Млечин/МО/МИДЫ

года, прилетев в Англию, он пожал руку Черчиллю. Англичанам, должно быть, интересно было смотреть на человека, пожимавшего руку Гитлеру. Теперь он сговаривался с людьми, которым не доверял и которых считал такими же врагами своей страны. Это был брак по расчету.

С иностранными языками у Молотова было неважно, но он внимательно следил за переводчиком, иногда вступал с ним в спор, говорил, что тот неправильно перевел. Переводчики терпеливо объясняли, что они перевели правильно. Его бывший помощник Владимир Ерофеев описывал переговорный стиль Молотова:

— Он говорил то, что считал нужным сказать. Если ему возражали, приводили какие-то аргументы, пытались переубедить, он просто все повторял заново. И так могло продолжаться до бесконечности.

Премьер-министр Англии Уинстон Черчилль писал о Молотове в своих мемуарах:

«Человек выдающихся способностей и хладнокровной беспощадности. Я никогда не встречал человека, который больше бы соответствовал современному представлению о роботе. И при всем этом он был, видимо, толковый и остро отточенный дипломат. Щекотливые, испытующие, затруднительные разговоры проводились с совершенной выдержкой, непроницаемостью и вежливой официальной корректностью. Ни разу не обнаружилась какая-нибудь щель. Ни разу не была допущена ненужная полуоткровенность…

Его улыбка, дышавшая сибирским холодом, его тщательно взвешенные и часто мудрые слова, его любезные манеры делали из него идеального выразителя советской политики… Переписка с ним по спорным вопросам всегда была бесполезна, она заканчивалась ложью и оскорблениями».

Американский посол в Москве Чарльз Болен: «Молотов был великолепным бюрократом. В том смысле, что он неутомимо преследовал свою цель, его можно назвать искусным дипломатом. Сталин делал политику, Молотов претворял ее в жизнь. Он пахал, как трактор. Я никогда не видел, чтобы Молотов предпринял какой-то тонкий маневр. Именно его упрямство позволяло ему достигать эффекта».

В 1943 году в Москву приехал — после восстановления дипломатических отношений — посол Уругвая. После знакомства с наркомом записал, что Молотов смотрит «прямо в глаза, холодно и жестко».

Вячеслав Михайлович не был дипломатом в традиционном понимании этого слова. Он не был дипломатом, который должен очаровывать партнеров на переговорах, завоевывать друзей и союзников. Этим занимался Сталин, прирожденный актер. У них со Сталиным программа переговоров была расписана наперед. Вождь выпускал его первым, и Молотов своим упорством доводил партнера до белого каления. Тот был в отчаянии, считал, что все сорвалось, а это была всего лишь разведка боем. После такой подготовки высокопоставленных иностранных гостей везли к Сталину.

Для входа в коридор, где находился кремлевский кабинет Сталина, требовался специальный пропуск. Но никого не проверяли и не обыскивали. Затем шла анфилада комнат — секретариат, комната помощника генсека Александра Николаевича Поскребышева и комната охраны, где всегда сидели несколько человек. Начальник охраны генерал Николай Сидорович Власик дремал в кресле у самой двери.

Во время бесед Сталина с иностранцами Молотов молчал, иногда Сталин обращался к нему, называя его «Вячеслав», предлагал высказаться. Тот неизменно отвечал, что Сталин сделает это лучше. Иностранцы фактически жаловались на Молотова. И добродушный Сталин вроде бы шел им на уступки. Британский министр иностранных дел Энтони Иден вспоминал, как на одной конференции Сталин сочувственно спросил у него:

— Ну что, трудно вам с Молотовым?

