Млечин/МО/МИДЫ
.pdfГлава 5
АНДРЕЙ ЯНУАРЬЕВИЧ ВЫШИНСКИЙ. ВСЕЛЕНСКИЙ ПРОКУРОР
Андрей Януарьевич Вышинский, внушавший страх поколениям советских людей, единственный министр иностранных дел, проклинаемый едва ли не всеми, кто его знал, наверное, самому себе никогда не признавался в том, что всем в жизни, да и самой жизнью, он был обязан чуть ли не единственному своему бескорыстно доброму поступку.
Когда молодой меньшевик Вышинский — партийная кличка Юрий — в 1908 году сидел в бакинской тюрьме, в одной камере с ним оказался большевик весьма угрюмого вида. В документах он значился Гайозом Нижарадзе. Сокамерники именовали его Кобой. Настоящая же фамилия была Джугашвили. В партийной печати он писал под псевдонимом Сталин. Отбывая срок, он занимался изучением модного тогда среди революционеров искусственного международного языка эсперанто (что не помешает ему впоследствии уничтожить эсперантистов как иностранных шпионов).
Большевик Сталин и меньшевик Вышинский много спорили в переполненной камере, но политические разногласия не мешали вполне товарищеским отношениям. Вышинскому молодая жена приносила вкусные и обильные передачи из дома, и он подкармливал Кобу. Коба ел с удовольствием, правда, спасибо не говорил. Вышинского неблагодарность сокамерника не обижала — сам видел, какой сложный характер у Кобы.
4 ноября 1908 года Вышинский, отбыв четырехмесячный срок, вышел на свободу. Через семнадцать дней покинул тюрьму и Сталин. У него срок был посерьезнее. Его выслали на три года в Вологодскую губернию, в Сольвычегодск. Когда десять лет спустя они вновь встретятся, Вышинский ни полсловом, ни намеком не позволит себе напомнить Сталину о том, что тот вроде как у него в долгу. Это и спасло ему жизнь.
- 221 -
КАК ДЕЛИТЬ СЕЛЕДКУ
Андрей Вышинский родился в Одессе 28 ноября (по старому стилю) 1883 года. Когда мальчику было пять лет, семья переехала в Баку. Его отец, провизор Януарий Вышинский, открыл свою аптеку.
Вышинский, разносторонне одаренный молодой человек, с блеском учился в гимназии, превосходно вальсировал, на гимназическом балу познакомился со своей будущей женой, с которой проживет всю жизнь. После гимназии он поехал учиться на юридический факультет Киевского университета. Его биография прекрасно описана Аркадием Ваксбергом, писателем и юристом. Вышинский с юности примкнул к марксистам, за что его выгнали из университета. Он вернулся в Баку и принял участие в революции 1905 года, даже состоял в боевой дружине, которая расправлялась с теми, кто сотрудничал с полицией.
Вышинский участвовал в убийстве двух полицейских провокаторов. Его дважды арестовывали, но судили по весьма незначительной статье — «произнесение публично противоправительственной речи». Когда он сам станет прокурором, то не повторит ошибки царского правосудия, не позволит обвиняемым уйти от тюрьмы, лагеря или расстрела только потому, что следствие не нашло доказательств вины.
Отсидев, Вышинский как ни в чем не бывало вернулся в университет и продолжил занятия. Его адвокатская практика была недолгой. Зато он работал помощником присяжного поверенного у знаменитого на всю страну юриста Павла Николаевича Малянтовича.
После Февральской революции в полной мере проявился политический темперамент и ораторские таланты Вышинского. Как социал-демократ, он стал комиссаром 1-го участка милиции Якиманского района Москвы. Потом в районе появилась управа, и Вышинского избрали председателем 1-го участка Якиманской управы. Он состоял в городской думе, выступал на митингах. Тем временем Павел Малянтович согласился стать министром юстиции во Временном правительстве и одновременно верховным прокурором России. Он провел на этих постах всего месяц — до Октябрьской революции, но успел отдать приказ, который стоил ему жизни.
