Млечин/МО/МИДЫ

советской науки. Кибернетика была запрещена, как буржуазная наука. Химическое отделение Академии наук провело сессию в подражание лысенковской, что нанесло тяжкий ущерб химии. На очереди оказалась физика.

Даже создание советской атомной бомбы едва не сорвалось — по той же причине, по какой Германия лишилась ядерного оружия. У нас, как и в нацистской Германии, нашлись ученые, которые выступили против теории относительности Альберта Эйнштейна и квантовой теории. Сторонников теории относительности обвиняли в отсутствии патриотизма. Все тот же министр высшего образования Кафтанов докладывал заместителю председателя Совета министров Ворошилову: «Враждебные марксизмуленинизму течения проникают в высшие учебные заведения через физику. В учебниках совершенно недостаточно показана роль русских и советских ученых в развитии физики; книги пестрят именами иностранных ученых…»

Произошло разделение физиков на тех, кто понимал современную физику и мог поэтому работать в атомном проекте, и на тех, кого не взяли в атомный проект по причине профессиональной непригодности. Люди с высокими учеными степенями отрицали квантовую теорию, теорию относительности, как чуждые советской науке. Они утверждали, что «для советской физики особое значение имеет борьба с низкопоклонством перед Западом, воспитание чувства национальной гордости». Эти посредственные физики сконцентрировались в Московском университете и жаловались идеологическому начальству. Особенно их раздражало обилие еврейских фамилий среди создателей ядерного оружия. Это давало надежду, что их праведный гнев будет услышан наверху.

Всесоюзное совещание по проблемам физической науки наметили на март 1949 года. Ее организаторы намеревались повторить успех Трофима Денисовича Лысенко и разделаться со своими оппонентами. Но заместитель главы правительства Берия, которому поручили создать атомное оружие, поинтересовался у научного руководителя проекта академика Игоря Васильевича Курчатова, правда ли, что квантовая механика и теория относительности являются идеалистическими теориями.

Курчатов доходчиво объяснил Лаврентию Павловичу, что если эти теории будут запрещены, то от атомной бомбы придется отказаться. Берия, который понимал, что его ждет, если бомбы не получится, бросился к Сталину. Совещание немедленно отменили. Для Сталина бомба была важнее идеологии. Физика была спасена. Не тронули даже физиков-евреев, как «полезных для государства», хотя эта послевоенная идеология борьбы с космополитизмом была густо замешена на антисемитизме.

Сталинский антисемитизм был биологическим или, точнее, зоологическим. Поднятая Сталиным на вершину партийной номенклатуры малограмотная и злобная шпана ощущала ненависть ко всем, кто был другим. Поэтому и в группу «безродных космополитов», и в группу «врачей-вредителей» включались и русские люди. Не только для того, чтобы соблюсти декорум, но и для того, чтобы под шумок разделаться и с ними. При нацистах подобная акция называлась борьбой с «белым еврейством», то есть с евреями не по крови, а по духу. В борьбе с «космополитами» появилась сплоченная когорта профессиональных разоблачителей, как правило бездарных людей, надеявшихся сделать карьеру за счет уничтожения коллег. Евреев убирали из госбезопасности, из государственного аппарата и с командных армейских должностей.

Писатель Иван Стаднюк, о котором уже шла речь в этой книге, служил в те годы в отделе печати Политуправления сухопутных войск. В своей мемуарной книге «Исповедь сталиниста» он пишет, как его самого товарищи по Политуправлению заподозрили в неарийском происхождении. Об этом Стаднюк узнал из панического письма своего брата. Он писал: «Что ты там натворил в той Москве?.. Убил кого-нибудь, зарезал? Не в тюрьме ли ты?.. Мне проходу люди не дают!..» Оказывается, в родную деревню Стаднюка приехал из Москвы полковник и вдвоем с местным начальником госбезопасности вызывал его родственников, соседей, выспрашивал, кто Стаднюк по национальности, кто его родители.

