имуществом, со всем тем, что меня окружает. Бог соединил друг с другом все свои творения. Он подчинил одни из них другим, не придав им в то же время действенного характера. Тщетны претензии человеческой гордыни, они — химеры, порожденные невежеством философов! Поглощенные собственными усилиями в решении проблемы и задетые за живое своим поражением, они не признали невидимой активности Создателя, плодотворности Его законов, постоянную действенность Его волеизъявлений, бесконечную мудрость Его попечения. Прошу вас, не говорите больше, дорогой Арист, что ваша душа соединена с вашим телом теснее, чем с чем-либо другим, потому что душа непосредственно связана только с Богом, ибо Его законы представляют собой неразрывные узы всех частей вселенной и чудесное взаимоподчинение всех вещей.

По Мальбраншу, мы лучше знаем телесное, чем природу нашей души. Действительно, вечные истины и интеллигибельное пространство (т. е. архетипы физического мира) мы познаем в Боге и, следовательно, в состоянии априори получить целый ряд физических представлений. И наоборот, у нас нет знаний о душе через идею в Боге, но есть лишь знания о ней на основе некоего «внутреннего чувства».

«Внутреннее чувство» нам говорит, что мы существуем, мыслим, имеем желания, испытываем целый ряд привязанностей, — но не открывает нам метафизической природы духовного. Чтобы познать себя в своей сущности, следует найти архетип духовного бытия и раскрыть все вытекающие отсюда отношения таким же образом, как следствия из интеллигибельного пространства. Но все не так-то просто.

«Я, — пишет Мальбранш, — не ясен самому себе, моя субстанция и мои модусы затемнены, а Бог по многим причинам не счел уместным открыть мне идею, или архетип духовного».

Причины, по которым Мальбранш занимает такую позицию, ясны. Если бы у нас был архетип духовного, мы смогли бы построить нечто вроде духовной геометрии, которая помогла бы нам познать априори все, даже будущую совокупность психологического опыта во всех смыслах.

344 Метафизические построения

Однако нашему самосознанию открыта только минимальная часть нашего бытия.

Всё в Боге

Итак, мы познаем тела посредством идей (в Боге), а души — посредством чувств. А Бог познает это Сам в Себе. Суждение «Бог есть» верно, как верно суждение «я мыслю, следовательно, я существую». Мальбранш использует онтологическое доказательство, ссылаясь на атрибут бесконечности. «Если Бог мыслим, значит Он должен существовать».

Напомним некоторые его мысли о связи бесконечного Бога с конечным миром. Если Бог бесконечен, то содержит все в Себе. Еще неоплатоники говорили, что не душа в мире, но мир — в душе, а душа, в свою очередь, восходит к высшим сущностям, и всё — в Боге. Нечто подобное повторяет Мальбранш, расширяя мысль неоплатоников. Бог действителен не только во вселенной, но и выше, ибо Бог не останавливается на собственном творении, а, понимая, превосходит его. Именно благодаря необъятности, Он может быть всем во всём.

Вот отрывок диалога между Теодором и Аристом из «Бесед», выражающий эти мысли в художественной форме.

Теодор. Бог, или Бесконечно Совершенное Бытие, независим и неизменен. Он всемогущ, необходим, бесконечен. <...>

Арист. Он всемогущ, вечен, необходим; ладно, эти атрибуты подходят к Бесконечно Совершенному Существу, но почему бесконечен? Что вы хотите этим сказать? Теодор. Я хочу сказать, что Божественная субстанция повсюду, не только во вселенной, но и бесконечно дальше нее, ибо не столько Бог в Своем творении, сколько, скорее, Его творение включено в Него и существует в субстанции, которую Он охраняет своей силой и всемогуществом. Именно в Нем мы находимся; в Нем мы обладаем жизнью и движением; как говорит апостол: In ipso vivimus, movemur et sumus.

Арист. Но Бог бестелесен, следовательно, не может быть рассеян повсюду.

Теодор. Именно потому, что бестелесен, Он может быть повсюду. Будь телесным, Он не мог бы

Д. Антисери и Дж. Реале. Западная философия от истоков до наших дней. От Возрождения до Канта - С- Петербург, «Пневма», 2002, 880 с, с ил.