1 курс / Психология / Зеленая_книга_любви_История,_психология,_экология_интимности_Копытин
.pdfИнтимность в ХХ веке трудно себе представить вне тех форм ее проживания и психологического наполнения, которые были связаны с личными судьбами и творчеством М. Шагала, В. Набокова, М. Цветаевой, А. Ахматовой, И. Бродского, М. Шолохова, Б. Пастернака, М. Булгакова, А. Блока, С. Есенина и других выдающихся деятелей русской культуры. Правда, творческая деятельность многих из них, как и огромного числа представителей русской интеллигенции на родине при большевиках оказалась затруднена, и многие вынуждены были эмигрировать.
После Октябрьской революции новые формы авангардного искусства продолжали некоторое время развиваться в СССР, отражая новые реалии отношений между полами и являясь проводниками новых ценностей, включая новые формы социалистической интимности и романтики. Некоторые из них удивительным образом объединились со своеобразными либеральными тенденциями первых послереволюционных лет, способствуя построению новых форм социальных отношений, связанных с феминизацией и коренными изменениями семейного уклада жизни.
В апреле 1932 г. ЦК ВКП(б) принял постановление «О перестройке литературно-художественных организаций», которым были ликвидированы все творческие направления и группировки, все виды плюрализма в литературе и искусстве. Начата подготовка к созданию Союза советских писателей, во время Первого съезда которого был провозглашен социалистический реализм как основной метод советской литературы.
С 1930-х годов, когда соцреализм становится официальным методом советской литературы, живая литература стала превращаться в литературу «казенную». Подобные ограничивающие установки советского государства, вытекающие из его идеологии и политики, были разрушительными для большинства форм прогрессивной литературы и искусства, являющихся проводниками либеральных, гуманистических ценностей, среди которых одним из центральных элементов являлся идеал романтической любви.
И хотя государственная политика в отношении творческой интеллигенции, а также социальная политика в целом, затрагивающая отношения полов, институт семьи в разные периоды советской истории менялись, неизменным оставалась патерналистская позиция государства, вторгающаяся в живую ткань человеческих отношений.
Октябрьская революция оказала неоднозначное влияние на отношения полов, развитие интимности и идеала любви. С одной стороны сразу после революции началась радикальная либерализация, связанная с разрушением института патриархальной семьи, поддержкой феминизации, предоставлением неслыханных до революции свобод для построения отношений, независимых от влияния семьи, рода и церкви. С другой стороны, проявилось явно враждебное отношение советской власти и ее идеологии к индивидуализму.
Молодая советская власть не могла смириться с индивидуализмом как одним из фундаментальных условий для построения романтических отношений. Она требовала от граждан забвения личных интересов и отказа от семьи и интимной жизни в ее традиционном буржуазном понимании во имя построения большой всемирной трудовой семьи. В приоритете оказывалось служение индивида коллективу. Забота о личных интересах (среди которых – потребности в физической и эмоциональной близости) стала рассматриваться как противоречащая ценностям нового общественного строя.
Характерно, что в те времена многие «революционно настроенные» граждане отвергали институт брака, видя перед собой более возвышенный идеал отношений. Революционеры с их лозунгом «Раньше социальная революция – потом личная жизнь» были зачастую мечтателями-идеалистами, считавшими, что жизнь коротка, и ее надо безраздельно отдать делу во имя спасения трудящихся масс от страданий.
После революции семья стала рассматриваться как пережиток «буржуазного» прошлого, способствующий эксплуатации женщин и сохранению патриархального чувства
собственности у мужчин. Молодое поколение в особенности отличалось сексуальной свободой и неуважением к институту брака. Это поддерживалось политикой государства. Обычным явлением стали «свободные», незарегистрированные браки. Данное положение было закреплено законодательно в Кодексе о браке и семье 1926 года, согласно которому любое постоянное совместное проживание, зарегистрированное или нет, считалось семьей. Дети, рождавшиеся в результате такого сожительства, обладали всеми правами, как и дети в зарегистрированном браке. Развод можно было получить на основании простого заявления, причем достаточно было известить партнера по браку о разводе, но согласия его не требовалось.
Таким образом, создавалась беспрецедентная в истории ситуация снятия каких-либо ограничений для построения интимных отношений на основе свободного, неограниченного выбора. Одним из ключевых ограничений, веками сдерживающих такие отношения, являлась патриархальная семья и отсутствие у женщины гражданских свобод. И то, и другое ограничение было вскоре после революции устранено.