- 331 -

Иван Фотиевич бросился к начальнику Политуправления сухопутных войск генерал-лейтенанту Сергею Федоровичу Галаджеву, бросил ему на стол письмо со словами:

— Что все это значит? Это же фашизм!

Сергей Галаджев по-украински не читал. Но в его кабинете сидел какой-то генерал-майор. Он сказал:

—Я знаю украинский. Давайте переведу на русский. Генерал стал читать, и его лицо побледнело. Стаднюк никак не мог прийти в себя:

—Когда на фронте мне приказывали поднимать бойцов в атаку, никто не интересовался, кто я по национальности!

Галаджев сидел с опущенными глазами. Стаднюк посмотрел на незнакомого генерала. И вдруг понял: в отличие от него генерал действительно еврей, и прочитанное письмо ему ударило в сердце много крат больнее!

Генерал тихо спросил у начальника Политуправления:

—Меня, значит, выдворят из армии по этим же мотивам? Зазвонил телефон. Галаджев снял трубку:

—Слушаю… Да, генерал у меня… Нет! Я категорически против его увольнения в запас! — Начальник Политуправления сказал Стаднюку: — Оформляйте внеочередной отпуск на десять дней и в офицерской форме, при орденах появитесь в родном селе. Пусть люди увидят, что с вами ничего не случилось.

—А что отвечать на их вопросы?

—Скажите, недоразумение, глупость. Правды не говорите: стыдно за армию… — Галаджев сочувственно посмотрел на генерала: — А вас прошу не обижаться… В нашу жизнь вторглось что-то непонятное и неприемлемое. Будем мужаться… Возвращайтесь в свою часть и служите…

Это были особые времена. Наблюдательный Корней Чуковский обратил внимание на то, что даже обычные человеческие эмоции и то стали опасны. Люди старались не реагировать, не показывать своего отношения! Вместо лиц — маски.

«У руководителей Союза писателей — очень неподвижные лица, — записывал в дневнике Чуковский. — Застывшие. Самое неподвижное — у Тихонова. Он может слушать вас часами и не выражать на лице ничего. Очень неподвижное у Соболева. У Фадеева, у Симонова. Должно быть, это — от привычки председательствовать. Впрочем, я заметил, что в нынешнюю волевую эпоху вообще лица русских людей менее склонны к мимике, чем в прежние времена. Мое, например, лицо во всяком нынешнем общественном собрании кажется чересчур подвижным, ежеминутно меняющимся, и это отчуждает от меня, делает меня несолидным…»

Не так-то просто оценить деятельность Шепилова на идеологическом поприще. С одной стороны, в самые мрачные времена борьбы с космополитизмом он возглавлял Отдел пропаганды ЦК, да еще одновременно стал редактором партийной газеты «Культура и жизнь», которая травила всех скольконибудь приличных людей. При нем в 1949 году развернулась борьба против «одной группы антипатриотически настроенных театральных критиков». Это была часть идеологической кампании, которая, судя по всему, должна была стать обоснованием нового большого террора. При этом и писатели, и музыканты, и театральные деятели вспоминают, что Шепилов был самым приличным человеком в ЦК.

Шепилов докладывал Сталину предложения комиссии по присуждению Сталинских премий в области

- 332 -

ПРОГУЛКИ С ХРУЩЕВЫМ

Маленков Дмитрия Трофимовича Шепилова не любил и нашел способ убрать его из аппарата. Появилась бумага, что в редакции главного партийного журнала «Большевик» и в Агитпропе засели приверженцы «врага народа» Николая Вознесенского, бывшего члена политбюро, арестованного по «ленинградскому делу». В эту группу вписали и Шепилова.

Дмитрий Трофимович пишет в воспоминаниях, как пришел к Маленкову:

— Георгий Максимилианович, я вполне допускаю, что мог оказаться неподходящим для работы в Агитпропе. Ну и отпустите меня с миром. Я не цепляюсь за свою должность, был бы счастлив снова оказаться научным сотрудником. Но зачем обвинять меня в том, чего я не совершал?