В октябре 1917 года председатель Якиманской управы Вышинский, как и все другие руководители местной власти, получил подписанное Малянтовичем распоряжение: «Постановлением Петроградской следственной власти Ульянова-Ленина Владимира Ильича надлежит арестовать в качестве обвиняемого по делу о вооруженном выступлении третьего и пятого июля в Петрограде. Ввиду сего поручаю Вам распорядиться о немедленном исполнении этого постановления в случае появления названного лица в пределах вверенного Вам округа. О последующем донести».
Вышинский распорядился развесить эти объявления у себя в районе, не предполагая, что всю остальную жизнь будет проклинать себя за этот поступок.
Надо сказать, что сам Малянтович не принимал участия в преследовании Ленина. Он всего лишь подписал приказ, ставший результатом рутинной юридической процедуры: Ленин исчез, его искали. Приказ Малянтовича нисколько не повредил ему в глазах Ленина. Владимир Ильич с уважением относился к известному юристу. Феликс Дзержинский, который занимался не только чекистскими делами, но и промышленностью, привлек Малянтовича к работе у себя, в Высшем совете народного хозяйства.
Но в 1937 году настали другие времена. Вспомнили и о Малянтовиче. Его арестовали как бывшего министра Временного правительства. Это само по себе было составом преступления, не говоря уже о знаменитом приказе об аресте Ленина. Арестованный просил помощи у своего прежнего помощника Вышинского. Тот не откликнулся. В 1940 году Малянтовича расстреляли.
- 222 -
После Октябрьской революции политическая карьера Вышинского, казалось, закончилась. Присоединившись в свое время к меньшевикам, Вышинский здорово промахнулся. К власти пришли большевики, а меньшевиков скоро причислили к врагам народа. Андрей Януарьевич забыл о политике, спрятался, переквалифицировался в снабженцы. Благодаря старым знакомствам он получил невысокое, но в период голода жизненно важное назначение — возглавил реквизиторский отдел Московского железнодорожного узла. Там отнимали хлеб у крестьян, которые везли его в город на продажу. А потом стал начальником управления распределения Наркомата продовольствия.
В ноябре 1919 года Вышинский выступал на I Всероссийском совещании распределительных комитетов:
— Ныне в деле распределения не приходится руководствоваться общечеловеческим принципом справедливости… Мы переходим от принципа уравнительного распределения к принципу классового распределения.
И в заключение Вышинский процитировал, как он выразился, «афористично меткое высказывание товарища Зиновьева»:
— Мы даем рабочим селедку и оставляем буржуазии селедочный хвостик.
Сам Андрей Януарьевич не голодал, но дрожал от страха. Вышинский оставался членом партии меньшевиков, большевики его к себе не принимали. Но вмешался сокамерник — и в феврале 1920 года его наконец приняли. Андрей Януарьевич нашел верный тон в отношениях со Сталиным — только на «вы», с почтением и восхищением, без малейшей попытки напомнить о прежних дружеских и равных отношениях. Это Сталину понравилось. Тем, кто безоговорочно понимал и принимал его величие и превосходство, он благоволил.
Осмелев, Вышинский попросил Московский комитет большевиков использовать его по юридической части. Сначала его избрали председателем столичной коллегии защитников (адвокатов), но защищать, спасать от несправедливости — это была не его стезя. И вскоре он становится прокурором уголовносудебной коллегии Верховного суда России.
На умелого, образованного и хорошо говорящего прокурора обратили внимание. Он занимался и преподаванием, с удовольствием читал лекции. Его назначили деканом экономического факультета Института народного хозяйства. В 1925 году ученый совет избрал Вышинского ректором Московского университета — кто же из профессоров знал, с каким человеком они имеют дело? Через три года его утвердили членом коллегии Наркомата просвещения РСФСР и заведующим Главным управлением профессионального образования.