А. М. Коллонтай, будучи идеологом большевизма в области семейной политики и феминизации, в 1923 году заявила, что «семья в ее буржуазном понимании вымрет» (Коллонтай, 1928, с. 146, 161–162). Представитель наркомата юстиции Я. И. Бранденбургский заявлял, что семья, исчезнет и будет заменена государственной организацией общественного воспитания и социального обеспечения (Исаев, 1988, с. 117). В результате разнонаправленных социально-экономических и политических процессов в России на смену массовой, патриархальной, крестьянской, многодетной, многопоколенной сельской семье начала XX века, пришла эгалитарная, малодетная, нуклеарная городская семья.
Всеобщее вовлечение женщин в сферу общественного труда делало их более независимыми в экономическом плане. По мнению Г. М. Цинченко, в советский период «можно говорить об усилении значения тех аспектов семьи и брака, которые связаны с любовью, сексуальными отношениями, психологической поддержкой в семье» (Цинченко, 2015, с. 180). В первое десятилетие советской власти активно распространялись идеи понимания брака как любовного и товарищеского союза двух равных, свободных и одинаково независимых членов общества. Женщина должна была стать не только финансово, но и духовно независимой. Для достижения экономической независимости женщин был принят ряд декретов: был введен оплачиваемый отпуск по беременности, а также запрет на тяжелый физический труд в ранние и поздние сроки беременности; предоставлялись оплачиваемые перерывы для кормления младенцев; начали открывать ясли и детские сады. Женщина получила возможность раздельного владения имуществом в браке.
Вто же время, как отмечает Г. М. Цинченко, «классовые подходы, идеи построения коммунистического общества в мировом масштабе в официальной государственной и партийной идеологии ставили семью, личные и семейные интересы в подчиненное положение» (там же, с. 179). Такой подход к семейной политике сохранялся на протяжении всего советского периода.
Впослевоенный период, особенно в 1970—1980-е годы государственная семейная политика стала более гибкой и реалистичной. Разрушительные для семьи процессы, связанные с попытками ее «окоммунаривания» в 1920—1930-е годы, не получили развития. Здоровый консерватизм позволил семье, претерпевшей существенные изменения, модернизироваться и выжить. Очевидно также, что существенная модернизация произошла в сфере интимности в период «развитого» социализма.
Радикальная либерализация, коснувшаяся гендерных отношений и института семьи при советской власти, в сочетании с определенными послаблениями, касающимися культуры, социальной политики и духовной жизни граждан, потепление отношений с Западом и его возрастающее влияние на интеллигенцию и молодежь в 1970—1980-е годы позволили идеалу
Рекомендовано к покупке и прочтению разделом по психологии отношений сайта https://meduniver.com/
романтической любви не только сохраниться, но и наполниться новым содержанием, которое сохраняется и развивается в настоящее время.
В этом идеале в настоящее время обостренно проявляется потребность русской души в постижении себя как субъекта, в целостном переживании интимности. Современные гендерные отношения в России остро нуждаются в такой интимности, которая преобразована в пластическую сексуальность, в персонифицированные и рефлексирующие себя отношения полов, субъектные проявления эротизма, эмоций и чувств. И, конечно же, она нуждается в качественно новой эмоциональной и духовной близости.
Рис. 7. Кадр из кинофильма Владимира Меньшова «Любовь и голуби» (1985)
Для этого культуре необходим новый дискурс интимности, который для современной цивилизации пока является эфемерным и новым явлением (Shumway, 2004). Для развития этого нового дисурса интимности российской культуре в целом пока явно недостает пролонгированной и глубокой эмоциональной, интеллектуальной и духовной близости мужчины и женщины. Эмоциональная близость – это отнюдь не проявление страсти, которая в отношениях полов в России всегда присутствовала и сейчас наблюдается с избытком. Помимо приключений и ярких эмоций, характерных для страстной стороны любви, для своего развития современная российская интимность явно нуждается в глубоком общении партнеров романтических отношений, которое было бы свободно от характерной для постсоветской России «власти фаллоса».