Маленков ответил ему добродушным тоном:

— Мы давно добираемся до вас. Но все не удавалось. А теперь не сорветесь.

В июле 1949 года появилось решение ЦК «О журнале «Большевик». В нем говорилось и о Шепилове: «Отметить, что тов. Шепилов, как зав. Отделом пропаганды и агитации ЦК ВКП(б), оказался не на высоте в деле контроля за журналом «Большевик». Указать тов. Шепилову на то, что он совершил грубую ошибку, допустив рекомендацию Отделом пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) книжки Н. Вознесенского в качестве учебника для работы с секретарями райкомов партии и пропагандистскими кадрами. Отменить эти указания как ошибочные».

Осенью Шепилова сняли с поста заведующего Агитпропом. Он несколько месяцев сидел без работы. Обычно за таким увольнением следовал арест. Поздно ночью, когда обычно брали обреченных, он уходил гулять. Бродил вокруг старого здания университета, возвращался домой под утро. Надеялся инстинктивно: вот придут за ним, а его нет. Но его не тронули. Искренность Шепилова произвела впечатление на стареющего и разочарованного в своих соратниках Сталина. Может, поэтому Шепилова и не тронули.

30 января 1950 года ему позвонили из ЦК:

— Завтра к двенадцати часам просьба прибыть на заседание секретариата ЦК.

Его судьба решилась в самом конце заседания. Маленков, который вел заседание, сказал:

— Нам осталось рассмотреть вопрос о товарище Шепилове. Он у нас пока не у дел. А человек он образованный, опытный. Давайте утвердим его инспектором ЦК, а дальше посмотрим. Как, товарищ Шепилов?

Инспекторами ЦК обычно назначали перспективных работников из провинции, которых ждал пост первого секретаря обкома или секретаря ЦК национальной республики, чтобы дать им возможность познакомиться с работой центрального аппарата. О Дмитрии Трофимовиче, как он потом сам узнал, вспомнил Сталин. На заседании политбюро спросил:

—А где у нас Шепилов? Что он делает? Чем занят? Маленков осторожно ответил:

—Мы все хотели спросить у вас, товарищ Сталин, как быть с Шепиловым. Вождь действительно не забыл его.

—Мы покритиковали Шепилова. Но он марксистски образованный человек. Нельзя разбрасываться такими кадрами.

-335 -

Понадобился экономист, способный писать просто и понятно. За год до своей смерти, в 1952-м, Сталин поручил Шепилову написать учебник политэкономии. Шепилов рассказывал потом, что в тот день вечером — это было воскресенье — он с женой был в Театре оперетты. Его нашли в зрительном зале.

— Товарищ Шепилов, вас срочно к телефону.

Он набрал номер секретариата Сталина. Вождь был в хорошем настроении.

—Говорят, вы в театре? Что-нибудь интересное?

—Да, такая легкая музыкальная комедия, — осторожно ответил Шепилов. Сталин демонстрировал исключительную любезность:

—Если вы в состоянии оторваться, может быть, приедете?

Шепилов с удовольствием засел за приятную для него работу над учебником. Причем Сталин интересовался, как у него идут дела, внимательно читал одну главу за другой, делал замечания, сам правил текст. Работа над учебником шла в идеальных условиях — в Горках в двухэтажном особняке на берегу Москвы-реки, который некогда принадлежал Горькому. Дмитрий Трофимович разместился в комнате, где жил сын писателя Максим, умерший очень рано и при очень странных обстоятельствах…

На похоронах Шепилова академик Леонид Иванович Абалкин, директор Института экономики, в котором когда-то работал Дмитрий Трофимович, говорил:

— Для экономистов старшего поколения имя Дмитрия Трофимовича Шепилова неразрывно связано с выходом первого учебника «Политическая экономия». Это было крупным научным событием и помогло поднять экономическую культуру миллионов граждан.