- 223 -
ДЕЛО ПРОФЕССОРА РАМЗИНА
Имя Вышинского прогремело на всю страну в 1928 году на процессе, начало которому положило «разоблачение» полномочным представителем ОГПУ на Северном Кавказе Ефимом Георгиевичем Евдокимовым «вредительской организации» инженеров. Эти преступники, утверждали чекисты, по директивам из Парижа проводили вредительскую работу в городе Шахты (Ростовская область).
«Шахтинское дело» разбирало Специальное судебное присутствие. Вышинского Сталин утвердил председателем. Обвинителем был назначен прокурор РСФСР Николай Васильевич Крыленко, старый большевик, первый главнокомандующий Красной армией. Андрею Януарьевичу не понравилась незначительная в советской юстиции роль судьи (приговор утверждался заранее). Он сам желал быть обвинителем, разоблачителем, человеком, которого слушают с замиранием сердца, и во время процесса не упускал случая оборвать прокурора Крыленко.
Вышинский легко отрешился от всего, чему его учили в университете и что он наблюдал в адвокатской конторе Павла Малянтовича. Он без колебаний переступил через все принципы права. После «шахтинского дела» он написал книгу, в которой, в частности, утверждалось: «Советский суд — этот ответственнейший орган пролетарской диктатуры — должен исходить и всегда исходит исключительно из соображений государственной и хозяйственной целесообразности».
В 1930 году он вновь возглавил Специальное судебное присутствие по «делу Промпартии». Это был первый процесс, который поразил мир полным признанием обвиняемых. На «шахтинском» процессе обвиняемые еще пытались защищаться и доказывать свою правоту. 11 ноября 1930 года в московских газетах было опубликовано обширное обвинительное заключение по делу контрреволюционной организации Союз инженерных организаций (Промышленная партия). Самым известным из обвиняемых был профессор Леонтий Константинович Рамзин, известный теплотехник, участник ленинского плана ГОЭЛРО — электрификации всей страны.
Читая обвинительное заключение, подписанное прокурором России Николаем Крыленко, советские люди узнавали о том, что чекисты наконец-то обнаружили центр всей вредительской деятельности в стране. Промпартия объединила «все отдельные вредительские организации по различным отраслям промышленности и действовала не только по указаниям международных организаций бывших русских и иностранных капиталистов, но и по прямым указаниям правящих сфер и Генерального штаба Франции по подготовке вооруженного вмешательства и вооруженного свержения Советской власти».
Из обвинительного заключения следовало: деятельностью вредителей из-за рубежа руководил Торгпром — находившееся в Париже объединение «крупнейших заправил дореволюционной промышленности, поставившее своей задачей политическую работу по борьбе с советской властью за возвращение своих бывших предприятий». Руководители Торгпрома Денисов и Третьяков значились в списке кандидатов на пост министра торговли и промышленности в правительстве, которое будто бы предлагалось сформировать после свержения советской власти.
Главный обвиняемый профессор Рамзин говорил:
— Третьяков сказал, что при использовании войск Польши, Румынии, Прибалтийских стран и врангелевской армии — около ста тысяч человек — интервенция будет располагать прекрасно оборудованной армией. По мнению многих бывших промышленников, при морской поддержке на юге и севере можно рассчитывать на успех даже с небольшой армией…
Но все это была сплошная липа. К моменту начала процесса над Промпартией Сергей Третьяков уже
- 224 -
два года работал на советскую разведку. В ОГПУ прекрасно знали, что Торгпром, названный Крыленко главным центром вредительства, фактически уже не существовал, а вредительской работой не занимался никогда. Во время процесса Промпартии сотрудник советской разведки в Париже встретился с Третьяковым, который изумленно сказал ему:
—Должен вам заметить, что вы совершаете ошибку. Ту работу, которую вы приписываете Торгпрому, он не ведет. Поверьте, это просто невозможно, чтобы членам Промпартии пересылались такие большие суммы. Помилуйте, господа, откуда? Ведь не только я, даже такие люди, как Денисов, сейчас перебиваются
схлеба на воду, не могут себе на жизнь заработать. Я должен вам сказать, что к «делу Промпартии» я никакого отношения не имел и до начала процесса даже не слышал о ней.