Это возможно благодаря переходу к эгалитарной пластичной сексуальности, которая «освобождает сексуальность от правила фаллоса (или даже – правления фаллоса), от надменной важности мужского сексуального опыта» (Гидденс, 2004, с. 179). Для обретения целостной интимности, постижения себя и другого как субъекта, всем нам в постсоветский период также необходимы ощущение Природы и Космоса как основа новой духовности. В романтическом идеале любви двоих благодаря Природе и Космосу появляются высшие смыслы и предназначение интимности, ее поэзис и экология.
Рекомендовано к покупке и прочтению разделом по психологии отношений сайта https://meduniver.com/
1.13. Интимность и метамодернизм: цифровой и экологический тренды в развитии романтических отношений
Культрно-исторический контекст романтической любви в настоящее время характеризуется принципиальной новизной, обусловленной «поворотом Истории» (термин Фрэнсиса Фукуямы), провалом либеральной доктрины Запада, кризисами экологического, экономического и геополитического характера, влияющими на культуру и психологию людей и выступающими стимулами развития новых форм и содержания интимности. Современный идеал романтических отношений пытается включиться в «новую перспективную культурную парадигму» как эвристическую метку современности (Dumitrescu, 2007). Для нее характерны поиски холизма и взаимосвязи, новой этической доминанты, связанной с подлинностью и определением корней бытия теми способами, которые позволяют фрагментированному Я интегрироваться в новые конфигурации смысла. На место увядающих экзистенций «конца истории», отразившихся в 1990-е годы на лицах Лутца и Алекс, очевидно, приходит что-то новое, связанное с обнадеживающей метамодернистской эвристичностью.
Рекомендовано к покупке и прочтению разделом по психологии отношений сайта https://meduniver.com/
Рис. 8. Одна из фотографий с участием персонажей Лутца и Алекс из серии фоторабот Вольфганга Тильманса (1990-е годы)
Новый идеал любви становится все более тесно связан с «новой искренностью», новой структурой чувств, новой эстетикой интимности, новым романтизмом в искусстве, освоением аффекта и глубины, эстетической ауры и атмосферы в отношениях, «эроса дистанции» (Людвиг Клагес), новой философией тела (Герман Шмиц), созданием нового дискурса интимности, поиском новой серьезности и преодолением постмодернистской иронии. Он сочетает в себе «просвещенную наивность, прагматический идеализм и умеренный фанатизм, колеблясь при этом между иронией и искренностью, конструкцией и деконструкцией, апатией и влечением» (Turner, 2015).
Хотя эти тенденции связаны с последними изменениями в конфигурации западных капиталистических обществ, они во многом определяют глобальные динамики развития интимности, затрагивают, в частности, российское общество. Эту динамику можно описать, прежде всего, с точки зрения перехода от постмодернистской к метамодернистской системе описания культурной реальности. В 1970–1980 годы целый ряд критиков заговорили о постмодернизме, потому, что по их убеждению, на смену модернистским идеалам, приемам и восприятию пришло нечто совершенно другое. Значительная часть человечества жила в этой реальности вплоть до начала 2000-х годов. Основными чертами постмодернизма, ставшими выражением культурной среды в последние десятилетия ХХ века были деконструкция, ирония, стилизация, релятивизм и нигилизм.
Воснове постмодернистской реальности лежали структурные особенности экономик, социальные и политические реалии западных сообществ с их культурными ценностями того периода истории. Совокупность всех этих особенностей западных сообществ нередко обозначают понятием либеральной (а также неолиберальной как ее наследницы) модели.
В1989 году теоретик социологии Фрэнсис Фукуяма опубликовал в издании National Interest статью под названием «Конец Истории?». Он высказал предположение, что в связи с развалом коммунистической империи История с большой буквы, то есть не просто хронология текущего времени, но хроника эволюционного процесса человечества прекратила свое существование. «С уверенной победой либеральной демократии, – предположил он в своей вышедшей впоследствии книге „Конец истории и последний человек“, – человечество достигло той формы общественного устройства, которая удовлетворяет его самым глубоким
ифундаментальным устремлениям… Это, скорее, означает отсутствие дальнейшего прогресса в развитии основополагающих принципов и институций, потому что все действительно важные вопросы уже решены» (Fukuyama, 1992, p. 5).