И предложил обращаться напрямую к нему, если возникнут затруднения на переговорах. И,

- 191 -

вспоминает Энтони Иден, Сталин действительно находил выход из положения. Несложно предположить, что Сталин просто использовал заранее продуманную запасную позицию. Но на наивного англичанина сталинская любезность произвела сильное впечатление. Считалось, что с Молотовым договориться нельзя, а со Сталиным можно. Принимая важных иностранных гостей, вождь становился чрезвычайно радушен, вспоминала его дочь, был гостеприимен и любезен, чем очаровывал решительно всех…

Лишь немногие иностранные гости понимали, с кем они имеют дело. Будущий президент Франции генерал Шарль де Голль прилетел в годы войны в Москву, чтобы договориться о совместной борьбе против Германии. Генерал понял, что за человек перед ним. На него Сталин произвел тягостное впечатление: «Приученный жизнью, полной заговоров, скрывать подлинное выражение своего лица и свои душевные порывы, не поддаваться иллюзиям, жалости, искренности, приученный видеть в каждом человеке препятствие или опасность, он был весь маневр, недоверие и упрямство. Молчал Сталин или говорил, его глаза были опущены, и он непрестанно рисовал карандашом какие-то иероглифы…»

Сталин и Молотов имели дело с такими наивными людьми, что грех было не обвести их вокруг пальца. Гости с Запада и сами обманываться были рады. В мае 1944 года в Магадан приехал вицепрезидент США Генри Уоллес, большой поклонник Советского Союза. Его визит организовал НКВД. В Магадан прибыл начальник краевого управления Наркомата госбезопасности Сергей Арсеньевич Гоглидзе, один из близких к Берии людей.

Начальник Дальстроя шифровкой докладывал Берии в Москву, что вице-президент остался поездкой очень доволен:

«При разговоре со мной и тов. Гоглидзе в присутствии его спутников и наших товарищей выразился

так:

— О Дальстрое мы слышали в Америке и знали, что это большой трест. Здесь, побывав на территории Дальстроя, мы убедились в этом и должны заявить, что в Америке таких мощных трестов, охватывающих столь много работ и разностороннего характера, нет…

Следующий вопрос, по моему мнению, который интересовал Уоллеса и спутников, — это увидеть лагерь заключенных, но так как они нигде не видели не только лагерь, но даже и отдельных заключенных, то в этом вопросе они были разочарованы…

На прощание Уоллес сказал мне:

— Я надеюсь, что после войны Дальстрой будет еще больше развиваться, а это еще больше укрепит дружбу США и Советского Союза…

При осмотре художественной выставки Уоллесу понравились две картины, он изъявил желание их купить. Посоветовавшись с тов. Гоглидзе, мы решили ему их подарить. Картины Уоллес принял с большой благодарностью…»

Дальстрой был подразделением НКВД, работали на стройках заключенные, но заключенных американцам не показали, и они решили, что их вовсе нет и что рассказы о репрессиях в Советском Союзе сильно преувеличены.

Генри Уоллес занимался выведением новых сортов кукурузы, с 1933 года он был министром сельского хозяйства. В 1941 году Рузвельт сделал его вице-президентом. Директор ФБР Эдгар Гувер считал Уоллеса советским агентом. Телефонные разговоры вице-президента прослушивались, его письма вскрывались, иногда за ним даже следили. В конце концов Рузвельт перевел его в министры торговли. После смерти Рузвельта его вовсе убрали из правительства.

- 192 -

После войны Уоллес требовал выделять на помощь Европе по десять миллиардов долларов ежегодно в течение пяти лет и половину денег направлять Советскому Союзу. Агентом Кремля Уоллес не был, но его наивности поражались даже советские дипломаты. 14 сентября 1947 года заместители министра иностранных дел Андрей Вышинский и Валериан Зорин в советском консульстве в Нью-Йорке час беседовали с Уоллесом.

