4. Особенности деятельностно-активистских теорий, их представители

Дилемма «рациональность» или «понимание» — это непродуктивно сформулированная проблема. Более продуктивен поиск диалектического ее разрешения, органичного совмещения микромакроподходов, анализа и понимания повседневности человеческих

взаимодействий и социальных структур, в которых они имеют место. Деятельностная парадигма открывает простор для такого совмещения. Петр Штомпка предпринял попытку изложить содержание современного социологического знания в его органичной целостности как последовательного осмысления и объяснения активности человека

в многообразных общностях. В изданном в 2002 г. учебнике «Социология» автор начинает свой курс не с традиционно принятых обсуждений что есть общество, социальные институты и культура, но «снизу», с уровня индивидуальной активности и взаимодействий между людьми (первая часть книги названа «Активность человека»), продвигается к проблематике социальных общностей, культуры и социального

расслоения, а завершает свой курс рассмотрением механизмов функционирования общества и социальных изменений.

Впрочем, акцент теоретиков активистского направления на динамизме и решающей роли социальных субъектов в современном мире не означает отвержения объективных социально-экономических закономерностей, хотя влияние последних заметно слабее, чем в минувшие века, когда человек целиком зависел от природных условий, а позже от созданной им социокультурной среды. И Норберт Элиас, и Маргарет Арчер, и Энтони Гидденс, и многие другие подчеркивают роль традиции в современности. По сути, это вновь следование Марксу.

Направление, которое его сторонники называют поразному: деятельностным, активистским, реалистским, диалектическим. Его отличительная особенность — стремление совместить макро- и микроанализ социальных процессов в принципе, утвердить в качестве реалистической картины социального мира наличие в нем объективно существующих структур и институтов, каковые воздействуют на формирование личности. В данных теориях акцент анализа сконцентрирован на процессах социально-системных изменениях, более обстоятельно, нежели на итоговом продукте деятельности социальных субъектов (агентов), каковые фиксируются не в терминах их повседневной активности, но в обобщенных понятиях их «социального ресурса» или «социального капитала». Целевая интенция этого подхода в том, чтобы утвердить доминирующую роль деятельных социальных субъектов, которые практически преобразуют социальные структуры и институты. Иными словами, пафос деятельностно-активистских теорий состоит в том, что в нашу эпоху люди, сообразуясь с традициями прошлого, экономическими и другими условиями, все же сами делают свою историю.

5. Постмодернизм: обстоятельства возникновения, суть программы и нынешнее состояние.

Необходимо сказать несколько слов о «постмодернистском проекте». Постмодернизм возник прежде всего на почве разочарования в каких бы то ни было идеологиях, ни одна из которых не привела человечество к провозглашаемым вершинам благополучия. Объективная, т. е. реальная основа социологического постмодернизма — фрагментарность макросоциума, в котором сосуществуют благополучные и

бедствующие страны и сообщества. Электронные массмедиа предлагают коллаж сюжетов давнего прошлого, настоящего и будущего, коктейль из сюжетов, локализованных в мировом пространстве, сопровождают фактуальные демонстрации в режиме «live» прямо с места катастроф и боевых действий, сопровождая картинку противоречивыми толкованиями и т. п. Вольно или невольно люди осваивают свое жизненное пространство «здесь и сейчас» соответственно базисному принципу постмодернистского мировосприятия hear and now.

Что касается социальной теории, то постмодернизм утверждает принципиальный отказ от теорий как таковых. Р. Коллинз справедливо замечает, что постмодернисты рассматривают социологию всего лишь как интеллектуальный дискурс, далекий от познавательной и практической функции научной дисциплины, поскольку это направление вообще отрицает существование законов социального мира. С. Сидман,

анализируя труды М. Фуко и Ж.-Ф. Лиотара, приходит к заключению, что, по мнению авторов, «тот тип социальных теорий, что сегодня имеет место, должен быть заменен многообразием социальных теорий в виде широкого социального нарратива (т. е. рассказа, описания), каковой имеет дело с историей возникновения