Судя по всему, данное предсказание было опрометчивым. В 2012 году, Ф. Фукуяма опубликовал в Foreign Affairs еще одну статью, поднимающую тему Истории, озаглавив ее «Будущее Истории». В ней автор написал, что теперь говорить о «Конце Истории» несколько преждевременно, потому как предполагаемая «уверенная победа демократии» подверглась пересмотру. Демократические правительства по всему миру все чаще не могут выполнить взятые на себя обязательства. Экономики государств вместо роста и процветания стагнируют или же впадают в длительную рецессию. Набирает обороты политический экстремизм – левый и правый, либеральный и консервативный, светский и религиозный; средний класс, традиционный оплот либеральной демократии в ХХ веке, постоянно сокращается;
а социальные сети заставили по-новому осмыслить проблему таких понятий XX века, как
свобода слова и свобода прессы. В дополнение ко всему этому появился новый серьезный претендент на геополитическую гегемонию: китайская рыночная система государственного регулирования. Иными словами, осталось очень много «действительно важных вопросов», пока еще только ожидающих ответа.
Перед лицом этих реалий самые разные авторы, представляющие весь политический спектр, обратились к осмыслению путей «возвращения» или «возрождения» Истории после заявленного ее конца. Политическая и культурная элита России, очевидно, в последнее время включена в этот процесс.
Новый этап исторического развития глобального капитализма, по выражению Р. ван ден Аккера и Т. Вермюлена (2018), «насквозь пронизан продуктивными противоречиями, кипучим напряжением, идеологическими образованиями и, если говорить до конца, пугающими достижениями (здесь на ум тут же приходит наша неспособность эффективно бороться с ксенофобским популизмом). В некоторых отношениях у нас есть повод для оптимизма, в то время как в других, по нашим представлениям, ситуация стала даже хуже, чем раньше» (Ван ден Аккер, Гиббонс, Вермюлен, 2019, с. 44).
В этих условиях проявляются разные пересекающиеся друг с другом социально-психологические и эстетические, культурные феномены, очевидно, влияющие на идеалы интимности и романтических отношений. Определяющим содержанием этих феноменов является аффирмативная составляющая, утверждающая на новой основе ряд фундаментальных ценностей предыдущих эпох, включая идеалы любви, интимности и сексуальности. Они оказываются включенными в новые формы искусства и разнообразные эстетические феномены: новый романтизм, новый маньеризм, новая искренность в литературе, new weird America и new folk в музыке, «кверки» в кино, качественное телевидение, новая архитектура и дизайн среды (экофутуризм), новая эстетика (Bohme, 1985). Более того, сами человеческие отношения и их среда обретают новое эстетическое наполнение, так что интимные отношения (как и многие другие) становятся своеобразными эстетическими феноменами. Как одну из характерных примет метамодернизма можно наблюдать эстетизацию интимности, связанную с общим контекстом новой эстетики.
Новая эстетика – это ответ на прогрессирующую эстетизацию реальности. Традиционная эстетика, являющаяся теорией искусства или теорией произведений искусства, совершенно не отвечает этой задаче. Более того, поскольку она ограничивается сферой, отделенной от действия, и служит лишь образованной элите, скрывается тот реальный факт, что эстетика сама собой представляет реальную социальную силу. Есть эстетический запрос
– значит, есть эстетическое предложение. В один ряд с эстетикой произведений искусства мы можем теперь с равным правом поставить эстетику повседневной жизни, эстетику товаров и продуктов и политическую эстетику, а также эстетику интимности.
Согласно О. Митрошенкову (2016) концепции метамодернизма характеризуются четырьмя составляющими:
1.Виртуализацией пространства социальных взаимодействий, когда виртуальный мир замещает реальность и появляются новые возможности манипуляции массовым сознанием как со стороны власти и СМИ, так и со стороны индивидов.
2.Созданием привлекающих технообразов в сетевом пространстве одними пользователями и изменением другими. В результате все становятся соавторами и субъектами социального действия, а сам объект, будучи плодом «коллективного разума», живет независимо от автора.
3.«Глокализацией» (глобальный + локальный) сообществ в контексте глобализации, когда социальная уникальность акцентируется в рамках глобального пространства: так, все государства присутствуют в глобализирующемся пространстве, оставаясь при этом сугубо национальными социумами с собственной культурой и идентичностью.
Рекомендовано к покупке и прочтению разделом по психологии отношений сайта https://meduniver.com/
4. Транссентиментализмом, или возвращением к очевидным, традиционным ценностям.