—И ни с кем из этих людей не виделись?
—Нет, — ответил Третьяков. — Я читал в ваших газетах, что мне приписывают оказавшиеся на скамье подсудимых люди, но все это плод их фантазии. И вообще, ваш страх перед интервенцией, подготовляемой Францией, ни на чем не основан. Премьер-министр Бриан — сторонник мира. Кто же будет против вас воевать? Югославия? Нет. Италия? У нее нет никаких интересов в этой части Европы. Германия? В нынешней ситуации и речи быть не может. Чехословакия? Нет. Кто же, кто же?..
За рубежом с изумлением констатировали, что все обвиняемые по «делу Промпартии» сознались в чудовищных преступлениях, хотя на процессе не было представлено ни единого доказательства их вины!
Обвиняемые, действуя по разработанному в ОГПУ сценарию, нарисовали грандиозную картину разрушения «вредителями» экономики страны, создавая Сталину роскошное алиби, которого хватило на десятилетия. В студенческие годы я встречал людей старшего поколения, которые помнили процесс Промпартии и, глубокомысленно покачивая головой, говорили о том, какой ущерб нанесли стране такие вредители, как профессор Рамзин. Они и не подозревали, что профессор, так хорошо подыгравший чекистам, был помилован, вернулся к любимой работе и даже получил в 1943 году за свои исследования Сталинскую премию.
- 225 -
ДОВЕРИЕ ВОЖДЯ
Поощрение за умело проведенный процесс не заставило себя ждать. В мае 1931 года Вышинский получил вожделенный пост прокурора РСФСР и почти сразу стал заместителем наркома юстиции России.
Наркомом был Крыленко. Через два года Вышинский стал еще и заместителем прокурора СССР.
Вышинский был прирожденным юристом, прекрасно образованным, разносторонне одаренным, с блестящей памятью, с ораторским даром. Он пользовался популярностью среди профессионалов и широкой публики. Сидел он в кабинете на пятом этаже здания прокуратуры на Пушкинской площади. В начале тридцатых, пишет Аркадий Ваксберг, всякий мог попасть на прием к Вышинскому. Он выслушивал посетителей, давал указание разобраться. Но политическими делами не занимался.
Академик Вернадский пытался спасти своего друга князя Дмитрия Ивановича Шаховского, деятеля земского движения, одного из создателей партии кадетов, министра государственного призрения во Временном правительстве. После революции он работал в Госплане. Его арестовали, когда ему было за семьдесят. Вернадский написал Вышинскому: «То, что случилось с ним, — и так же просто и легко могло случиться с каждым из нас — с Вами и со мной, — вполне вытекает из того положения, которое было создано в нашей стране…»
Андрей Януарьевич в глубине души наверняка был согласен с Вернадским — он так же, как все, вздрагивал ночью от резкого звонка в дверь, но именно поэтому не хотел рисковать своей жизнью и вмешиваться в дела госбезопасности. Шаховского расстреляли, сообщив родным, что его приговорили к десяти годам без права переписки. Вернадский обратился к Берии с просьбой о снисхождении. После этого из НКВД Вернадскому сообщили, что на самом деле Шаховской умер «от эндокардитного паралича сердца
вдальних лагерях».
АВышинский шел в гору. Он все больше нравился Сталину.