Леонид Абалкин, надо полагать, преувеличивал научные достоинства учебника, хотя в октябре 1953 года Шепилова избрали членом-корреспондентом Академии наук СССР. А учебник он дописывал уже в кресле главного редактора «Правды». Сталин распорядился включить Шепилова в состав депутатов Верховного Совета СССР. На Х1Х съезде ввел его в состав ЦК. В октябре 1952 года на совещании по идеологическим вопросам Сталин говорил о плохой работе Отдела пропаганды ЦК и редакции «Правды», предложил снять главного редактора Леонида Федоровича Ильичева и создать при президиуме ЦК постоянную комиссию по идеологическим вопросам.

Председателем комиссии назначили Шепилова. Сталин придавал этой должности такое значение, что Шепилову на Старой площади отвели тот самый кабинет на пятом этаже, который считался кабинетом генерального секретаря. Но Сталин им давно не пользовался, потому что перебрался в Кремль.

В ноябре Шепилову позвонил Суслов:

—Имеется в виду назначить вас главным редактором «Правды». Ильичев не справляется с работой. Шепилов описывал в воспоминаниях свой разговор со Сталиным:

—Мне оказана великая честь работать над учебником политической экономии. Вы говорили, какое огромное значение придает партия его созданию. Мой уход из авторского коллектива может задержать сдачу книги.

Но Сталин сказал, что Шепилов может и работать над учебником, и редактировать «Правду»:

— Разве быть редактором «Правды» — значит торчать в редакции день и ночь? Это совсем не нужно. Редактор должен обеспечить правильную политическую линию. Задавать тон. Остальное должен делать секретариат редакции.

5 марта 1953 года поздно вечером в правдинском кабинете Шепилова собрались известные писатели

- 336 -

— Симонов, Фадеев, Корнейчук. Пока они разговаривали, Шепилову позвонили по вертушке. Это было около десяти вечера.

Дмитрий Трофимович снял трубку, выслушал, что ему сказали, и передал всем:

— Позвонили, что товарищ Сталин умер.

Наступили новые времена, надо было к ним приспосабливаться. Но Шепилов явно перестарался. Правдинские редакционные умельцы так смонтировали фотографию, сделанную во время подписания в феврале 1950 года советско-китайского договора, что новый глава правительства Георгий Маленков оказался рядом со Сталиным и Мао Цзэдуном. Он решил сделать приятное Маленкову, который воспринимался как новый хозяин страны. Но товарищи по президиуму ЦК вовсе не хотели, чтобы Маленков и в самом деле был первым.

12 марта 1953 года президиум ЦК объявил главному редактору «Правды» строгий выговор за «произвольную верстку речей руководителей партии и правительства на траурном митинге» и за опубликование без ведома ЦК «произвольно смонтированного снимка на третьей полосе».

Шепилову история с фотографией сошла с рук. Выговор в декабре сняли. Шепилов невероятно понравился Хрущеву. Они познакомились на фронте, когда 4-ю гвардейскую армию включили в состав фронта, где Никита Сергеевич был членом военного совета. «Шепилов тогда произвел на меня хорошее впечатление, — вспоминал Хрущев. — Он умный человек».

Никита Сергеевич оценил и другие качества главного редактора «Правды» — работяга, образованный человек и не интриган. Такие люди Хрущеву и были нужны. Он собирал свою команду, искал талантливых людей, поэтому привлек Шепилова к подготовке своих выступлений.

17 апреля 1954 года Хрущев пышно отметил свое шестидесятилетие. Через несколько дней встретил Шепилова, спросил:

—Вы были у меня на именинах?

—Нет, не был.

—Почему?

—А меня никто не приглашал.

—Ну, это значит, мои хлопцы маху дали.