Вышинский отправил в Москву шифровку:

«Уоллес, предупредив, что он понимает и знает, что такого рода утверждения ни на чем не основаны и носят специфический, враждебный Советскому Союзу характер, все-таки хотел бы иметь от меня подтверждение того, что Москва не дает никаких инструкций коммунистическим партиям в других государствах…

Я, конечно, высмеял такое предположение, заявив, что, конечно, это чистый вздор и инсинуации, используемые враждебными элементами в своих целях…

На меня и Зорина Уоллес произвел неплохое впечатление — простого и вдумчивого человека, разбирающегося в политике, хотя и несколько наивного…»

Приемы для иностранцев, которые устраивались правительством и наркоматом в голодные военные годы, производили впечатление своей щедростью и роскошью. 7 ноября 1943 года, вспоминал Илья Эренбург, Молотов устроил в особняке на Спиридоновке пышный прием — члены правительства, советские дипломаты в только что введенных мундирах, генералы, увешанные орденами, писатели, актеры, журналисты. Американский журналист восторженно сказал Эренбургу:

— Впервые за восемь лет я чувствую себя в Москве хорошо. Вот что значит союз!

На официальных обедах и приемах произносились тосты самого дружеского свойства. В октябре 1944 года в Москве принимали Черчилля и министра иностранных дел Энтони Идена. На приеме британский посол сэр Арчибальд Кларк-Керр шутливо говорил:

— Я изучаю поведение Сталина и Молотова и заметил, что когда Сталин чем-нибудь недоволен, то он часто курит трубку. Но в последнее время Сталин перестал курить трубку и курит папиросы. Поэтому мне надо было найти новый признак, чтобы определять состояние Сталина, и я его нашел. Когда Сталин чемнибудь недоволен, то он поднимает нос вверх и морщит его. А когда недоволен господин Молотов, то он часто снимает и надевает пенсне. Я как-то сказал об этом господину Молотову, и он теперь стал осторожней со своим пенсне. И мне стало труднее наблюдать за состоянием Молотова.

Но реальное отношение к англичанам и американцам в Кремле осталось прежним. Каганович с фронта писал Сталину: «С огромным наслаждением прочитал я ваш ответ корреспондентам. Это заслуженный щелчок союзничкам, дали им слегка в зубы. Тут кровью истекаем, а они болтают, отделываются комплиментами и ни черта не делают. Нельзя прикрывать их болтовню чрезмерно деликатным наркоминдельским языком, надо было, чтобы и наш, и их народы знали правду. И, как всегда, это сделали вы — коротко, просто, прямо и гениально».

В 1944 году в Москву приехал один из руководителей Югославской компартии Милован Джилас. Его принимали Сталин и Молотов и разговаривали с ним очень откровенно, как со своим человеком. Сталина интересовал вопрос о сложных отношениях с югославским правительством в эмиграции. Он спросил Молотова:

— А не сумели бы мы как-нибудь надуть англичан, чтобы они признали Тито — единственного, кто фактически борется против немцев?

Молотов усмехнулся — в усмешке была ирония и самодовольство:

- 193 -

«ВЫ ЕЩЕ И ПОДХАЛИМ!»

Ввоенные годы Сталин вновь оценил редкостную работоспособность и надежность Молотова. В августе 1942 года его назначили «первым заместителем председателя Совета Народных Комиссаров по всем вопросам работы Совнаркома СССР». Он оставался на этом посту до 1946 года, когда вновь впал в опалу. В 1943 году Молотову присвоили звание Героя Социалистического Труда.

ВНаркомате иностранных дел Молотов занимал целый этаж: зал заседаний с длинным столом, собственно кабинет и комната отдыха с ванной и кроватью. На столике в комнате отдыха стояли ваза с цветами, тарелочка с очищенными грецкими орехами и ваза с фруктами, которые несколько раз в неделю доставлялись самолетом из южных республик. Выпивкой он не увлекался. Расслабляться не умел, да и трудновато наслаждаться жизнью, когда за тобой постоянно ходит охрана. Молотов любил ходить пешком, часто обсуждал какие-то вопросы, прохаживаясь по кремлевскому дворику. Перед сном полчасика читал какую-нибудь книжку.