В августе 1933 года уголовно-судебная коллегия Верховного суда СССР рассматривала дело бывших сотрудников Союзсельмаша, Укрсельмаша, Союзсельхозтехники и завода «Коммунар», которых обвиняли в некомплектной отгрузке комбайнов. Обвинителем на процессе выступал заместитель прокурора СССР
Вышинский. Среди прочего он сказал:
— Мы обязаны, невзирая на учреждения и лица, их возглавляющие, показать те действительно черные точки, которые говорят о большом неблагополучии системы работы кое-каких весьма важных государственных учреждений. Я говорю о Наркомземе Союза, в первую очередь в лице Сельхозснаба, я говорю о Наркомтяжпроме в лице его Союзсельмаша…
Возмутились влиятельные наркомы — Серго Орджоникидзе и Яков Яковлев. Сталина не было в Москве, и они потребовали осудить заявление Вышинского на политбюро. 24 августа политбюро с ними согласилось, осудив формулировку речи Вышинского, «которая дает повод к неправильному обвинению в отношении наркомтяжпрома и наркомзема». Постановление политбюро написал Каганович, отредактировал его Молотов.
Узнав об этом, Сталин немедленно откликнулся и заступился за Вышинского. 29 августа он написал членам политбюро: «Из письма Кагановича узнал, что вы признали неправильным одно место в речи Вышинского, где он намекал на ответственность наркомов в деле подачи и приемки некомплектной продукции. Считаю такое решение неправильным и вредным. Подача и приемка некомплектной продукции есть грубейшее нарушение решений ЦК, за такое дело не могут не отвечать также наркомы. Печально, что Каганович и Молотов не смогли устоять против бюрократического наскока наркомтяжа».
- 226 -
1 сентября решение Политбюро, осуждавшее Вышинского, было отменено. Но Сталин никак не мог успокоиться. Еще раз написал Кагановичу: «Очень плохо и опасно, что Вы (и Молотов) не сумели обуздать бюрократические порывы Серго насчет некомплектных комбайнов и отдали им в жертву Вышинского. Если Вы так будете воспитывать кадры, у Вас не останется в партии ни один честный партиец. Безобразие».
Об этом же написал в письме к Молотову: «Выходку Серго насчет Вышинского считаю хулиганством. Как ты мог ему уступить?»
Дело не в том, что Вышинский был Сталину ближе, чем Орджоникидзе. Сталину не понравилось, что в его отсутствие члены политбюро сговорились, сплотились и защитили одного из своих от критики. Ему нужно было, чтобы все члены политбюро чувствовали свою уязвимость. Карать и миловать мог только он один. Они сами не смели выдавать себе индульгенцию.
- 227 -
ПРОКУРОР ПРОТИВ НАРКОМА ЮСТИЦИИ
Вышинский, как это ни казалось странным, в начале тридцатых был главным поборником укрепления авторитета закона и занимался реформой судебных учреждений.
Коллеги Вышинского продолжали твердить, что политическая целесообразность важнее норм права. Нарком юстиции Крыленко доказывал, что судьи должны полагаться на революционное чутье. Но времена изменились, и идеи об отмирании государства, судов и законов были отвергнуты, как «левацкие перегибы».
Куда более образованный и изощренный Вышинский увидел, что Сталин нуждается в хорошо организованной судебно-прокурорской системе как органе власти сильного государства. Сталину для установления диктатуры надо было опираться и на силу закона. Об этом пишет Питер Соломон, американский исследователь советской системы правосудия: «Только наивный человек мог говорить об укреплении законности и торжестве права. В реальности закон должен был стать инструментом власти, надежным инструментом в руках вождя. Вышинский предложил Сталину услуги прокуратуры, на которую вождь и стал опираться».
В двадцатых годах, до Вышинского, прокуратура была малозначительным ведомством. Андрей Януарьевич потребовал от прокурорских работников активно заниматься уголовными делами — проверять работу следователей, участвовать в заседаниях суда и подавать жалобы на судей. На прокуратуру были возложены новые обязанности — надзор над предварительным следствием и за законностью судебных заседаний. То есть прокуратура была поставлена над судом.