Никита Сергеевич в июле 1955 года на пленуме ЦК серьезно укрепил позиции Шепилова, сделав его секретарем ЦК. Хрущев приезжал на дачу к Шепилову с женой, обедали вместе. Но чаще забирал его вместе с семьей к себе на все воскресенье. Хрущев и Шепилов гуляли вдвоем и откровенно говорили и о сталинских преступлениях, и о том, что нужно делать со страной. Он отличал Шепилова, доверял ему. Когда Дмитрий Трофимович обращался за указаниями, отвечал:

— Решайте сами.

Шепилов стал одной из виднейших фигур в десталинизации страны. Увидев своими глазами секретные материалы из архивов госбезопасности, Шепилов столь же искренне стал осуждать Сталина, как прежде восхищался им. Именно Шепилов помогал Хрущеву готовить знаменитый доклад XX съезду о культе личности Сталина.

После XX съезда главному редактору «Правды» Шепилову позвонил Молотов. Не представившись, он жестко сказал:

— Прекратите ругать Сталина.

- 337 -

ИЗ ЦК В МИД

После XX съезда в феврале 1956 года Шепилов выступал на партийном собрании Академии общественных наук. Он беспощадно критиковал Сталина. Но собранию не понравилось, что он обошел вопрос об ответственности других членов партийного руководства, сохранивших свои посты. Об этом откровенно говорили преподаватели академии. Особенно резко выступал будущий академик Бонифатий Михайлович Кедров, сын расстрелянного Сталиным активного участника Октябрьской революции.

Кедров требовал привлечь к ответственности соратников Сталина, которые вместе с ним погубили столько невинных людей. Зал очень живо реагировал на эти выступления. Шепилову с трудом удалось погасить бушевавшие в академии страсти.

4 июня 1956 года планировалось провести пленум ЦК и рассмотреть вопрос «Решения XX съезда партии и задачи улучшения идеологической работы». Имелось в виду продолжить кампанию десталинизации. Доклад поручили Шепилову. Вслед за ним должен был выступить министр обороны Жуков — сохранился текст его непроизнесенного доклада, очень жесткий по отношению к Сталину и сталинским преступлениям. Но за три дня до пленума президиум ЦК перенес обсуждение на осень. В августе вновь возник вопрос о пленуме. На сей раз докладчиком утвердили Хрущева, на пленум перенесли на декабрь. Но в декабре идеологические вопросы обсуждать не стали. Партийный аппарат сопротивлялся дальнейшим антисталинским акциям, потому что у многих партийных секретарей руки были в крови.

Западногерманский министр иностранных дел Генрих фон Брентано едко замечал в те дни: «Тот факт, что господин Хрущев на последнем партийном съезде осудил мертвого Сталина, многие сочли признаком изменения идеологии… А что, собственно, случилось?

Люди, которые в течение десятилетий были ближайшими сотрудниками и сообщниками некоего господина Сталина, теперь, проявляя прямо-таки отвратительную лживость и лицемерие, отмежевываются от того, что они делали при нем и вместе с ним».

Шепилов уважал Хрущева за то, что тот освободил людей из лагерей, приказав:

— Все двери открыть к чертовой матери, всех невиновных освободить.

Но антисталинизм Хрущева не был последовательным. Когда Шепилов предложил переименовать Сталинские премии, первый секретарь возразил:

— А зачем? Да если бы я имел Сталинскую премию, то с гордостью носил бы это звание.

После XX съезда Шепилов уже перестал редактировать «Правду» и перешел в ЦК. Помимо него идеологическими вопросами ведали Суслов и академик Петр Николаевич Поспелов, который прежде был у Шепилова заместителем в «Правде». Шепилову они не обрадовались. Поспелов, скажем, сыграл ключевую роль в первом изгнании Александра Твардовского из «Нового мира» в 1954 году.

Товарищи по партийному аппарату просто не понимали Шепилова. Он проводил в ЦК совещание по вопросам литературы и начал так:

— Я буду выступать не как секретарь ЦК и не как кандидат в члены президиума, а как рядовой читатель.