После полуночи он ходил к Сталину на доклад и возвращался усталый и злой. По словам его помощника Валентина Бережкова, Молотов очень нервничал, если Сталин не одобрял его предложение. Тогда он ходил мрачный, и лучше было не попадаться ему на глаза. Молотов редко уезжал с работы, не убедившись, что Сталин сам отправился отдыхать. Поэтому его рабочий день заканчивался в три-четыре часа утра.

Землистый цвет лица казался признаком какого-то недуга.

«Пожалуй, единственный, кто внушал мне поистине мистический страх, был Молотов, — вспоминала переводчик Татьяна Кудрявцева. — Когда я его видела, мне всегда казалось, что передо мной живой мертвец — таким желтовато-белым было его лицо, и такая уверенность и сила исходили от него, когда он быстро проходил мимо…»

Молотов находился в отличной физической форме и вообще был потрясающе здоров. Его спасала способность засыпать мгновенно, едва голова касалась подушки. Иногда он говорил своим помощникам или начальнику охраны:

— Я пойду прилягу. Разбудите меня минут через пятнадцать.

И разбудить его следовало строго в указанное время. Работал он много и с удовольствием, переваривал огромное количество бумаг, производимых бюрократической машиной. В первую очередь Молотову докладывались документы, которые требовали срочного ответа. Потом шли записки от Сталина (их передавали не вскрывая), разведывательные сводки, расшифрованные телеграммы послов. Они с вождем были охвачены манией секретности. Не доверяли даже людям из ближайшего окружения и ограничивали их доступ к заграничной информации.

9 марта 1945 года приняли постановление о порядке рассылки шифрованных телеграмм Наркомата иностранных дел:

«1. Все шифротелеграммы важного политического характера рассылаются только тт. Сталину и Молотову.

2. С шифротелеграммами важного политического характера члены политбюро ЦК знакомятся в Особом секторе ЦК. Заместители наркома иностранных дел тт. Вышинский и Деканозов знакомятся в НКИД (по индивидуальным экземплярам).

В отношении особо секретных шифротелеграмм порядок ознакомления устанавливается т.

- 195 -

Молотовым.

3.Заместители наркома иностранных дел СССР знакомятся в НКИД с шифротелеграммами по соответствующим странам и вопросам, которыми они непосредственно занимаются.

4.Заведующие отделами НКИД знакомятся в шифровальном отделе НКИД с шифротелеграммами по странам и вопросам, которыми они непосредственно занимаются. Шифротелеграммы для ознакомления заведующим отделами размечаются теми заместителями наркома, в ведении которых эти заведующие находятся».

Это означало, что даже руководители советской дипломатии лишались полноценной информации о происходящем в мире…

Молотов был очень организованным человеком. У него все было рассчитано по часам, а бумаги разложены на столе в строго определенном порядке. По словам помощников, он все быстро схватывал, интересовался деталями и запоминал их — он обладал прекрасной памятью. Молотов выслушивал и мнения, не совпадавшие с его собственным.

В менее секретных материалах его помощники либо отчеркивали самое главное, чтобы он сразу мог понять, о чем речь, либо складывали документы на одну тему в папку и прикалывали лист с перечислением бумаг — от кого они получены, их краткое содержание. Он прочитывал рапортичку, но мог и достать какой-то документ из папки, если он его заинтересовал. К каждой бумаге, требующей ответа, помощники прилагали проект решения. Как правило, Молотов принимал их предложения и подписывал проект решения.

Молотов сам писал себе речи. Сначала составлял план выступления, потом диктовал — ясным и четким языком. Текст отправлял помощникам и требовал замечаний. Причем замечания выслушивал с неудовольствием, но кое-что учитывал. После этого отправлял доклад читать по второму кругу, по третьему. В четвертый раз замечаний, как правило, уже не было. Тогда он возмущался:

— Вы что, не читаете документы, которые я вам даю?