Вышинский вывел прокуратуру из-под контроля республиканских Наркоматов юстиции. Сталин позволил прокуратуре надзирать за деятельностью наркоматов. Ему важно было создать видимость полной законности государства, когда Конституция формально почиталась как святыня, а фактически делалось то, что было нужно власти. Вышинский позаботился о том, чтобы репрессии в стране приобрели видимость законности. НКВД формально не имел права арестовывать без санкции прокурора. Но прокуроры ни в чем не отказывали чекистам. У следователей НКВД часто вообще не было никаких доказательств. Вышинский нашел выход и приказал подчиненным ему прокурорам:
— Дела, по которым нет достаточно документальных данных для рассмотрения в судах, направлять для рассмотрения Особым совещанием при НКВД СССР.
Вышинский многим нравился своими выступлениями с требованиями строжайше соблюдать закон. В реальности Вышинский исполнял сталинскую идею: репрессии должны быть прикрыты законами. И Сталин, и Вышинский понимали, что никакие записанные в законах права человека не помешают власти делать то, что она считает нужным.
Летом 1935 года Андрей Януарьевич стал прокурором СССР, а в следующем году получил степень доктора юридических наук.
- 228 -
ДАЧА В НАГРАДУ
Новому прокурору Сталин поручил провести печально знаменитые процессы Правотроцкистского антисоветского блока и Троцкистско-зиновьевского объединенного центра. Гордый оказанным ему доверием, Вышинский обвинял бывших членов политбюро, друзей Ленина, отцов революции и Советского государства, тех, на кого долгие годы смотрел снизу вверх. Никаких доказательств у обвинения не было. Все зависело от признания обвиняемых. Конечно, они были сломлены, думали только об одном — как выжить. И тем не менее, если бы они на суде, в присутствии иностранцев стали отказываться от своей вины, процесс бы рухнул.
Вышинский головой отвечал за успех процесса, пишет Аркадий Ваксберг. Это было рискованное дело. Но Вышинский добился невозможного: заставил весь мир, за малым исключением, поверить в то, что подсудимые действительно виновны. Юристы и журналисты, приезжавшие в Москву, поверили, что процессы были вполне законны и Советское государство вправе карать своих врагов. Обвиняемые охотно признавали вину, отнимая хлеб у прокурора. Вышинский оказался прав, когда добивался прежде всего признания обвиняемых. Он писал и переписывал обвинительное заключение и в соответствии с ним требовал от следователей выбивать из арестованных нужные показания. Он сам вел допросы и прекрасно знал, что никакой вины за подсудимыми нет. Но это его совершенно не волновало. Лишь один человек посмел нарушить установленный сценарий.
Бывший замнаркома иностранных дел и бывший секретарь ЦК Николай Николаевич Крестинский во время первого допроса — единственный! — отверг все нелепые обвинения:
— Я не признаю себя виновным. Я не троцкист. Я никогда не был участником Правотроцкистского блока, о существовании которого я не знал. Я не совершил также ни одного из тех преступлений, которые вменяются лично мне. В частности, я не признаю себя виновным в связях с германской разведкой.
Председательствовавший на процессе Василий Васильевич Ульрих объявил перерыв. За ночь следователи и Вышинский обработали Крестинского так, что на следующий день он все покорно признал. Врач, которая возглавляла санитарную часть Лефортовской тюрьмы, в 1956 году дала такие показания: «Крестинского с допроса доставили к нам в санчасть в бессознательном состоянии. Он был тяжело избит, вся спина его представляла собой сплошную рану, на ней не было ни одного живого места».
Николая Крестинского расстреляли. Жену — главного врача детской больницы — отправили в лагерь.
Обвинительную речь Вышинский закончил так:
— Коварного врага щадить нельзя. Весь народ поднялся на ноги при первом сообщении об этом кошмарном злодействе. Весь народ трепещет и негодует. И я, как представитель государственного обвинения, присоединяю свой возмущенный, негодующий голос государственного обвинителя к этому гулу миллионов!.. Взбесившихся собак я требую расстрелять — всех до одного!
Вышинский попросил передать ему дачу бывшего секретаря ЦК Леонида Петровича Серебрякова, арестованного по подписанному им же ордеру. Причем до ареста Андрей Януарьевич часто гостил у Серебрякова и очень хвалил дачу. Имущество осужденных подлежит конфискации в пользу государства, но государство решило, что ради Вышинского можно сделать исключение. Хозяйственное управление прокуратуры провело ремонт, и Вышинский поселился на даче человека, которого отправил на тот свет.