Все это позволяет говорить о возрастающей виртуализации, цифровизации среды социального взаимодействия, в том числе означающих переход романтических отношений в цифровую среду, развитии форм «цифровой интимности».
В целом очевидны тренды экологизации и цифровизации интимных отношений в эру метамодернизма как равнозначные взаимодополняющие или конкурирующие глобальные направления развития интимности. Экологический и цифровой тренды представляют собой важнейшие векторы развития форм романтических отношений в условиях современного социума, культуры и экологии. Они связаны с противоречивыми потребностями человека:
•в трансцендировании биологической (природной) основы, сотворении своего искусственного инобытия во всем сущем на основе использования технологий,
•в сохранении, восстановлении ослабевающей природной матрицы вокруг и в себе самом на основе осознанного и мотивированного взаимодействия и сотворчества с природой.
Данное противоречие на сегодняшний день ярко представлено в интимных отношениях. Творя и продолжая свое инобытие в мире технологий и мире природы, субъекты этих отношений раскрывают свою двуединую сущность, пытаясь примирить комплиментарные части своей человеческой природы.
Цифровые, электронные медиа как среда и средства романтических отношений становятся проводниками эротизированного инфрареализма, транзакционной эстетики интимности (практика искусства на основе обмена информацией) и дополненной реальности
винтимных отношениях.
Унаследованные метамодернизмом художественно-эстетические стратегии постмодерна, ориентированные на постпозитивистский взгляд на мир, привнесли в новую историческую реальность приемы декоструирования, конструирования и соконструирования. Это ярко проявляется, в частности, в цитировании цифровых образов, звучаний и текстов, построении авторских высказываний и романтических транзакций на основе заимствований, оригинальных интерпретаций имеющихся художественных текстов, предполагающих нарративную пластичность. Цифровые, виртуальные медиа выступают на сегодняшний день также средствами деконструирования, конструирования и соконструирования идентичностей (субъектностей) участников романтических отношений, создания и интерпретации историй их жизни и любви.
Цифровой тренд как один из факторов трансформации интимности в настоящее время дополняется экологическим трендом, связанным с использованием целебных факторов взаимодействия человека с природной средой. В последние годы данный тренд усиливается в связи с прогрессирующими негативными изменениями в окружающей среде, возрастающим отрывом человека от естественных, экологических основ жизнедеятельности. Причем речь идет не только об отчуждении современного человека от природных факторов внешней среды, но и о деградации, разрушении «внутренней природы», представленной на разных уровнях био-психосоциодуховной сущности человека. Это негативно отражается на телесной, эмоциональной, эротической составляющих романтических отношений.
Весьма показательны в плане отражения деградирующей интимности работы современных художников. Одним из них является Лиз Нюрнберг, поднимающая тему поиска близости средствами искусства. На выставке «Тело, предмет, знак» (Лос-Анджелес, 2016) в галерее Eastside International она сформировала художественную среду, предназначенную для прикосновений, чувств и чуда интимности. Все арт-объекты выступают мостами для
физической, эмоциональной и ментальной близости, к которой стремятся и в которой так нуждаются современники.
Каждая площадка с рядом объектов на выставке «Тело, предмет, знак» включает в себя инструктивный чертеж, предназначенный для объяснения того, как объекты должны использоваться. Подобно спортивному оборудованию, объекты имеют определенную функцию и предназначены для работы с интимностью тем или иным способом. Следы, которые остаются на полу от обуви посетителей вместе с временными вмятинами в подушкообразных предметах, являются примерами мимолетного момента близости с собственным телом или телами других людей.
Как отмечает куратор выставки Кристин Шумейкер, «выставка Нюрнберг важна в то время, когда наши эмоции движутся средствами массовой информации, где нет зрительного контакта, никакой связи, никаких изгибов и модуляций непосредственного физического и эмоционального контакта, только слова и доверие. Выставка также важна для того, чтобы научиться владеть своим телом, своим пространством и стать автором и владельцем того, кем мы являемся в отношениях. В нашей быстро меняющейся, киберпогружен-ной культуре с электронной привязкой мы теряем фокус на близость, привязанность, и на то, что значит быть человеком. Нам легче оставаться на связи с помощью электроники, чем встречаться с людьми лично» (Schoemaker, 2016).
Рекомендовано к покупке и прочтению разделом по психологии отношений сайта https://meduniver.com/