Сотрудники аппарата переглянулись: как это понимать? Мы же руководители, а не читатели…

Дмитрий Трофимович либерально относился к людям искусства и разговаривал с ними не командным, а нормальным языком. Он не сомневался в том, что партия имеет право работать с интеллигенцией, но не должна никого давить. При этом Шепилова коробило отношение Хрущева к

- 339 -

искусству. Никита Сергеевич позволял себе вещи, которые образованному человеку казались дикостью. Дмитрий Трофимович считал, что нельзя грубо разговаривать с интеллигенцией. В архивах сохранились его выступления перед творческой интеллигенцией. До него выступали с разносными речами, он твердо сказал: имейте в виду, что это не директива ЦК.

2 июня 1956 года «Правда» сообщила, что Президиум Верховного Совета СССР удовлетворил просьбу первого заместителя председателя Совмина Молотова об освобождении его от обязанностей министра иностранных дел. Министром стал Шепилов. Это был один из хрущевских ходов в длительной борьбе за власть. Должность министра Хрущев вообще не считал важной, полагая, что он сам станет определять внешнюю политику. Ему просто нужно было срочно убрать Молотова с поста министра, и он направил в МИД человека, которому полностью доверял.

Дипломатическая карьера Дмитрия Трофимовича началась с участия в переговорах с югославской делегацией во главе с Иосипом Броз Тито. А первая поездка нового министра состоялась в арабские страны. Шепилов положил начало сближению Советского Союза с Арабским Востоком. До него арабские режимы считались националистическими, реакционными и даже фашистскими, что было недалеко от истины. Власть в Египте в результате свержения короля взяли военные, которые разогнали даже тот парламент, который был. Шепилов первым разглядел в египетских руководителях идеальных союзников в противостоянии Западу. Это была решительная смена идеологических ориентиров: новые арабские режимы нещадно уничтожали коммунистов, друг друга и собственное население, но теперь Москва старательно закрывала на это глаза.

Летом 1955 года египтяне отмечали третью годовщину свержения короля и революции. В Каир впервые был приглашен представитель СССР. Прилетел Шепилов, но не как главный редактор «Правды», а как председатель комиссии по иностранным делам Совета национальностей Верховного Совета СССР. 22 июля на митинге выступил египетский лидер Гамаль Абдель Насер. Шепилов сидел перед трибуной, ему переводили речь президента. Он слушал очень внимательно, вспоминает Валентин Александров, который работал стажером-переводчиком в советском посольстве в Каире. Шепилову очень понравилась речь Насера, призывавшего к независимости страны. Он несколько раз аплодировал.

После речи Шепилов потребовал организовать ему встречу с Насером. У посла таких контактов не было. Советское посольство в Каире вообще еще не знало, как относиться к молодым офицерам, прогнавшим короля Фарука. Взялись это сделать сотрудники военного атташата. Говорят, что Насер встретил Шепилова словами:

— Брат мой, я так долго ждал этой встречи!

Встречи Шепилова с Насером заложили основы ближневосточной политики Советского Союза — опора на арабские страны против Запада. В благодарность за антиамериканские лозунги и слова любви, адресованные сменявшим друг друга советским вождям, Москва снабжала арабский мир оружием, ссужала деньгами, посылала многочисленных советников и специалистов.

В первые годы советско-арабской дружбы пышные признания в вечной дружбе и верности производили на московских вождей сильное впечатление. Но с годами стало ясно, что это весьма эгоистичные друзья, которые держались за Советский Союз только до тех пор, пока они не налаживали отношения с Соединенными Штатами.

Заложенные Шепиловым принципы ближневосточной политики оставались неизменными до прихода в МИД Эдуарда Шеварднадзе. Академик Андрей Сахаров вспоминал, как ученых-атомщиков пригласили на заседание президиума ЦК. Ждать пришлось долго — никак не могли закончить предыдущий вопрос. Наконец им объяснили:

- 340 -