1939 год стал счастливым для Вышинского. В январе его избрали действительным членом Академии наук по специальности «теория права». Он возглавил Институт права и журнал «Советское государство и право». В марте на XVIII съезде партии Андрея Януарьевича впервые избрали членом ЦК. Верховный Совет
- 229 -
1 июня освободил его от прокурорских обязанностей и утвердил заместителем главы правительства по делам культуры и просвещения.
В правительстве обязанности у Вышинского были несложные — большей частью представительские и цензорские. Например, в августе 1940 года (после скандала вокруг фильма «Закон жизни») решением политбюро образовали комиссию «по предварительному просмотру и выпуску на экраны новых кинофильмов» в составе Андрея Андреевича Андреева (член политбюро и председатель Комиссии партийного контроля), Георгия Максимилиановича Маленкова (секретарь ЦК по кадрам) и Вышинского.
У него появилось свободное время, и он занялся большой наукой — написал главный труд своей жизни «Теория судебных доказательств в советском праве». За эту книгу в 1947 году ему вручат Сталинскую премию I степени. Он доказывал, что важнее всего добиться признания обвиняемого. Это, как он писал, «царица доказательств». Вышинский выручил своих подчиненных — они не могли добыть доказательства несуществующих преступлений, но выбивать признания научились. Труды Вышинского подвели под работу чекистов юридическую базу.
В 1940 году Вышинский получил еще одно назначение — заместителем наркома иностранных дел и стал таким образом двойным замом Молотова, и в НКИД, и в Совнаркоме.
Обычно считается, что, поскольку открытые процессы закончились, на посту прокурора Вышинский больше не был нужен, вот его и определили в дипломаты. Дело не только в этом. Сталин выходил на мировую арену и собирал в Наркоминделе умелых людей. Он оценил таланты Вышинского: дурить предстояло целый мир.
Сталинской дипломатии нужен был и юрист. Не законник, который заботится о строгом соблюдении закона, а юрист-крючкотвор, пройдоха, который любому сомнительному дельцу способен придать законную форму. Вышинский с его хорошо организованным и дисциплинированным умом оказался очень полезен — умел то, чего не могли Молотов и другие: с ходу диктовал любой документ — ноту, проект соглашения, речь, приказ. А ведь дипломатические документы требуют исключительной отточенности формулировок.
Молотов и Вышинский, кстати говоря, ненавидели друг друга. Сталина это устраивало. Молотов, второй человек в стране, не смел возразить Сталину и смирился с замом, которого не переваривал. Вячеслав Михайлович при всяком удобном случае отчитывал Андрея Януарьевича, повторяя:
— Вам бы только речи произносить!
Но Вышинский давал ему отпор. Споры наркома с заместителем, по свидетельству очевидцев, были неприятным зрелищем.
«Как генеральный прокурор, — вспоминал заместитель министра иностранных дел Владимир Семенов, — Вышинский присутствовал при всех расстрелах в Москве и удостоверял смерть осужденного. Вспоминал, как в подвале Лубянки собралась изрядная группа оппозиции и ввели молодого партработника, который озорно и с недоумением воскликнул: «Мать твою! Куда я попал?» Потом повели всех, и он получил через глазок в стене положенную ему пулю…»
У Вышинского, рассказывал Семенов, остались прокурорские привычки, и, распекая нас за ошибки в документах или просто по скверному настроению, он кричал: «Я посажу вам бубнового туза на спину!» Не зная, что это такое, Семенов поначалу недоумевал, а получив от товарищей краткое пояснение, только хлопал от удивления глазами. На уголовной фене слова Вышинского означали обещание отправить в места не столь отдаленные…
Помимо Вышинского заместителями наркома в НКИД прислали еще одного бакинца Владимира
- 230 -