Он вообще был страшно придирчивым. Михаил Степанович Капица, который со временем станет заместителем министра иностранных дел, вспоминал, как Молотов на каждом совещании отчитывал дипломата, отвечавшего за отношения с Японией и Кореей. Однажды тот не выдержал и взмолился:

— Почему, Вячеслав Михайлович, вы каждый раз отчитываете только меня? Неужели я самый тупой из всех?

Молотов буркнул:

— Потому, что вы единственный человек, который хоть немного соображает.

Говорил он неторопливо, веско. Заикался, особенно когда волновался или сердился. Он был груб и резок, но не позволял себе непарламентских выражений. Максимум мог сказать:

— Вы не работник, а селедка.

Всем своим сотрудникам категорически запрещал упоминать, что они работают у Молотова. Считал это использованием служебного положения в личных целях. Не любил подхалимажа. Когда он кого-то отчитывал, у него менялся тембр голоса, появлялся неприятный металлический отзвук.

—Ну, вы согласны с тем, что я говорю? Я прав?

—Вы всегда правильно говорите, — по неопытности подтверждал трепещущий от страха дипломат.

—Ах, вы еще и подхалим!

-196 -

В подчиненных он ценил знание деталей и упорство в переговорах, поэтому так отличал будущего министра Андрея Громыко. Докладывать он требовал очень коротко. Юмора не признавал. Работать с ним было весьма трудно. «Он держался отчужденно, — говорил Владимир Ерофеев. — Всех называл только по фамилии. Увольнял тех, кто болел, говорил: взрослый человек не позволяет себе простужаться. Не признавал увлечений. Как-то поздно вечером мы ждали, когда он вернется от Сталина, и играли в шахматы. Застав нас за этим занятием, он пробурчал, что занимался этим только в тюрьме».

По словам Михаила Капицы, Молотов мог проявлять иногда и человеческие чувства. Уже после смерти Сталина он сказал Михаилу Капице:

— Знаете ли вы, товарищ Капица, что однажды, в 1948 году, мне пришлось спасти вас от больших неприятностей? Берия представил мне список молодых дипломатов, среди которых были и вы, и предложил арестовать их за подготовку террористического акта против меня. Берия сослался на показания некоего Семенова, сотрудника МИД. Я сказал, что это чепуха, и перечеркнул список.

Не всем так повезло. Своего помощника Валентина Михайловича Бережкова, очень одаренного человека, которого ждала большая карьера, он защитить не пожелал. Сам Молотов рассказывал об этом так:

— Я его на журналистскую работу выпроводил, потому что чекисты доложили, что родители его с немцами в тылу в районе Киева где-то. Может быть, это были слухи, но доложили, сообщают, я проверять не в состоянии. Я его моментально в журнал «Новое время» — нечего тебе делать у нас. Я ему даже не говорил причину, потому что черт его знает! Секреты, чекисты докладывают, что тут сделаешь! Ну, он молодой парнишка.

Родители Бережкова, которые жили в Киеве, оказались в оккупации. Когда Красная армия подошла к городу, они скрылись, потому что Бережкова-старшего перед войной посадили, потом выпустили. Он не стал рисковать и ждать второй встречи с НКВД. Больше Валентин Михайлович Бережков своих родителей не видел — они умерли за границей в пятидесятых годах.

Но тогда, в 1944 году, Валентин Михайлович ничего об этом не знал. Он только счел своим долгом сообщить, что родителей в Киеве не нашел.

Молотов сказал:

—Вы поступили правильно, сразу проинформировав меня. С такими вещами тянуть нельзя. При каких обстоятельствах они покинули Киев?

—Мне это неизвестно. Может, их угнали немцы?

—Этого нельзя исключать. Думаю, они найдутся. А вы продолжайте работать.

Но 2 января 1945 года Молотов срочно вызвал Бережкова и сказал, что из докладной записки Берии следует, что его родители сами ушли на Запад вместе с немцами. В этих условиях работа у Молотова стала невозможна. Бережков вытащил из сейфа все свои бумаги, отдал другому помощнику наркома. Когда он выходил из Спасских ворот, дежурный офицер сказал:

— Приказано отобрать у вас пропуск.