и развития, описанием кризисов, упадка или прогресса на основе регистрации реальных событий, не претендуя на единственно верное понятийное толкование «зеркальных образов социального универсума». И добавляет: «Социальное в данном подходе существует лишь в пространстве возможного, оно “гибнет в претензии на реальное”». Действительно, претендовать на открытие бесспорной истины социальная наука не может хотя бы потому, что, как утверждает диалектика, истина всегда относительна. В практическом применении обоснованное социальное знание должно быть адекватным и предмету исследования, и некоторой практической задаче. Но совершенно иное дело — подменять социальное знание «широким нарративом», описанием социокультурных «текстов», каковые каждый волен толковать как ему вздумается. «Главный род деятельности, который дает социологии интеллектуальное оправдание, — пишет Р. Коллинз, — это формулировка обобщенных объяснительных принципов, организованных в модели глубинных процессов, порождающих социальный мир». Социальная наука во все времена существует для удовлетворения одной из важнейших потребностей — понимания существующего общества и прогнозирования его развития. В противном случае этот социальный институт утрачивает свои основные функции и превращается в арену для состязаний в красноречии, в беспредельный дискурс амбициозных субъектов, озабоченных демонстрацией своего интеллекта.

Примечательно, что постмодернизм с его принципом текучести и неопределенности всего и вся побудил в современной социологии интерес к объяснению человеческого поведения устойчивыми, неизменными природными инстинктами. Роль инстинктов в поведении человека была убедительно доказана эволюционистами. В середине 1950-х

сформировалось этологическое направление в биологии — исследования схожести поведении животных и человека. Еще Дарвин писал, что нам милы обезьяны своими ужимками, гримасами вполне «человеческими». Этологи обратили внимание на подсознание в ином плане, сравнительно с Фрейдом: дети во сне летают, как павианы, перепрыгивая с ветки на ветку. Этология убеждает в том, что и коллективное поведение людей также несет следы дочеловеческого. Семья человекообразных, встречая другую семью на границе своей территории, выстраивается в шеренгу, вожаки выходят вперед и либо вступают в схватку, либо обнимаются. Первое напоминает кадры из американских фильмов о разборках чикагских мафиози, а второе мы можем наблюдать в новостных сюжетах ТВ, сообщающих о встречах президентов дружественных стран.

Спрашивается, почему в наше время социологи обратились к этологическим изысканиям? Теории ускоряющейся трансформации социальных систем, становления глобальной цивилизации рисков и т. п. продуцируют в социологическом сообществе потребность искать теоретические обоснования стабильности неразрывных связей человека с природой. В том же направлении следует искать и возрастание интереса к антропологическим изысканиям, в частности, изучению имеющихся свидетельств о том, каким образом первобытный человек формировал социальные институты, позволяющие адаптироваться к среде обитания.

Обладает ли такой подход эвристическим потенциалом? Скорее всего, да. Но существенно меньшим, чем деятельностный. Макросоциальные трансформации индивидуальные поведенческие программы не объясняют, да и обыденное поведение тоже.

Рассуждая таким образом, мы можем усмотреть ниточку связи между

постмодернистами (here and now, т. е. здесь и сейчас — это из постмодернистской

лексики) и их противниками — биологистами. Чтобы оставаться самим собой в калейдоскопе событий, следует воспринимать окружающую среду контекстуально, не задумываясь о прошлом и будущем. З. Бауман нашел метафору: постмодерный человек подобен туристу. Турист извлекает удовольствие из созерцания Колизея, паломник

(традиционная личность) предпринимает утомительное путешествие в Иерусалим или хадж в Мекку ради успокоения души.

Из отечественных социологов наиболее радикальную позицию в логике постмодернизма сформулировал Л.Г. Ионин. Он считает, что социология как область социального знания — продукт модерна с его верой в рациональность и «расколдовывание мира», по М. Веберу. «Создается впечатление, — замечает автор, — что западная или буржуазная

социология… не в силах взломать свою железную клетку с прутьями из рациональности, закономерности и развития. Если это так, то мы живем в преддверии конца социологии…». Автор видит выход из данного состояния в движении «в сторону социологии культуры и социологии знания в духе интеракционизма и “понимания”, а также сдвига в направлении антропологизации социологии».