Коллеги считали, что с Валентином Бережковым обошлись на редкость мягко. Еще 27 декабря 1941 года Сталин подписал постановление Государственного Комитета Обороны: семьи лиц, служивших немцам и «добровольно отступивших вместе с фашистскими войсками», решением особого совещания НКВД «выселять в отдаленные области Союза».

24 июня 1942 года Сталин подписал новое постановление ГКО, в котором уточнил, что «членами

- 197 -

ПОСЛЕВОЕННОЕ ПЕРЕУСТРОЙСТВО МИРА

Когда победоносная Красная армия вступила в Европу, Сталин и Молотов смогли диктовать Западу свои условия. В январе 1944 года на пленуме ЦК был одобрен закон «О предоставлении союзным республикам полномочий в области внешних сношений и о преобразовании в связи с этим Народного Комиссариата Иностранных Дел из общесоюзного в союзно-республиканский Народный Комиссариат». В феврале 1944 года поменяли Конституцию СССР, и союзные республики получили право вступать в отношения с другими государствами, заключать с ними соглашения и даже обмениваться посольствами и консульствами.

Это неожиданное решение имело под собой некую историческую основу. После революции Украине, Белоруссии, Закавказской Федерации, Узбекистану, Таджикистану и Туркменистану была разрешена внешнеполитическая деятельность. До 1923 года даже существовали самостоятельные дипломатические представительства УССР и БССР.

Потом в советских полпредствах в Германии, Польше и Чехословакии оставались советники от Украины и Белоруссии, которые вели себя достаточно независимо и подчинялись своим столицам. Союзный Наркомат иностранных дел жаловался на них в политбюро и добился своего: внешние дела были признаны прерогативой Москвы.

Изменения в Конституции 1944 года отнюдь не означали возвращения к прежней вольности. В союзных республиках появились собственные Наркоматы иностранных дел, но делать им ничего не позволялось. Тогда обсуждался вопрос о создании Организации Объединенных Наций. Сталин и Молотов придумали нововведения для того, чтобы попытаться ввести в будущую ООН все советские республики и тем самым укрепить там свои позиции.

28 августа 1944 года на совещании с американскими и британскими дипломатами посол в США Андрей Громыко заявил, что в «числе первоначальных участников Организации должны быть все союзные советские социалистические республики». Англичане и американцы изумились. Президент Рузвельт на это ответил, что в таком случае надо принять в ООН и все 48 американских штатов. Но в Вашингтоне старались скрыть эти разногласия. Американцы были обеспокоены тем, что спор на эту тему получит огласку и в Германии решат, что между союзниками произошел разлад, а это затянуло бы войну.

1 сентября 1944 года Рузвельт написал Сталину личное письмо, отметив, что советское предложение ставит создание ООН под угрозу. Сталин ответил Рузвельту, что для СССР это принципиально важный вопрос и что, скажем, Украина и Белоруссия «по количеству населения и по политическому значению превосходят некоторые государства».

Американцы поначалу сочли это предложение СССР «капризным жестом или неудачной шуткой». На самом деле здесь усматривался стиль сталинской нахрапистой дипломатии: а почему бы и не попробовать, вдруг удастся? И частично удалось.

В феврале 1945 года в Ялту приехали Черчилль и Рузвельт. Обсуждалось послевоенное устройство мира. Молотов предложил компромиссную формулу. Москва снимает требование о принятии всех шестнадцати республик, но просит принять три: Украину, Белоруссию и Литву. Или в самом крайнем случае

— две. В секретном протоколе Крымской конференции США и Великобритания согласились поддержать принятие в будущую всемирную организацию Украины и Белоруссии.

Мир не знал об этой секретной договоренности. Рузвельту и Черчиллю еще предстояло убедить подчиненных и общественность своих стран. Тем временем Сталин и Молотов весной 1945 года

- 199 -